Пещера Лейхтвейса/Глава 14
| ← Глава 13 ИЗГНАНИЕ | Пещера Лейхтвейса/Глава 14 ВЕНЧАНИЕ ПОД УГРОЗОЙ СМЕРТИ : Роман | Глава 15 ПРИДВОРНЫЙ ШУТ → |
| Источник: Соч. В. А. Редера. -- Санкт-Петербург: Развлечение, 1909. - 1368 с. |
Священник села Доцгейм, расположенного в живописной, но уединенной местности среди гор Таунаса, сидел однажды при свете лампы в маленькой комнатке, служившей ему библиотекой и рабочим кабинетом. Было уже за полночь, а патер Бруно все еще не мог оторваться от своих любимых книг. Наконец он встал, подошел к окну и задумчиво посмотрел на маленькую церковь, белые стены которой были озарены серебристым светом луны.
Патер Бруно был еще молод и имел благородную И представительную наружность. Всего несколько лет тому назад он был еще блестящим офицером при дворе герцога Нассауского и носил светское имя граф Бруно фон Фельдерн, считаясь одним из наиболее жизнерадостных и веселых придворных кавалеров. Но в один прекрасный день распространился слух, что граф Бруно решил удалиться от мирской суеты и сделаться священником.
И действительно, молодой граф куда-то скрылся и несколько лет прожил в уединении, вдали от всех. А когда он снова появился, то носил уже не расшитую золотом форму, а черную священническую сутану; вместо того, чтобы за вином и картами в обществе прекрасных женщин предаваться радостям жизни, он принял место священника в маленьком горном селе Доцгейм, вел уединенную, скромную жизнь пастыря, пекущегося о больных и умирающих своего прихода и возвещающего темному народу слово Божие.
Неужели же на самом деле в сердце молодого священника заглохло все, что связывало его раньше с шумной и веселой жизнью? Неподвижно стоял он у окна и тихим шепотом поверял безмолвной ночи свои сокровенные мысли:
— Лора! Дорогая Лора! Ты, только ты одна заставила меня покинуть мир и посвятить себя служению церкви. Я хотел забыть тебя, хотел уничтожить твой дивный образ в душе моей, но до сих пор не могу сделать этого, не могу. Все снова и снова восстает он предо мною, и снова я вспоминаю наши прогулки с тобой в герцогском парке, рука об руку, как добрые товарищи детства. Я лелеял надежду, что настанет время, когда ты, славная, милая Лора, будешь моей женой. Но одной ночи было достаточно, чтобы разбить все мои мечты о счастье. Я увидел тебя с другим мужчиной под тем самым деревом акации, в коре которого я вырезал твои и мои инициалы. Это был гоф-курьер герцога — Лейхтвейс. В ту ночь я похоронил свою любовь к тебе и распростился с миром. На другой же день я подал прошение об отставке. Я ушел от мира и облекся в власяницу послушника в далеком монастыре. С течением времени меня назначили священником сюда, в это маленькое село, к сожалению, слишком близкое к тому двору, где я раньше делил с тобою горе и радость моей жизни. Я должен был видеть своими глазами, как свершилась твоя судьба, бедная Лора. До меня дошла весть о том, что твой возлюбленный подвергся наказанию у позорного столба, что твой отец против твоей воли выдал тебя за венгерского графа Батьяни и что ты утопилась в свадебную ночь. С тех пор я еженощно молюсь о спасении твоей души и прошу Бога, чтобы Он простил тебя, бедное обманутое дитя. Упокой, Господи, душу ее и даруй ей там на небесах то счастье, которого она была лишена на земле.
Молодой священник молитвенно сложил руки, крупная слеза скатилась по его лицу. Низко опустив голову на грудь, он закрыл окно, погасил лампу, снял сутану и лег на свою жесткую постель. Вскоре он уснул, и тишину нарушало лишь его размеренное дыхание.
Вдруг кто-то отодвинул задвижку на окне. Какая-то темная фигура, при помощи невидимого помощника за окном, влезла в комнату через окно и легкими шагами приблизилась к постели. Чья-то мягкая рука прикоснулась к лицу спящего.
Патер Бруно встрепенулся.
