Плутарховы сравнительные жизнеописания славных мужей (Плутарх; Дестунис)/Перикл и Фабий Максим/Перикл

Добавить ссылки
Материал из Викитеки — свободной библиотеки
← КамиллПлутарховы сравнительные жизнеописания славных мужей — Перикл
автор Плутарх, пер. Спиридон Юрьевич Дестунис		Фабий Максим →
Оригинал: древнегреческий. — Перевод созд.: II век, опубл: XIX век. Источник: Сравнительные жизнеописания / Плутарх; [пер. с древнегреческого]. — М.: Эксмо; СПб.: Мидгард, 2006. — 1504 с. — (Гиганты мысли). // ISBN 5-699-19111-9

Перикл

Цезарь, увидя в Риме некоторых богатых иноземцев, которые на руках своих носили маленьких обезьян и щенков и ласкали их с нежностью, спросил: «Уже ли женщины у них не рождают детей?» Важно и как владыке прилично сим наставил он тех, кто природную в нас любовь и горячность, людям принадлежащие, расточает зверям. Поскольку душа наша имеет от природы склонность к познанию и созерцанию, то не должно ли по справедливости порицать тех, кто употребляет ее во зло, слушая и созерцая то, что не заслуживает внимания, пренебрегая прекрасным и полезным? Чувства, останавливаясь на предметах, случайно их поражающих, должны, может быть, необходимо рассматривать все представляющееся им, хотя бы то было полезно или бесполезно. Но всяк, кто хочет употреблять ум свой, может всегда переменять себя и легко обращать внимание к тому, что он почитает хорошим. По этой причине должно искать лучшего, дабы душа, не только созерцала, но и питалась бы созерцанием. Как та краска более глазам нравится, блеск и приятность которой прельщают и укрепляют зрение: так ум свой надлежит направлять на те предметы, которые увеселяя его, влекут к добру, ему свойственному. Предметы эти должны быть дела добродетельные, которые воспламеняют соревнованием и жаром к подражанию души рассматривающих оные. В других делах — за удивлением какому-либо действию не тотчас следует стремление к соделанию подобного; напротив того, часто случается, что мы, прельщаясь какою-либо работой, презираем ремесленника. Так, например, мы любим благовонные мази, пурпуровые одежды, но красильщиков и продавцов благовонных мазей почитаем неблагородными и низкими ремесленниками. Антисфен[1], услышав, что Исмений был превосходный флейтист, очень хорошо сказал: «Так он, конечно, дурной человек, иначе не был бы превосходным флейтистом». Когда Александр за пиршеством спел песню весьма приятно и искусно, то Филипп сказал ему: «Ужели не стыдно тебе так хорошо петь?» В самом деле, довольно того, если государь имеет время слушать поющих; он уже много жертвует Музам, когда склоняет взор свой на занимающихся сими искусствами людей.

Упражняющийся в делах маловажных и низких доказывает нерадение свое о хорошем трудами, употребляемыми на приобретение бесполезного. Ни один юноша с отличными способностями не пожелал бы быть Фидием или Поликлетом, узрев Зевса в Писе или Геру в Аргосе, равно как и Анакреонтом, Филемоном[2] или Архилохом, прельстившись их сочинениями. Хотя бы произведение веселило своей красотой, однако нет нужды почитать виновника оного достойным уважения. Все то, что в зрителе не возбуждает рвения к подражанию, не сообщает ему стремления и страсти, влекущей к уподоблению, не приносит ему никакой пользы. Но добродетель делами тотчас производит в нас такое расположение, что мы в одно время и удивляемся содеянному, и желаем уподобиться соделавшему. Мы желаем обладания и наслаждения благами судьбы; в благах добродетели мы любим действия. Первые мы хотим получать от других, вторые чтобы другие от нас получали, ибо то, что прекрасно, деятельной силой влечет к себе, и деятельное в миг производит стремление, не подражанием образуя душу зрителя, но созерцанием самого дела возбуждая в ней волю. Это побудило нас продолжать жизнеописания славных мужей. Это есть десятая книга[3] сего сочинения, содержащая в себе жизни Перикла и Фабия Максима, который вел войну против Ганнибала — мужей, друг другу подобных всеми добродетелями, особенно кротостью и справедливостью, и тем, что, терпя равнодушно обиды от народа и от соначальствующих с ними, принесли отечествам своим величайшую пользу. Самое изложение их дел докажет, правильно ли наше о них суждение.

Перикл был колена Акамантийского из местечка Холарга. Как по отцу, так и по матери происходил от знаменитейшего рода. Ксанфипп, победивший при Микале[4] персидских полководцев, женился на Агаристе, племяннице того Клисфена[5], который изгнал Писистратидов, уничтожил смело тираннию, дал афинянам законы и устроил правление лучшим образом к единодушию граждан и сохранению общества. Агаристе привиделось во сне, что она родила льва, и через несколько дней родила Перикла. Тело его не имело никакого недостатка; только голова несколько была продолговата и несоразмерна. По этой причине в изображениях представлен он всегда со шлемом — по-видимому, художники не хотели обнаружить сего безобразия. Но аттические стихотворцы называли его «схинокефалом» (или «имеющим голову, подобную луковице»). Морская луковица называется еще «схиной». Из комических стихотворцев Кратин в комедии «Хирон» говорит:

Со древним Кроном, прю соединившим браком,
Тиранна мощного произвели на свет.
Бессмертными прозван он «Кефалегерет»[6].

В «Немесиде» говорит он же:

Гостеприимства, Зевс! Защитник,
О длинноглавый Зевс!..

Телеклид пишет, что Перикл «то в недоумении от множества дел сидит в городе с отягченной головой, то из огромной головы своей поднимает великий шум». Эвполид в комедии «Демы», спрашивая о каждом демагоге[7], исходящем из ада, когда назвали последнего — Перикла, восклицает:

Почто выводишь ты главу подземна царства?

Учителем музыки у Перикла был, как многие говорят, Дамон (первый слог сего имени должно выговаривать кратко). Аристотель уверяет, что музыке учил его Пифоклид. Дамон был великим софистом[8] и под предлогом музыки скрывал от народа свои великие способности. Он беседовал с Периклом, готовя его к гражданскому поприщу, как учитель гимнастики — бойца. Однако под завесою лиры не укрылся он от взоров народа; но, как человек, помышляющий о великих предприятиях и приверженный к самовластию, был изгнан остракизмом и заставил комиков шутить на свой счет. Платон представляет одно лицо[9] вопрошающим его:

Скажи, во-первых, мне — не ты ли, о Хирон,
Перикла воспитал, как говорят в народе?

Перикл был слушателем и Зенона[10] из Элеи, который, подобно Пармениду, занимался рассматриванием природы и приобрел великое искусство опровергать мысли других и посредством противоречия приводить в недоумение. Тимон из Флиунта[11] говорит о нем: «Непобедимый в речи, двуязычный, но не обманчивый Зенон, все порицающий…» Но более всех имел тесное обхождение с Периклом, вдохнул в него важность, дух твердый и сильный к управлению народом и в особенности возвысил достоинство его нрава — Анаксагор из Клазомен[12]. Современники называли его Нус («Ум»), или удивляясь великой и необыкновенной его мудрости в испытании природы, или потому, что он первый положил началом всеобщего устройства не случай или необходимость, но ум чистый, невещественный, отделяющий однородные частицы от всех смешанных между собой вещей.

Перикл, исполненный величайшего к сему мужу почтения и напоенный учением его о делах небесных и выспренных, не только приобрел чувства возвышенные, речь высокую, очищенную от простонародных и принужденных выражений, но еще постоянный вид лица, не смягчающийся смехом, спокойную поступь, скромность и важность в одеянии, неизменяемые самою сильною страстью в продолжении его речи; образование голоса всегда ровное, ничем не возмущаемое. Как эти свойства, так и другие им подобные поражали удивлением взирающих на него. Некогда один из подлых и наглых людей целый день поносил и ругал его; Перикл в молчании сносил его ругательства и занимался на форуме весьма нужными делами. Ввечеру пошел домой спокойно, между тем как ругавший преследовал его и не переставал осыпать оскорбительными словами. Наконец, при наступлении ночи, Перикл, вступая в дом свой, приказал служителю взять свечу и проводить домой этого человека.

Стихотворец Ион говорит, что Перикл в обхождении был горд и надут, что самохвальство его было сопряжено с надменностью и презрением к другим. Он хвалит разговор Кимона, как учтивый, ласковый и искусный в оборотах. Но мы оставим Иона, который хочет, чтобы добродетель, как трагическое представление, имела некоторую сатирическую часть[13]. Тем, кто важность Перикла называл надутостью и хвастовством, Зенон советовал стараться быть и им таковыми, уверяя, что самое притворство такого рода может нечувствительно произвести некоторую привычку и ревность к добру.

Перикл не одно это приобрел от беседы с Анаксагором; он был еще выше суеверного страха, внушаемого явлениями природы в тех, кому причины их неизвестны и кто по своей неопытности ужасается божественных дел и живет в беспокойстве, тогда как наука о природе, освобождая нас от сего, вместо мучительного и устрашающего суеверия производит спокойное благочестие, с благими надеждами соединенное.

Говорят, что некогда принесли Периклу из его поместья голову однорогого барана. Прорицатель Лампон, увидя, что рог был тверд и крепок и выходил из самой средины лба, объявил, что из двух существующих в городе противных сторон, Фукидидовой и Перикловой, вся власть перейдет к той, у которой найдено это чудо. Когда разрезали череп, то Анаксагор показал, что мозг не наполнял основания, но что, подобно яйцу острый и со всего сосуда обратился концом к тому месту, откуда корень рога имел свое начало. Тогда все присутствующие удивлялись Анаксагору, но вскоре после того удивлялись и Лампону, ибо сила Фукидидова была низложена и управление всеми народными делами перешло в руки Перикла.

По моему мнению, и физик, и прорицатель могли достигнуть своей цели; один хорошо понял причину, другой следствие; одному надлежало рассмотреть, от чего и как сделалось; другому — предсказать, к чему и что означает это явление. Те, которые открытие причины почитают уничтожением знамения, не понимают, что этим рассуждением вместе с божественными уничтожают и искусственные знаки, каковы суть звук дисков, свет маяков, тени часов солнечных, из которых каждый, по известной причине и по своему устроению, служит знамением чего-нибудь. Но все это относится более к другому роду сочинений.

