Первый дебют (Дорошевич)/ДО
| Первый дебютъ : Закулисныя сценки |
| Источникъ: Дорошевичъ В. М. Собраніе сочиненій. Томъ V. По Европѣ. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1905. — С. 23. |
Палата, такъ сказать, лѣвша.
Четыре партіи лѣвой — союзъ демократовъ, радикалы, радикалъ-соціалисты и соціалисты соединились вмѣстѣ и составляютъ «le bloc republicain [1]».
Онъ и будетъ править Франціей эти четыре года.
У нихъ большинство голосовъ.
Слѣдовательно, министерства будутъ только радикальныя.
Реформъ слѣдуетъ ожидать широкихъ демократическихъ.
Будетъ установленъ подоходный налогъ.
Смерть всему клерикальному, ретроградному! Смерть также умѣренному и постепенному, медлительному!
Такой показала себя новая палата при первомъ дебютѣ.
Избраніе Буржуа и пораженіе Дешанеля, это — программа, это — марка, которую положила на себя палата.
Она открыла карты:
— Вотъ каковы мы будемъ!
Показала свою силу и свой радикализмъ.
Это — спектакль для публики. Мы съ вами пройдемъ за кулисы.
— Messieurs, faites vos jeux![2]
Половина второго. Кулуары палаты напоминаютъ кулуаръ большого и шикарнаго клуба въ дни «большихъ сраженій»: когда какой-нибудь американецъ закладываетъ стотысячный банкъ.
Все возбуждено.
«Дѣлаютъ игру».
— Сто франковъ за Буржуа! — предлагаетъ кто-то.
— Держу только двадцать!
— Сто!
— Двадцать!
— Чортъ знаетъ, что такое! Не могу найти человѣка, который поставилъ бы сто франковъ за Дешанеля!
Черезъ полчаса выборы.
Всѣ «демарши» сдѣланы. Остается послѣдній — сплетня.
Сплетня, которая распространена въ Парижѣ больше, чѣмъ въ Царевококшайскѣ. Сплетня, которая могущественнѣе въ Парижѣ, чѣмъ въ Карасубазарѣ.
— Вы видѣли Дешанеля? Смотрите! Видите? Суетится, бѣгаетъ! Ко всѣмъ подбѣгаетъ, улыбается, жметъ руки, заискиваетъ! Фи!
— Позоръ! Позоръ!
— Это что! Вы знаете, всю эту недѣлю онъ дѣлалъ визиты всѣмъ вновь избраннымъ кандидатамъ!
— А театральные билеты!
— Какіе театральные билеты?
— А какъ же! Онъ разсылаетъ театральные билеты!
«Дорогой коллега! Сегодня жена не совсѣмъ здорова, и мы не можемъ ѣхать въ театръ. Позвольте предложить вамъ нашу ложу».
— Если выберутъ Дешанеля, это будетъ успѣхъ его повара!
— Повара?
— А его знаменитые завтраки? Еженедѣльные завтраки, на которые онъ приглашаетъ всѣхъ, направо и налѣво!
— Какой же онъ Поль Дешанель? Это — Paul Dejeunel[3]!
— M-lle Humbert!
Тутъ завязывается споръ.
— Позвольте! Позвольте! — вмѣшивается сторонникъ Дешанеля. — Поль Дешанель никогда не думалъ жениться на m-lle Humbert! Это m-me Humbert выдумала, чтобы прибавить себѣ кредита!
— А я вамъ говорю, что хотѣлъ! Хотѣлъ! Хотѣлъ!
— Никогда! Никогда! Никогда! А! Вы вѣрите всему что разсказывала madame Humbert?! Тогда вамъ остается вѣрить и въ сто милліоновъ.
— А я вамъ говорю, что Поль Дешанель…
Споръ становится горячимъ.
— Если выберутъ Буржуа, это рѣшительно ничего не доказываетъ! — ораторствуетъ въ другомъ мѣстѣ сторонникъ Дешанеля. — Это вопросъ личныхъ симпатій. Имъ нравится Буржуа! Вотъ и все!