— Кто здесь? — прошептал он. — Если моей помощи требует умирающий больной, то я сейчас буду готов. Пока перейди в другую комнату.
Темная фигура ушла в смежное помещение. Молодой священник поспешно надел на себя черную сутану, зажег маленький фонарь, который он всегда брал с собой при ночных требах в селе, захватил все, что нужно было для этого, и перешел в столовую.
— Я готов. Куда вы поведете меня? — спросил он.
Но в то же мгновение он в испуге отшатнулся.
— Господи помилуй! — проговорил он дрожащим голосом. — Уйди от меня, искуситель, читающий в душе моей. Не искушай меня этим видением. Я верю в Господа Бога. Мое сердце, правда, было когда-то преисполнено земной любви, но я не нарушу своей клятвы.
Патер Бруно стоял как окаменелый. Широко открытыми глазами смотрел он на молодую красивую женщину, которая с печальной улыбкой на устах подошла к нему.
— Я не призрак, — мягким голосом проговорила она. — Я не воскресла из мертвых, патер Бруно. Не мертвая, а живая Лора фон Берген стоит перед вами. Я согрешила и пришла к вам с покаянием и мольбою.
Она упала перед ним на колени.
Бруно тяжело вздохнул.
— Встань, Лора фон Берген, — беззвучным голосом произнес он. — Итак, ты жива, ты не утонула в Рейне, как говорили люди? Скажи мне, где ты теперь скрываешься, что сталось с тобой, чистая, невинная девушка, прелестное подобие Божие.
Затаенный страх звучал в голосе молодого священника, когда он задал этот вопрос некогда горячо любимой девушке. Но Лора не встала.
— Я явилась к тебе, патер Бруно, — тихим голосом произнесла она, — чтобы покаяться тебе в моих прегрешениях и просить тебя о милости, в которой ты мне не должен отказать, так как этим ты спасешь меня от дальнейшего греха.
— В чем же ты хочешь сознаться мне и о чем будешь просить меня?
— Я не сумела отказаться от греховной любви, — начала Лора. — Я последовала за тем человеком, которого всем сердцем полюбила, и отдалась ему.
— Лейхтвейсу?
— Да, Лейхтвейсу. Преподобный отец — ведь так я должна теперь величать графа Бруно, моего товарища детства, — не осуждай меня. Я полюбила Лейхтвейса и люблю его теперь еще больше, чем прежде. Вопреки Божьему закону, живу с ним в подземной пещере, без благословения священника отдалась я ему и чувствую себя матерью его ребенка, который уже шевелится у меня под сердцем.
— Несчастная! Что ты сделала?
Мертвенная бледность покрыла лицо молодого священника; он задрожал так сильно, что должен был опереться на спинку кресла.
Лора залилась слезами.
— Я поступила так, как должна была поступить, — зарыдала она. — Я сделала то, что должна была сделать каждая женщина, если она хочет уважать самое себя. Самое святое чувство в жизни — эта любовь, и кощунственен тот закон, который пытается подавить влечение женщины к избраннику ее сердца.
Патер Бруно печально покачал головой.
— Я вижу, — воскликнул он, — что ты составила себе свои собственные взгляды на жизнь! Но они ложны, совершенно ложны. Что было бы с людьми и лучшими их чувствами, если бы каждая женщина сходилась с избранником своего сердца без благословения церкви? Это только слепое повиновение инстинкту, но не великому, святому чувству. Но разница между людьми и животными именно в том и состоит, что человек обладает волей и не должен совершать поступков, в которых не может оправдаться перед Богом. Ты согрешила, Лора, ты тяжко согрешила.
— Ты еще не все знаешь, преподобный отец, — продолжала Лора свою исповедь. — Ты еще не знаешь, что Лейхтвейс сделался разбойником и что я помогаю ему в его преступных делах.
— Это только последствия твоего первого проступка, — ответил молодой священник. — Раз ты отдалась этому человеку, то неминуемо должна была последовать за ним в ту бездну, в которую он тебя вовлек.
— Может ли Небо простить мне мои прегрешения? — тихо спросила Лора.
Молодой священник помолчал немного, но потом решительно произнес:
— Да, оно может простить тебя, Лора фон Берген, ибо наш Спаситель, принявший смерть на кресте за спасение наших душ, прикоснулся рукой к грешнице Магдалине, каявшейся у ног Его: «Да простятся тебе твои прегрешения!»