Перикл в молодости своей весьма боялся народа. Видом был он очень похож на тиранна Писистрата; его приятный голос, легкость и быстрота языка приводили в изумление самых старых людей по причине замечаемого ими сходства. Знаменитый богатством и родом своим, имея друзей, которые были в силе, боялся он остракизма и потому не занимался общественными делами; но в походах был мужествен и искал опасностей. После того как Аристид умер, Фемистокл был изгнан и Кимон находился большей частью в походах вне Греции, Перикл вступил в общественные дела. Он принял сторону народа и бедных — вместо богатых и немногих — против свойства своего, которое нимало не было демократическое. По-видимому, боясь подозрения в искании верховной власти и видя Кимона приверженным к аристократии и отлично любимым лучшими гражданами, пристал он к стороне народной, дабы привести себя в безопасность и усилиться против Кимона.

В то же время переменил он обыкновенный образ жизни[14]. В городе не видали его идущим лишь по одной дороге, ведущей на площадь или в Совет. Он отказывался от приглашений на пиршества, от всех удовольствий и обществ такого рода. Во все время его управления, которое довольно продолжалось, он не ужинал ни у кого из своих приятелей, исключая родственника Эвриптолема, у которого был на свадьбе, прибыл до возлияний и немедленно удалился. Дружеское обхождение легко уничтожает важность; величие в приятельской беседе с трудом сохраняется. В истинной добродетели то всего прекраснее, что более явно; и в добродетельных людях удаленные от них ничему столько не удивляются, сколько приближенные — их ежедневному образу их жизни. Перикл, избегая часто казаться народу и, так сказать, пресыщать его собою, являлся ему только по временам; не во всяком случае он говорил и не всегда приходил в Собрание; он употреблял себя, по словам Критолая, как Саламинский корабль[15], только в делах важных; все прочее производил через своих друзей и через приверженных к нему ораторов. Из числа их был и Эфиальт, который уменьшил силу Ареопага и, по словам Платона, упоил граждан великой и ничем не умеряемой вольностью. Оттого народ, подобно необузданному коню, как говорят комики, не хотел более повиноваться, но начал кусать Эвбею и кидаться на острова.

Перикл, настраивая речь, как орудие, приличное таковому роду жизни и величию духа, часто употреблял Анаксагора, придавая ораторству новую силу и крепость посредством естественной философии. От этого учения, как говорит божественный Платон, приобрел он, при природных своих дарованиях, высокость мыслей и всепроизводящую силу, извлек из него все полезное для науки слова и всех далеко превзошел красноречием. Его назвали «Олимпийцем» от силы речей его. Некоторые думают, что так назван от зданий, которыми украсил город; другие же — от могущества его в гражданских и военных делах. Ничто не мешает думать, что многие великие свойства его споспешествовали к его славе. Комические стихотворцы того времени в своих комедиях, много говоря о нем как в правду, так и к осмеянию, доказывают, что прозвище дано ему более за силу речей его; они пишут, что он гремит, бросает молнию, когда говорит к народу, и что на языке носит страшный перун. Упоминаются еще слова Фукидида[16], сына Милесия, сказанные в шутку касательно силы речи Перикловой. Фукидид, как известно, держался стороны лучших граждан и долгое время был противником Перикла в правлении. Архидам, царь Лакедемонский, спрашивал у него некогда, кто искуснее в борьбе — он или Перикл. Фукидид на это отвечал: «Когда я, борясь с ним, повергну его на землю, то он говорит, что не упал, побеждает и заставляет зрителей тому верить».

Однако Перикл был всегда осторожен в словах своих и, прежде нежели говорить перед народом, просил богов, чтобы никакое слово, не приличное настоящему предмету, не вырвалось из уст его против воли. Он не оставил нам ничего письменного, кроме народных постановлений. Весьма немногие известны из достопамятных слов его, каковы суть: «Должно истребить Эгину, как гной с глаз Пирея»[17]; также: «Я вижу войну, приближающуюся от Пелопоннеса». Некогда Софокл, вместе с которым начальствовал он в морском предприятии, хвалил прекрасную особу. «Не только руки, — сказал ему Перикл, — должно полководцу иметь чистыми, но и самое зрение». Стесимброт говорит, что в надгробной речи, произнесенной в честь воинов, умерших в самосской войне, Перикл сказал между прочим: «Подобно богам, храбрые эти сделались бессмертными. Мы не видим богов, но по оказываемым им почестям, по благам, ниспосылаемым ими, заключаем, что они бессмертны. Все это имеют и те, которые за отечество положили жизнь свою».

Фукидид представляет Периклово правление аристократическим; он говорит, что народоправление существовало только по имени; в самом же деле то было начальство одного первенствующего человека. Многие другие уверяют, что он первый ввел в употребление раздел земли, раздачу жалованья и денег на зрелища; что народ, получив дурную привычку, сделался в управление того времени из воздержного и трудолюбивого необузданным и роскошным. Итак, должно судить о причине сей перемены по самым делам.

Во-первых, Перикл, как уже сказано, сделавшись соперником Кимоновой славе, старался приобрести благосклонность народа. Имуществом и деньгами был он ниже Кимона, который мог облегчать участь бедных, ежедневно давал ужин недостаточным гражданам, одевал старцев, снимал ограды с полей своих, дабы всяк, кто хотел, мог брать с них плоды.

Будучи побеждаем преимуществами Кимона, Перикл прибегнул к раздаче общественных денег, по совету Дамонида из Эи, как свидетельствует Аристотель. Жалованьем за присутствие в театрах и судах[18], другими награждениями и раздачами денег развратив народ, употреблял его против Ареопага, в котором он не присутствовал потому, что не был ни архонтом, ни фесмофетом, ни царем, ни полемархом[19]. На все эти власти издревле избираемы были граждане по жребию; одни испытанные в чинах сих вступали в Ареопаг. Перикл, усилившись в народе, унизил совет сей. С одной стороны, отнял от него ведение большей части судебных дел посредством Эфиальта; с другой — успел изгнать Кимона, как приверженного к лакедемонцам и противника стороне народной — Кимона полководца, который богатством и знаменитым происхождением никому не уступал, который одержал над варварами славнейшие победы и наполнил деньгами и добычами город, как сказано в его жизнеописании. Такова была сила Перикла в народе! Остракизм был изгнание, по закону десять лет продолжавшееся. Между тем лакедемоняне с многочисленным войском напали на Танагрскую область[20]. Афиняне выступили немедленно против них. Кимон, возвратившись из своего изгнания, пристал с оружием к единоплеменным[21] своим и делами хотел опровергнуть обвинение в лаконизме, подвергаясь опасности вместе с согражданами. Но приятели Перикла соединились между собою и удалили его, как изгнанника. Это, кажется, было причиной, что Перикл сражался с величайшим мужеством в той битве и, не щадя жизни своей, более всех отличился. Пали в битве той все друзья Кимона, которых Перикл обвинял в приверженности к лакедемонянам.

Афиняне сильно раскаялись в своем поступке; они желали возвращения Кимона, ибо в пределах Аттики претерпели поражение и с наступлением весны ожидали тяжкой брани. Перикл, приметив это, не замедлил угодить народу. Он написал сам постановление и призвал его обратно. Кимон возвратился и восстановил мир между республиками. Лакедемоняне были столько преданы ему, сколько ненавидели Перикла и других демагогов. Некоторые говорят, что Перикл написал постановление о возвращении Кимона лишь тогда, когда заключил с ним тайные условия посредством Эльпиники, сестры Кимона. Оные состояли в том, чтобы Кимон вышел с двумястами кораблей и управлял внешними силами, опустошал царские области[22]; а Перикл имел бы всю власть в городе. Уверяют, что и прежде Эльпиника сделала его снисходительнее к Кимону, когда над ним производили уголовный суд. Перикл был назначен народом в числе доносчиков. Эльпиника пришла к нему и просила его о брате. «Эльпиника, — сказал ей Перикл, улыбаясь, — ты стара, слишком стара, чтобы вмешиваться в такие дела». При всем том он только однажды говорил в том деле против Кимона, единственно по должности своей, и оставил обвинение, менее всех причинив вреда Кимону.

Итак, можно ли верить Идоменею[23], который обвиняет Перикла в коварном умерщвлении оратора Эфиальта, друга своего, который держался одних мыслей с ним в управлении республикой, из ревности и зависти к его славе? Не известно мне, откуда заимствовав сию клевету, излил он как бы желчь на мужа, который, хотя не во всем, может быть, невинен, имел, однако, чувства благородные и душу честолюбивую, в которых не поселяются страсти столь свирепые и зверские. По свидетельству Аристотеля, злоумыслили против Эфиальта враги его и умертвили его тайно посредством Аристодика из Танагры, ибо он был весьма страшен стороне олигархов и неумолим в требовании отчетов и преследовании тех, кто обижал народ. Кимон умер на Кипре, предводительствуя войском.

Приверженные к аристократии, видя уже, до какой степени над гражданами возвысился Перикл, и желая, чтобы кто-нибудь в республике противоборствовал ему и умерял его силу, дабы правление не было совершенно единовластным, противопоставили ему Фукидида из Алопеки[24], мужа благоразумного, родственника Кимона. Фукидид, будучи не таким славным полководцем, как Кимон, но способнее его к общественным и гражданским делам, пребывая всегда в городе и в Собрании споря с Периклом, скоро восстановил в республике равновесие. Он не допускал более так называемых «отличных» граждан как прежде рассеиваться и смешиваться с народом, от которого достоинство их было помрачаемо. Он отделил их от народного множества и собрал воедино; общая сила их сделалась от того важнее и произвела, как бы на весах, перевес. Еще прежде было некоторое скрытное разделение, как трещина в железе, которое едва обнаруживало различие между демократической и аристократической сторонами. Но тогдашнее соперничество и честолюбие сих мужей, сделав весьма глубокий прорез, произвели то, что одна часть республики называлась народом, другая часть — немногими (или вельможами). Это заставило Перикла ослабить узду народа и управлять им к угождению его. Он учреждал в городе то зрелища торжественные, то общественные пиршества, то праздники и занимал граждан благородными удовольствиями; каждый год высылал до шестидесяти триер, в которых многие граждане в продолжении восьми месяцев находились и получали жалованье и в то же время упражнялись в искусстве мореплавания. Кроме того, отправил он тысячу поселенцев в Херсонес; пятьсот — на Наксос; на Андрос половину этого числа; во Фракию тысячу — для поселения вместе с бизальтами; других отправил в Италию при возобновлении Сибариса, который переименован в Фурии[25]. Цель его была та, чтобы облегчить город от праздной и потому беспокойной толпы народа, чтобы помочь бедности его и сими поселенцами внушить страх союзникам и отвратить их от новых предприятий, приставив к ним как бы стражей.

