Еще зимой 1884—1885 годовъ, которую я проводилъ въ Сань-чуани, я слышалъ о знаменитомъ буддійскомъ монастырѣ Пи-линъ-сы, лежащемъ на берегу Желтой рѣки ниже Сань-чуани въ разстояніи дня скорой ѣзды. Мнѣ разсказывали, что это диво природы и человѣческихъ рукъ, что тамъ всѣ скалы изсѣчены пещерами и покрыты изображеніями боговъ въ такомъ большомъ количествѣ, что по-тангутски этотъ монастырь называется Шянба-бумлынъ; въ буквальномъ переводѣ это значитъ: «Шянба десять тысячъ», а по комментарію: «Шянба и десять тысячъ другихъ изображеній». Шянба есть имя божества, которое у монголовъ извѣстно подъ именемъ Майдари, отъ санскритскаго Майтрея, откуда иранскій Митра. Почему по имени этого божества названа эта мѣстность будетъ видно изъ дальнѣйшаго нашего разсказа.
Дорога къ этому монастырю, говорили, убійственная. Нужно сначала изъ Сань-чуани ѣхать по большой дорогѣ и потомъ свернуть съ нея по горной тропинкѣ, по которой мулы могутъ пройдти только порожніе, безъ вьюковъ. Другая дорога идетъ ближе къ Желтой рѣкѣ; по ней можно проѣхать съ небольшимъ вьюкомъ, но эта дорога гориста, то и дѣло приходится спускаться въ глубокіе овраги и выкарабкиваться изъ нихъ на высокія горы. Третья дорога идетъ подлѣ самой рѣки, которая въ этомъ мѣстѣ течетъ въ узкомъ ущельѣ. Первыя двѣ дороги, проходящія но высокимъ горамъ, къ послѣдней относятся, какъ желѣзная дорога, проведенная надъ крышами домовъ европейской столицы, относится къ дорогѣ, идущей по мостовой. Дорога подлѣ рѣки, то-есть самая нижняя, считается самой опасной; она лѣпится по карнизамъ надъ пропастью, въ которой съ шумомъ катитъ свои волны большая и глубокая рѣка, и нерѣдко всадникъ или мулъ со всадникомъ вмѣстѣ летятъ въ пучину и находятъ въ ней свой конецъ. Безопаснѣе всего ѣхать по самой верхней, то-есть по большой дорогѣ; она и ровнѣе другихъ. Зато послѣдній коротенькій спускъ къ монастырю служитъ пресквернымъ возмездіемъ за льготы на остальномъ протяженіи дороги. Словомъ, какую изъ трехъ дорогъ ни выбери, на всѣхъ одинаково можно намаяться, особенно если съ собой есть какой нибудь вьюкъ.
Изъ Сань-чуани мнѣ не удалось съѣздить въ Пи-линъ-сы; осенью 1885 года, возвращаясь въ Сань-чуань изъ провинціи Сы-чуань, я долженъ былъ близко проѣзжать отъ Пи-линъ-сы и потому заблаговременно постарался разузнать, съ какого пункта на большой дорогѣ, ведущей изъ города Лань-чжоу въ Сань-чуань, удобнѣе всего свернуть къ Пи-линъ-сы. Оказалось, что изъ деревень, лежащихъ на тракту, ближе всѣхъ къ монастырю деревенька Сунъ-чжя-чыръ. Дойдя до нея, мы остановились въ ней на ночлегъ съ намѣреніемъ на другой день отправиться въ Пи-линъ-сы.
Совершенно неожиданно для меня деревенька эта оказалась населенною окитаившимися монголами, совершенно такими же, какіе населяютъ и знакомую намъ мѣстность Сань-чуань. Она основана лѣтъ десять съ небольшимъ назадъ во время мусульманскаго возстанія; прежняя родина здѣшнихъ крестьянъ находится на правомъ берегу Желтой рѣки въ мѣстности Тунъ-шянъ, гдѣ есть нѣсколько деревень, населенныхъ монголами этого рода. Какъ всѣ тунъ-шянскіе монголы, и жители деревни Сунъ-чжя-чыръ мусульмане. Поэтому нашъ спутникъ, лама Серенъ, уроженецъ Сань-чуани, не смотря на единство языка и племенное родство съ жителями этой деревни, отнесся къ нимъ очень недружелюбно. Десять лѣтъ, протекшія здѣсь со времени мусульманскаго возстанія, были не достаточны для того, чтобы заровнять ту пропасть, которую вырылъ мятежъ внутри здѣшняго населенія. Многіе герои того времени еще живы; многія лица, раззоренныя мятежемъ, до сей поры не поправили еще свои состоянія; все еще цѣлыя деревни, даже города, даже сплошные округа, лежатъ въ развалинахъ, не говоря о монастыряхъ и отдаленныхъ кумирняхъ; многіе помнятъ еще, какую цвѣтущую картину представлялъ здѣшній край до возстанія, и могутъ сравнить настоящее запустѣніе съ тѣмъ, что было.
