Письмо к издателю[править]
Журналист пользуется особенным преимуществом назначать для себя круг деятельности, смотря по своим силам, больший или меньший. Предварительно заключив условие с публикою и добровольно возложив на себя обязанность, он непременно должен исполнить свое обещание.
Не пугайтесь строгого начала. Я читатель самый снисходительный; не принадлежу, слава Богу! к числу тех неугомонных господ, которые — или по тому, что не берут на себя труда взглянуть на программу, или по другим причинам, непостижимым для рода смертных — требуют эпической поэмы, кодекса законов, романов ужасных и страшных, или, что все одно, говоря словами поэта,
Одни кричит: подай арбуза!
Другой: соленых огурцов!
Мы, люди умеренные, узнав, что Вестник продолжается, что сообразно с его названием, будет содержать в себе разные новости европейские в литературе и политике, переводимые из лучших иностранных журналов, что иногда возвестит нам о благодетельных подвигах любезных наших соотечественников, иногда напомнит какое-нибудь историческое происшествие, какой-нибудь исторический характер, украшающий древность российскую — мы искренне тому порадовались. В самом деле, чего лучше? Не издерживая денег на Монитёры и Аргусы, на Минервы и Декады, которые, правду сказать, продаются очень недешево, не ломая головы над приискиванием в толстых лексиконах невразумительных слов и фраз, не осуждая себя на муку перечитывать двадцать журналов для одного или двух сносных сочинений, ваш субскрибент — N.B. если вы, г. журналист, будете прилежны — окинув, так сказать, одним взглядом маленькую книжку, узнает, что делается и что пишется в Европе.
Из сего предисловия, служащего вместо поздравления вас с новой должностью, можете заметить, что я — человек желающий вам добра и успехов в вашем предприятии, следственно не сочтете пристрастными советов, которыми служить вам буду.
В объявлении ничего не сказано о замечаниях на книги, вновь выходящие. Догадываюсь, что вы не хотите браниться с сонмом авторов и переводчиков, которые никогда не прощают тому, кто имеет дерзость явно не соглашаться с их мнением. Всякому вольно думать по-своему; но мне кажется, что самый скромный издатель журнала, объявляя решительный приговор о книге, хочет сказать публике: «если б сочинитель или переводчик одарен был моим умом, если б обогащен был моими сведениями, то конечно не впал бы в такие погрешности». Впрочем, это не должно служить для вас законом; имейте только христианскую любовь к своим собратиям, подвизающимся на поприще российской словесности, а особливо к трудящимся над сочинением журналов. Не ваше дело судить о периодических изданиях. Как беспристрастно ни было бы ваше мнение, не всякий читатель согласится с ним; я даже боюсь чтобы насмешникам не показалось, будто вы, отзываясь о журналах с пренебрежением, стараетесь выхвалять свой товар и скликать купцов в свою лавку.
Журналы разделяются на два класса. Одни, издаваемые для ученых, следственно для немногих, содержат в себе трактаты, диссертации, споры, изыскания и тому подобные сочинения, весьма важные, весьма полезные для тех читателей, которые заблаговременно приготовились пользоваться ими; другие пишутся для публики, не с намерением учить ее — сохрани вас Бог думать, будто читатели имеют нужду в ваших наставлениях — но для того, чтобы занимать ее приятным образом. Ваш Вестник Европы принадлежит к сему классу; главное достоинство его должно состоять в выборе материй и в чистоте слога. Будьте осторожны; не забывайте, что ваши читатели и читательницы не все еще уверены в том, что русскому полезно читать русские книги; не забывайте, что многие простятся навсегда с отечественною словесностью, если авторы и переводчики согласятся между собою терзать слух их такими словами и фразами, для уразумения которых надобно прибавлять особые замечания. Упрямство непростительное — писать в век Августов слогом Энния и Пакувия, в век Людовика XIV слогом Монтаня и Марота. Антиквариус с удовольствием просиживает целую ночь, чтобы добраться до смысла какого нибудь трудного изречения; обыкновенный читатель пугается мест невразумительных и бросает книгу.
