Ты прав, мой милый друг! Все наши стиходеи
Слезливой лирою прославиться хотят;
Все голубки у них к красавицам летят,
Все вьются ласточки, и всё одни затеи;
Все хнычут и ревут, и мысль у всех одна: То вдруг представится луна Во бледно-палевой порфире; То он один остался в мире —
Нет милой, нет драгой: она погребена Под камнем серым, мшистым; То вдруг под дубом там ветвистым Сова уныло закричит;
Завоет сильный ветр, любовник побежит, И слезка на струнах родится.
Тут восклицаний тьма и точек появится.
Нет нужды до того. Он мыслит, что умен
И что пиитом быть на свет произведен;
Что он с Державиным, с тобой равняться может;
Что с зависти к нему и Стерн наш пальцы гложет.
О, плаксы бедные! Жалка мне участь их! Они совсем того не знают,
Что, где парят орлы, там жуки не летают.
Не крючковата мысль творит прекрасным стих,
Но плавность, чистота души и сердца чувство:
Вот стихотворцев в чем прямое есть искусство!
Нам можно подражать, не портя слог других, Так Геснер подражал Биону, Так ты, любезный наш певец, Вслед шествуя Анакреону, От граций получил венец.
Так хвальну песнь поет наш бард Фелице, богу; Так милый, нежный К<арамз>ин В храм вкуса проложил дорогу;
И так, отечества усердный, верный сын, На звучной лире нам бряцая,
Херасков брань воспел, Омиру подражая.
О, если б бардов сих я славный дар имел
И всех пленять сердца подобно им умел,
Тогда б прославился своей везде я лирой!
Но я молчу и им не смею подражать; Живу я с дружбой и с Темирой;
Для них единственно желаю я писать.
Коль милая моя, читая, улыбнется,
Коль нежный друг души похвалит песнь мою,
Когда я пламень мой и дружбу воспою, То сердце с радости забьется, То я доволен и блажен:
Коль мил Темире я, то щедро награжден.
