Пещера Лейхтвейса/Глава 47
| ← Глава 46 БЕЗ РОДУ, БЕЗ ПЛЕМЕНИ | Пещера Лейхтвейса/Глава 47 ОТЕЦ И СЫН : Роман | Глава 48 СОЮЗ ДЕМОНОВ → |
| Дата создания: w:XIX век, опубл.: 1909. Источник: Соч. В. А. Редера. -- Санкт-Петербург: Развлечение, 1909. - 1368 с. |
При этих словах старый граф Шенейх прослезился. Он не старался остановить слезы, надеясь найти в них облегчение. Успокоившись немного, он продолжал:
— Что касается лично меня, то после исчезновения Лукреции я заболел и чуть не умер. Своим спасением я обязан только заботливому уходу нашего старого врача. Мои молодые силы побороли болезнь, и я стал медленно выздоравливать. Но душа моя так и осталась больна; из юноши я превратился в старика. Я принудил себя обращаться ласково с моими родителями и Магдалиной, но я не мог забыть того зла, которое они мне причинили, и в глубине души я таил на них злобу.
Родители мои вскоре после этого умерли. Их точно поразила кара небесная. Моя мать, сидя в саду, была убита неожиданно свалившимся деревом; она скончалась, не успев даже исповедаться. Отец мой прохворал после этого целый год. Он жестоко страдал, и когда мне приходилось сидеть у его постели по целым ночам, он часто обвинял себя самого во всем том, что произошло, и не раз в горьком раскаянии произносил имя Лукреции.
Жена моя вела тихую, уединенную жизнь и, казалось, была довольна своей судьбой. На самом деле тяжкое горе подтачивало ее здоровье. Она ужасно страдала от сознания, что Господь не благословил наш брак ребенком. Я никогда не упрекал ее ни в чем, да и вообще мы с ней не вспоминали прошлого. Мы скорее прозябали, чем жили. По целым неделям мы не встречались, так как я запирался в своей комнате и сидел над книгами, не впуская к себе жену даже тогда, когда она просила позволения войти.
С течением времени, в особенности после смерти отца, который на смертном одре просил меня обращаться приветливее с Магдалиной, наши отношения немного улучшились, хотя теплоты и сердечности в них не было. В один прекрасный день Магдалина заявила мне, что она решила поехать в Святую землю, чтобы помолиться у Гроба Господня о даровании нам ребенка. Я не воспротивился ее желанию, и она в сопровождении нескольких преданных ей слуг отправилась в путь. Она вернулась вполне благополучно, а через год свершилось чудо: она почувствовала себя матерью. Но теперь она начала терзаться опасениями, что Господь покарает ее и ребенка за то, что она поступила так жестоко с невинным младенцем, сыном Лукреции.
— Я молю Бога, чтобы Он дал мне только увидеть моего ребенка, — говорила она, — чтобы я могла убедиться, что он жизнеспособен. А там — да будет воля Божья.
Прошло несколько месяцев в беспрерывных волнениях. Наконец настал решительный час, и Магдалина родила девочку. Но еще во время родов она потеряла сознание, да так уже и не пришла больше в себя. Силы ее с поразительной быстротой все больше и больше таяли. Несмотря на все старания старого врача спасти ее, она умерла у меня на руках, не успев даже взглянуть на своего ребенка. Проклятие свершилось — она ни разу не видела своего ребенка. Дочь свою я назвал Ядвигой, а Магдалину похоронил в нашем склепе. Гроб ее стоит рядом с гробами моих родителей. В своем завещании я высказал желание, что не хочу быть похороненным в том же склепе, а хочу покоиться в саду под тем старым дубом, где мы с Лукрецией так часто проводили счастливые часы.
— Разве вы ни разу не осведомлялись о вашем сыне, — спросила Адельгейда, — и не пытались разыскать Лукрецию?