Многіе потеряли въ мятежѣ не только свое благосостояніе, но и лишились дорогихъ ихъ сердцу людей; для этихъ потерянное было не возвратимо. Двѣ партіи въ народѣ, правительственная и бунтовавшая, какъ будто только временно сложили оружіе и готовы при первомъ поводѣ вновь вцѣпиться другъ другу въ бороду. Лама Серенъ не иначе называлъ жителей Сунъ-чжя-чыра, какъ ворами, конечно, заглазно. «Скажи ворамъ, чтобъ они закрыли окна ставнями», отдавалъ онъ приказаніе нашему слугѣ, тангуту Гендуну.
Что до меня касается, я былъ обрадованъ тѣмъ, что еще разъ встрѣтилъ тунъ-шянцевъ; проходя черезъ мѣстность Тунъ-шянъ осенью 1884 года, я не имѣлъ времени записать ни одного тунъ-шянскаго слова, а потому въ Сунъ-чжя-чырѣ я сейчасъ же собралъ около себя толпу мѣстныхъ крестьянъ и пополнилъ этотъ пробѣлъ. Монгольское племя, живущее осѣдло въ долинѣ Желтой рѣки между городами Ланьчжоу и Уянъ-бу, отличается разнообразіемъ говоровъ; отъѣдешь двадцать верстъ, и новый уже говоръ; въ особенности отличаются говоромъ монголы-мусульмане отъ монголовъ-буддистовъ, вѣроятно, по той причинѣ, что между ними не бываетъ смѣшанныхъ браковъ.
На другой день нашъ караванъ и при немъ моя жена отправились далѣе по большой дорогѣ въ Сань-чуань, а я и лама Серенъ безъ всякихъ вьюковъ поѣхали въ Пи-линъ-сы, до котораго отъ деревни Сунъ-чжя-чыръ считается не болѣе десяти ли (пяти верстъ). Хозяинъ дяня[1], въ которомъ мы ночевали въ деревнѣ, проводилъ насъ саженъ двѣсти отъ деревни, чтобы указать на башню, торчащую на одной изъ сосѣднихъ горныхъ вершинъ; около этой башни мы должны, по его словамъ, найдти тропинку, которая сведетъ въ оврагъ, а по оврагу мы прямо и попадемъ въ Пи-линъ-сы. Тропинка найдена, и мы начинаемъ по ней спускаться въ оврагъ, дно котораго мы видимъ глубоко, глубоко внизу. Это было раннимъ утромъ; солнце еще не вышло изъ-за горъ или, по крайней мѣрѣ, изъ-за тучъ, собравшихся на востокѣ; тѣнь еще лежала на горахъ, а въ оврагѣ было и еще темнѣе. Спускъ былъ дьявольскій; разсказы, слышанные мною въ Сань-чуани, не преувеличивали нисколько трудностей, съ которыми соединено путешествіе въ знаменитую обитель. Иногда мулы, хотя и были порожніе, потому что мы спускались пѣшкомъ и вели ихъ въ поводу, по крутизнѣ дороги не хотѣли идти; узенькая тропинка мѣстами прерывалась глубокимъ проваломъ, какіе часто образуются въ лёссѣ, и была срѣзана покато къ пропасти.
Спустившись на дно долины, мы очутились въ мѣстности совершенно особеннаго характера. Деревня Сунъ-чжя-чыръ лежитъ между плоскими лёссовыми горами; здѣсь насъ со всѣхъ сторонъ обступали высокія отвѣсныя скалы.
По всей долинѣ Желтой рѣки отъ города Ланьчжоу до города Гуй-дуй залегаетъ формація красныхъ песчаниковъ и конгломератовъ, прикрытая сверху массою лёсса. Находясь внутри страны, подальше отъ значительной рѣки, нижней красной формаціи нигдѣ не видишь; повсюду одинъ лёссъ; красная формація обнажается только у береговъ Желтой рѣки и въ долинахъ побочныхъ рѣкъ. Но вездѣ она представляетъ однообразные красные обрывы въ родѣ непрерывно тянущихся отвѣсныхъ стѣнъ. Здѣсь, въ Пи-линъ-сы, не то. Здѣсь красная стѣна, которая протянулась вдоль рѣки, разорвана поперечными оврагами и раздроблена на отдѣльныя скалы, между которыми часто, особенно ближе къ рѣкѣ, встрѣчаются удивительныя столбообразныя и кеглеобразныя формы. Эти формы кажутся искусственными. Кромѣ внѣшняго очертанія, здѣшнимъ скаламъ еще болѣе придаютъ сходство съ искусственными сооруженіями ихъ гладкія, какъ грани, стѣны. Въ одномъ мѣстѣ вы видите высокую до 20 саженъ высоты пятигранную башню; въ другомъ нѣсколько такихъ башенъ какъ бы составляютъ одно общее цѣлое; большая, средняя остроконечная вершина съ прилѣпленными къ ней кругомъ другими такими же остроконечными вершинами меньшей величины дѣлаютъ эту группу скалъ похожею на колоссальный храмъ; точно передъ вами оболваненный, но не раздѣланный въ подробностяхъ готическій соборъ. Проходя далѣе по оврагу, вы оставляете съ боку узкій промежутокъ между двумя высокими отвѣсными скалами, такой же тѣсный и такой же темный, какъ улица въ старомъ нѣмецкомъ городѣ. Въ нижнемъ концѣ главнаго ущелья, по которому мы спускались, тамъ, гдѣ оно выходитъ на долину Желтой рѣки, стоятъ двѣ отдѣльныя скалы вродѣ обелисковъ или колоннъ, оставшихся отъ развалившихся колоссальныхъ воротъ.
