[Ф. 116 к. 3 Ед. 46. Рындина к Казначееву П. М.]
Я пишу по этому адресу, п.ч. [потому что] случайно узнала его. Об Ордене Мартинистов я знала раньше, но у меня не было возможности ближе подойти к нему. То, что я знаю об Ордене, мне говорит о чем-то настоящем и старом, — и я верю, что мне откликнутся. Я в Москве, и потому прошу мне дать совет, к кому я могла бы здесь обратиться, кто мне бы мог быть руководителем. Работать одной так трудно — я часто теряю нить, куда идти, что теперь делать.
Одно время я побыла довольно близко к людям, занимающимся теософией, но больше те люди, которых в нем знаю, мне дать ничего не могут. Я их люблю — но учиться у них не могу.
Я иду к Вам.
Если это письмо будете читать Вы, Чеслав Чослерович, то я Вас попрошу: не отталкивайте меня и не думайте, что я прихожу к этому от безделья светской дамы. Нить — это религиозные искания, мир тот мне нужен — это мое святое святых. Я не жду чудес, а хочу видеть путь, по которому я должна идти. Чудес для меня нет — жизнь для меня только сон, к которому я прицепляюсь всеми силами, — чтобы осязать, чувствовать, жить, любить. Я не хочу больше затруднять Вас, — если это нужно, помогите мне, — мои желания скромны, — и я прихожу к Вам с верой в Ваше знамя и силы, и говорю «Научите меня».
Лиля Рындина
Мой адрес: Тверская — Благовещенские пер., д. [«№» — зачеркнуто] 3, кв. 22 — Лиля Дмитриевна Рындина. Москва.
Дорогой Брат Emions — очень была рада Вашему письму. Недели через 1 ½, а может быть и скорей, я буду в Москве. Ваши поручения исполню в точности, привезу все, что Вы сказали.
Привет Вам и Вашей семье. Я все это время мечусь и не знаю, что значит спокойствие. Спасибо за хорошее отношение и за сочувствие. Могу сказать, что мои предсказания насчет брата Butatar’а сбываются. Надеюсь на днях его видеть. Привет Вам, до скорого свидания. [Надпись на французском]
[Надпись на конверте: Москва, Болотная 12, кВ. 343, Превосходительству Петру Михайловичу Казначееву]
Дорогой брат
Не могу передать Вам ту печаль, которую я испытала, узнав о том, что происходит у вас в О [шесть точек] — и верю, что невидимые покровители нашего О [шесть точек] нас поддержат. И ни одному человеку не уничтожить или изменить то, что создано вами. Гнилые груши спадают сами собой со здорового дер. [дерева]. Я молюсь сейчас радостно. Привет Вам, мои добрые братья, наконец настала минута, что мы можем встать за наше дело, — дело нашего О [шесть точек]. И теперь мы узнаем, кто истинно наш брат. Я счастлива — что долгожданное испытание пришло. Его мы встретим радостно.
Жаль мне брата Butatar’а. Тяжелая доля выпала ему — быть Искусителем, — п.ч. [потому что] ничем иным я не могу объяснить его гордость и его ошибку. Но в Вашу твердость я верила, и теперь иду по Вашим следам, дорогой учитель.
О том, что он (т. е. брат Butatar) назвал Вас «бывшим», я смогу только сказать — что отлучать может давший власть, а у бедного брата Butatar’а нет власти, и его гордость губит его сейчас, верю, что это временно, и что выполнив возложенное на него трудное испытание — быть «Соблазнителем», он вернется к нам очищенным, и его труды и знание заблестят лучами более яркими, чем они блистали до его падения. Будем ждать его — а сейчас выполним работу, возложенную на нас. Я знаю, дорогой учитель, что все, что возложит судьба на Вас, Вы выполните со свойственной Вам верой и знаниями. Свои скромные силы приложу и я — верю, что так же сделают все наши братья.
Посылаю Вам черновик моего письма в Париж, п.ч. [потому что] не считаю себя вправе действовать скрыто — а Вы поделитесь им с кем сочтете нужным.