Но что более придало приятности и красоты Афинам, что другим народам внушает величайшее изумление и что, наконец, свидетельствует, что Афины — сила Греции и древнее ее благоденствие не суть пустые басни, — это сооружение величественных зданий. И за это самое более всего неприятели Перикловы осуждали его. Они обвиняли его в Собрании; кричали, что народ бесчестит себя и навлекает на себя порицание тем, что общую казну греков перевел из Делоса к себе[26]; что Перикл опроверг благовидный предлог, которым народ себя оправдывал, будто бы, боясь варваров, перенес оттуда общественные деньги и хранит в укрепленном месте; что Греция тем поругана и терпит явное притеснение, видя, что внесенными по необходимости деньгами для продолжения войны мы позлащаем свой город и украшаем его кумирами и храмами, стоящими тысячу талантов, как бы горделивую женщину драгоценными каменьями.

Перикл, в противность сему, представлял народу: «Афиняне не обязаны давать союзникам отчета в деньгах, ибо воюют за них и удерживают варваров, тогда как союзники не дают ни конницы, ни пехоты, ни кораблей, но платят только деньги; что деньги эти принадлежат уже не дающим их, но приемлющим, если эти исполняют условия, с которыми их получают; что когда город их достаточно снабжен всем тем, что нужно к войне, то должно обратить излишество на такие дела, которые по совершении своем принесут вечную славу, а при совершении производят общее благосостояние, ибо к тому нужны всякого роду работа и различные потребности, которые все художества одушевляют, всех руками движут, дают жалованье почти всему городу, который сам вкупе украшается и питается». В самом деле — взрослые и здоровые граждане, находясь в походах, получали хорошее содержание от общества. Перикл, желая, чтобы рабочий народ, в войне не употребляемый, не был лишен участия в выдаче денег от общественной казны, однако не получал бы их в бездействии и праздности, завел великое строение и дела, требующие многих искусств и долгого времени, дабы остающиеся в городе граждане — не менее тех, кто служил на кораблях, стерег крепости и ратоборствовал, — имели случаи пользоваться общественными деньгами и участвовали в них. Потребные вещества были: камни, медь, золото, слоновая кость, эбен, кипарис; были и ремесленники, обрабатывающие все это: плотники, столяры, ковачи, каменщики, красильщики, мастера золотых дел, ваятели, живописцы, маляры, золотошвеи, токари; везущие и отправляющие на море купцы, мореходы, кормчие, а на твердой земле тележники, содержатели лошадей, извозчики, веревочники, ткачи, кожевники, исправители дорог, рудокопы. Каждое искусство, подобно полководцу, имело как бы собственное свое войско, состоящее из всего простого и рабочего народа, который сделался орудием и телом к произведению дела. Таким образом, все это занятие во всяком возрасте во всякое состояние разливали обилие и достаток.

Уже возвышались эти здания — величиною знаменитые, видом и красотою неподражаемые, ибо художники соревновались между собою превзойти друг друга изяществом искусства. Всего более должно удивляться скорости их сооружения. Хотя, казалось, для совершения каждого из них едва довольно будет нескольких поколений и веков, однако они были кончены в правление одного человека. Правда, что когда живописец Агафарх[27] хвастал тем, что скоро и легко производил свою работу, то Зевксид, услыша это, сказал: «А я очень долго!» В самом деле, легкость и скорость в произведении не придает делу ни долговременной прочности, ни полной красоты. Время, употребленное на совершение какого-либо дела, вознаграждается прочностью и долговечностью.

Тем более должно удивляться зданиям Перикловым, которые в короткое время созданы были надолго. По красоте своей каждое из них тогда уже было древним, по прочности же и ныне еще ново, как бы только теперь было кончено. Они всегда цветут некоторой свежестью, которая сохраняет их вид неприкосновенным от руки времени, как бы имели в себе вечно юный дух, несостарившуюся душу.

Надо всеми сими строениями главным надзирателем был Фидий, хотя в деле употребляемы были великие зодчие и искусные художники. Парфенон Гекатомпедон[28] строили Калликрат и Иктин; Кориб предпринял строение храма для совершения тайн в Элевсине. Он поставил колонны внизу и соединил с эпистилями (архитравом). По смерти его Метаген из Ксипеты сделал фриз и верхние колонны. Ксенокл из Холарга сделал отверстие на вершине святилища. Длинная стена[29], о которой говорит Сократ, что сам слышал предлагающего народу Перикла, начата была Калликратом. Кратин осмеивает сию работу по причине ее медленности, говоря:

Уже давно Перикл сию возносит стену,
Но только на словах, а делом ни на шаг.

Одеон (музыкальная зала) внутри имеет многие ряды стульев и колонн; кровля его, покатистая и отлогая кругом, образует острый конец (конус). Говорят, что оный построен наподобие шатра царя персидского, также под ведением Перикла. По этой причине Кратин в комедии, именуемой «Фракиянки», шутит над ним:

Вон к нам идет Перикл. Зевес Схиноголовый!
Одеон носит он на темени своем —
Острака более, как прежде, не боится.

Перикл приложил ревностное старание, чтобы на Панафинейском празднестве установлено было музыкальное состязание, и, будучи избран афлофетом (подвигоположником, или судьей состязания)[30], сам установил правила игры на флейте и на лире. Как тогда, так и в последующее время музыкальные состязания происходили уже в Одеоне.

Пропилеи[31], или вход в акрополь, совершены были в пять лет зодчим Мнесиклем. Удивительное происшествие, случившееся при строении оных, показало, что богиня не только не противилась сему делу, но еще споспешествовала и пособляла оному. Самый деятельный и усерднейший из мастеров, споткнувшись, упал с высоты и ушибся так, что врачи отчаивались в его спасении. Перикл был этим весьма огорчен; богиня явилась ему ночью и показала ему лекарство, которое он употребил, чем скоро и легко исцелил сего человека. По этому случаю воздвиг он в замке медный кумир Афине Гигии, то есть «Врачующей», близ жертвенника, который, как уверяют, существовал еще прежде.

Фидий работал над золотым кумиром богини. Надпись на основании доказывает, что он был художником оного. Как уже упомянуто, он имел попечение о всех зданиях и надзор над всеми мастерами по дружбе своей к Периклу. Но это самое вооружило зависть против одного и злословие против другого. Неприятели их говорили, что Фидий, угождая Периклу, принимал к себе благородных женщин, приходивших под предлогом видеть его работу. Комические стихотворцы воспользовались слухом и обвиняли Перикла в великом невоздержании, в связи с женою Мениппа, друга его и наместника в войске; также шутили над птичьим заводом Перилампа, друга его, которого обвиняли в том, что дарил павлинов женщинам, которых Перикл любил. Должно ли удивляться, что люди, которых ремесло есть сатира, приносят в жертву зависти народа, как бы злобному демону, злословие и хулу на лучших мужей, когда Стесимброт Фасосский дерзнул обвинить Перикла в преступной связи с женою своего сына? Столько-то трудно и почти невозможно открывать истину через историю! Время затемняет потомкам познание происшествий; история же современных деяний и людей то по зависти и неблагоприятству, то по лести и угождению закрывает и безобразит истину.

Приверженные к стороне Фукидида ораторы кричали в Собрании, что Перикл расточает деньги и уничтожает доходы республики. Перикл спросил народ: «Ужели, по вашему мнению, много издержал?» — «Очень много!» — отвечали афиняне. «Итак, пусть все будет на мой счет, а не на ваш, — продолжал Перикл, — я напишу собственное свое имя на сих зданиях»[32]. Едва это выговорил он, как афиняне, или удивляясь высокости его духа, или соревнуя ему в славе таких дел, кричали, чтобы все издержки были сделаны от казны общественной и чтобы он не щадил ничего. Наконец раздор его с Фукидидом дошел до того, что одному из двух надлежало подвергнуться остракизму. Он одержал над ним вверх, изгнал его из города и низложил противную сторону.

По окончании раздора республика сделалась единой и успокоилась. Перикл перевел, так сказать, к себе Афины; принял во власть свою все от афинян зависящие доходы, войско, корабли, острова, море, великую силу и владычество, которое имели над греками и варварами, утвержденное покоренными народами, союзами и дружбой с царями и с владельцами. Уже не вел он себя по-прежнему; не столько был покорен народу, нелегко угождал ему, не уступал его желаниям, как корабль дуновению ветра. Он переменил слабое и к угождению народа во многом склонное правление, как бы мягкую и изнеженную гармонию, в аристократическое и почти царское и, действуя им к лучшему благоразумию и беспорочно, по большей части водил народом по его воле, убеждая и наставляя его; нередко употребляя принуждение и насильственные меры, заставлял повиноваться и следовать против воли тому, что было для отечества полезно. Он подражал врачу, который в болезни долговременной и подверженной различным припадкам то позволяет больному безвредные удовольствия, то дает крепкие и неприятные, но спасительные для него лекарства.

В народе, имеющем столь великую власть, возникают по необходимости многоразличные страсти. Перикл один умел искусно ими управлять, надеждой и страхом, как бы уздою, то укрощая их дерзость, то ободряя и одушевляя их в унынии. Он доказал тем, что ораторство, как говорит Платон, есть искусство управлять душами и что главное его действие то, чтобы двигать склонностями и страстями, как бы струнами души, требующими весьма искусного прикосновения и удара. Виной этому была не одна сила речей его, но, как пишет Фукидид, слава его жизни, доверенность народа к мужу, самому бескорыстному и непобедимому деньгами. Хотя он город из великого и богатого сделал величайшим и богатейшим, хотя могуществом превысил многих царей и владельцев, из которых многие оставили детям своим в наследство свое владение, но он ни одной драхмой не умножил оставленного ему от отца имения.

Фукидид описывает с точностью его могущество, а комические стихотворцы, представляя оное с дурной стороны, называют друзей его новыми писистратидами[33] и заставляют его самого клясться в том, что не будет искать верховной власти, намекая тем, что его могущество было несообразно с демократической вольностью и имело слишком великий перевес. Телеклид говорит, что афиняне дали ему власть:

Доходами градов, градами управлять;
Одни оковывать, другие разрешать;
То рушить, то воздвигать их каменные стены.
Власть, силы, мир, война, богатство, все владение,
Все счастье Афин — в его распоряжение.

И это было не на малое время, не в продолжение благоприятных обстоятельств и блеска краткоцветущего правления. Целые сорок лет первенствовал он среди таких мужей, как Эфиальты, Леократы, Мирониды, Кимоны, Толмиды и Фукидиды, а после падения Фукидида и изгнания его остракизмом управлял не менее пятнадцати лет и приобрел силу и могущество, каких не имели обыкновенные одногодные власти республики. Не был никогда прельщен деньгами; однако не вовсе пренебрегал своими доходами. Отеческое богатство, законно ему доставшееся, устроил он так, как почитал удобнее и порядочнее, дабы оно не уменьшалось от нерадения, не наводило ему беспокойства или не отвлекало его от дел. Годовые произведения полей своих он продавал все вдруг, а все нужное для своего дома покупал потом на рынке поодиночке. Это было неприятно взрослым детям его, равно и женщинам, которым мало давал на содержание и которые жаловались на эти слишком точные и днями ограниченные расходы. Ничего не было лишнего, как бывает в больших домах и при великом имуществе. Все расходы и приходы были сочтены и измерены. За всеми подробностями смотрел служитель его по имени Эвангел, человек, от природы способнейший к хозяйству или самим Периклом в том наставленный. Правда, что это несогласно с мудростью Анаксагора, который, по вдохновению и величию духа, оставил дом свой пустым, поля — без обработки. Но, по моему мнению, жизнь умозрительного философа и государственного человека не одинакова. Один устремляет к прекрасному ум свой, свободный от внешнего вещества и не имеющий нужды в орудиях; для другого, который посвящает добродетель свою пользе человечества, богатство во многих случаях не только должно считать необходимым, но и прекрасным приобретением. Таково оно было для Перикла, который помогал многим бедным.