Патер Бруно взял Лору за руку и нежно поднял ее с колен. Но она, по-видимому, еще не собиралась уходить.
— Чего же ты хочешь еще от меня? — спросил он ее.
— Патер Бруно! — воскликнула она, с мольбой протягивая к нему руки. — Благослови наш союз, дай имя моему будущему ребенку, обвенчай меня с Лейхтвейсом.
Он отступил на шаг и гневно воскликнул:
— Чего ты требуешь от меня? Ты хочешь, чтобы я повенчал тебя с разбойником? Нет, Лора, этого я сделать не могу. Мое сердце кровью обливается, и я искренне сочувствую тебе, но я не могу злоупотреблять моим саном, я не могу благословить брак, над которым тяготеет проклятие Неба.
— И все же ты это сделаешь, — внезапно раздался звучный мужской голос. — Ты это сделаешь или умрешь.
Когда патер Бруно спокойно и бесстрашно обернулся, он увидел перед собою Лейхтвейса. Разбойник стоял с пистолетом в руке, целясь в молодого священника.
— У меня нет иного выхода! — воскликнул он. — Я должен заставить тебя обвенчать нас, так как моя жена готовится стать матерью. Разве ты сделался священником и называешь себя пастырем только для того, чтобы угождать богатым и счастливым? Нет, я уверяю тебя, что, венчая нас, ты совершишь более доброе дело, чем если благословишь невесту в дорогом наряде, которая явится в ярко освещенную церковь в сопровождении целой толпы приглашенных гостей. Иди же, возьми ключи от церкви и отведи нас к алтарю. Но не вздумай кричать о помощи. Не пытайся перехитрить нас, а исполни наше желание, если не хочешь, чтобы я сделался убийцей.
— Я уступаю силе, — холодно произнес священник. — Идем за мной в церковь, я обвенчаю вас.
Он снял со стены большой ключ, взял фонарь и сделал знак Лейхтвейсу и Лоре следоватьза ним.
Они вышли из дома священника, прошли по сельской улице и поднялись на паперть маленькой церкви. Патер Бруно, ни разу не оглянувшийся назад, отпер дверь. Они вошли в темную церковь. Молодой священник шел впереди с фонарем в руке и показывал Лейхтвейсу с Лорой путь к алтарю.
— Опуститесь на колени, — приказал он им.
Разбойник опустился на колени с прекрасной Лорой фон Берген, они подали друг другу руки; возле Лейхтвейса на полу лежал пистолет.
Призрачный лунный свет проникал в высокие сводчатые окна пустой церкви, озаряя бледные лица жениха, невесты и священника. Сильно волнуясь, патер Бруно благословил разбойника и его прекрасную молодую жену. Со слезами на глазах произнес он краткое слово. Забывая о себе самом и своей любви, он увещевал Лору хранить верность тому, кого она избрала спутником своей жизни.
— А теперь встаньте, — произнес он в заключение. — Отныне вы муж и жена.
Лейхтвейс и Лора встали. Но в то же мгновение они остановились как вкопанные. На лице молодого священника появилось выражение крайнего изумления.
Торжественные звуки органа пронеслись по церкви. Раздался хорал, обычно играемый при венчаниях. Никогда еще патер Бруно не слышал столь проникновенной игры на органе этой маленькой церкви. Ни он, ни Лейхтвейс с Лорой не посмели произнести ни слова. Наконец умолкли последние звуки и тишина установилась в церкви.
— Что это? — спросил Лейхтвейс. — Кто присутствовал при нашем венчании? Кто играл на органе? Ты должен это знать, патер Бруно.
— Клянусь тебе, Лейхтвейс, я не понимаю, что произошло. Я запер дверь церкви изнутри, никто кроме нас не мог проникнуть сюда — но что это?
С высоты колокольни раздался звон церковного колокола. Патер Бруно изменился в лице.