Думаю, что хорошо бы было, если бы помимо моего письма Вы послали бы письмо к Papus’у, п.ч. [потому что] один мой голос может не быть так громок, как ему бы нужно было быть — очень бы хотелось, чтобы наш настоящий Генеральный Делегат вышел из своего молчания, и тоже бы присоединился к нам. Хорошо бы, если бы Вы дали мне его адрес. Вы ему, кажется, уже писали.
Привет Вам, мои братья и моя искренняя любовь.
[Имя на французском]
[Надпись на французском]
Открытое письмо
Дорогой Игорь Михайлович и Дмитрий Нестерович, шлю свой привет из Берлина, из которого я уезжаю сегодня вечером. Здесь время провела ничего. Но жду так много от Парижа, что не могу быть удовлетворенной.
[Адрес: Russia, Moskou, Россия, Москва. Коваревское подворье на Софийской набережной. Превосходительству Петру Михайловичу Казначееву].
[Надпись на письме: Заказное.
Москва. Софийская набережная, Коваревское подворье — 2ой флигель. Дмитрию Нестеровичу Казначееву.]
Дорогой брат мой — что же это Вы — забыли обо мне. Ни слуху ни духу о Вас — я как приехала все металась как угорелая — день и ночь была занята своим театром. Очень мне все время не везло. Но что поделаешь. Как Вы? Что Аня и ее аппендицит, что Петр Михайлович? А Вы еще обещали мне таблицы посылать (…). Что у Вас? (…) пишите. Вы же знаете как все, что касается Вашей семьи и О [шесть точек] меня интересует. Написала два письма Антошевскому и Веримову — последний не ответил, а Антошевский был — он не счастливый, так звезды с неба не схватит, — но он (…) Не знаю, как быть с Веримовым. Переписываю интересную книгу — купила у (…) — [зачеркнуто] и Гуайту — сравнительно дешево. Но книг здесь сейчас нет совсем, все раскуплено. Позвоните (…) — и расспросите про меня — в другом, то есть [т. е.] смысле. Мне Свушко говорит о театре, хочется хоть с Вами говорить не об этом. Из Парижа сюда еще писем не получали. На днях еще буду писать туда. Ах мои милые, пусто мне без Вас — и не думайте, что если я не пишу, я не думаю о Вас. Хоть я о многом могу забыть, но не о Вашей семье и Вас. Крепко целуйте всех и черкните мне. Петру Михайловичу нежный привет. Как Наталия Григорьевна? Приветы нежные и братские Вам.
Ваша Лиля Рындина, Крюков канал. 6.66.70
Адрес мой теперь
Москва, Лиховая 10, кв. 17
S.’.Y’.
Страшно рада, что вспомнили — нужно (…) и говорить как никогда. Сейчас как раз переезжаю и из Малаховки и со старой квартиры. С 13го августа почувствую себя твердо. Если можно, заходите 16го во вторник от 5-ти до 7 часов или любой другой день. Телефон будет тот же. 159-92. Но если его не успеют перенести, есть в кабинете у швейцара — 93-62 — справляйтесь там — когда угодно с 5 до 7 — наверно дома — а остальное время — можно узнать.
Спасибо Вам.
Л. Рындина
[Надпись на конверте: Москва, 25ое почтовое отделение, предъявителю кредитного билета, № 823458]
[Надпись на конверте: Почтовое отделение до востребования. Предъявителю 3 (трех) руб. кредитного [кред.] билета № 823458. SY]
[Перевернуто, сверху листка: «Если не скоро увидимся, напишите мне».]
S.’.Y’.’