Касательно же Анаксагора говорят, что Перикл от множества дел своих забыл его. Анаксагор, покрыв голову платьем[34], лежал уже в старости лет своих и хотел окончить жизнь свою голодом. Едва Перикл узнал о том, в испуге бежит к Анаксагору — просить, умолять его переменить намерение, оплакивая не его, но себя, лишающегося столь мудрого в правлении советника. Анаксагор, подняв покрывало, сказал ему: «Перикл! Кто имеет нужду в светильнике, тот подливает в него масла».

Уже лакедемоняне начинали завидовать умножению могущества Афин. Перикл, желая более возвысить дух афинян и воспламенить их к великим предприятиям, написал постановление, которым все греки, в Европе и Азии обитавшие, все города, большие и малые, призываемы были отправить в Афины посланников для совещания о возобновлении греческих храмов, сожженных богам за спасение Греции тогда, как воевали против варваров; о свободном и безопасном плавании по морям и о мире между собою. С этими предложениями отправились двадцать человек, которым было более пятидесяти лет от роду. Пять из них призывали ионян и дорян, живущих в Азии, и островитян до Лесбоса и Родоса; пять других отправились в Геллеспонт и Фракию до Византия; столько же послано в Беотию, Фокиду и Пелопоннес; оттуда через Локриду к смежному Эпиру до Акарнании и Амбракии; остальные пять через Эвбею пошли к жителям Эты к Малийскому заливу, к ахейцам во Фтиотиде[35] и фессалийцам, призывая их быть участниками в совещаниях о мире и общих делах Греции. Но эти посольства остались безуспешны; города не собирались, ибо лакедемоняне, как говорят, противились тому. В Пелопоннесе уничтожены были первые их покушения. Я упомянул об этом, желая показать высокие чувства и великие намерения Перикла.

В военачальстве отличался он более своей осторожностью. Никогда не вступал добровольно в сражение, которого последствия были неизвестны и соединены с опасностью; не подражал тем полководцам, которые в дерзостных предприятиях имели блистательные успехи и потому считаются великими. Он всегда говорил согражданам своим, что, сколько от него зависело, они останутся навсегда бессмертными.

Толмид, сын Толмея, полагаясь на прежние удачи[36] и на отличное уважение, оказываемое ему за его военные подвиги, приготовлялся невовремя вступить в Беотию. Он убедил уже храбрейших и честолюбивейших юношей в числе тысячи человек ратоборствовать с ним по своей охоте отдельно от другого войска. Перикл старался укротить его стремление и, увещевая его в Народном собрании, сказал ему известные слова: «Если ты не хочешь слушаться Перикла, то не ошибешься, когда подождешь благоразумнейшего советника — времени!» Слова эти не были тогда довольно одобрены; но через несколько дней, по получении известия, что Толмид был побежден и убит при Коронее[37] и что пали многие из храбрейших граждан, слава Перикла и любовь сограждан к нему более умножились; все почли его благоразумным человеком и другом народа.

Более всех походов его хвалили поход в Херсонес[38] как спасительный для греков. Не только привел он с собою для поселения тысячу афинян, которыми усилил тамошние города, но оградил перешеек стеной и укреплениями от одного моря до другого и остановил набеги фракийцев, обитавших вокруг Херсонеса. Он отвратил тем войну тяжкую и беспрерывную, которой эта область была подвержена во всякое время по причине близко населенных варварских народов и разбоев соседних и внутренних, которыми она была наполнена.

Более всего прославился Перикл среди иностранцев тем, что, отправившись из Пег в Мегариде с сотнею кораблей, обошел Пелопоннес; не только разорял приморские города, как Толмид прежде него, но, вступив во внутренность земли с сухопутными силами, заставил тамошних жителей, устрашившихся его нашествия, запереться в стенах своих.

Одни сикионцы в Немее[39] вышли против него и вступили в сражение. Перикл разбил их совершенно и воздвигнул трофей. Из Ахайи[40], союзной афинянам области, взяв еще воинов на суда, отправился в противоположную сторону Греции, прошел мимо Ахелоя, опустошил Акарнанию, запер эниадцев в стенах города и, разорив землю их, отправился в свое отечество, показавшись неприятелям страшным, гражданам — осторожным и вместе предприимчивым. Ни малейшего несчастья, ниже случайного, не приключилось с теми, которые под его начальством ратоборствовали. Он вступил в Понт[41] с многочисленным флотом, великолепно украшенным, исполнил просьбы тамошних греческих городов и поступал с ними благосклонно; окрестным же варварским народам, царям и владельцам их показал великую силу республики, смелость и неустрашимость афинян, плававших беспрепятственно повсюду и покоривших себе все моря. Он оставил жителям Синопы[42] тринадцать кораблей и воинов под начальством Ламаха, дабы действовать против тиранна их Тимесилея. По изгнании его и всех к нему приверженных Перикл определил послать в Синоп шестьсот афинян по их охоте для поселения вместе с синопцами в городе и для раздачи им домов и земель, которыми владели их тиранны. Впрочем, он не уступал стремлению афинян и не был увлечен ими, когда они, возгордившись таким могуществом и благоприятством счастья, хотели вновь завоевать Египет[43] и беспокоить царские приморские области. Еще тогда многие одержимы были той несчастной и гибельной страстью к Сицилии, которую впоследствии воспалили преданные Алкивиаду ораторы. Некоторым также мечтались, как бы во сне, Этрурия и Карфаген. Надежды их не были совсем без основания — по причине пространства их владений и содействующего им во всем счастья.

Однако Перикл обуздывал их стремление и укрощал склонность к новым предприятиям. Большую часть сил республики обращал он более к сохранению и утверждению того, что имели, почитая весьма важным удерживать лакедемонян в своих пределах. Он противился им всегда; это показал во многих случаях, особенно же в так называемой священной войне. Лакедемоняне, придя в Дельфы с войском, изгнали фокейцев, владевших храмом, и возвратили его дельфийцам. Но едва они удалились, как Перикл, вступив туда с войском, возвратил оный фокейцам. Лакедемоняне вырезали на лбу медного волка[44] данное им Дальфами предпочтение — вопрошать прорицалище первым. Перикл, получив в пользу афинян подобное предпочтение, вырезал оное на правом боку того волка.

Сколь благоразумно поступал он, удерживая силы афинян в Греции, то доказали самые происшествия. Во-первых, отпали от афинян эвбейцы, и Перикл перешел к ним с войском. Вскоре за сим получено известие, что мегаряне готовятся к войне; что неприятельское войско на границах Аттики, под предводительством Плистоанакта, царя спартанского. Перикл с Эвбеи поспешно обратился к войне, угрожавшей Аттике. Он не осмелился вступить в бой с великим множеством храбрых воинов, вызывавших его к сражению. Ведая, что Плистоанакт, будучи очень молодым, более всех советников слушался Клеандрида, которого эфоры, по причине возраста Плистоанакта, назначили стражем и наставникм. Перикл вступил в тайные с ним отношения, подкупил его и убедил вывести пелопоннесцев из Аттики. Когда войско удалилось и разошлось по городам, лакедемоняне, негодуя на сие, наложили важную денежную пеню на царя своего, который, не будучи в состоянии ее заплатить, удалился из Лакедемона. Клеандрид спасся бегством и был приговорен к смерти.

Клеандрид был отцом того Гилиппа, который победил афинян в Сицилии, но был от природы заражен сребролюбием как семейственной болезнью. Он был также изобличен в подлых поступках и изгнан из Спарты. Обо всем этом мы говорили в жизнеописании Лисандра.

Перикл, отдавая отчет в своем походе, между прочим написал, что издержал на нужные дела десять талантов. Это одобрено было народом, который не полюбопытствовал узнать, на что, и не разведал сей тайны. Повествуют некоторые, между прочими и философ Феофраст, что Перикл ежегодно посылал в Спарту десять талантов, которыми, подкупая правителей, отклонял войну. Он не покупал тем мира, но времени, в которое приготовлялся, дабы впоследствии с лучшим успехом вести войну.

Вскоре обратился он к отпавшим эвбейцам с пятьюдесятью кораблями и пятью тысячами тяжелой пехоты и покорил города. В Халкиде изгнал он одних, так называемых гиппоботов, или содержателей коней, которые превышали других силой и богатством; но жителей Гестиеи всех принудил оставить свою область и на место их поселил афинян. Против них одних оказал он себя жестоким за то, что они прежде взяли афинское судно и умертвили бывших на нем людей.

Наконец между афинянами и лакедемонянами заключен мир на тридцать лет.

Перикл предложил тогда войну против жителей Самоса под предлогом, что они не послушались приказания афинян кончить войну с Милетом. Поскольку думают, что война против самосцев предпринята была из угождения к Аспасии, то здесь может быть прилично рассмотреть, каким искусством, какими способностями будучи одарена, эта женщина покорила себе мужей, первенствующих в правлении, и философов заставила о себе говорить столь много и к славе своей.

Известно, что она была родом из Милета[45], дочерью Аксиоха. Говорят, что она, приняв за образец некоторую древнюю ионянку, по имени Фаргелия, старалась покорять себе знаменитейших людей. Фаргелия была прекрасна и исполнена прелестей и ума; со многими из греков имела связь и всех их привлекала на сторону персидского государя; через них посеяла в городах семя мидизма — по причине силы и знатности ее приятелей. Касательно же Аспасии: одни говорят, что Перикл полюбил ее за ум и за способности к управлению, ибо сам Сократ нередко ходил к ней со своими приятелями и ее знакомые приводили к ней жен своих, дабы быть ее слушательницами — хотя ремесло, которым она занималась, не было ни пристойно, ни похвально, ибо она содержала у себя прелестниц. Эсхин говорит, что Лисикл, торговавший прежде рогатым скотом, вступив в связь с Аспасией по смерти Перикла, сделался в Афинах знаменитым человеком, хотя прежде был свойств неблагородных и низких. В Платоновом «Менексене», в котором начало несколько забавно, однако много содержит в себе исторического, писано между прочим, что эта женщина прославилась и тем, что многие афиняне беседовали с нею для образования себя в красноречии. Тем не менее очевидно, что привязанность Перикла к Аспасии основывалась более на страстной любви. Он был женат на своей родственнице, бывшей прежде замужем за Гиппоником, от которого родила сына Калия, «Богатого»; с Периклом же прижила Ксанфиппа и Парала. Поскольку сожительство было им неприятно, то Перикл выдал ее замуж за другого по воле ее, а сам женился на Аспасии, которую любил нежно. Говорят, что он ежедневно, выходя из дому и возвращаясь в оный, обнимал и целовал ее. В комедиях называют ее новой Омфалой, Деянирой[46], иногда Герой. Кратин явно называет ее блудницей в следующих стихах:

И родила ему Аспасию Геру,
Бесчестну блудницу с бесстыдными глазами.