— Конечно, я добивался этого, — ответил старик, — так как считал своим долгом завещать часть своего состояния моему сыну, имевшему на то преимущественное право. Я дал бы много, чтобы разыскать хотя бы моего сына. Если бы это удалось, то моя старость не была бы столь печальна. Я знал бы тогда, что у Ядвиги есть защитник и что она после моей смерти не останется одна. Но я не нашел ничего, ни малейшего следа ни Лукреции, ни ее ребенка. Их точно земля поглотила. И все же внутренний голос мне говорит, что оба они остались живы, что волны моря не поглотили их. Быть может, они живут где-нибудь на чужбине и Лукреция сочла своим долгом не нарушать данного ею обещания: не возвращаться сюда в нашу местность. Часто я в бессонные ночи молю Бога, чтобы Он доставил мне утешение и привел ко мне моего сына. Ведь он теперь уже должен быть мужчина в полном расцвете сил. Быть может, он лицом своим напомнит мне черты лица моей дорогой, незабываемой Лукреции.
В эту минуту кто-то дернул портьеру в дверях с такой силой, что одна половина упала на пол. Старый граф вскрикнул от испуга, а Адельгейда обернулась, глядя на дверь.
На пороге стоял Лейхтвейс. На нем не было уже костюма актера, так как для ночного обхода замка он надел свой обыкновенный костюм. Он стоял, мертвенно-бледный от волнения, с широко открытыми глазами, при этом он был поразительно красив, но вместе с тем видно было, что он сильно потрясен услышанным им рассказом.
Старый граф поднял обе руки и дрожащим голосом проговорил:
— Кто вы такой? Что вам нужно? Если вы явились сюда с дурными намерениями, то имейте в виду, что мне стоит позвонить, и сюда прибегут мои слуги. Уходите, я не буду препятствовать вашему бегству.
Рыжая Адельгейда при виде Лейхтвейса вскрикнула и отшатнулась. Она не выдержала, схватилась обеими руками за старого графа и пронзительным голосом крикнула:
— Мы погибли. Знаете ли вы, кто стоит перед вами? Это Генрих Антон Лейхтвейс, разбойник и браконьер!
Старый граф в ужасе смотрел на неожиданного пришельца.
— Генрих Антон Лейхтвейс, — произнес он, — правда ли это? Если вы явились сюда, чтобы убить меня, то знайте, мне смерть не страшна и вашего кинжала я не боюсь, а хранящиеся в этом замке сокровища мне не дороги. Но я заклинаю вас спасением вашей души, откажитесь от вашего преступного намерения, так как ваши руки и без того запятнаны кровью и вас преследуют бесчисленные проклятия.
Лейхтвейс медленно подошел к старику, все время глядя на него в упор. Подойдя к нему вплотную, он нежно, почти ласково положил ему руку на плечо и дрожащим от волнения голосом произнес:
— Взгляните на меня, граф Шенейх. Всмотритесь в мое лицо внимательнее. Быть может, вы найдете сходство, которое вас поразит.
Граф Шенейх исполнил желание Лейхтвейса и пытливо посмотрел ему в лицо. Свет висевшего фонаря ярко озарял лицо Лейхтвейса, которое в этом освещении казалось еще более бледным, чем оно было на самом деле. Вдруг старый граф задрожал всем телом.
— Боже! — воскликнул он, сжимая голову обеими руками. — Неужели я схожу с ума? Или я помешался на воспоминаниях и грежу о том, о чем все время говорил? Это лицо… эти глаза… эти черты лица… да и имя… теперь я начинаю понимать. Ты — сын Лукреции! Да, ты сын той женщины, которую я люблю и поныне. В твоих жилах течет моя кровь. Ты мой сын!
— Да, я сын твой, — дрожащим от волнения голосом произнес Лейхтвейс, — дорогой мой отец. Я опускаюсь перед тобою на колени и в первый раз целую твою руку.
Разбойник опустился на колени и хотел взять руку найденного отца. Старый граф уже протягивал ему руку и хотел уже наклониться к нему и обнять его, как вдруг рыжая Адельгейда торопливо проговорила:
— Неужели вы, граф Шенейх, назовете разбойника своим сыном? Неужели вы признаете за своего сына самого отъявленного во всей стране негодяя? Неужели вы дадите свое честное имя вору? Граф, остановитесь пока еще не поздно. Вы еще можете избежать позора. Опомнитесь и оттолкните от себя этого человека.