Разсказавъ о выходѣ изъ ущелья, я забѣжалъ впередъ, потому что монастырь Пи-линъ-сы стоитъ, или вѣрнѣе, такъ какъ это теперь однѣ пустыя развалины, стоялъ внутри ущелья, саженяхъ во ста выше выхода изъ него. Но прежде, чѣмъ перейдти къ описанію монастырскихъ развалинъ, еще нѣсколько словъ объ ущельѣ и его скалахъ. Песчаники, изъ которыхъ состоятъ скалы, двухъ родовъ: одинъ темный, болѣе плотный, другой свѣтлый, мягкій и скорѣе вывѣтривающійся; чередующіеся пласты этихъ двухъ родовъ песчаника лежатъ горизонтально. Свѣтлый песчаникъ во всѣхъ уровняхъ отъ подошвы до самыхъ верхушекъ скалъ изрытъ нишами разныхъ очертаній — круглыми, продолговатыми, приплюснутыми и т. п. Эти ниши или углубленія, располагаясь горизонтальными рядами, дѣлаютъ стѣны скалъ еще болѣе похожими на человѣческія соооруженія. Кажется, передъ вами поднимаются стѣны многоэтажныхъ дворцовъ съ многочисленными окнами. Для довершенія иллюзіи, въ нѣкоторыхъ случаяхъ ниши верхнихъ ярусовъ приходятся противъ нишъ нижнихъ.
Лѣсу между этими красными дворцами нѣтъ; здѣсь гнѣздятся только кустарники барбариса и караганы. Вѣроятно, лѣтомъ, когда кустарники бываютъ одѣты зеленью, ущелье смотритъ привѣтливѣе, мы же посѣтили его въ такую позднюю пору, когда здѣшняя растительность впала уже въ общій сѣрый цвѣтъ. О недавно прошедшемъ сезонѣ говорили только красныя ягоды, висѣвшія на вѣтвяхъ барбариса, какъ будто украшенія, нашитыя на изношенномъ полиняломъ платьѣ, да бѣлые шары летучекъ ломоноса, подвѣшенные на кустахъ засохшей караганы и напоминавшіе сѣдыя букли на сморщенномъ лицѣ кокетливой старушки.
Развалины монастыря Пи-линъ-сы разбросаны на обоихъ бокахъ долины; тутъ было двѣ обители: одна ближе къ нижнему входу въ ущелье, другая полверсты или болѣе выше; въ нижней считалось до 300 ламъ, въ верхней до 200. Теперь отъ этихъ обителей остались однѣ только развалившіяся чуть не до основанія стѣны. Кромѣ этихъ обителей, много отдѣльныхъ келій было разбросано по всему ущелію. Многія ниши, образовавшіяся естественнымъ путемъ въ мягкихъ слояхъ песчаника, также были приспособлены къ обитанію.
Внутри обителей были, конечно, и богослужебные храмы и кумирни, но настоящія святыни этого мѣста, и доселѣ привлекающія богомольцевъ, собраны въ нишахъ скалы на правомъ боку ущелья, какъ я сказалъ, саженяхъ во ста отъ выхода его на Желтую рѣку. Здѣсь весь нижній ярусъ скалы, поднимающійся какъ отвѣсная стѣна, на всемъ протяженіи усѣянъ нишами, раздѣланными человѣческой рукой въ квадратныя каплицы. Нѣкоторыя изъ этихъ нишъ находятся у самаго подножія скалы, рядъ другихъ тянется выше, образуя какъ бы второй этажъ; надъ этимъ еще третій рядъ. Ко всѣмъ нишамъ верхнихъ рядовъ были нѣкогда устроены ходы въ видѣ винтовыхъ лѣстницъ и горизонтальныхъ галлерей, но теперь отъ этихъ лѣстницъ, галлерей и балконовъ остались только обгорѣлыя балки, мѣстами торчащія изъ скалы, а еще чаще о существованіи ихъ свидѣтельствуютъ одни пустыя гнѣзда для балокъ. Однѣ ниши такихъ размѣровъ, что человѣкъ могъ бы въѣхать въ нихъ на лошади; другія не болѣе слуховаго окна. Всѣхъ нишъ я насчиталъ около шестидесяти. Если вы будете входить въ ниши нижняго яруса, — верхніе ряды теперь недоступны для осмотра, — вы въ нѣкоторыхъ изъ нихъ увидите статуи, изсѣченныя изъ той же скалы, изъ которой состоятъ стѣны нишъ. Статуи нѣкогда были покрыты штукатуркой и красками, но онѣ остались только на двухъ изъ нихъ. Фигуры стоячія, отдѣлены отъ стѣны промежутками; скульпторъ долженъ былъ выбрать часть скалы, отдѣляющую теперь статуи отъ стѣнъ нишъ. Въ одной удлиненной вдоль подножія стѣны нишѣ, на широкой ступени подъ плоскимъ сводомъ, лежитъ саженное тѣло спящаго Будды, другими словами Будды въ нирванѣ. Но самая важная статуя въ Пи-линъ-сы — статуя Шянбы. Она высѣчена на открытой поверхности скалы; другія фигуры скрыты внутри нишъ; статую Шянбы видно изъ долины. Ею, можно сказать, и начинается рядъ святынь, если идти по ущелью сверху внизъ. Фигура бога представлена сидящею на стулѣ съ опущенными ногами; еслибъ не сидячее положеніе, это изваяніе не уступило бы, вѣроятно, въ величіи извѣстнымъ баміянскимъ статуямъ. Мнѣ возможно было измѣрить только разстояніе между разставленными ступнями ногъ; это измѣреніе дало мнѣ 8 метровъ; отойдя на другую сторону ущелья и поднявшись на гору до уровня, на которомъ находится грудь статуи, я могъ судить объ относительныхъ размѣрахъ статуи; какъ мнѣ казалось, длина ноги статуи отъ колѣна до ступни была равна разстоянію между ступнями, а высота всей статуи была въ три раза болѣе, чѣмъ голень. По этому расчету статуя имѣетъ 24 метра высоты. Туземцы говорятъ, что въ ноздряхъ статуи гнѣздятся голуби.