— Все на земле происходит естественным путем, — глухим голосом проговорил он, — но эта игра на органе и этот колокольный звон способны заставить меня поверить в сверхъестественные явления. Но так или иначе, дурного предзнаменования я в этом не вижу: напротив, благословение Неба как будто снизошло на вас, и ваше венчание не было лишено той обстановки, которая считается необходимой при всяком венчании. Идите с миром. Руководствуйтесь всегда велениями вашей совести и живите так, чтобы вы всегда могли с чистой душой предстать перед Всевышним.
— Можем ли мы верить тебе? — спросил Лейхтвейс. — Ты не выдашь нас?
— Я священник, — гордо ответил патер Бруно, — но не предатель.
— Благодарю тебя, — произнес Лейхтвейс. — Ты не сознаешь еще всей важности той услуги, которую нам сегодня оказал. Если тебе когда-нибудь в жизни нужен будет друг, то вспомни обо мне, патер Бруно. Нет, не отказывайся от моей руки, которую я тебе протягиваю. Ты спокойно можешь пожать ее, так как клянусь тебе в этот достопамятный для меня час, что эта рука никогда не поднимется на невиновного и на бедняка. Господь допускает, что на земле живут негодяи и подлецы, которые преследуют бедняков и оскорбляют невинных. Я буду бичевать этих негодяев, преподобный отец, — я, разбойник Лейхтвейс.
Медленно священник подал руку Лейхтвейсу. Лора наклонилась и прикоснулась губами к краю одежды патера Бруно. Но он мягко отстранил ее и произнес:
— Когда появится на свет твой ребенок, я окрещу его. Спокойно приходи ко мне ночью, когда спят все соглядатаи и доносчики, и в моем лице ты найдешь священника, в услугах которого ты будешь нуждаться.
Лейхтвейс еще раз поблагодарил патера Бруно и вместе с Лорой вышел из церкви.
Патер Бруно опустился на колени у подножия алтаря. Он просил Всевышнего простить ему, если он в этот час совершил грех…
Среди безмолвной ночи шли Лейхтвейс и Лора. Глаза их сияли радостью, и спокойствие царило в их сердцах.
— Теперь ты спокойна, — с улыбкой спросил Лейхтвейс, — и не будешь больше терзаться угрызениями совести?
— Да, теперь я твоя жена, — воскликнула Лора, — я знаю теперь, что перед Богом и людьми я принадлежу тебе! Ничто не может теперь отдалить нас друг от друга.
— Вернемся же в нашу пещеру. Поторопимся! Сегодня ведь наша свадебная ночь.
Быстро прошли они через лес, поднялись на гору Нероберг и дошли до своей пещеры. Тихо журчал ручеек, миллионы звезд мерцали на небе, воздух был так нежен и чист, точно осень снова сменилась весной. Лейхтвейс поднял Лору на руки и вброд перешел с ней через ручей; он нарочно, ради безопасности, не строил здесь моста. Скоро они скрылись во мраке своей пещеры.
В каменной печи горел огонь. Лейхтвейс подложил еще топлива. Он крепко обнял жену и поцеловал ее в губы.
— Дорогая моя жена, — произнес он, — тебя окружает не роскошь каменных раззолоченных комнат. Нас ждет не шелковая постель, и завтра, когда мы проснемся, к нашим услугам не будет лакеев и слуг. Мы одиноки и в изгнании. И все же, дорогая моя Лора, я не променял бы этой пещеры ни на какие дворцы, так как здесь со мною ты, моя дорогая, несравненная Лора. В скором времени мы будем жить здесь уже не одни, нас будет трое. С нами будет наш ребенок. Лора, Лора! Я с ума схожу от счастья от этой мысли.
И снова он привлек ее к себе и покрывал ее поцелуями. Она обвила его шею руками и с мольбою заглянула ему в глаза.
— Гейнц! — прошептала она. — Обещай мне одно.
— О чем бы ты ни просила, Лора, заранее обещаю тебе исполнить твою просьбу.
— Гейнц, обещай мне, что наш ребенок, мальчик ли это будет или девочка, сделается порядочным человеком.
Заметив, что он нахмурил лоб, она продолжала:
— Ты не должен и не можешь удивляться тому, что я желаю, чтобы наш ребенок не разделял нашу жизнь, полную опасности и приключений. Весьма вероятно, что мы не будем в состоянии дать ему богатства, но обязаны воспитать его честным и порядочным человеком. Гейнц, дорогой мой Гейнц, успокой меня и в этом отношении и обещай мне, что наш ребенок никогда не узнает, что мы занимались преступными делами.