С некоторого времени живучи в прежней столице княжества Литовского, я имел время познакомиться с польскою словесностью. Новые наши единоземцы не стыдятся не знать лучших российских писателей. Я спросил у одного умного поляка о причине неблаговоления их к русскому Парнасу, дав заметить ему, что такое нерадение не делает чести польской нации, и услышал от него следующее: «Вы сами против нас несправедливы. Известны ли вам имена Кохановских, Красицких, Нарушевичей, Дмоховских? Можете ли вы сами с честью для себя похвалиться тем, что не знаете и знать не хотите нашего языка, образованного, приятного, господствующего в областях пространных и многолюдных от западной Двины до Днестра и Буга, от Днепра до пределов Брандербургских? Читаете ли наши журналы, в которых конечно столько же хорошего можно найти, как во французских и немецких? Уже более двухсот лет Польша не завидует древней Греции и Риму. Еще в шестнадцатом веке ученые окружали престол Сигизмунда Августа, ревностного покровителя изящной словесности. Знаменитый Мурет уже тогда удивлялся просвещению наших праотцев и отдавал им преимущество перед жителями Италии. Польша утратила политическое бытие свое; но пока не умрет язык польский, прекрасная отрасль языка славенского, до тех пор благодарное потомство будет произносить имена писателей наших с тем чувством удовольствия, которое ощущают ныне читающие их бессмертные творения. Что я говорю? Сии самые творения суть верные поручители в том, что язык наш не умрет вовеки. Правнуки захотят наслаждаться чистейшими восторгами, вливаемыми в душу поэзиею Нарушевича и Красицкого, захотят вкушать на земле блаженство райское — и будут учиться языку своих прадедов[1].» Такой ответ поселил во мне охоту на досуге заниматься польским языком. Занимаюсь им, читаю здешние и заграничные журналы, восхищаюсь произведениями польской музы и заохочиваю добродушных поляков приниматься за русскую грамматику. Возьмите на себя труд споспешествовать полезному моему намерению; помещайте в вашем Вестнике сочинения польские, в переводе, достойные быть известными российской публике. Обещаюсь доставлять вам средства к тому, и сверх того со временем постараюсь сообщать вам исторические известия, относящиеся до здешнего края; они должны быть занимательны для русского. Литва не один раз была театром славных подвигов московских героев; здешние жители не забыли еще, что и в семнадцатом столетии Россия имела своих Суворовых. История польская тесно соединена с российскою. Вашим читателям без сомнения приятно было бы найти в Вестнике Европы какие-нибудь обстоятельства и черты, взятые например из истории тех времен, когда великая княжна российская, юная Елена, дщерь Иоанна Васильевича и Софии, племянницы Константина Палеолога, оставя милое отечество и дом родительский, отправилась со многолюдною свитою в Вильну и сопрягла навеки судьбу свою с Александром, великим князем литовским, бывшим наконец королем польским. Сия родственная связь имела важное влияние на происшествия времен последовавших, подала повод к начатию войны кровопролитной, и была источником многих бедствий, подобных тем, какие терпела Греция за Елену Менелаеву. Еще прежде, храбрые Гидемины, Олгерды, Витольды гордились союзом с домом князей российских. Вот палитры, откуда можно брать краски для картин патриотических, на которые публика ныне смотрит с особливым удовольствием. Из любви к словесности я рад от всего сердца служить вам слабыми своими способностями; а вместо благодарности требую от вас двух или трех исправных переводов из древних классиков.
При нынешнем состоянии дел в Европе часть политическая вашего журнала, по всем вероятностям, должна быть занимательною. Война и необыкновенные происшествия нашего времени доставят вам обильную материю. Горизонт покрыт тучами, грозящими опустошением: тем лучше для вас. Как филантроп, оплакивайте бедствия человеческого рода; как журналист, пользуйтесь благоприятными обстоятельствами. Наконец, чтобы вы не подумали, будто я, начавши писать, не знаю как окончить, заключаю моим почтением, с которым остаюсь ваш и проч.
[Каченовский М. Т.] Письмо к издателю / Н.Щ. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 1. — С. 3-11.
- ↑ Дмоховский в речи, произнесенной в публичном заседании Варшавского общества любителей наук 12-го декабря 1801 года.