Ступни статуи приходятся на высотѣ около 3—4 саженъ надъ дномъ долины; подъ ногами статуи была устроена терраса или насыпь, обшитая снаружи каменной стѣнкой; слѣва и справа къ ногамъ статуи вели каменныя ступени. Остатки всего этого видны и теперь. Надъ статуей, выше головы, съ правой и съ лѣвой сторонъ видны пещеровидныя углубленія въ скалѣ; въ каждомъ изъ нихъ на высотѣ десяти саженъ надъ дномъ долины были нѣкогда построены висячія кумирни, къ которымъ вели совершенно отвѣсныя лѣстницы; поднявшись по одной изъ нихъ, можно было по висячимъ балконамъ ходить въ уровнѣ выше головы статуи. Теперь кумиренъ уже нѣтъ, но одинъ висячій балконъ какимъ-то чудомъ остался въ нишѣ съ правой стороны.
Шянба представленъ, какъ я уже сказалъ, сидящимъ на тронѣ; правая рука его лежитъ вдоль праваго колѣна; лѣвая, прижатая къ животу, имѣетъ открытую ладонь обращенною вверхъ; можетъ быть, она прежде что нибудь держала. Голова статуи, вмѣсто шапки, покрыта бугорками, которые должны изображать куафюру. Средній бугорокъ, приходящійся на темени, выше другихъ; это такъ называемый у буддистовъ «усниша»; это, будто бы, пучекъ волосъ; остальные же бугорки должны быть приняты, увѣряютъ свѣдущіе люди, за обритые волосы. Бугорки и кольцо, надѣтое на лбу, были покрыты позолотой. Поверхность статуи была нѣкогда покрыта слоемъ глины или штукатуркой, на которой были вылѣплены складки и другія части одѣянія, но по большей части эта лѣпная работа свалилась; только на лѣвомъ плечѣ статуи остались какіе-то слѣды ея, отливающіе металлическимъ блескомъ.
Кромѣ этой колоссальной статуи, есть двѣ или три небольшія, также изсѣченныя не въ глубокихъ нишахъ, а въ полунишахъ, такъ что статуи отлично видны со дна долины. Онѣ стоятъ на значительной высотѣ надъ послѣднимъ. Кромѣ статуй на отвѣсной поверхности скалы, мѣстами вырѣзаны въ видѣ барельефа ряды такъ называемыхъ чортэновъ, т. е. башенъ-прахохранительницъ.
Уцѣлѣли отъ разрушенія только тѣ статуи, которыя высѣчены изъ камня; но здѣсь, вѣроятно, было много статуй, вылѣпленныхъ изъ глины и частью разрушенныхъ ударами фанатика-мусульманина, частью размытыхъ дождями. Когда все это было въ цѣлости, когда по поверхности скалы лѣпились одна выше другой росписанныя яркими красками и золотомъ кумирни, когда лѣстницы, подобно вьющимся растеніямъ, цѣплялись за выступы скалы и взбѣгали на высоту десяти саженъ, и легкіе балконы висѣли надъ бездной, видъ скалы, изсверленной жилищами боговъ, былъ, вѣроятно, очень живописенъ. Все это было разрушено мусульманами во время возстанія. Мятежники спустились въ долину со стороны деревни Сунъ-чжа-чыръ, по той же тропинкѣ, по которой спустились и мы; монахи защищались и обстрѣливали тропинку, но безъ успѣха; мусульмане спустились на дно долины и принялись грабить монастырь; сначала перебили статуи въ нижнемъ ряду нишъ, а потомъ пустили по скалѣ огонь, который по деревяннымъ лѣстницамъ забрался къ самымъ верхнимъ постройкамъ и истребилъ ихъ безъ остатка. Потомъ были разрушены храмы на днѣ долины, и монастырскія кельи обращены въ груды камней. Теперь едва ли можно надѣяться, что Пи-линъ-сы когда нибудь возникнетъ изъ развалинъ. Въ настоящее время около великаго Шянбы не живетъ ни одинъ монахъ; пока я мѣрялъ боговъ метрической лентой, а лама Серенъ набожно припадалъ къ нимъ висками, ни одна душа не помѣшала нашимъ занятіямъ. Впрочемъ тангуты, отправляясь по святымъ мѣстамъ, заходятъ поклониться и Шянбѣ. Мы видѣли также, что мѣстами какой-то набожной рукой собраны въ кучу валявшіеся на дорогѣ изразцы, но къ возстановленію святыни, повидимому, и не думаютъ приступать.
