Н. П. Огарев. Избранные социально-политические и философские произведения
Том второй.
Государственное издательство политической литературы, 1956
<ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПИСЬМА К СТАРООБРЯДЦАМ>[править]
<ПЕРВОЕ ПИСЬМО К ИНОКУ[править]
Многоуважаемый инок!
Не мало прошло времени с тех пор, как я писал к вам. Много скорбного совершилось и теперь совершается в нашем отечестве. Петербургское правительство позорит имя русское злодействами, которые в каждом честном человеке возбуждают омерзение, а между тем для усмирения восстания совершенно бесполезны. Восстание народа за свою свободу может быть усмирено только одним способом: признанием его свободы.
Об этом единственно разумном и человеческом способе петербургское правительство и не подумало, а если и подумает когда-нибудь, то разве тогда, когда уже будет поздно для примирения. Блажени миротворцы, говорит евангелие, а наше правительство награждает только вешателей и грабителей, потому что оно идет путем лжи и злобы. И сколько бы ни кадили ему казенные иерархи, это каждение его не оправдает и только падает позором на духовенство, благословляющее пролитие крови.
Но я не стану говорить о Польше. Я обращу ваше внимание на то, что делается внутри России. Правительственная ложь, обман и себялюбивая трусость и злоба высказались в России не хуже, чем в Польше. Все одно и то же. Россия в осадном положении. Ей обещали независимость судопроизводства, а ввели вместо гражданского уголовного уложения — военное уложение. Уничтожив плети, возобновили смертную казнь, уже больше столетия законом отмененную.
России обещают какие-то губернские управы, которые постараются обратить в новый вид грабящего чиновничества. Еще хуже: чтоб не дать Земского собора, лицемерно созывая по губерниям будто бы выборных людей, правительство хочет унизить самое выборное начало и показать народу, что его выборные люди ничего не значат. А не будут они ничего значить, потому что каждый правдивый голос правительство заставит молчать ссылкой без суда и расстреливанием по полевому уложению, которое — не суд, а осуждение. Этим способом правительство наказывает и станет наказывать не за преступление, а по подозрению. Так в западном мире поступали иезуиты и инквизиция, так теперь поступает и наше императорское правительство.
Но оно свой разврат пустило глубже. Оно его пустило в старообрядчество. Оно вызвало верноподданнические адресы от старообрядцев, обещая втихомолку разные льготы, которых оно дать вовсе не намерено. Надеяться на его льготы — мечта, мечта несбыточная. Оно не может дать свободу веры, потому что свобода веры была бы его разрушением.
Чем держится петербургское правительство?.. Казенной церковью. Отнимите у него это казенное благословение — и никто из народа ему не поверит. Как же вы хотите, чтоб оно решилось когда-нибудь дать свободу веры, которая казенную церковь сравняла бы в правах с другими религиозными согласиями и лишила бы правительство самой крепкой, самой действительной его опоры — синодских ставленников, которые благословляют неметчину и грабят русский народ?
Обратите ваше внимание на то, что правительство вас обманывает. Вызыванием адресов оно унижает нравственную чистоту старообрядчества и губит его в общественном мнении, в глазах народа. Многие из ваших богачей думают найти в заявлении верноподданничества свое спасение и, как слепорожденные не понимают света, так и они не понимают, что в лицемерии гибель старообрядчества, а не спасение. Всякое лицемерие — гибель, потому что оно грех. Сила и спасение только в искренности. Когда старообрядцы станут искренно требовать свободы веры, тогда они будут силой непобедимой; а покуда они хитрят перед лгущим правительством, у них нет силы; они только бесплодно принимают на душу грех лицемерия. Будущий летописец запишет в свою книгу, что старообрядцы лицемерием уронили святыню своей веры.
Я не старообрядец. Мое внутреннее убеждение я скажу только тогда, когда для всякой веры на Руси будет свобода. Человек может ошибаться. Ему надо с другими людьми договориться до правды. А когда ему не позволяют говорить свободно, а заставляют верить насильно, тогда нечего говорить о своем убеждении, надо прежде достигнуть до свободы веры и слова человеческого — изустного и печатного, до свободной сходки и до свободной книги.
Пока это не достигнуто, старообрядчество не может успокоиться, какие бы заказные адресы оно ни подавало. Свобода веры, свобода слова для него единое условие жизни.