Лето кончилось для меня. Последнее время я моталась как угорелая. Не знаю адрес этот же ли все. Писать думала, но я не умею писать то, что хочется — как-то страшно очень. Не знаю, что сказать о своих занятиях по Б. П. Кое-что достигнуто, но еще так мало, мало. Я умышленно не шла дальше отдела «ученика». На днях я окончательно поселяюсь в Москве, мой адрес новый — Моховая 10, кв. 17. Телефон будет тот же, что и был (поставлен в новой квартире он будет числа 20го). И с этого времени я буду более свободна. Не покидайте меня, и мои редкие письма не объясните моей нерадивостью. Для меня письма только сигналы — где Вы? где я? как увидеться? как поговорить? Но в письмах я не чувствую человека так, как вблизи — и трудно до него докричаться. Итак, Вы поймете меня и дальше будете моим руководителем. Элифаса — не перевела — почему, расскажу при встрече. Душой я много была с Вами, много вокруг всего хорошего было. Была в церкви (как Вы писали). (…) белой еще у меня нет — не достала. Мне жаль перебежать в город, — сколько друзей и ласки дал мне лес и трава — я чувствовала их улыбку, их влияние вокруг меня. Я жила одна с ними — не видя людей, и не скучала, — нужно было усилие, чтоб заговорить с людьми, чтоб уйти из одиночества, — но чувствую, не долго я буду жить с ними. Душу тянет к обществу и невидимым. — Все темное было вдали, а я спала и грезила наяву и жила во сне. Не забывайте меня! Когда можно будет видеться — Ваша душой Л. Рындина. тел. 159-92
S.’.Y’.’
Уже около месяца я живу в лесу — дышу хорошим воздухом, сажаю цветы — и изредка вижу людей. Но больше (…) когда-то я не одна — и я думаю, что если бы непонимающие люди увидели меня, они бы засадили меня в сумасшедший дом. — Я живу среди целой массы (…) — и если бы не уверенность, что около меня люди — не просто, а посвященные, — и они не дадут мне погибнуть, — они не дадут попасть мне под власть лавров. Я не сойду с ума (т. е. никто из лавров — не вселится в меня). Моя жизнь теперь окончательно выбита, я все время уже чувствую себя не одна, — я неясно вижу, — я боюсь еще сказать верно, что я вижу, — но все живет вокруг меня, и сейчас все же дурного меньше, больше хорошего. Иногда я чувствую усмешку, — иногда я знаю, что сейчас (…) есть.
Я не писала это время — но я знаю, что это не важно. — Вы были заняты, мне не хотелось прерывать Вас. Я все время знала, что среди людей я не одна. Буду дальше и дальше работать. Когда возможно, Вы дадите возможность повидаться с Вами. (…) — что можно. Всеми силами анализирую все вокруг. Боюсь впасть в ошибку и свое сознание принять за вновь меня живущее.
Письмо я пока, чтоб не сглазить, оборву. Жду осени и знаю, что эта зима будет для меня очень знаменательна. Шлю Вам большой привет, — много хорошего. Если выдастся минутка — черкните мне, — это меня живит.
Ваша Л. Рындина
Малаховка, М. Кованской ж.д. Лид. Дмит. Рындиной. Дача Соколовых № 5.
[Надпись на конверте: Владимирс/ [Владимирская] Губ/ [Губерня], почтовое отделение — до востребования. Предъявителю 3х рублевого кредитного билета, № 823458]
Я довольно долго не писала, умышленно, чтоб не надоедать своими письмами. Я Работала, следуя указаниям Брандлер-Прахта. Не могу сказать, что что-либо достигла, но все же кое-каких результатов я уже добилась и счастлива этим. Я буду также работать и дальше, впереди есть дело.
Ужасно идти, не видя дальнейших ступеней, — я вижу их, и потому иду смело, — может, я ни к чему не приду, но и то, что я испытываю сейчас, — хорошо. Хотя зачем бы было все, что было прежде, если бы я не была нужна для чего-то настоящего.
Я жду с радостью, когда ко мне еще придут, — и спокойна.
Спасибо за проспект, или, вернее, (…), — много я оттуда возьму.
Спасибо за все, — я рада всему, что было, — и делаю все, на что способна моя еще не развитая душа. Верю, что будет час, когда я смогу по-настоящему поблагодарить своих учителей.
Я не обращаюсь по имени и отчеству или имени в своем письме, п.ч. [потому что] не знаю, к кому. Шлю свою благодарность и просьбу не забывать меня.
