Д. Н. Садовников.[править]
Переводы.[править]
С французского.[править]
Морис Бушор[править]
Весёлые песни.[править]
I.
Для философа-бродяги
Всюду пища, всюду тема:
На любом просёлке пыльном
Вырастает вдруг поэма.
Путь хорош — я отправляюсь:
Опьяняющим мечтаньям
Предаюсь и восхищаюсь —
Ну, хоть солнечным сияньем…
Провожу цыганом истым
Ночь в лесу, под небом чистым;
На заре иду опять,
И, вдобавок, дарованьем
Обладаю: смех с рыданьем
В смелой песне сочетать.
II.
Из цветов моя милая — лучший цветок
И светлей самой радостной грёзы;
От неё по стволам бьёт живительный сок
И росы осушаются слёзы.
Всё при ней получает особенный свет:
Соловей запевает свой лучший куплет,
А душистая зыбь белокурых волос
Оживляет дыхание роз.
И когда в белом платье мелькает она
Меж дерев, как фиалка лесная, скромна,
Я подругу свою молодую
Принимаю за фею земную.
III.
Близок день, когда, как боги,
Удивляя мир окрестный,
Мы наденем яркий пурпур,
Бросив платья траур тесный;
Или, в бархат драпируясь,
Станем в царственные позы
И от мимо проходящих
Будем ждать апофеоза.
Под плюмажем чёрной шляпы,
Под кокетливым беретом —
Мы откроем шумный праздник
Феерическим балетом.
Кто-нибудь возьмёт гитару,
Ток наденет оперённый,
Под окном любой красотки
Распевая, как влюблённый.
Кто-нибудь в фламандской шляпе,
Ус кручёный выставляя,
Расположится у бочки,
Шумно жажду утоляя.
И в костюмах разнородных,
По профессии одеты,
Вместе съедемся в Париже
Мы — артисты и поэты.
Под напев весёлых песен
Гордо двинемся верхами
И в блестящих колесницах,
А полиция — за нами.
Ну, а если горожане
Пустят в нас свои каменья —
Мы поклонами ответим
Горделивого презренья.
1882 г.
Из «Современного Фауста».[править]
Сонеты Фауста.[править]
I.
С одной тоской делю свои скитанья —
Пусть небо, празднуя свободу и покой,
Мильоны ярких звёзд зажжёт над головой,
Не попрошу у звёзд я состраданья.
Светилу дня не услыхать признанья:
Бесстрастно и оно, как этот мир земной,
Лишённый разума, холодный и немой
И умереть готовый без сознанья.
Моя душа таит лишь отраженье
Бегущих лет, могучее стремленье,
Несущее Вселенную вперёд…
Напрасно я найти ответ стараюсь:
Никто тоски гнетущей не поймёт;
И я под гнётом дум своих склоняюсь.
II.
На оргии, где крики шум и пенье,
Где вился дым и пенился бокал,
Я, как больной, почти изнемогал,
А ум терзало старое сомненье.
О женщины, годитесь ли в сравненье
Вы с той, чьих уст улыбку я срывал?
А ты, вино… Твой пурпур и опал…
Я пил его в минуты вдохновенья!
Нет, ни вино, ни песня, ни лобзание
Не освежат! Я, прочное создание,
Бежать бы должен с пира суеты…
Испивши чашу жизненного яда,
Ужель найти, безумец, хочешь ты
Могилу дум в отраве винограда?
III.
Без Бога мир, ничем не возмутимый,
Свершает празднично обыденный свой ход,
Безостановочно ведёт круговорот,
Где дни весны сменяются на зимы.
Мир движется вперёд неутомимый;
И что же? Человек его порой клянёт,
Порой ему благодаренья шлёт,
Забыв про то, что он неумолимый!
Вселенная, лишённая сознанья,
Не слушает молитвы и стенанья.
Умрём — на прахе вырастут цветы…
Она, не мучаясь безумною тоскою,
Стирает всё: и скорби и мечты,
И давит сердце мне лавиной снеговою.
IV.
Ах, если б это небо вдруг упало,
А море запылало, как горнило!..
Когда бы мир всё это обновило
И легче грудь усталая дышала!
Что, если бы в порыве бури, шквала
Дождём из звёзд всю землю затопило
И в хаосе бездонном поглотило
Весь этот мир, где радостей так мало?
Но нет… Лазурь по-прежнему сияет,
Дыханье трав как фимиам взлетает,
Сливается с пурпуровым закатом.
Лишь я один; суровый и угрюмый,
Хоть залит край небес вечерним златом,
Несу с собой повсюду те же думы.
1882 г.
Андре Терье[править]
Крестьянская мыза.[править]
Вокруг крестьянской мызы
Стоить лесная тишь;
Весь двор зарос травою,
Трава на склоне крыш…
Меж городом и мызой
Лежит сплошной оплот
Лесов необозримых
И высохших болот…
На мызе доживает
Шестой десяток лет
Старик — ещё здоровый,
Широкоплечий дед;
Затем, работник ловкий —
Его женатый сын,
Да внучек малолетний,
Крикливый властелин.
Едва ль не больше века
Здесь, — в стороне глухой, —
Работало семейство
Косою и сохой.
Кровать стояла та же
И сотню лет назад;
Качалка укачала
Десятка два ребят.
И счастливы на мызе;
В апреле всё поёт;
В июне земляника,
Под осень зреет плод.