Ничто такъ не возмущаетъ душу, какъ насиліе надъ чужимъ вѣрованіемъ. Разрушители буддійскихъ святынь думали, конечно, что они истребляютъ вредное лжеученіе, но хотя бы и такъ, все-таки знамя, на которомъ написано: «вѣруй только по-моему!» не можетъ расчитывать на сочувствіе. Теперь эти поруганныя святыни только подновляютъ своимъ видомъ озлобленіе буддистовъ противъ недавнихъ хозяевъ страны. Буддійскіе монастыри единственные пока духовные центры въ Средней Азіи. Все лучшее, что нарождается въ населеніи, люди съ нѣжнымъ сердцемъ, способные къ состраданію или увлеченію безкорыстной идеей, жаждущіе знанія или чувствующіе въ себѣ влеченіе къ умственному труду, словомъ люди, которые на другой культурной степени или посвятили бы свою жизнь безкорыстному служенію наукѣ, или отдались бы какому нибудь общественному дѣлу, — все это здѣсь идетъ въ монастыри. Въ нихъ сосредоточено все здѣшнее знаніе, вся книжная мудрость. Положимъ, точная наука отсутствуетъ въ этихъ книгахъ, но въ нихъ подробно разработывается культъ милосердія. Соображая это, еще менѣе прощаешь фанатикамъ, которые поджигали буддійскія святыни.
Въ долинѣ, въ которой, можетъ быть, и во время существованія обители не было шумно, теперь было совершенно тихо. Нарушалась ли тишина какимъ нибудь чириканьемъ птицъ, не помню. Маленькая ночная бабочка, летавшая надъ посохшей травой, вотъ было единственное, оставшееся въ памяти, проявленіе животной жизни въ долинѣ. Это было въ ноябрѣ; вмѣсто того, чтобъ отродиться будущей весной, несчастное животное подъ ударомъ заблудившагося солнечнаго луча появилось на свѣтъ въ такую пору, когда въ природѣ все умерло, а впереди вмѣсто тепла надо было ждать однихъ холодовъ; бѣдная бабочка тщетно искала цвѣтовъ, на которые можно было бы присѣсть и покормиться, или подругъ, съ которыми можно было бы покружиться въ воздухѣ.
Я попалъ въ Пи-линъ-сы въ моментъ, когда здѣсь все — и жизнь человѣка, и жизнь природы, были прекращены, замерли; все было руина. Монастырь лежалъ въ развалинахъ; растительность увяла; міръ насѣкомыхъ замолкъ. Самая эта дикая картина, которую представляютъ толпящіяся въ долинѣ скалы, чему обязана своимъ существованіемъ, какъ не дѣятельной тоже силѣ разрушенія? Развѣ эти скалы тоже не развалины? — развалины формаціи, которую природа когда-то здѣсь созидала, и которая теперь ею же предназначена къ сломкѣ и уборкѣ? Какъ идетъ теперь этому мѣсту названіе «долина смерти»!