— Ребенок должен находиться при родителях, — проговорил Лейхтвейс. — Подумай сама, Лора, если ты будешь настаивать на своей просьбе, то тебе придется расстаться с ребенком. Нам придется отдать его на попечение добрых людей, и никогда мы не должны будем показываться ему такими, какие мы есть на самом деле, а постоянно только под тем и другим ложным видом.
На глазах Лоры выступили слезы.
— Я принесу ему эту огромную жертву, — прошептала она, — я расстанусь с моим ребенком, откажусь от права матери на него — лишь бы он не разделял нашей разбойничьей жизни.
— Пусть будет так! — воскликнул Лейхтвейс. — Дай Бог, чтобы ты никогда не раскаялась в этом решении. А теперь, Лора, забудь обо всем этом. Еще далек тот час, когда наш ребенок появится на свет. Будем счастливы настоящим. Ведь сегодня наша свадьба.
Он крепко обнял ее и понес на мягкое ложе. Там он сел возле нее, взял ее за руки и долго смотрел ей в глаза.
— Как чудесно складывается судьба человека, — проговорил он в глубоком волнении. — Лора фон Берген, всеми уважаемая придворная фрейлина, молодая графиня, располагавшая огромным состоянием, — теперь жена разбойника и живет с ним в жалкой пещере, вдали от людей.
— Знаешь ли, милый, — отозвалась Лора, — что эта судьба почти дословно была предсказана мне?
— Быть не может! — воскликнул Лейхтвейс. — Я всегда смеялся над всякими предсказаниями, считая их обманом, которому поддаются лишь легковерные люди.
— И все же это так, — ответила Лора. — Слушай меня, я расскажу тебе, как это было. Тебе известно, что в ночь под Новый год герцог Карл Нассауский всегда приглашает весь двор не на большой, блестящий бал, а просто на вечеринку, в течение которой все занимаются гаданиями и разными играми. Вот, два года тому назад тоже была устроена такая вечеринка. Близилась полночь. Вдруг открылась дверь и в зал вошел придворный шут герцога, горбатый Фаризант. Ведь ты помнишь его, не правда ли?
— Конечно, помню, — ответил Лейхтвейс. — Этот горбатый шут играет довольно значительную роль при Дворе герцога. Под видом шутки он говорит придворным, а иногда и самому герцогу, горькую истину в глаза. Шутки его остроумны и ядовиты.
— Так вот, — продолжала Лора, — около полуночи явился этот Фаризант, а вслед за ним вошел лакей с огромным блюдом. Шут приказал поставить блюдо на стол, затем растопил свинец в пламени камина и предложил всем присутствующим влить в холодную воду по одной ложке этого расплавленного свинца. В воде образовались причудливые фигуры, по которым Фаризант предсказывал будущее всем по очереди. Наконец настала моя очередь. Так как я в то время уже встречалась с тобой тайком в парке, то я думала о тебе; мои руки дрожали, когда я вылила расплавленный свинец в холодную воду. Фаризант достал из воды образовавшийся слиток и, глядя на него, покачал головой. «Ну что, Фаризант? — спросил герцог, который в ту ночь был особенно весел. — Что ты предскажешь нашей красавице Лоре фон Берген? Несомненно счастье, свадьбу и красивейшего мужа во всем герцогстве». Но Фаризант вдруг изменился в лице и побледнел. «Прошу вас, графиня, — обратился он ко мне, — разрешите мне не говорить вам того, что я здесь вижу». Но я была любопытна и, как все другие, хотела выслушать предсказание. Я настояла на своем, так что Фаризант наконец дрожащим голосом произнес: «Я вижу скалистую пещеру, и ты, Лора фон Берген, находишься там с каким-то мужчиной. Я вижу ружье, я вижу мешки с золотом, вижу веревочную лестницу и — не смейтесь, графиня, — воровские инструменты. А над всем этим витает венец, не знаю, свадебный или надгробный». В зале воцарилось молчание. Герцог сейчас же обратил все в шутку. «Ты глуп, шут, — сказал он, — в сущности, следовало бы высечь тебя за то, что ты смущаешь нашу прелестную графиню Лору такими мрачными предсказаниями. Но, господа, начнем танцы. Тогда мы забудем о глупой шутке шута».