Кажется также, что Перикл имел от нее незаконнорожденного сына, о котором Эвполид в комедии «Демы» заставляет его спрашивать следующим образом:

Мой сын побочный жив?

Миронид отвечает:

Давно бы он мужем был;
Бесчестной матери пример его стращает.

Аспасия была столь славна и знаменита, что Кир[47], воевавший с Артаксерксом за царство Персидское, назвал Аспасией любимейшую из своих наложниц, которая называлась прежде Мильто. Она была родом из Фокеи[48], дочь Гермотима. После того как Кир погиб в сражении, приведена была к царю и была им весьма уважаема. Я не почел приличным пропустить сих обстоятельств, которые возобновились в памяти моей при описании сих происшествий.

Обвиняют Перикла в объявлении войны самосцам за милетян по просьбе Аспасии. Самос и Милет воевали прежде между собой за город Приену[49]. Самосцы остались победителями. Афиняне велели им прекратить военные действия и представить это дело на рассмотрение к ним, но они отказались. Перикл отправился против них с флотом; уничтожил олигархическое правление; взял пятьдесят из первых граждан и столько же отроков в залог и послал их в Лемнос, несмотря на то что, по уверению некоторых писателей, каждый из них давал ему за себя по одному таланту; много также давали ему и те, которые не желали в городе своем народоправления. Равным образом перс Писсуфн[50], благоприятствуя самосцам, послал к нему десять тысяч золотых монет для избавления города. Перикл не принял ничего; он поступил с самосцами так, как прежде намеревался; установил народоправление и возвратился в Афины. Но самосцы тотчас возмутились против афинян и, получив заложников посредством Писсуфна, уведшего их тайно, приготовлялись к войне.

Перикл опять к ним обратился и нашел их не в праздности или унынии напротив того, они решились твердо оспаривать у него море. Дано было жестокое сражение при острове, называемом Трагиями. Перикл одержал знаменитую победу. Имея сорок четыре корабля, разбил флот их, состоявший из семидесяти, в числе которых двадцать были с сухопутными войсками.

Преследуя побежденных, Перикл завладел их пристанью и осадил город, которого жители делали еще смелые вылазки и сражались под своими стенами. Когда из Афин прибыл другой флот, многочисленнее первого, и самосцы со всех сторон были окружены, то Перикл, взяв шестьдесят триер, отплыл в Средиземное море. Намеревался он, по словам многих писателей, идти навстречу финикийским кораблям, шедшим на помощь к Самосу, и как можно было далее от оного сразиться с ними. По мнению Стесимброта, он отправился на Кипр; но это невероятно. Какое бы ни было его намерение — в этом сделал ошибку. Едва удалился он, как философ Мелисс, сын Ифагена, предводительствовавший в то время самосцами, презрев малое число афинских кораблей или неопытность их полководцев, убедил своих сограждан напасть на них. Дано было сражение; самосцы одержали победу; взяли в плен много неприятелей; потопили много кораблей; завладели морем и запаслись нужным к продолжению войны, чего прежде не имели. Аристотель уверяет, что сам Перикл был прежде сего побежден Мелиссом в морском сражении.

Самосцы, ругаясь взаимно над афинскими пленниками, клеймили у них на лбах знак совы[51], ибо афиняне ставили пленникам самосским «самену». Самена есть род судна, которого передняя, загнутая часть имеет вид свиного рыла; в средине же широка и кругла. Она может поднимать большой груз и ходить весьма скоро. Название свое получила оттого, что в первый раз построена на Самосе тиранном Поликратом. На эти знаки, говорят, намекает Аристофан следующим стихом:

Народ самосский впрямь великий грамотей![52]

Перикл, получив известие о поражении войска, поспешил к нему на помощь. Мелисс построился против него; но был разбит и обращен в бегство. Перикл осадил город и обвел его стеной, желая более издержками и временем, нежели кровью и опасностью граждан взять оный. Однако трудно было удержать афинян, которые не любили медленности и горели желанием сразиться. Перикл разделил свое войско на восемь частей и заставил их кидать жребий; те, кому доставался белый боб, могли быть в бездействии и веселиться, между тем как другие сражались. Поэтому при проведении какого-либо дня в забавах и удовольствиях говорят, что день для них белый — по причине белого боба. Эфор уверяет, что Перикл употребил при осаде машины[53], которые по своей новости привели его в удивление. Они составлены Артемоном-механиком, который по причине хромоты своей был носим на стуле туда, где его присутствие было нужно для работы. По этой причине назван Перифоретом, то есть «Носимый вокруг». Но Гераклид Понтийский опровергает это стихами Анакреонта, в которых упоминается об Артемоне Перифорете за несколько поколений до самосской войны и осады. Артемон этот был человек изнеженный, столь слабый и робкий, что большую часть жизни своей проводил дома; два служителя держали над его головой медный щит, дабы сверху ничего на него не упало. Когда же был принужден оставить дом свой, то носили его на висячем до самой земли ложе; и потому получил название Перифорета.

Наконец самосцы сдались после девятимесячной осады. Перикл разрушил стены их, взял корабли и наложил на них большую денежную пеню. Часть ее самосцы внесли тогда же; другую обещались заплатить в срок и дали в обеспечение заложников.

Дурис Самосский[54] к этому прибавляет трагические описания, обвиняя афинян и Перикла в жестокостях, о которых не говорят ничего ни Фукидид, ни Эфор, ни Аристотель. Также нимало не вероятно и то, будто бы Перикл привел на площадь Милета начальников самосских триер и морских воинов, держал их прикованными к доскам в продолжение десяти дней и потом, когда доведены были до жалостнейшего состояния, велел их умертвить ударами по голове и тела их бросить без погребения. Но Дурис и там, где у него нет никакого частного интереса, не умеет сохранять исторической верности. Здесь, кажется, он увеличил бедствия своего отечества, дабы навлечь на афинян больше ненависти.

Перикл, по покорении Самоса возвратившись в Афины, учредил великолепные похороны в честь убитых на войне и по обыкновению произнес при погребении их ту речь[55], которая приобрела ему всеобщее удивление. Когда сходил он с кафедры, все женщины приветствовали его, украшали венками и повязками, как победителя на всенародных играх; но Эльпиника, приблизившись к нему, сказала: «Подлинно, Перикл, достохвальны и достойны венков твои подвиги! Ты погубил столько храбрых граждан, не сразившись ни с финикиянами, ни с мидянами, подобно брату моему Кимону, но ниспровергнув город, нам единоплеменный и союзный». Перикл, улыбнувшись, спокойно сказал ей следующий стих Архилоха:

Старуха, перестань ты мазью притираться!

Стихотворец Ион говорит, что по завоевании Самоса Перикл чрезвычайно гордился тем, что в девять месяцев покорил первенствующих и сильнейших ионян, а Агамемнон в десять лет покорил один варварский город. Его притязания не были неосновательны. Война эта была действительно опасна и сомнительна, ибо едва самосцы, по свидетельству Фукидида, не отняли у афинян могущества над морем.

Вскоре после того возгорелась Пелопоннесская война[56]. Керкиряне претерпевали нападение от коринфян[57]. Перикл склонил народ послать им на помощь войско и привязать к себе остров, столь сильный на море[58], предсказывая афинянам, что вскоре должны ожидать нападения со стороны пелопоннесцев. Народ определил отправить к керкирянам корабли. Перикл послал только десять под предводительством Лакедемония, сына Кимона, как бы ругаясь над ним, ибо между домом Кимоновым и лакедемонянами существовала тесная дружба и взаимное благоприятство. Назначив Лакедемония предводителем против его желания и выслав с малым числом кораблей, намерение Перикла было то, чтобы еще более его обвиняли в преданности к Спарте, если бы он в предводительстве не произвел ничего великого и блистательного[59]. Вообще он противился возвышению сынов Кимоновых, как бы они были иноземцы, а не природные афиняне, доказывая то именами их, ибо один из них назывался Лакедемонием, другой Фессалом, третий Элеем; их мать была аркадянка.

Эти десять кораблей — малая помощь для тех, кто просил ее, — навлекли на Перикла порицание и подали неприятелям его повод клеветать его. Он послал к керкирянам большее число кораблей, которые, однако, прибыли после сражения[60].

Коринфяне, негодуя на афинян, жаловались на них в Спарте; к ним присоединились и мегаряне, обвинявшие афинян в том, что не допускают их ни в какие пристани, ни в какие торжища, от них зависящие, против всех прав и постановлений, всеми греками утвержденных. Эгиняне, претерпевая обиды и насилия от афинян, не смея обвинять их явно, жаловались лакедемонянам тайно. Между тем Потидея[61], город, подвластный афинянам, но поселение коринфское, возмутилась против них. Афиняне осадили ее, и это ускорило объявление войны.

Однако отправлено было в Афины посольство. Царь спартанский Архидам старался прекратить все раздоры мирными переговорами и укрощал союзников. Вероятно, что все другие причины не возжгли бы войны против афинян, когда бы они решились уничтожить постановление против мегарян и с ними примириться. Перикл особенно противился, подстрекал народ не прекращать вражды с мегарянами — и потому один он почитается виновником войны.

Говорят, что, когда посольство из Спарты прибыло в Афины[62], Перикл представлял некоторый закон, запрещающий снять таблицу, на которой было написано народное постановление. Тогда один из посланников по имени Полиалк сказал: «Так не снимай ее, но только переверни; закон сего не запрещает». Слова эти показались остроумными; однако Перикл остался непреклонен. Кажется, он имел частную вражду против мегарян; но дабы сделать ее общественною, ставил им в вину то, что они засеяли священную землю[63]; он предложил отправить одного и того же вестника к ним и к лакедемонянам для обвинения мегарян. Это постановление Перикла содержит в себе жалобы справедливые и кроткие. Но как посланный вестником Анфемокрит умер и на мегарян падало подозрение в убиении его, то Харин написал постановление следующего содержания: быть непримиримой и вечной вражде с мегарянами; наказывать смертью всякого мегарянина, который вступит в Аттику, и когда полководцы будут присягать по обычаю, то заставлять их клясться; дважды в год чинить нападение на мегарскую землю. Вестника Анфемокрита постановили похоронить у Фриасийских ворот, называемых ныне Дипилон — «Двойные ворота». Мегаряне, защищаясь в убийстве Анфемокрита[64], всю вину обращают на Аспасию и Перикла, доказывая то следующими известными стихами из Аристофановой комедии «Ахарняне»:

Афинские молодцы, упившиеся вином,
Блудницу из Мегар Симету похищают.
Обида жестока! Мегарцы в гневе злом,
Им мстя, у Аспасии двух блудниц отнимают[65].