— Ну, да! — язвитъ сторонникъ Буржуа. — Имъ захотѣлось президента съ бородой!
— Почему нѣтъ? Видѣть четыре года передъ собой одно и то же лицо! Захочется перемѣнить! Вотъ и все! Вотъ и все! Нѣтъ, пусть бы выпустили противъ него Бриссона! Бриссонъ строгъ! Бриссона не любятъ! Бриссона забаллотировали бы! А Буржуа, — онъ всѣмъ симпатиченъ. Это только вопросъ личныхъ симпатій, какъ видите! У него много личныхъ друзей въ палатѣ!
— У Буржуа много личныхъ друзей даже среди правой, — шипитъ кто-то, — они будутъ вотировать за него по дружбѣ.
— Буржуа, если и выберутъ, то выберутъ только по знакомству.
— Позвольте, если выберутъ Дешанеля, что это значитъ? — провозглашаетъ кто-то. — Его выберутъ, потому что онъ прощаетъ штрафы!
— Какъ штрафы?
— Штрафы, которые накладываются всякій разъ, какъ президентъ палаты призываетъ депутата къ порядку со внесеніемъ въ протоколъ. Штрафъ на полумѣсячное жалованье. Дешанель потомъ вычеркиваетъ штрафъ, — Бриссонъ никогда. Оттого и въ прошлый разъ выбрали не Бриссона, а Дешанеля. Это просто! Это ясно! Депутаты разсуждаютъ: «ну, ее къ чорту, и политику, если это стоитъ 375 франковъ!»
— Позвольте! Что такое Дешанель? Арривистъ! Карьеристъ!
— Академикъ!
— Написалъ какихъ-то десять книжонокъ!
— Двѣ! Только двѣ! Я самъ видѣлъ, — только двѣ!
— Да и тѣхъ никто не читаетъ!
— Читаютъ изъ уваженія къ его отцу!
Право, даже не подумаешь, что находишься среди депутатовъ. Совершенныя кумушки изъ Торжка.
Я встрѣчаю одного изъ ближайшихъ друзей Дешанеля.
— Какъ дѣла?
У него удрученный видъ.
— Намъ не везетъ. Только что узналъ, что мы теряемъ два голоса. Иксъ, оказывается, никогда не приходитъ на первое засѣданіе палаты!
— Почему?
— Представьте! Боится какого-нибудь происшествія! Говоритъ: «такой тревожный день». Такая у него примѣта. Смѣшно! Законодатель и примѣты! А Игрекъ третьяго дня вывихнулъ себѣ руку. Вѣрный былъ голосъ, но упалъ съ извозчика. И что за охота людямъ въ такую скверную погоду выѣзжать изъ дома!
Сторонникъ Дешанеля съ отчаяніемъ пожимаетъ плечами.
Но:
— Le jeu est fait![4]
Всѣ сплетни пущены.
— Rien ne va plus.[5]
Барабаны грохнули «походъ». Всѣ сняли шляпы. Построенные въ двѣ шеренги, солдаты берутъ накараулъ.
Барабаны гремятъ въ «залѣ Лаокоона», такъ что цилиндры дрожатъ въ рукахъ.
Между двумя шеренгами солдатъ проходитъ старшій по возрасту депутатъ, Ролинъ, чтобы предсѣдательствовать во время выборовъ.
80-лѣтній старикъ розовый и выхоленный, съ сѣдыми бакенбардами, съ самой чиновничьей физіономіей. Совсѣмъ предсѣдатель суда.
Впереди два пристава.
По бокамъ у Ролина два офицера съ саблями наголо.
За нимъ опять два пристава.
Барабаны грохочутъ. Шествіе тянется медленно.
Словно бѣднягу ведутъ на эшафотъ.
За нимъ идутъ его помощники въ этомъ засѣданіи, — четыре самыхъ молодыхъ депутата.
Словно его четыре сына, которые сейчасъ останутся сиротами.
Старичокъ поднимается на президентскую трибуну, звонитъ и читаетъ по тетрадкѣ свою рѣчь.