Мы выѣзжаемъ изъ ущелья на Желтую рѣку. При выходѣ изъ ущелья видны развалины башни, такъ называемаго чортэна, построеннаго на пригоркѣ. Теперь это просто груда камней. Дорога потихоньку взбирается на пригорокъ съ чортэномъ, минуетъ его, огибаетъ природный обелискъ, стоящій при выходѣ изъ ущелья на правой его сторонѣ, и заворачивается направо, то-есть вверхъ по Желтой рѣкѣ, проходя по узкому карнизу на высотѣ двухъ или трехъ саженъ надъ рѣкой. Берега рѣки были оживлены въ это время людьми, которые съ берега ловили плывущій по рѣкѣ лѣсъ. Послѣ мы узнали, что это были рабочіе очень извѣстнаго въ здѣшнемъ краѣ Ма-та-женя. Около развалинъ славнаго буддійскаго монастыря Пи-линъ-сы очень кстати разсказать объ этомъ человѣкѣ. Ма-та-жень мусульманскій ахунъ, который сдѣлалъ ловкую карьеру во время возстанія и изъ ахуновъ съумѣлъ сдѣлаться китайскимъ военнымъ генераломъ. Ма-та-женя зовутъ также Ма-ахунъ; Ма — фамильное имя ех-ахуна; та-жень по-китайски вельможа, сановникъ, буквально «большой или великій человѣкъ». Зовутъ его еще также Мо-нью-ку по мѣсту его родины, по деревенькѣ, лежащей не далеко отъ города Хо-чжоу. Во время возстанія этотъ кривой ахунъ явился сначала заправителемъ мусульманскаго дѣла въ здѣшней провинціи; онъ во главѣ мятежной шайки расхаживалъ по окрестной странѣ и не столько хлопоталъ о торжествѣ мѣсяца надъ язычествомъ, сколько о набиваніи своего кармана. Его шайка разрушила и разгромила Сань-чуань; ему же приписывается разрушеніе Гумбума. «Все серебро Гумбума, Сань-чуани и другихъ сосѣднихъ мѣстъ въ рукахъ теперь у Ма-та-женя», говорилъ мнѣ лама Серенъ. Въ Сининѣ, попавшемъ также въ руки мусульманъ, въ это время во главѣ мѣстнаго управленія былъ поставленъ Тинъ-сы-ахунъ; это былъ человѣкъ справедливый по отзыву даже противниковъ, то-есть китайцевъ язычниковъ, но власть его, вѣроятно, не простиралась на шайку Ма-та-женя. Когда армія Цзо-гунъ-бу, вооруженная по-европейски, начала тѣснить мусульманъ-мятежниковъ въ восточной части провинціи Гань-су, и Ма-та-жень понялъ, что дѣло мусульманъ проиграно, онъ съ легкой душой повернулъ фронтъ и перешелъ на сторону императорскихъ войскъ. Онъ свалилъ весь мятежъ въ этой странѣ на Тинъ-сы-ахуна, который и былъ императорскими войсками схваченъ и казненъ, а Ма-та-жень, прежде громившій язычниковъ, съ тѣмъ же усердіемъ началъ усмирять теперь мусульманъ и получилъ званіе «та-женя», генеральскій шарикъ и постоянный отрядъ солдатъ для свиты. Теперь онъ богатѣйшій человѣкъ въ краѣ, и нѣтъ здѣсь человѣка, который бы его не зналъ или о немъ не слыхалъ. Онъ имѣетъ домъ и въ Лань-чжоу, и въ Хо-чжоу, и въ селеніи Та-хо-чжа, и въ своей родной деревушкѣ Мо-нью-ку; и въ каждомъ изъ этихъ домовъ у него есть жена и домочадцы. Послѣ военнаго генія онъ обнаружилъ и геній коммерческій; нѣтъ, кажется, отрасли торговли, которой бы онъ не захватилъ въ свои руки; торговлю лѣсомъ и сплавъ его по Желтой рѣкѣ въ Ланьчжоу онъ монополизировалъ; кромѣ того, по всей окрестной странѣ, по городамъ и деревнямъ, разсѣяны его лавки, харчевни, дяни (постоялые дворы) и танъ-пу (закладные дома). Теперь этотъ измѣнникъ и мятежникъ видное лице въ краѣ, вмѣшивается во внутреннія дѣла буддійскихъ монастырей и птшетъ доносы или, какъ принято на мѣстномъ оффиціальномъ языкѣ выражаться по отношенію къ нему, подаетъ мудрые совѣты высшимъ управителямъ.
Немного проѣхавъ вверхъ по долинѣ Желтой рѣки, мы увидѣли прилѣпленную къ скалѣ бѣленькую и чистенькую кумирню, а внизу подъ ней нѣсколько монастырскихъ келій. Это Шуй-лэнъ-дунъ[2]. Здѣсь мы заранѣе еще предполагали сдѣлать небольшой отдыхъ и напиться чаю. Въ кельяхъ живетъ здѣсь пять, шесть монаховъ; это остатки отъ многочисленной братіи монастыря Пи-линъ-сы. Старый монахъ съ сѣденькой щетинкой на черепѣ вышелъ на тѣсную улицу между кельями и пригласилъ насъ войдти въ его домъ. Домъ былъ только что выстроенъ, какъ и всѣ другіе здѣшніе дома; община едва начинаетъ поправляться послѣ погрома. Старикъ лама сообщилъ мнѣ, что отъ всей братіи Пи-линъ-сы найдется теперь развѣ человѣкъ тридцать; всѣ они живутъ по разнымъ тангутскимъ монастырямъ, кто въ Лабранѣ, кто въ другихъ мѣстахъ. Всѣ ламы въ Пи-линъ-сы были китайцы, но это не были хэшаны, то-есть не были буддійскіе монахи китайцы, читающіе свои книги по-китайски. Братія въ Пи-линъ-сы изучала тангутскій языкъ и на немъ отправляла богослуженіе. Поддерживалась, то-есть рекрутировалась, эта братія преимущественно изъ китайскихъ деревень, лежащихъ на югъ отъ Пи-линъ-сы, на противоположномъ берегу Желтой рѣки. Дѣйствительно, проѣзжая по дорогѣ изъ Лань-чжоу въ Хо-чжоу осенью 1884 года, я видѣлъ одну китайскую деревню, жители которой держатся буддійской религіи, какъ монголы. Говорятъ, тутъ много такихъ деревень; такія буддійско-китайскія деревни есть будто бы и на сѣверномъ берегу Желтой рѣки. Мнѣ кажется, что эти китайцы не настоящіе китайцы, а окитаившіяся монголы или тангуты. Сколько я видѣлъ монаховъ изъ бывшаго Пи-линъ-сы, мнѣ показалось, всѣ они были типа не китайскаго. Мальчикъ лама, котораго мы увидѣли въ Шуй-лэнъ-дунѣ, былъ настоящій гумбумскій банди (послушникъ), а самъ старичекъ ни дать, ни взять, лама изъ какого нибудь монастыря въ Ордосѣ.