Нелегко узнать истинное начало войны. Но все согласно полагают Перикла виновником того, что постановление против мегарян не было уничтожено. Однако одни говорят, что он по величию духа, соединенному с благоразумием, противился миру для пользы республики, будучи уверен, что требование лакедемонян было испытанием уступчивости и что снисхождение было бы сочтено признанием слабости. Другие, напротив, утверждают, что он презрел предложения лакедемонян по упрямству и гордости, для показания своего могущества.

Самая низкая причина, которую, однако, многие утверждают, есть следующая. Ваятель Фидий занимался сооружением кумира. Он был друг Перикла и пользовался великой при нем силой. Одни были неприятелями его из зависти; другие, желая испытать над ним расположение народа к Периклу, подговорили Менона, одного из сотрудников Фидия, предстать перед народом в виде просителя и требовать его защиты в обвинении и доносе на Фидия. Народ принял его благосклонно. В Собрании исследовали дело, и никакого похищения не оказалось, ибо золото с самого начала так было приделано Фидием к кумиру, по совету Перикла, что легко можно было снять его и поверить вес. Это-то Перикл приказал сделать тогдашним обвинителям Фидия; но зависть преследовала Фидия за славу его произведений, особенно когда он, вырезав на щите сражение с амазонками, изобразил себя самого в виде плешивого старца, подъемлющего обеими руками камень, и прекрасно представил Перикла сражающимся с амазонкой. Рука Перикла, поднятая с копьем перед самим лицом его, сделана с великим искусством и как бы хочет прикрыть сходство, которое, однако, с обеих сторон выказывается.

Фидий заключен был в темницу[66], где умер от болезни, а как другие говорят, будучи отравлен неприятелями Перикла, дабы тем оклеветать Перикла самого. Народ освободил от всяких податей доносчика Менона по предложению Гликона и приказал полководцам заботиться о его безопасности.

В это самое время Аспасия была обвиняема в безбожии Гермиппом, комическим стихотворцем. Сверх того доносил он на нее, что она принимала к себе свободных женщин, приходивших к Периклу. Диопиф предложил постановление, чтобы донесено было против тех, кто не признавал богов или толковал о небесных явлениях, желая этим навести подозрение на Перикла по причине связи его с Анаксагором[67]. Поскольку народ охотно принимал эти доносы, то по предложению Драконтида было утверждено постановление, которым повелевалось Периклу представить счеты издержанным деньгам на рассмотрение пританам, и чтобы судьи решили это дело в городе, взяв шары с жертвенника. Но Гагнон исключил последнюю статью постановления; он предложил, чтобы дело это было рассмотрено судьями в числе тысячи пятисот человек, хотя бы обвинение состояло в похищении и дароприятии или просто в несправедливости.

Аспасия была спасена Периклом, который, как свидетельствует Эсхин, пролил в суде обильные за нее слезы и просил судей. Страшась за Анаксагора, выслал его из города и сам провожал его. Когда же в деле Фидия сделался он народу неприятным, то, боясь суда, воспламенил войну, еще не совсем разгоревшуюся и, так сказать, кроющуюся под пеплом, надеясь тем рассеять клеветы и низложить зависть, ибо в делах великих и в крайних опасностях республика ему одному предавала себя и всю власть по причине его могущества и важности. Таковы суть предполагаемые причины, по которым не допустил он народа уступить лакедемонянам; истина же неизвестна.

Лакедемоняне знали, что по низвержении Перикла афиняне будут во всем им уступчивее.

По этой причине советовали они им изгнать из республики мерзость, в которой участвовал с материнской стороны Перикл, как Фукидид повествует. Однако последствия были совсем противны их ожиданию. Вместо подозрения и клеветы Перикл пользовался большей доверенностью и почестями у своих сограждан, которые удостоверились, что неприятели более все его боялись и ненавидели. До вступления в Аттику Архидама с пелопоннесским войском Перикл наперед объявил афинянам, что если Архидам, все прочее опустошая, пощадит одни его земли по причине существующей между ним и Архидамом связи гостеприимства или с намерением подать его неприятелям повод к оклеветанию, то уступает республике свои поместья и загородные дома. Лакедемоняне с многочисленным войском вступили в Аттику вместе со своими союзниками под предводительством царя Архидама[68]. Опустошая область, дошли они до Ахарн[69] и расположились станом, предполагая, что афиняне не стерпят сего нашествия; но по внушению гнева и высокомерия захотят сразиться с ними. Периклу казалось опасным вступить в сражение с шестьюдесятью тысячами (таково было их число) хорошо вооруженных пелопоннесцев и беотийцев за свой город. Он укрощал тех, кто хотел непременно сразиться и негодовал на происходящее, говоря им, что срубленные и поверженные деревья скоро вырастают, но трудно заменить умерщвленных мужей.

Перикл не собирал народа, боясь, чтобы не принудили его поступить против предпринятых им намерений. Как кормчий на море при восстании бури, приведя все в порядок и имея все в готовности, действует по правилам своего искусства, пренебрегая слезами и просьбами мореходов, трепещущих и страждущих от морской болезни, так Перикл, заперши город и поставив всюду стражей для безопасности, действовал умом своим, мало заботясь о тех, кто кричал против него и негодовал; хотя многие из друзей его приступали к нему с просьбами, многие из неприятелей его грозили и обвиняли его, многие также пели песни и сатиры, ругаясь и шутя над его военачальством, которое называли робким и предающим все неприятелю.

На него нападал и Клеон[70], который, пользуясь негодованием народа на Перикла, вошел в его доверие; как видно из следующих стихов Гермиппа:

Сатиров царь![71] Почто не хочешь
С копьем в руке на бой идти?
Ты говоришь о брани смело;
Ты храбрый на словах Телет.
Но ты трепещешь и бледнеешь,
Едва услышишь, как острят
Железо на оселке твердом;
И страшен для тебя Клеон!

Однако ничто не поколебало Перикла; кротко и спокойно сносил ругательства и неудовольствие народа. Выслав сто кораблей против Пелопоннеса, сам не предводительствовал ими, но оставался в городе, сохраняя его и управляя им, доколе не удалились пелопоннесцы. Дабы успокоить народ, недовольный войной, он облегчил его раздачей денег и некоторого количества земли. Жители Эгины были им изгнаны все со своего острова и земля их разделена по жребию между афинянами. Бедствия, претерпеваемые неприятелями, служили также к утешению афинского народа, ибо флот его, объезжая Пелопоннес, опустошил пространную область, деревни и малые города. Сам Перикл, вступив сухим путем в мегарскую область, разорил ее совершенно. Таким образом, неприятели наносили афинянам много зла и сами много претерпевали от них со стороны моря, и потому казалось несомненным, что война прекратится скоро и что воюющие стороны в короткое время утомятся, как предсказал Перикл, если бы некая божественная сила не ниспровергла предположений человеческих. Пагубная моровая язва в первый раз обнаружилась в городе[72], истребив цветущую часть народа. Афиняне, томимые болезнью и унывая духом, ожесточились против Перикла. Как одержимые горячкой восстают на врача или отца своего, так они восставали на Перикла. К этому их побуждали его неприятели, которые уверяли, что стечение в городе великого числа народа из предместий произвело болезнь сию, ибо в летнее время все они без различия принуждены были в домах тесных, под шатрами низкими проводить жизнь сидячую и праздную, привыкши прежде жить на чистом и открытом воздухе. Этому виной тот, говорили они, кто войной принудил изо всей области стекаться в город такое множество людей, которых ни к чему не употребляет; но, держа их взаперти подобно скотам, заставляет сообщать друг другу заразу, не переменяя их участи, не подавая им никакого облегчения.

Перикл, желая помочь и причинить некоторый вред неприятелям, вооружил сто пятьдесят кораблей[73] хорошей пехотой и конницей и готовился пуститься в море. Столь многочисленная сила внушала великую надежду гражданам, а неприятелям ужас. Уже войска сели на суда; Перикл сам взошел на свою триеру, как вдруг сделалось солнечное затмение, и земля покрылась мраком; все приведены были в смятение, почитая это важным знамением. Перикл, видя кормчего в страхе и недоумении, поднял свой плащ и, закрыв ему лицо, спросил: «Ужели это несчастье или предзнаменование какого-нибудь несчастия?» Кормчий отвечал, что нет. «Какая же разница, — сказал Перикл, — между одним и другим, как не та, что произведшее сию темноту тело больше плаща?» Но об этом рассуждают в училищах философов.

Перикл, отправившись с флотом, не произвел ничего достойного столь великих приготовлений. Он осадил священный Эпидавр[74] и имел надежду овладеть им, но болезнь ему препятствовала[75]. Болезнью заразилось войско и все те, которые имели к нему какое-либо отношение. Он старался утешать и ободрять афинян, которые были раздражены против него; однако не укротил их ярости; они не успокоились, пока подачей голосов не присвоили себе всей власти, не лишили его военачальства и не наложили на него денежной пени, минимальный размер которой полагают в пятнадцать, максимальный же — в пятьдесят талантов. Доносчиком, по Идоменееву свидетельству, был Клеон; по Феофрастову — Симмий; а Гераклид Понтийский называет его Лакратидом.