Старичка никто не слушаетъ, старичка никто не слышитъ, но старичку всѣ аплодируютъ.
Старичокъ никакой гадости не скажетъ.
— Палата приступаетъ къ выборамъ…
— Избранъ Леонъ Буржуа!
Вся лѣвая разражается громомъ аплодисментовъ.
— Vive la republique! Vive la republique![6]
На правой поднимается длинная-длинная фигура Мильвуа, редактора націоналистской газеты «La Patrie[7]».
— Республика ни при чемъ въ такихъ выборахъ! — кричитъ онъ.
— Сейчасъ вскочитъ Бодри д’Ассонъ! — предвкушаютъ всѣ.
— Это вы, націоналисты, не имѣете ничего общаго съ республикой! — кричатъ съ лѣвой.
— Vive Bourgeois![8]
— Долой клерикаловъ!
И Бодри д’Ассонъ вскакиваетъ на скамейку.
Маленькій старикъ съ огромной сѣдой бородой, — Бодри д’Ассонъ одна изъ самыхъ интересныхъ фигуръ парламента.
Въ частной жизни, это — тихій, мирный, добрый старичокъ, весь ушедшій въ дѣла благотворительности.
Въ палатѣ, это — «звѣрь». Это l’enfant terrible[9] палаты депутатовъ.
«Рыцарь короля».
Онъ вѣчный представитель Сабль-д’Олоннъ.
Въ доброй Сабль-д’Олоннъ, «вѣрной своему королю», имѣютъ о Франціи свое, особое, представленіе.
Столѣтіе пронеслось надъ міромъ, не коснувшись Сабль-д’Олоннъ, защищенной дремучими сосновыми лѣсами.
Въ доброй Сабль-д’Олоннъ, гдѣ носятъ «старыя французскія шляпы» съ лихо загнутымъ бортомъ, предполагаютъ, что Франціей «временно правятъ якобинцы», но вѣрятъ, что вотъ-вотъ придетъ король и всѣхъ прогонитъ.
Въ Сабль-д’Олоннъ никто не посмѣетъ сунуться поставить свою кандидатуру противъ Бодри д’Ассона.
Сабль-д’Олоннъ вѣрно старику Бодри д’Ассону, который вѣренъ своему королю.
Бодри д’Ассонъ, несомнѣнно, самый искренній изъ депутатовъ.
Въ то время, какъ другіе находятъ возможнымъ смѣяться, шутить, Бодри д’Ассонъ принимаетъ все не иначе, какъ серьезно.
Онъ болѣзненный старикъ. У него падучая.
И старикъ до такой степени близко принимаетъ къ сердцу все, что происходитъ въ палатѣ, что доводитъ себя до припадковъ.
Онъ никогда ничего не говоритъ, — на это у старика не хватаетъ спокойствія.
Но онъ считаетъ своею обязанностью вскочить на скамейку и крикнуть въ лицо всей палатѣ:
— Vive la roi![10]
И часто падаетъ въ корчахъ, среди невообразимаго гама и улюлюканья, крича свой боевой кличъ:
— Vive la roi!
Къ этому надо добавить, что обыкновенно Бодри д’Ассонъ кричитъ это въ самыя неподходящія минуты.
Но это ничего не значитъ!
По мнѣнію Бодри д’Ассона, всегда хорошо крикнуть:
— Да здравствуетъ король!
Для него весь міръ дѣлится на двѣ неравныя половины. «Le roi[11]», Бодри д’Ассонъ и Сабль-д’Олоннъ. Все остальное — жиды и франкъ-масоны.
Онъ заслышалъ боевой кличъ враговъ:
— Vive la republique!
Онъ вскочилъ на скамейку. Его сѣдая борода развѣвается. Онъ машетъ руками.
Онъ кричитъ благимъ матомъ, громовымъ голосомъ:
— Долой жидовъ! Долой франкъ-масоновъ!
Палата хохочетъ.