Лейхтвейс хорошо расслышал эти слова. Он вскочил на ноги и с презрением посмотрел на Адельгейду.
— Я знаю тебя, — грозно воскликнул он, — ты скрываешься здесь в то время, как твой муж болеет душой по тебе. Убирайся вон из этого дома, который ты своим присутствием осквернила больше, чем мог это сделать я. Ты жена палача. Я отлично понимаю, с какой целью ты хочешь разлучить меня с моим отцом. Ты ненавидишь меня за то, что я пренебрег твоей любовью и предпочел тебе Лору. Знай же, что Лора доставила мне несказанное счастье и что я ни одной минуты не раскаиваюсь в том, что посвятил ей всю свою жизнь.
— Мы с тобой еще посчитаемся, — прошипела Адельгейда и снова обратилась к старому графу:
— Неужели вы хотите быть отцом разбойника? Неужели вы хотите дожить до того, когда отпрыск вашего рода будет стоять у позорного столба? Неужели вы собственными глазами хотите увидеть, как палач отсечет голову последнему графу Шенейху? Если вы хотите этого, то обнимите вашего сына. Но я знаю, как высоко вы чтите свое имя и не захотите, чтобы этот проходимец осквернил его.
Старый граф с видом полной растерянности и отчаяния опустил голову на грудь.
— Боже милосердный, — проговорил он, — что же делать? Господи, укажи мне путь истины, научи меня как быть, сам я не знаю, какое принять решение. Я чувствую влечение к этому человеку, так как он похож на Лукрецию, он — мой сын. И вместе с тем я не могу приветствовать его, так как знаю, что он преступник, за поимку которого назначена крупная награда. Мне хотелось бы обнять его, прижать к сердцу и осыпать его поцелуями, и вместе с тем я должен отвергнуть и сторониться его, так как общение с ним ужасно.
Лейхтвейс положил руку на плечо графа и сказал:
— Граф Шенейх, я явился сюда не для того, чтобы нарушить ваш покой и заставить вас терзаться сомнениями. Бог мне свидетель, как часто я жаждал узнать моего отца, но никогда у меня не было стремления навязываться ему. Быть может, вы подозреваете, что я мечтаю о ваших сокровищах, что я думаю о вашем наследстве, благодаря которому я сразу сделался бы миллионером? Клянусь вам памятью моей дорогой матери, слишком рано сошедшей в могилу, что я не приму от вас ни одного гроша. Даже в вашем доме я больше не останусь и сегодня же ночью вместе с моими друзьями покину гостеприимный замок, который вы открыли нам, принимая нас за актеров. Но у меня к вам есть две просьбы.
— Говори, — глухо проговорил старик, — что ты требуешь?
— Я ничего не требую, я прошу. Прежде всего прошу вашего благословения, граф Шенейх. Если вы благословите меня, то мне простится много грехов. Благословите меня, отец. Вспомните о Лукреции, о проведенных вместе с нею часах блаженства, вспомните о вашей молодости и не откажите вашему сыну в своем благословении.
Старый граф положил обе руки на голову разбойника, который опустился перед ним на колени, и торжественно произнес:
— Благословляю тебя, Генрих Антон Лейхтвейс. Каковы бы ни были твои преступления, да будет тебе за них воздано на земле. Да простит тебя Господь на небе. Он будет милосерден во имя твоей матери и тех мук, которые она перенесла ради тебя. Иди с миром. Если уж не суждено тебе носить имя графов фон Шенейх, то жизнью своей сделайся достойным этого имени.
Граф умолк.
Лейхтвейс встал и произнес:
— Благодарю вас. Ваши слова окажут свое благотворное действие. Клянусь вам, что никому и никогда я не выдам тайны своего происхождения, и даже жене моей я ничего об этом не скажу.
— Ты говорил, что у тебя две просьбы, — сказал старик, — скажи, в чем состоит вторая просьба. Заранее обещаю тебе исполнить все, что пожелаешь.
— Поклянитесь мне в этом! — воскликнул Лейхтвейс.
— Воздержитесь, — быстро вмешалась Адельгейда, — не клянитесь, иначе, быть может, вам придется раскаяться.