Общественному неудовольствию надлежало скоро прекратиться, ибо народ оставил гнев свой, как пчела оставляет жало в произведенной ею ране. Но Перикл был несчастен в доме своем; он потерял от язвы немалое число друзей своих, а семейственный раздор уже давно беспокоил его. Старший из сынов его, Ксанфипп, будучи от природы расточителен, женился на дочери Тисандра, сына Эпилика, женщине молодой и также любящей великолепие. Ему неприятна была бережливость отца своего, который давал ему денег неохотно и по малым количествам. Он занял денег у некоторого из своих приятелей на имя отца своего. Когда заимодавец требовал их назад, то Перикл не только не заплатил их, но подал на него в суд. Молодой Ксанфипп, огорченный таковым поступком, ругался над отцом своим и осмеивал домашние его беседы и разговоры с софистами. Он говорил, что когда некоторый пентатл[76] умертвил ненарочно Эпитима из Фарсала ударом дротика, то Перикл целый день провел с Протагором[77], рассуждая, кого должно почесть в самом деле виновником сей беды: дротик ли, бросившего ли его или подвигоположников? Стесимброт сверх того говорит, что сам Ксанфипп рассеял слух о связи Перикла с его женой и что по самую смерть продолжалась непримиримая ненависть сына к отцу. Ксанфипп умер от язвы, от которой Перикл потерял тогда сестру, большую часть своих друзей и родственников, самых полезных в управлении. Однако это не ввергло его в отчаяние; он не изменил в бедствиях величию и твердости души своей: не проливал слез; не видали его ни на похоронах, ни над гробами своих родственников, пока не лишился Парала, последнего из своих законных детей. Смерть эта поколебала его душу; он силился устоять в своей важности и сохранить твердость духа; но, налагая венок на мертвого, был побежден горестью при сем виде; он возрыдал и залился слезами, хотя прежде во всю жизнь его не случилось с ним ничего подобного.

Между тем афиняне испытывали других полководцев и ораторов; но никто из них не имел в себе важности и достоинства, соответствующего такой власти. Все желали Перикла; все звали его к гражданскому управлению и военачальству. Перикл, погруженный в уныние и горесть, не выходил из своего дома; но Алкивиад и другие приятели склонили его предстать перед народом.

Граждане старались оправдаться перед ним в своей к нему несправедливости. Перикл вступил опять в правление республикой, был избран полководцем и предложил народу уничтожить закон, им самим введенный, о незаконнорожденных, дабы род и имя его не исчезли за неимением наследника.

Закон состоял в следующем. Перикл задолго до этого, имея в республике величайшую власть, будучи окружен многими законными детьми, как выше сказано, предложил постановление, по которому настоящими афинянами надлежало почитать единственно тех, кто родился от афинянина и афинянки. Когда же египетский царь[78] послал в подарок афинскому народу сорок тысяч медимнов пшеницы, которые надлежало разделить между гражданами, то это было причиной, что многих обвиняли в незаконном рождении, о которых прежде не думали и которые были пренебрегаемы. Многие из граждан были запутаны клеветниками. Около пяти тысяч граждан оказались незаконнорожденными и были проданы. Оставшихся в гражданстве и признанных настоящими афинянами было всех четырнадцать тысяч сорок человек. Казалось странным, чтобы закон, против такого множества людей утвержденный, был опять уничтожен, и по представлению того самого, который предложил его. Однако тогдашние семейные несчастья Перикла, которыми был он наказан за свою гордость и высокомерие, склонили афинян к жалости. Они думали, что Перикл жестоко угнетен судьбой; что требование его достойно снисхождения, и позволили ему включить сына своего в число фратриев (причислить к своему племени) и дать ему свое имя. Этот молодой человек впоследствии одержал победу при Аргинусских островах над флотом пелопоннесцев и был умертвлен со своими товарищами по приговору народа[79].

Вскоре Перикл сам был заражен чумой, не столь острой и сильной, как другие, но тихой и медленной, с различными переменами, мало-помалу убивающей тело и ослаблявшей высокие способности его души. Феофраст, в своих «Нравственных сочинениях» рассуждая, может ли свойство человека измениться обстоятельствами и потрясаемое страстями тело отстать от добродетелей, пишет, что Перикл показал одному из своих друзей, пришедшему его навестить, талисман, который надели ему на шею женщины, давая тем ему заметить, что он тяжко болен, когда и такую глупость может терпеть.

Уже близок был конец его жизни. Вокруг него сидели лучшие граждане и остающиеся друзья его, разговаривая о его добродетели и великой власти; исчисляли его подвиги и множество его трофеев, которых воздвиг он до девяти, военачальствуя и побеждая. Они говорили это между собою, как бы

Перикл ничего не понимал и был лишен чувств. Но он внимательно слушал их разговор и, прервав его, сказал им: «Я удивляюсь, что вы хвалите дела, в которых участвует счастье, которые многими произведены полководцами; а лучшее и прекраснейшее забываете — то, что никто из афинян не надел от меня печального платья».

Должно удивляться в Перикле не только снисходительности и кротости, которую сохранил он в столь великих делах и при всей ненависти своих противников; но благородству души его, когда он лучшим из славных дел своих почитал лишь то, что в своем могуществе умел владеть завистью и гневом и ни к кому не имел вражды непримиримой. По моему мнению, жизнь среди такой власти, проведенная в чистоте и невинности, может одна оправдать смешное и гордое прозвание «Олимпиец» и сделать ему оное приличным. Мы верим, что боги, будучи виновники всех благ, непричастны злу, достойно владеют и царствуют над вселенной, не так, как говорят стихотворцы, возмущающие нас ложными понятиями и сами себе противоречащие в своих сочинениях. Они называют то место, где, по мнению их, пребывают боги, жилищем твердым и непоколебимым, где нет ни бурь, ни туч; где царствует приятная тишина; где всегда блистает чистый свет, ибо существу блаженному и бессмертному таковое пребывание есть самое приличное; а между тем представляют нам самих богов, исполненных беспокойства, гнева, вражды и других страстей, которые непристойны и человеку, имеющему рассудок. Но эти рассуждения относятся, может быть, к другому роду сочинений.

Вскоре обстоятельства заставили афинян чувствовать потерю Перикла и жалеть о нем. Те самые, для которых при жизни власть его была тягостна, ибо затмевала их, по смерти его, испытывая других полководцев и ораторов, принуждены были признаться, что не было человека умереннее его во власти, ни важнее в кротости. Могущество, которому столь много завидовали, которое называли единоначалием и тираннией, впоследствии оказалось спасительным оплотом для республики. По смерти его вскоре разврат и злоба наводнили республику; Перикл, укрощая и ослабляя эти страсти, старался сокрыть их и препятствовал им распространить пагубную власть свою.