Даже правая не можетъ сдержать улыбки. Лѣвая вопитъ:
— У-у-у! У-лю-лю!
— A bas la calotte[12]
— Vive la republique!
Лицо Бодри д’Ассона начинаетъ дергаться.
— Vive la roi!
Сосѣди и единомышленники стаскиваютъ старика за фалды со скамейки.
Но онъ скрестилъ на груди руки и вопитъ навстрѣчу всѣмъ улюлюканьямъ и крикамъ въ упоръ:
— Vive la roi!
Итакъ, Поль Дешанель палъ.
Скажу словами Козьмы Пруткова:
— И все, что было въ немъ пріятнаго, исчезло вмѣстѣ съ нимъ!
А это былъ молодой человѣкъ, пріятный во всѣхъ отношеніяхъ.
Я не знаю, какой скульпторъ шилъ ему фраки. Но фракъ Поля Дешанеля, какъ Акрополь, поражалъ гармоніей своихъ линій.
Парижане говорятъ:
— На свѣтѣ нѣтъ болѣе прямой линіи, чѣмъ проборъ Поля Дешанеля!
Говорятъ, что его причесывали математики, опредѣляя проборъ при помощи геометрическихъ инструментовъ.
Онъ былъ законодателемъ модъ.
И по поводу его свадьбы возникъ міровой вопросъ:
— Можно ли вѣнчаться въ сюртукѣ?
Поль Дешанель вѣнчался въ сюртукѣ. Значитъ, можно. Значитъ, должно.
Объ этомъ писали газеты всего цивилизованнаго міра. Даже Японіи! Не было ничего только въ китайскихъ!
Его цилиндръ блестѣлъ, какъ ничей. Онъ одинъ знаетъ секретъ заставлять цилиндръ такъ ослѣпительно блестѣть.
И какъ онъ надѣвалъ цилиндръ въ знакъ того, что объявляетъ засѣданіе прерваннымъ!
Парижане говорили, что депутаты нарочно затѣваютъ шумъ въ палатѣ, чтобъ лишній разъ взглянуть:
— Какъ Поль Дешанель надѣнетъ цилиндръ!
И «взять фасонъ».
Когда, стиснутый между двумя офицерами съ саблями наголо, онъ проходилъ по залу Лаокоона между двумя шеренгами солдатъ, — въ воздухѣ, потрясенномъ барабаннымъ грохотомъ, разливался неизреченный ароматъ.
Онъ проходилъ, а въ воздухѣ все еще пахло ландышами, фіалками, резедой и гвоздикой.
Если бъ тутъ была корова, она съѣла бы Поля Дешанеля, принявъ его за букетъ цвѣтовъ!
Съѣла бы раньше, чѣмъ его съѣли радикалы!
Ахъ, эти духи Поля Дешанеля! Говорятъ, изъ-за нихъ произошла цѣлая трагедія.
Одинъ молодой офицеръ, красивый какъ Аполлонъ, женатый, — онъ былъ влюбленъ и любимъ.
Однажды послѣ караула въ палатѣ онъ влетѣлъ къ своей женѣ.
Прекрасная блондинка, съ волосами, какъ золотая спѣлая нива, съ глазами, какъ васильки, кинулась ему навстрѣчу.
И… отшатнулась.
Лицо ея исказилось неимовѣрнымъ страданьемъ.
Глаза были полны ужаса, словно она увидала передъ собой мышь или льва.
Она крикнула только:
— Прочь!
И какъ была, не надѣвъ даже шляпки, кинулась изъ дома.
Офицеръ бросился за ней, но она вскочила у подъѣзда на единственнаго извозчика и исчезла.
Страшная мысль пронизала голову несчастнаго:
— Помѣшалась!
Онъ побѣжалъ искать ее по всему городу и, конечно, первымъ долгомъ бросился къ ея роднымъ.
Старикъ-тесть встрѣтилъ его, суровый и мрачный, со зловѣще сжатыми губами, на порогѣ своей гостиной:
— Ни шагу дальше, нечестивецъ.
И поблѣднѣлъ, какъ покойникъ.