Но граф отстранил ее рукою.
— Клянусь тебе, сын мой, — сказал он, — что исполню все, что ты пожелаешь.
— В таком случае, — хрипло произнес Лейхтвейс и негодующим взглядом смерил Адельгейду с головы до ног, — прогоните еще сегодня ночью вот эту женщину из замка и запретите ей раз и навсегда показываться здесь.
Адельгейда яростно вскрикнула.
— Так я и знала, — дрожащим от злости голосом произнесла она, — я догадывалась, что он затевает что-то против меня. Но ты ошибаешься, Лейхтвейс, если воображаешь, что одним словом можешь удалить меня из этого дома. Я необходима графу, он это знает и ответит тебе за меня.
Когда Лейхтвейс произнес свое требование, старый граф в недоумении покачал головой, но теперь он обратился к Адельгейде и сказал:
— Я должен исполнить свою клятву. Сегодня же ночью ты покинешь этот замок и никогда больше сюда не вернешься. Правда, мне тяжело остаться без тебя и я буду чувствовать себя еще более одиноким, чем раньше. Но я должен исполнить свое обещание. Граф Шенейх никогда не нарушает данного им слова.
— Вы не будете одиноким, — торопливо произнес Лейхтвейс, — верните к себе вашу дочь, вашу Ядвигу. Я слышал, что она славная и хорошая девушка. Если она стала вам чужой, то в этом виновата одна только рыжая женщина, несомненно рассчитывающая на ваше наследство.
— Отец! Дорогой мой отец! — раздался в эту минуту звонкий голос.
Открылась другая дверь, и в комнату вбежала молодая, прелестная девушка.
Это была Ядвига, сестра Лейхтвейса.
— Отец! Я слышала все! — рыдая, воскликнула она и бросилась в объятия старого графа. — Я знаю, кто этот человек. Я знаю тайну твоей жизни. Заклинаю тебя и умоляю: последуй совету моего брата, отпусти эту женщину еще сегодня. Довольно она посеяла раздора между тобою и мною, и не будь вмешательства Генриха Антона, дело кончилось бы очень плохо.
— Дитя мое! — воскликнул граф Шенейх. — Милое, дорогое дитя мое! Да, я чувствую, что был несправедлив по отношению к тебе. Прости меня, дитя мое.
— Мне нечего прощать, — ответила Ядвига, целуя обе руки графа, — ты всегда был добр ко мне, и лишь по свойственному тебе мягкосердию ты поддался влиянию этой обманщицы.
Рыжая Адельгейда, дрожа от гнева и ярости, стояла в углу комнаты. Она покачала головой.
— Моя игра кончена! — воскликнула она. — Я хорошо вижу это и не стану пытаться вернуть потерянное. Но я хочу отомстить тому, кто выжил меня из этого дома и заставляет меня снова вернуться к ненавистному мужу, которого я никогда не любила. Да, Лейхтвейс, я отомщу тебе скорее, чем ты думаешь, и не тебя одного сразит моя месть, но и всех твоих друзей, которые тебя сопровождают. В первую очередь она сразит твою Лору, которую я ненавижу от всей души. Клянусь тебе, что сделаю ее несчастной. Вы снова гоните Адельгейду и лишаете ее приюта. Что ж, пусть будет по-вашему. Но я буду дьяволом в образе человека и всех вас низвергну в ад вместе с собою.
— Ты не страшна нам, — ответил Лейхтвейс, — против дьявола нас защитит Господь Бог. Мы уповаем на Него, и Он не оставит нас.
Адельгейда подошла вплотную к Лейхтвейсу и подняла сжатые кулаки. Белые зубы ее блестели, как у хищного зверя; она хрипло воскликнула:
— Я люблю тебя, Лейхтвейс, люблю так же безумно и страстно, как любила тебя и раньше. Будь уверен, я покажу тебе, кто из нас сильнее. Я оторву тебя от твоей Лоры и заставлю принадлежать мне, как побежденный враг принадлежит победителю. Скоро уже пробьет твой час.
Громко выкрикнув эти слова, Адельгейда повернулась и выбежала из комнаты.