Лиля Рындина,
Москва, Тверская, Благовещенский пер., д. 3, кв. 22. Л. Р. Рындиной
[Надпись на конверте: Владимирс. [Владимирская] Губ. [Губерня]]. Почтовое отделение до востребования. Предъявителю 3х рублевого кредитного билета № 823458]
(Примечание: «Далее пропущена незначительная записка о визите, л. 20-21».)
S.’.Y’.’ , я благодарна за то внимание, какое я вижу от Вас. И если бы я могла действительно что-либо сделать для пользы других в О., как я была бы счастлива. Но сейчас я чувствую свою слабость — чему мешает еще и моя болезнь. Но все же я работаю как могу. Несколько времени тому назад я была безумно обрадована, — новой появившейся во мне силой.
После некоторых упражнения по Бр.-Прехту там (…) через три по началу занятий. Я задумала число — (для определенной цели) 5 — в это время я лежала на диване и смотрела на стену — и вдруг я увидела это число на стене, — я испугалась даже, но потом я задумала другое: 8, и это я увидела, и т. д. и т. д. Я видела их ясно-ясно, — правда контуры были не с ясностью чернил, а немного неясного цвета, — тогда я взяла 2 обыкновенные белые картонки, — на одной увидела, — т. е. мысленно задумала число 5, — и увидела рисунок; а на другую не смотрела, — дала мужу и сказала, что я узнала ту, на котор. [которую] я смотрела. Он принял это в шутку. Я взяла перепутанные им карточки и уязала, на ту, — это было верно, — он знал, на какую, — а я на одной видела следы, — уже бесконечно слабее, чем в момент мысли(…). 5 — а другой был пуст.
Это также было мне счастье видеть отпечатанную свою мысль. Сейчас я буду работать, прервать работу может только моя болезнь — (мой аппендицит), т. к. [так как] я верю в свой путь.
Привет Вам и благодарность. Только бы были порывы и силы.
Ваша Лиля Рындина
Тверская, Благовещенский 3, кв. 22.
[Надпись на конверте: Владимирс. [Владимирская] Губ. [Губерня]]. Почтовое отделение до востребования. Предъявителю 3х рублевого кредитного билета № 823458]
(Примечание: «Пропущено незначительное письмо с просьбой навестить ее, Рындину. Л. 25-27»)
Милостивый Государь, я очень рада, что на мое письмо откликнулись. Все, что будут мне говорить и писать, будет тайной, даю слово. Конечно, я и не думала о Посвящении. Правда я еще не вполне знаю все, что составляет дело и цель общества людей O [шесть точек] M [шесть точек], но то, что я слышала, говорит о том, что это большое, великое дело, и путь бесконечный. Я рада, что могу писать сюда, — что может быть сбудется мой давний сон, и я войду во дворец истины мира. О как бы я хотела, мне не жаль трудов, — и только боюсь, что моя жизнь не позволит, — и она будет кратковременна, и я не успею… Но буду верить. До сих пор я шла верно, премудрая рука вела меня, и ничто не могло ни сбить, ни остановить меня. Я знаю, что меня охраняют, что у меня есть покровитель! Ни кто он или они? Ни куда я приду — я не знаю.
С эзотерической литературой я знакома по произведениям Анни Безант, Ледбиттера, Штайнера, — вообще главным образом теософов. Хотя читала много (…) — Jull Bosseque (забыла как его фамилия пишется), Jentini D’Oriol «(…) Magique». Ну, одним словом, настолько, чтоб знать, что такое эзотеризм, — но не больше. Спиритизм меня интересовал. Но я не занималась им, хотя бывали случайно около меня и хорошие медиумы. Я не имела дело с силой, (какая она и как ею владеть я не знаю), которая мной владеет, а не я ею, — а стоит ли она, чтоб ей подчиняться, я не знаю. Вообще я не хочу быть слепой. Была много на опытах гипноза. Много видела занятного, — но гипнотизер был человек пошлый, и дар, данный свыше, употреблял для денег или для фокуса. А это я презираю. Истинная мудрость выше всего. Это было для меня ступенью, — я хочу выше. Дойду ли, — не знаю, но верю.
Если ко мне зайдет человек, то, если возможно, пусть позвонит раньше — 159-92 — дома ли я?