Даст Бог и урожая
От брошенных семян,
А внучек подрастает, —
И славный мальчуган.
Случается нередко
Прохожий вечерком
Зайдёт и порасскажет
О слухе городском, —
Но вести отчего-то,
Пройдя окрестный лес,
Размеры принимают
Неслыханных чудес.
И так идут за днями
Однообразно дни,
Обычные заботы
Ведут с собой они.
Простые эти люди —
В работе круглый год,
А мальчик здоровеет
И по часам растёт.
Начнёт и он работать,
Не опуская рук, —
Махать цепом проворным,
Вести тяжелый плуг;
А ус когда пробьется
Да стукнет двадцать лет, —
И в сердце развернется
Любви весенний цвет;
Жену себе в соседях
Возьмёт он в свой черёд, —
Когда его в солдаты
Сержант не заберёт,
Негаданно-нежданно
Не выбросит войной
На чуждую границу
С шинелью за спиной…
1882 г.
Малиновка.[править]
Когда проходит май, кончается весна,
Малиновку в саду я часто вспоминаю:
В тени орешника, на гнёздышке она
Поёт привет красавцу маю.
Цветущий ломонос, приманка для роёв,
Прикрыл её гнездо, от взоров охраняя,
И вот она поёт в густой тени кустов
О блеске и сиянье мая.
Как песня коротка! Могу её сравнить
С минутной радостью, подругою страданья;
Она мне говорит: «Весны не воротить,
А с ней и жизни обаянья».
Не в силах мы цветы весенние вернуть,
Рождённые от ласк проснувшейся природы, —
Ни первую любовь, попавшую к нам в грудь,
Ни молодые наши годы.
1883 г.
Ласточки.[править]
Под карнизами окон, вблизи черепиц,
Мы впервые открыли глаза;
Там носились мы вольною стаею птиц,
Возле стен, где взбегает лоза.
Задрожала трава от угроз сентября,
Собрались все мы дружно в отлёт
К той земля, где кругом так синеют моря,
Где так солнце горячее жжёт.
Мы сидели на розовом сфинксе песков,
Что глядит в предрассветную даль,
Но оставленных жаль было нам городов
И покинутых гнёзд было жаль…
Колокольня знакомая снилась опять,
Рядом лип благовонная сень;
Старый мост, под который привыкли летать,
Где такая отрадная тень.
Мы скучали в пустыне о крае родном,
О желанной и юной весне,
О душистых садах и гнезде под окном
На далёкой родной стороне.
1883 г.
Перепёлка.[править]
Хлеб стоит на ниве спелый и наливный;
Ветер пробегает по его волнам…
Чу! Раздался в поле смелый и призывный
Голос перепёлки, прилетевшей к нам.
Вечером и рано, рано до рассвета
Слышится яснее бой перепелов;
И пока над полем тихо дышит лето,
Звонко раздаётся их любовный зов:
Под! Полоть! Ва! Ва!
Истые цыгане! Племя кочевое!
Не сегодня — завтра случай вас сведёт.
Ночью — в одиночку, а под утро двое,
Парой веселее, но не без хлопот…
Свито из соломы гнёздышко под небом,
Есть приют надёжный; стол давно готов:
Будете питаться этим спелым хлебом,
Бегать меж колосьев и среди цветов.
Под! Полоть! Ва! Ва!
Разбежались детки от родимой матки…
Вдруг пришёл охотник, приложился: «Трах»!
Как вы испугались, глупые ребятки,
Вы ещё не знали, что такое страх!
От людей подальше, а не то ведь худо —
Бойтесь вы людского страшного ствола;
Там из вас готовят лакомые блюда,
Сразу попадёте вы на вертела!
Под! Полоть! Ва! Ва!
Но не знает страха птица кочевая:
Тучами садится по разливу нив,
Будто против смерти, песни распевая,
Жизни посылая радостный призыв,
Бодрая, живая странствует по свету
Морем и землёю правя свой полёт.
Каждый год на север прилетает к лету
И поёт, и любит, любит, и поёт:
Под! Полоть! Ва! Ва!
1883 г.
Рене Франсуа Арман Сюлли-Прюдом[править]
Возвращаясь из музея.[править]
Возвращаясь из музея,
Где стоят, как снег, белея,
Полны гордого молчанья
Афродиты (в древнегреческой мифологии, богини красоты и любви, той же, что в римской — Венеры) изваянья,
Думал я, что эти боги
Рождены стоять в чертоге (чертог (устар.) — пышное, великолепное здание или помещение):
Прелесть их неоценима…
Но когда прошла ты мимо —
Заслонило мир искусства
Сердца тягостное чувство —
Афродита в пышном зале;
С этой чудной головкой
Ты идёшь походкой лёгкой,
В старом платье, вьются сзади
Кос волнистых, пышных пряди…
День и ночь иглой проворной
Ты работаешь упорно:
Вижу — палец твой исколот;
В дверь стучат нужда и голод, —
Чуждый жизненной тревоги,
Мрамор просится в чертоги:
Ты же, бедное созданье,
Скромно просишь подаянья.
Не обставят, как статую,
Красоту твою живую:
Будит в нас восторга пламень
Лишь один бездушный камень.
Да, с тобой судьба сурова.
Ищешь хлеба ты и крова.
Мертвецы — на пьедесталах,
А живые мрут в подвалах.
1883 г.