Лора умолкла и нежно прижалась к Лейхтвейсу.
— Странный человек, этот Фаризант, — проговорил он, качая головой, — его не поймешь, когда он шутит, когда он говорит серьезно.
На этом оборвался их разговор. В пещере все умолкло, и лишь звуки страстных поцелуев прерывали торжественную тишину, царившую в подземных сводах.
Вдруг Лейхтвейс приподнялся. Он крепко обнял Лору и прислушался. Едва слышно он прошептал:
— Он идет. Он снова явился. После долгого перерыва он снова пришел сюда, этот таинственный призрак.
Лора дрожала всем телом. За все время ее совместной жизни с Лейхтвейсом в пещере еще ни разу не показывался тот призрак, о котором когда-то говорил ее возлюбленный. Почему-то он пришел именно в ночь их свадьбы.
Стараясь избегать малейшего шороха, Лейхтвейс встал и Лора за ним. Прижавшись к каменной стене, они устремили взоры во мрак и увидели, что откуда-то плавно и медленно приближается белый призрак. Лейхтвейс схватил свое ружье и взвел курок.
Призрак шел по направлению к печи. Он был высокого роста и, судя по туманным очертаниям, можно было думать, что это мужчина.
— Теперь или никогда, — прошептал Лейхтвейс. — Он должен назвать себя. Не отходи от меня, Лора, не бойся ничего.
Он выскочил вперед. В тот же момент призрак остановился. Лейхтвейс направил на него дуло ружья.
— Если ты человек из плоти и крови, — крикнул он, — то дай ответ на мой вопрос! Я хочу знать, кто ты такой и зачем явился сюда в пещеру, которая принадлежит мне и где я живу со своей женой. Я буду считать до трех, и если ты не ответишь, то выстрелю. Горе тебе тогда, если ты человек, а не дух.
Призрак не ответил, а медленно поднял руку, в которой держал, как казалось, какой-то сверток из бумаги.
— Раз, — крикнул Лейхтвейс и прикоснулся к курку ружья. — Два. Отвечай!
Но до трех он не досчитал.
Таинственный незнакомец дунул в бумажный сверток. В пещере распространился какой-то беловатый туман. С легким вздохом Лейхтвейс пошатнулся и упал. Лора тоже зашаталась, хотела вскрикнуть, но тоже упала рядом со своим мужем.
Не глядя на них, призрак пошел вдаль и скрылся в расселине скалы, недалеко от печи.
Лейхтвейс и Лора не умерли, и ничего опасного с ними не произошло. Они только лишились сознания. Их усыпило одно из тех таинственных средств, которые изготовлялись в то время алхимиками. Но на Лору это средство подействовало не так сильно, быть может, потому, что она в решительный момент закрыла рот и нос руками. Правда, глаза ее были лишь полуоткрыты и во всем теле она чувствовала ужасную тяжесть, но она не совсем лишилась чувств, а находилась в каком-то полудремотном состоянии. Она понимала и соображала все, что делается вокруг нее, но только не могла встрепенуться и стряхнуть с себя какую-то странную истому.
В течение получаса ничего нового не произошло. Но вдруг снова появился таинственный призрак. В левой руке он держал маленький фонарь, а в правой — маленький черный ящик. Ящик этот был доверху наполнен золотыми монетами.
Благодаря свету фонаря Лора увидела лицо незнакомца. Это было красивое, полное грусти лицо пожилого мужчины. Высокий лоб был окаймлен коротко стриженными волосами с проседью. Лоре показалось, что она где-то уже видела это лицо или другое лицо, очень на него похожее. Конечно, кроме отдаленного сходства, что могло быть общего между этим таинственным незнакомцем и придворным шутом Фаризантом?
Незнакомец был высок ростом, строен, представителен, а бедный Фаризант, часто подвергаемый побоям и насмешкам, был горбат и уродлив.
Таинственный незнакомец остановился возле лежавших на полу Лейхтвейса и Лоры.