  1. ↑ Антисфен… — Антисфен — греческий философ, ученик Сократа, основатель школы киников. Исмений известен тем, что был послан Пелопидом к царю Артаксерксу. Антисфен хотел сказать, что, как Исмений, посвятил всю жизнь музыке и ему некогда было заняться образованием сердца и ума.
  2. ↑ …узрев Зевса в Писе или Геру в Аргосе… Филемоном… — Статуя Зевса в Олимпии работы великого греческого скульптора Фидия считалась одним из семи чудес света. Статуя Геры в Аргосе была изваяна Поликлитом. Филемон (365—264 до Р. Х.) — греческий поэт, автор многочисленных комедий.
  3. ↑ Это есть десятая книга… — Если считать по одному жизнеописанию, биография Перикла будет девятой; если же по две, то жизнеописания Перикла и Фабия Максима — пятые. По рукописи, хранящейся в Королевской библиотеке в Париже, жизнеописанием Деметрия начиналась третья часть сочинений Плутарха.
  4. ↑ Ксанфипп, победивший при Микале… — Эта победа (479 до Р. Х.) была одержана в тот самый день, когда Аристид и Павсаний победили персидские войска при Платеях. Микале — мыс в северной части Милетской бухты.
  5. ↑ …того Клисфена… — Клисфен — царь Сикиона, выдал свою дочь Агаристу за афинянина Мегакла. От этого брака родились Клисфен, о котором здесь упоминается, и Иппократ, отец Мегакла и Агаристы, матери Перикла.
  6. ↑ Бессмертными прозван он «Кефалегерет». – Это слово составлено по подобию гомеровского эпитета «Нефелигерет» («Тучегонитель», о Зевсе) и означает «Многоголовый, великоголовый».
  7. ↑ Эвполид в комедии «Демы», спрашивая о каждом демагоге… — Демагог — букв. «вождь народа», политический деятель, выступающий от имени народа.
  8. ↑ …великим софистом… — Софист — зд. мудрец.
  9. ↑ Платон представляет одно лицо… — Платон — комический поэт, современник Аристофана. Хирон — в греческой мифологии мудрый кентавр, наставник Ахиллеса.
  10. ↑ …был слушателем и Зенона… — Зенон Элейский (ок. 490 — ок. 430 до Р. Х.) — великий греческий философ, ученик Парменида, считался основоположником диалектики.
  11. ↑ Тимон из Флиунта… — Тимон (ум. 230 до Р. Х.) — греческий философ, ученик Пиррона.
  12. ↑ …из Клазомен. — Клазомены — город в Малой Азии.
  13. ↑ …имела некоторую сатирическую часть. — Обычно трагики давали четыре представления, последнее из которых всегда было сатирическим: герой выставлялся на осмеяние. Примером такого рода сатиры может служить «Киклоп» Эсхила.
  14. ↑ В то же время переменил он обыкновенный образ жизни. — Перикл вступил в должность в семьдесят третью олимпиаду, за 488 лет до Р. Х.
  15. ↑ …как Саламинский корабль… — Саламинский корабль — один из священных кораблей, который ежегодно отправлялся на Делос с приношениями. Критолай — философ-перипатетик, в 155 году до Р. Х. вместе с Карнеадом и Диогеном отправился послом в Рим.
  16. ↑ …еще слова Фукидида… — Речь о зяте Кимона, предводителе олигархов, который не имеет отношения к знаменитому историку.
  17. ↑ «…истребить Эгину, как гной с глаз Пирея»… — Остров Эгина в те времена обладал морским могуществом и препятствовал укреплению Афин на море.
  18. ↑ Жалованьем за присутствие в театрах и судах… — Деньги, предназначенные для войны, использовали для увеселения народа; отсюда название «феоретические» — «зрелищные». Каждому гражданину давалось из общественной казны 3 обола в качестве платы за место в театре. Многие суды в Афинах состояли из граждан, которые получали по одному оболу за каждое дело, которое они рассматривали.
  19. ↑ …не был ни архонтом, ни фесмофетом, ни царем, ни полемархом. — Архонтов было девять; они избирались по жребию. Первый назывался архонт эпиним — по его имени обозначался год; он ведал завещаниями, отказами и театром. Второй архонт (басилевс) ведал религиозными вопросами. Третий архонт (полемарх) командовал войском и надзирал за иноземцами. Шесть других архонтов назывались фесмофетами (см. примеч. в жизнеописании Солона).
  20. ↑ …напали на Танагрскую область. — Танагра — город в Беотии на границах Аттики.
  21. ↑ …пристал с оружием к единоплеменным… — Здесь разумеются не афиняне в целом, но филы, на которые делились горожане.
  22. ↑ …опустошал царские области… — То есть принадлежащие персидскому царю.
  23. ↑ …можноли верить Идоменею… — Идоменей — греческий историк, ученик Эпикура, автор «Истории Самофракии».
  24. ↑ …из Алопеки… — Алопека — местечко в Аттике, в филе Антиохия.
  25. ↑ …отправил он тысячу поселенцев в Херсонес; пятьсот — на Наксос; на Андрос половину этого числа; во Фракию тысячу — для поселения вместе с бизальтами; других отправил в Италию при возобновлении Сибариса, который переименован в Фурии. — Херсонес — имеется в виду Херсонес Фракийский на Геллеспонте. Наксос и Андрос — острова в Эгейском море. Бизальты — фракийское племя, обитавшее на западном берегу реки Стримон. Сибарис — город на западном побережье Тарентинского залива, был разрушен жителями Кротона за 510 лет до Р. Х. Город Фурии на месте Сибариса был основан в 444 году до Р. Х.
  26. ↑ …общую казну греков перевел из Делоса к себе… — Деньги, которые ежегодно взносились греческими городами для продолжения войны с персами, хранились на острове Делос в храме Аполлона под надзором казнохранителей-эллинотов («эллинских казначеев»). Перикл перенес эту казну в Афины.
  27. ↑ …живописец Агафарх… — Агафарх (V в. до Р. Х.) — греческий художник.
  28. ↑ Парфенон Гекатомпедон… — Парфенон, храм Девы Афины, назывался Гекатомпедоном («Стофутовым») потому, что был построен на месте храма, сожженного персами, который имел 100 футов в длину.
  29. ↑ … Длинная стена, о которой говорит Сократ… — Длинные стены были построены после 461 года до Р. Х. между Афинами и портом Пирей. Эти стены были столь широки, что по ним могли проехать два воза в ряд.
  30. ↑ …подвигоположником… — Подвигоположник давал награду от себя.
  31. ↑ Пропилеи, или вход в акрополь… — Пропилеи — монументальный вход в афинский Акрополь, построены в 437—431 годах до Р. Х.
  32. ↑ «Итак, пусть все будет на мой счет, а не на ваш, — продолжал Перикл, — я напишу собственное свое имя на сих зданиях». — В афинском Акрополе хранилось до 9700 талантов. В начале Пелопоннесской войны там оставалось около 6000 талантов. Вряд ли Перикл был настолько богат, чтобы заплатить такую сумму из личных средств.
  33. ↑ …называют друзей его новыми писистратидами… — Речь о телохранителях, которыми окружил себя Писистрат.
  34. ↑ … покрыв голову платьем… — Так поступали люди, желавшие совершить самоубийство.
  35. ↑ …к ахейцам во Фтиотиде… — Ахейцы — зд. греки.
  36. ↑ Толмид, сын Толмея, полагаясь на прежние удачи… — Он ограбил Пелопоннес, сжег карфагенские корабли, победил сикионское войско и взял Халкиду и Коринф.
  37. ↑ …убит при Коронее… — Это случилось во 2 году 85 олимпиады, за 20 лет до смерти Перикловой.
  38. ↑ …поход в Херсонес… — Имеется в виду Херсонес Фракийский на Геллеспонте.
  39. ↑ …сикионцы в Немее… — Немея — город в Арголиде, известен происходившими поблизости от него играми. Сикион — город в Пелопоннесе.
  40. ↑ Из Ахайи… — Ахайя — северная часть Пелопоннеса. Римляне называли Ахайей Грецию в целом.
  41. ↑ Он вступил в Понт… — То есть в Черное море.
  42. ↑ …жителям Синопы… — Синопа — город на южном берегу Черного моря.
  43. ↑ …хотели вновь завоевать Египет… — По словам Фукидида, афиняне некогда владели частью территории Египта, но были изгнаны персами в 1 году 80 олимпиады.
  44. ↑ …на лбу медного волка… — Этот волк стоял близ большого жертвенника в память того, что волк убил разбойника, который ограбил Дельфийский храм и скрывался в густых лесах.
  45. ↑ …родом из Милета… — Милет — город в Малой Азии.
  46. ↑ …Деянирой… — Деянира — последняя жена Геракла.
  47. ↑ …Кир… — Имеется в виду Кир Младший, сын Дария Второго и брат Артаксеркса. По воле отца он управлял Малой Азией, попытался завладеть престолом и погиб в сражении.
  48. ↑ …родом из Фокеи… — Фокея — город в Малой Азии.
  49. ↑ …за город Приену. — Приена — город в Малой Азии.
  50. ↑ …перс Писсуфн… — Писсуфн, управлявший Сардами, имел тайные сношения с главными гражданами Самоса, которые поддерживали персов. С его помощью самосцы после отбытия Перикла свергли демократию и выдали персам афинский гарнизон.
  51. ↑ …клеймили у них на лбах знак совы… — Фукидид не упоминает о подобных варварских поступках.
  52. ↑ Народ самосский впрямь великий грамотей! – Из потерянной комедии «Вавилоняне». «Полиграмматос» значит «имеющий много букв, ученый, грамотный».
  53. ↑ Перикл употребил при осаде машины… — В 4 году 84 олимпиады, за 441 год до Р. Х.
  54. ↑ Дурис Самосский… — Дурис — греческий историк, ученик Теофраста, автор исторических сочинений о македонской эпохе.
  55. ↑ …и по обыкновению произнес при погребении их ту речь… — Оратора назначал ареопаг. Фукидид сохранил речь, произнесенную Периклом в честь погибших в начале Пелопоннесской войны.
  56. ↑ …возгорелась Пелопоннесская война. — Пелопоннесская война началась в 431 году до Р. Х.
  57. ↑ Керкиряне претерпевали нападение от коринфян. — Жители Керкиры (ныне Корфу) враждовали с Коринфом из-за владения городом Эпидамн в Иллирии. Обе стороны просили помощи афинян, которые сначала отказали керкирянам, но вскоре заключили с ними союз по совету Перикла. Коринфяне отправили послов в Спарту, обвиняя Афины в несправедливых поступках. В итоге Спарта объявила войну Афинам.
  58. ↑ …привязать к себе остров, столь сильный на море… — Керкиряне имели в своем распоряжении 120 кораблей.
  59. ↑ …если бы он в предводительстве не произвел ничего великого и блистательного. — Фукидид не упоминает о подобных замыслах Перикла; он говорит, что Перикл приказал Лакедемонию и двум другим предводителям, Диотиму и Протею, не вступать в сражение с коринфянами, если только те не предпримут высадку на Керкиру.
  60. ↑ …прибыли после сражения. — Сражение это было кровопролитно, но победа сомнительна. Обе стороны хотели возобновить битву, но тут появились двадцать афинских кораблей, опоздавших к началу боя. Не зная, чьи это корабли, обе стороны устрашились.
  61. ↑ …Потидея… — Потидея — город на полуострове Паллена, впоследствии Кассандрия.
  62. ↑ …когда посольство из Спарты прибыло в Афины… — Лакедемоняне требовали изгнать из Афин тех граждан, которые участвовали в злодеяниях Килона (в том числе Перикла как родича Мегакла), снять осаду Потидеи, признать независимость Эгины и прекратить вражду с мегарянами. Перикл заявил, что лакедемоняне поступают так единственно из зависти к благосостоянию Афин и что афиняне возвратят независимость тем народам, которые были самостоятельны при заключении последнего мира с Лакедемоном, если спартанцы сделают то же самое.
  63. ↑ …засеяли священную землю… — Имеется в виду территория между Мегаридой и Аттикой, посвященная Элевсинским богиням; обрабатывать ее считалось святотатством.
  64. ↑ Мегаряне, защищаясь в убийстве Анфемокрита… — Фукидид об этом не упоминает.
  65. ↑ Им мстя, у Аспасии двух блудниц отнимают. – Таким образом, продолжает поэт, из-за трех бесчестных женщин произошла война между греками! В другой комедии говорится, что причиной войны был страх Перикла подвергнуться участи Фидия, сооружившего статую Афины (см. ниже).
  66. ↑ Фидий заключен был в темницу… — Скульптора Фидия обвиняли в том, что он представлением новых лиц портит истину истории, которая приносила столь много чести Афинам и основателю города Тесею. В сочинении о мире, которое приписывают Аристотелю, сказано: «Фидий, который изваял статую Афины в Акрополе, изобразил себя самого в средине щита богини с таким искусством, что все части статуи распались бы, когда бы захотели снять его изображение».
  67. ↑ …по причине связи его с Анаксагором. — Философ Анаксагор отвергал богов, признавая единственным источником жизни Нус — разум. Обвиненный противниками Перикла в безбожии, был вынужден покинуть Афины.
  68. ↑ …вступили в Аттику вместе со своими союзниками, под предводительством царя Архидама. — Во 2 год 87 олимпиады.
  69. ↑ …дошли они до Ахарн… — Ахарны — поселение в Аттике, недалеко от Афин.
  70. ↑ На него нападал и Клеон… — Клеон, предмет насмешек Аристофана, по происхождению был сыном кожевника, добившийся расположения народа дерзостью и бесстыдством.
  71. ↑ Сатиров царь! – Царем сатиров поэт называет Перикла, вероятно, по причине распутной жизни, в которой его обвиняли неприятели.
  72. ↑ Пагубная моровая язва в первый раз обнаружилась в городе… — Самая страшная чума, о которой упоминает античная история, живыми красками описана Фукидидом, который сам ею переболел.
  73. ↑ …вооружил сто пятьдесят кораблей… — На этих кораблях было четыре тысячи пехоты и четыреста конных. К ним присоединись и пятьдесят кораблей с Хиоса и Лесбоса.
  74. ↑ …осадил священный Эпидавр… — Эпидавр — город в Арголиде, известен храмом бога Асклепия.
  75. ↑ …но болезнь ему препятствовала. — Фукидид об этом не упоминает.
  76. ↑ …некоторый пентатл… — Пентатл — атлет, одержавший победу в пяти состязаниях (кулачный бой, метание диска, бег, прыжки и борьба).
  77. ↑ …целый день провел с Протагором… — Протагор из Абдеры (ок. 480410 до Р. Х.) — виднейший греческий софист, учитель Перикла, преподавал риторику и, как утверждали современники, приобрел себе этим более богатства, нежели Фидий своими изящными произведениями.
  78. ↑ …египетский царь… — Вероятно, Инар, союзник Афин.
  79. ↑ …впоследствии одержал победу при Аргинусских островах над флотом пелопоннесцев и был умертвлен со своими товарищами по приговору народа. — Казнили восьмерых, причем шестерых приговорили к смерти единственно за то, что после сражения они не похоронили своих убитых. Сократ был в числе судей и отказался подать голос против обвиняемых. Аргинусские острова — острова у побережья Малой Азии, рядом с Лесбосом; между Митиленой и Кимой.


Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.

Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.

Источник — https://ru.wikisource.org/w/index.php?title=Плутарховы_сравнительные_жизнеописания_славных_мужей_(Плутарх;_Дестунис)/Перикл_и_Фабий_Максим/Перикл&oldid=3770151