«Они помѣшались всей семьей! Это фамильное!» рѣшилъ офицеръ.
Въ эту минуту вошелъ комиссаръ полиціи.
— Представитель закона! — обратился къ нему старикъ-тесть. — Я просилъ васъ за тѣмъ, чтобы констатировать супружескую невѣрность мужа моей дочери!
Офицеръ зашатался:
— Мою? Невѣрность?!
— Доказательства налицо! — продолжалъ тесть. — Мой зять… мнѣ мерзко произносить это слово… этотъ господинъ явился къ своей женѣ… къ моей несчастной дочери… прямо послѣ свиданія, не потрудившись даже переодѣть мундира! Какой цинизмъ! Понюхайте этого господина, г. комиссаръ! И скажите намъ свое мнѣніе.
— Я былъ на караулѣ… въ палатѣ… — лепеталъ несчастный.
Но комиссаръ понюхалъ его, повидимому, съ удовольствіемъ, — понюхалъ еще разъ, еще. Хитро подмигнулъ и сказалъ:
— Хе-хе! Это пахнетъ не палатой! Я долженъ вамъ сказать, что дама, о которой идетъ рѣчь, душится великолѣпными духами. Mes compliments![13]
— Достаточное это доказательство измѣны? — тревожно спросилъ тесть.
— О, совершенно! — успокоилъ его комиссаръ полиціи и развернулъ портфель, чтобы писать протоколъ.
Тутъ только несчастный сообразилъ въ чемъ дѣло.
— Да поймите вы! — крикнулъ онъ. — Я… я шелъ рядомъ съ Полемъ Дешанелемъ!
Тогда все объяснилось.
Хорошо пахнулъ Поль Дешанель!
Это былъ баловень судьбы.
Въ сорокъ лѣтъ академикъ, президентъ палаты депутатовъ, будущій…
Онъ уже произнесъ своимъ избирателямъ рѣчь «о правахъ и обязанностяхъ президента республики» такъ, какъ ихъ понимаетъ онъ, Поль Дешанель.
Я бродилъ въ кулуарахъ среди депутатовъ, журналистовъ.
— Бѣдный Дешанель!
— Конченъ!
— Ну, что жъ! — храбрился кто-то изъ сторонниковъ. — Не президентъ палаты, будущій президентъ совѣта одного изъ министерствъ!
— При радикальной-то палатѣ?! — улыбались ему въ отвѣтъ.
— Есть и другіе посты въ республикѣ! — храбрился другой.
Ему отвѣчали тоже улыбкой:
— Три съ половиной года осталось Лубэ, а потомъ семь лѣтъ будетъ Вальдекъ-Руссо. До Елисейскаго дворца очень далеко!
И мнѣ вспоминалось, какъ въ прошломъ году я былъ на процессѣ Вѣры Жело.
— Но судятъ не ее! — говорили въ коридорахъ. — Доказываютъ, что не виновенъ Эмиль Дешанель. Только и всего
— Это и есть главное! — находили всѣ нормальнымъ. — Рѣчь идетъ объ отцѣ Поля Дешанеля! Шутка! Будущій президентъ…
Съ тѣхъ поръ прошелъ всего годъ.
Такъ тонутъ…
Такъ прошелъ этотъ «историческій» день.
Примѣчанія[править]
- ↑ фр. республиканскій блокъ
- ↑ фр. Господа, дѣлайте ваши ставки!
- ↑ Игра словъ: от фамиліи Дешанель и слова déjeuner (фр. завтракъ).
- ↑ фр. Ставки сдѣланы!
- ↑ фр. Ставокъ больше нѣтъ.
- ↑ фр. Да здравствуетъ республика!
- ↑ фр. Отечество
- ↑ фр. Да здравствуетъ Буржуа!
- ↑ фр. ужасный ребенокъ
- ↑ фр. Да здравствуетъ король!
- ↑ фр. Король
- ↑ фр. «Долой скуфейки», т.-е. «долой клерикаловъ».
- ↑ фр. Мои комплименты!