Почтенный старикъ проводилъ насъ въ кумирню, которую мы видѣли въ горѣ. Каменная крутая лѣстница ступеней въ сорокъ ведетъ на террасу передъ входомъ въ кумирню. Терраса съ наружной стороны кончается отвѣснымъ обрывомъ въ нѣсколько саженъ и ничѣмъ не огорожена; но надъ самой верхней ступенью, по которой поднимаются на террасу, выстроены ворота, замыкаемыя ключемъ. Зданіе кумирни закрываетъ собою двѣ пещеры, параллельно углубляющіяся внутрь скалы; пещеры раздѣлены другъ отъ друга природнымъ довольно толстымъ простѣнкомъ. Внутри кумирни потолокъ, задняя стѣна, боковыя стѣны и полъ — все это природная скала; только одинъ передній фасадъ построенъ человѣкомъ и имѣетъ видъ ширмъ, скрывающихъ внутренность пещеры, вродѣ того, какъ въ нашихъ храмахъ иконостасъ отгораживаетъ алтарь. Весь фасадъ состоялъ изъ изящной рѣшетки, заклеенной изнутри разноцвѣтной бумагой и служившей вмѣсто оконъ; розетки и другія цвѣтныя фигуры показывали, что старикъ лама, состоящій надзирателемъ кумирни и наклеивавшій бумагу, не лишенъ вкуса и мастеръ располагать цвѣта.
Входная дверь устроена въ серединѣ фасада, какъ разъ противъ каменной скалы, раздѣляющей двѣ пещеры. У этого простѣнка, противъ входа, устроенъ жертвенникъ, за которымъ подлѣ стѣны поставлено изображеніе какого-то божества. Входъ въ лѣвую пещеру былъ забранъ деревянной стѣнкой, въ которой была видна дверь. Старикъ лама пропустилъ насъ черезъ нее. Мы очутились въ высокой и свѣтлой залѣ; отверстіе пещеры гораздо больше деревянной перегородки, которая заграждаетъ только нижнюю его половину, вверху остается большое окно, черезъ которое зала щедро заливается свѣтомъ. Здѣсь мы, однако, ничего не увидѣли, кромѣ когда-то расписанныхъ и теперь полинявшихъ стѣнъ, да лежавшаго на полу ея мусора, въ который мусульмане обратили жившихъ здѣсь боговъ. Отшибленныя головы, ноги, кисти рукъ, безголовые торсы, были навалены кучами и валялись въ безпорядкѣ на полу залы и напоминали первый планъ батальной живописи. Когда храмъ опять будетъ приведенъ въ порядокъ и вновь населится богами, онъ будетъ самымъ свѣтлымъ ламайскимъ храмомъ; всѣ храмы, которые строитъ здѣсь самъ человѣкъ, обыкновенно страдаютъ недостаткомъ свѣта; маленькія окна пропускаютъ внутрь ламайскихъ храмовъ только полусвѣтъ, а потолки въ нихъ обыкновенно поддерживаются цѣлымъ лѣсомъ колоннъ. Ламайскіе архитекторы не умѣютъ строить такихъ величественныхъ сводовъ, какой здѣсь устроила сама природа.
Входъ въ правую пещеру оставленъ открытый. Потолокъ ея значительно ниже, чѣмъ въ лѣвой пещерѣ. Какъ потолокъ, такъ и стѣны, не смотря на ихъ неровности и желваки, сплошь расписаны какими-то сценами и пейзажами: тутъ и морскіе виды, и рощи, и дворцы, люди, животныя, корабли и т. д. По серединѣ пещеры кіотъ или стеклянный колпакъ, въ которомъ помѣщается вылѣпленное изъ глины изображеніе богини Гуань-инъ-пусы; оно недавно привезено сюда изъ Лабрана, гдѣ было исполнено по заказу для здѣшней кумирни. Передъ богиней снаружи было повѣшено нѣсколько мячиковъ или шариковъ изъ разноцвѣтнаго шелка вродѣ тѣхъ, которые у насъ подвѣшиваются къ дѣтскимъ люлькамъ. Мало этого, передъ кіотомъ устроена особая перекладина на двухъ столбахъ вродѣ висѣлицы, на которой висѣла коллекція изъ двухъ десятковъ подобныхъ же разноцвѣтныхъ шаровъ, гармонично подобранныхъ. За кіотомъ Гуань-инъ-пусы слышно мѣрное паденіе водяныхъ капель въ бассейнъ; стоя въ пещерѣ, чувствуешь сырость. Дѣйствительно въ задней стѣнѣ пещеры выступаетъ вода, сочится и каплетъ съ нея въ бассейнъ или естественное углубленіе въ полу пещеры. Края бассейна приподняты надъ поломъ пещеры вершковъ на шесть. Это огражденіе замыкаетъ бассейнъ со всѣхъ сторонъ и не допускаетъ водѣ разливаться по полу кумирни; изъ бассейна вода, вѣроятно, уходитъ въ какія нибудь трещины скалы, такъ что бассейнъ не переполняется. Вообще пещера опрятна, полъ въ ней сухой, а не покрывается слякотью, какъ въ другихъ подобнаго рода пещерахъ.