— Бедные вы люди, — пробормотал он. — Вы молоды, красивы, высоко одарены и все-таки уже пали так низко, что должны скрывать ваш позор глубоко под землей. Но нет, — прибавил он дрожащим голосом, — вас не следует жалеть. Вы счастливее нас всех. Вы бежали от мира сюда в уединение и здесь живете вашей любовью, достойные зависти других. Красавица Лора фон Берген, люди считают тебя умершей, но здесь ты начала новую жизнь. Да озарит тебя солнце счастья, и да дарует тебе Господь все то, о чем ты мечтала, становясь женой разбойника Лейхтвейса.
С этими словами таинственный незнакомец повернулся и исчез столь же непонятным образом, как и явился. Лора не была даже в состоянии вскрикнуть. Тело ее было точно парализовано. Мало-помалу сон овладел ею…
Когда Лейхтвейс и Лора пришли в себя и поднялись на ноги, они направились к выходу из пещеры, чтобы подышать свежим воздухом. Солнце уже взошло и озаряло своим сиянием деревья и кусты.
— Неужели это был сон? — спросил Лейхтвейс, сжимая голову руками.
— Нет, не сон, — ответила Лора, — в эту ночь мы видели человека, который ведет еще более загадочное существование, чем мы сами.
И она рассказала Лейхтвейсу все, что видела и слышала, лежа на полу в полузабытьи.
— Тебе все это, вероятно, приснилось, — ответил Лейхтвейс. — Совершенно невозможно, чтобы этот таинственный незнакомец скрылся в расселине рядом с печью и вернулся оттуда с ящиком золота. Я несколько раз осматривал стены нашей пещеры и уверяю тебя, что там нет таких глубоких расселин, чтобы человек мог пройти в них.
Прежде чем Лора успела ответить на это, внимание ее и Лейхтвейса было привлечено новым происшествием.
На другом берегу ручья, в кустах, появился какой-то человек. Лицо его было расстроено и полно страдания, а седые волосы в беспорядке развевались вокруг его головы. Он еле держался на ногах, так он был слаб и изнурен. По его одежде видно было, что он провел эту ночь в лесу.
— Это лесничий Рорбек! — воскликнул Лейхтвейс. — Да, это он. Мой враг, мой противник.
— Я не враг тебе, Лейхтвейс! — глухим, жалобным голосом крикнул Рорбек через ручей. — Я сам теперь изгнанник без дома и крова, без жены и семьи.
— Боже, что же случилось? — спросила Лора, охваченная искренним участием.
— Жена моя скончалась, а дочь мою я сам нечаянно ранил. Герцог же назвал меня вором. Лейхтвейс, умоляю тебя, прости меня и разреши мне остаться у тебя в качестве твоего помощника и друга.
— Не хитришь ли ты? — спросил Лейхтвейс.
— Если я обманываю тебя, то пусть моя дочь Елизавета умрет от раны, которую я ей нанес.
— Иди же ко мне, несчастный! — без колебания воскликнул Лейхтвейс. — Твое лицо, искаженное горем и печалью, не лжет. Ты тоже принадлежишь к числу тех несчастных и обездоленных, которым нет другого пути, как скрываться от людей. Протягиваю тебе мою руку. Разбойник Лейхтвейс приветствует тебя!
Старый лесничий перешел ручей вброд и бросился к Лейхтвейсу в объятия.
— Служи мне верой и правдой! — воскликнул Лейхтвейс, провожая своего нового друга и товарища в пещеру. — И поклянись, что никогда, никому, даже на смертном одре, не выдашь нашего убежища, где я спасся и скрываю свою возлюбленную жену.
Рорбек торжественно поднял руку.
— Клянусь тебе! — глухим голосом произнес он. — Отдаю себя в твою власть навсегда, Лейхтвейс. Всем твоим приказаниям я буду подчиняться. Веди меня на борьбу против людей, доставь мне возможность проливать кровь и совершать преступления. Неблагодарные люди разбили мою жизнь. Я буду жить без сердца и без сострадания, пока смерть не избавит меня от земных страданий.
Лейхтвейс и Лора вошли со своим новым другом в пещеру и показали ему это чудо природы, эту подземную тайну, где скрывались те, кого люди своей жестокостью и несправедливостью заставили отречься от честной жизни.