А. Ч-ва.
Перепелочка[править]
Три рассказика для детей. Издание «Посредника». Москва. 1910.
Чудесное выдалось июньское утро. Ясное небо без облачка; воздух почти стоит, только по временам с востока тянет ветерком; солнце уже начинает сильно припекать. По всей степи, куда ни взглянешь, мелькают косари, и косы их ярко блестят на солнце. Женщины с граблями ходят в стороне и треплют сено, скошенное накануне. Одна из них, старая женщина, отделилась от других и подошла к молодому косарю.
— А не пора ли завтракать, сынок? Солнышко-то уж высоко, — и она прикрыла глаза рукой и прищурилась на солнце.
— А вот я еще ручку пройду, тогда и довольно. Уж очень рука разошлась, — отвечал молодой парень, останавливаясь на минуту и утирая рукавом потное лицо.
— Денек-то какой послал Господь Бог! И спешить некуда, все покончишь сегодня, — говорила старуха. — Ишь ты, ведь, как славно стал косить! — и она с удовольствием глядела на ловкие размахи сына. — Никто и не скажет, что первый год косишь!
Парень даже покраснел от радости, услышав похвалу матери.
— Говорил я тебе, что не надо нам работника, — сами справимся…
И он снова легко замахал косой, а мать осталась позади и глядела ему вслед.
Вдруг из-под косы вспорхнула птица, и за нею еще две-три. Косарь сразу остановился, пригнулся и стал разглядывать.
— Что там такое? — крикнула старуха и подошла к сыну. И вдруг она ахнула и всплеснула руками: — Ай, бедная птичка!
На земле билось окровавленное, без головы, туловище молодой перепелки.
— Под косу подвернулась, сердешная… — сказал парень. — Вот и головка ее.
И он, нагнувшись, достал из скошенной травы небольшой красный комочек, из которого капала на землю кровь.
— Ай, батюшки! Гляди, еще и клюв разевает! — воскликнула мать.
Вдруг в это время над их головами прокричала жалобно какая-то птица и пролетела так близко, что почти коснулась их крыльями. Они невольно подняли головы; птица все продолжала кричать, делая круги. Они догадались, что это была матка, и отошли в сторонку. Тогда перепелка сразу опустилась на то место, где лежало тело ее птенца, и как-то странно и жалобно закричала, затрепетала крылышками и прижималась к нему грудью, будто бы хотела оживить его. Потом вдруг опять выпорхнула и взлетела высоко, не переставая кричать.
— Эка жалость какая! Ишь как убивается, бедняжка! — сказал парень и повернулся, чтобы идти.
А мать все стояла и, подняв голову, следила за полетом перепелки.
— Господи, Господи! Смотри, что там делается! — закричала они.
Сын остановился и тоже взглянул наверх: там кружилось с криком несколько птиц, и к ним с разных сторон слетались еще и еще…
— Батюшки, да как много их!
— А ну, поглядим, что они будут делать.
К ним подбежало еще несколько человек баб и мужиков.
— Что у вас тут? — спрашивали они.
Старуха рассказала, в чем дело, и прибавила:
— А ну, тише, не мешайте, а то напугаете!
И все стали наблюдать за стаей птиц. Покружившись несколько минут, птицы стали спускаться все ниже и ниже и, наконец, вдруг все сразу опустились на землю к тому месте, где лежало уже неподвижное маленькое тело убитой птички. Сначала они наперебой все столпились около нее и трогали ее своими клювами и беспорядочно кричали. Потом стали расходиться и становиться все рядом, головами к покойнице, ворочали головами вправо и влево и так жалобно питпиденкали, будто оплакивали мертвого птенчика.
Люди стояли молчаливые и удивленные. Молодой косарь чувствовал себя без вины виноватым в этом птичьем горе. Он тоскливо глядел на птиц.
Все забыли о завтраке, о работе, у всех было грустно и важно на душе, как бывает всегда перед лицом смерти. Все как будто забыли, что это не более как птичка, которую в другом случае никто и не подумал бы пожалеть, и которых люди привыкли убивать сотнями.
Молчание было прервано появлением ястреба, который, верно, почуяв добычу, налетел стремглав и спугнул стаю перепелок, которые разлетелись в разные стороны; и вслед за тем ястреб с мертвой птичкой в когтях взвился к верху.
— Кш… кш… проклятый! — закричала было одна из женщин. Но тут она спохватилась и, махнув рукой, прибавила: — А ну его!
— Во всю свою жизнь не видал ничего подобного, — говорил старик-крестьянин, когда все стали расходиться.
— И что за умная тварь, подумаешь… не хуже человека! — заметил другой помоложе.
— А ты что думаешь? Иной человек куда меньше стСит! Хоть взять нас с тобой в праздничный день, когда мы пьяны напьемся: и драки, и ссоры, и всякую пакость заводим, — куда хуже скота бессловесного! Те хоть Господа Бога не гневят, живут не греша, как им положено от Бога. А мы ведь еще гордимся: у них, говорим, души нет, разума нету! Нет, брат, это не верно; надо только понимать их — и увидишь, что у них все есть: и душа, и разум, и жалость великая!
Молодой косарь шел сзади, рядом с матерью, и прислушивался к речи старика. Он все думал, как нечаянно зарезал бедную птицу, — и грустно было у него на душе.