Я шлю свой привет моим неведомым еще друзьям.
Л. Рындина.
Мой адрес -
Тверская, Благовещенский пер., д. № 3, кв. 22.
Лилии Дмитриевне Рындиной
[Надпись на конверте: Владимирс. [Владимирская] Губ. [Губерня]]. Почтовое отделение до востребования. Предъявителю 3х рублевого кредитного билета № 823458]
(Примечание: «Пропущено бытовое письмо — л. 31 — 36»)
Извиняюсь за ошибки и труднос. [трудности] слога — перевожу с фр. [французского] на рус. [русский]
Черновик
Дорогой брат.
Этим письмом я обращаюсь к Вам с просьбой о совете и о помощи. Трудную минуту переживает сейчас русский М [шесть точек], и от Вас нужна нам поддержка. Временно выполняющий обязанности Генерального Делегата для всей России брат Butatar открыл, по его словам, новый орден, — дав ему название R-C, куда он решил присоединить всех русских М [шесть точек], оставив за ними это название (мартинистов) только для видимости, чтоб иметь доступ в [зачеркнуто: «другие»] ложи Парижа и т. д. Ту же связь исконную, что была у нас, рус. [русских] М [шесть точек], с Парижем, порвать окончательно. Главой нового O [шесть точек] он выбрал себя. Обо всем этом брат Butatar написал Делегату для средней России Emions. На что тот очень опечалился и написал ему, что желает остаться, как был, в M [шесть точек], и порывать со своими братьями, находящимися в других странах, не желает, и думает, что нельзя давать наименование R-C своему изобретению, ибо это наименование освящено веками. С братом Emions согласна наша ложа Св. Иоанна (в Москве), братья Киева и я тоже. С братом Butatar’ом его Петербуржский кружок, и то не весь. Мы написали нашему Генер. [Генеральному] Дел. [Делегату] Р-В., который только временно передал свои полномочья брату Butatar’у с верой, что он выйдет из своего молчания и тоже поможет нам.
Ко мне обратились (…) наши братья, чтоб я через Вас, дорогой брат, просила поддержки и помощи Верх. [Верховного] Совета, и сказала бы, что (…) рус. [русский] M [шесть точек] желаем таковыми остаться, и не желаем терять нашу вековую связь с братьями, рассыпанными по всему земному шару. Мы верим, что наше дело не рус. (…), — а дело мировое, и мы желаем идти по пути к Царствию Божьему, что «(…)».
Тех мартинистов, что верят так, много, а если можно будет, мы пришлем Вам свои имена. В скором времени Председатель Верховного Совета получит письмо, вероятно, от Генер. [Генерального] Дел. [Делегата] для Сред. России, брата (…) с той же просьбой.
А мою скромную просьбу я адресую Вам, добрый брат, веря, что Вы не оставите нас сейчас.
M [шесть точек] в России сейчас процветает. В Киеве желают открыть ложу и также не желают порывать с Верховными традициями, и просили меня достать им Хартию на право открытия ложи. Брат Butatar им не окажет помощи. Если Верх. [Верховный] Совет примет нас под свое покровительство, какое было всегда, то я напишу, на чье имя в Киеве прислать хартии. За этого человека будут говорить громко сии брат Emions и мос. [Московская] Лож. [Ложа] С. [Святого] Иоан. [Иоанна].
Верим, что наши братья Парижа придут нам на помощь, и эта трудная минута послужит нам не к распаду, а к чистому продвижению Рус. М. И мы все братия, какой бы мы веры и национальности ни были, пойдем по тому светлому пути, что указал нам l.-C. Saint-Martin и другие учителя — помогающие нам теперь в астрале.
[Зачеркнуто: «Подписи»]
Не хочу осуждать брата Butatar’а, ибо он много работает и много сделал для Маар [шесть точек]. Это сейчас, выступив в роли «Соблазнителя», он выполняет тяжелое испытание, возложенное на него Невидимыми, и верю, что пройдет это, и будет еще более нужен для нашего дела. [он был.]
Подписи
[л. 40 — к письму приложена записка о Сведенборге.]