Лама поднесъ намъ въ мѣдной чашечкѣ воды изъ этого ключа, которая, повидимому, считается святой или, по крайней мѣрѣ, необычайной; каждый изъ насъ сначала отпилъ изъ чашки, потомъ остатками покропилъ себя и помочилъ волосы на головѣ.
Въ стѣнѣ надъ бассейномъ показываютъ природную неровность вродѣ ласточкина гнѣзда, то-есть желвакъ или выпуклость, въ верхней поверхности которой есть чашевидное, или вѣрнѣе стакановидное углубленіе. Оно всегда наполнено водой. Съ этимъ стаканомъ воды связанъ одинъ обрядъ. Когда въ Сань-чуани бываетъ засуха и жители желаютъ упросить небо даровать дождь, они отправляютъ депутацію къ Гуань-инъ-пусѣ въ Шуй-лэнъ-дунъ; депутація состоитъ изъ трехъ лицъ: «инь-яна», то-есть шамана, «тереучи» (это особый выборный, смѣняемый черезъ три года, чинъ, обязанность котораго участвовать въ обрядахъ, совершаемыхъ во время грозы) и «холавыра» (тоже родъ шамана). Дѣло въ томъ, что, по саньчуаньскимъ вѣрованіямъ, выпаденіе дождя зависитъ отъ божества, которое въ Сань-чуани, какъ и во всемъ Китаѣ, называется «лунъ-ванъ». Саньчуаньцы говорятъ, что лунъ-вановъ множество; что въ каждой мѣстности свой лунъ-ванъ; всѣ они различно рисуются или лѣпятся и носятъ по мѣстностямъ различныя имена. Лунъ-ванъ Сань-чуани называется Со-чжіѣ и изображается съ краснымъ лицомъ. Этотъ самый Со-чжіѣ когда-то былъ свирѣпымъ богомъ, но встрѣтился съ Гуань-инъ-пусой, долженъ былъ испытать на себѣ ея могущество, смирился, смягчился сердцемъ и поступилъ въ ея ученики. Съ тѣхъ поръ онъ чтитъ ее, какъ своего учителя (бакши), помнитъ сдѣланный ему урокъ и всегда чувствуетъ ея власть надъ собой. Поэтому-то недовольные скупостью бога дождя саньчуаньцы и ходятъ жаловаться на него вододательницѣ Гуань-инъ-пусѣ, обитающей пещеру Шуй-лэнъ-дунъ; нѣсколько почтенныхъ стариковъ, предварительно выдержавъ семидневный постъ, состоящій въ отказѣ отъ мяса и чесноку и отъ ношенія панталонъ и обуви, несутъ на своихъ плечахъ статую Со-чжіѣ въ Шуй-лэнъ-дунъ въ сопровожденіи трехъ упомянутыхъ выше депутатовъ. Прибывъ въ Шуй-лэнъ-дунъ, статую Со-чжіѣ ставятъ въ правой пещерѣ подлѣ Гуань-инъ-пусы и оставляютъ тутъ на цѣлую ночь. Депутація приноситъ съ собой глиняную флягу и шелковую нить или шнуръ; флягу ставятъ на полъ пещеры подлѣ бассейна, одинъ конецъ нити опускаютъ въ описанный выше стаканъ въ стѣнѣ пещеры, другой во флягу; вода изъ стакана по ниткѣ начинаетъ медленно сочиться во флягу. Когда на днѣ фляги скопится нѣсколько капель, депутація уходитъ въ Сань-чуань въ увѣренности, что теперь скупой Со-чжіѣ откроетъ хляби небесныя; когда же дѣйствительно прольетъ дождь, депутація вновь идетъ въ Шуй-лэнъ-дунъ, и капли, унесенныя во флягѣ, возвращаетъ въ бассейнъ.
Положивъ на алтарь связку мелкихъ мѣдныхъ китайскихъ монетъ, поставивъ каждому богу по масляной лампадкѣ, мы спустились изъ кумирни внизъ въ келью старика ламы, чтобъ поблагодарить его. Старикъ угостилъ насъ чаемъ изъ жаренаго ячменя съ молокомъ. Оставивъ ему еще связку монетъ, которую онъ ни за что не хотѣлъ принять, какъ плату за гостепріимство, и принялъ только, какъ даръ въ кумирню богамъ, мы распростились съ нимъ и поѣхали догонять свой караванъ, который изъ деревни Сунъ-чжя-чыръ ушелъ впередъ въ Сань-чуань.
Гумбумъ. 1886 года.