На этом основании, многоуважаемый инок, мы ставим себя вашими искренними друзьями. Мы в старообрядчестве видим спасение России, потому что старообрядчество даст ей основание всякой свободы, оно даст ей свободу веры, без которой нет общественного спасения.
Но я спрашиваю: на чем зиждется само старообрядчество?
Подумайте хорошенько — оно зиждется на земстве. Оно зиждется на свободе каждой деревни, каждого села управляться своими выборными людьми, ибо как скоро вы допустите казенное управление, то вам свободы веры не дадут, а дадут грабящее чиновничество и казенное духовенство. Стало, только земское управление в состоянии спасти свободу веры, спасти старообрядчество.
А что такое земство? Это крестьяне, это села, а не одни города. Дать самоуправление городам и не дать его селам значило бы убить свободу народную.
Неужто вы думаете, что купечество спасет вас? Между купцами есть хорошие люди, об этом я не спорю. Но что такое хорошие люди из купечества? Это люди, не обманывающие крестьянство, а стоящие за крестьянство. Стало, люди, стоящие за села, а не за одни города. Тем больше, что у нас город значит грабящее присутственное место, около которого собралось несколько купцов, старающихся нажиться. Наши города бедны, наших купцов мало, а хороших еще меньше. Не дворянство чиновное и не купечество малосильное отстоят старообрядчество, т. е. свободу веры, а только народ, крестьянство, которое поймет, что для того, чтоб можно было жить без страха перед помещичьей или казенной палкой, надо свободно верить и свободно управляться своими выборными людьми; а чтоб это было возможно и прочно, надо народу владеть своею народною землею, потому что без земли человек голоден, а голодный человек — сам себе не хозяин.
Заключимте же из этого, что старообрядчество и крестьянство, или народ, друг с другом тесно соединены и что их стремления и выгоды нераздельны. Требуйте свободы веры и вы дойдете до требования народного самоуправления. Созовите старообрядческий собор всех согласий, и вы дойдете до необходимости созвать Земский собор.
А что такое русское земство и что такое наше крестьянское землевладение и каким способом оно может производить гораздо больше, а в сущности и теперь гораздо богаче всех одиночных богачей — это я вам подробно расскажу в следующем письме, в котором постараюсь представить вам целую смету крестьянского общинного, мирского хозяйства — как оно может устроиться и какие из этого могут быть выгоды для русского народного богатства.
А теперь позвольте поговорить о том, что именно во мне возбудило мысль опять писать к вам. Я хочу говорить о том, как наш народ становится жертвой правительственного обмана. Вот что я нашел в русских газетах:
«Начальники харьковской и виленской губерний согласно с заключением местных губернских присутствий ходатайствовали по двум частным случаям о распространении на нескольких уволенных от обязательных отношений безземельных крестьян льгот, предоставленных по „Положению 19 февраля 1861 г.“ дворовым людям, в том уважении, что означенные крестьяне с малолетства находились во дворе помещиков и никогда не пользовались поземельным наделом. Вследствие сего по взаимном соглашении с министром финансов было внесено министерством внутренних дел представление в главный комитет об устройстве сельского состояния. Ныне высочайше утвержденным 28 минувшего марта „Положением“ главного комитета постановлено: согласно ходатайству харьковского и виленского губернских присутствий предоставить вышеозначенным безземельным крестьянам установленные в „Положении о дворовых людях“ льготы, а на будущее время подобные ходатайства разрешать по взаимному, каждый раз, соглашению министров финансов и внутренних дел. (По журн[алу] главн[ого] комит[ета] об устр[ойстве] сельск[ого] сост[ояния] 18 марта 1863 года за № 15)».
Итак, дворовым, которые когда-то все же были взяты из крестьян и лишены земли, не то чтобы возвратить их землю, как того требует русский народный смысл, а даже насилием обезземеленных крестьян приписывают к дворовым, чтобы взять с них выкуп и не дать им земли. И царь-освободитель на все на это согласен ! Опять скажут, что это все дворяне его обманывают. Да если он уж такой, что его кто хочет тот и обманывает, так зачем же он не отказывается от престола? Если он народ любит, а за собою знает такую провинность, то из любви к народу он не должен хотеть царствовать.
В том-то и дело, что никогда не сможет быть земским царем — царь, народом не выбранный, народных условий не принимавший, а поставленный корыстно выдуманным законом о престолонаследии и царствующий по одному произволу, а не по совету выборных от земства.
Пусть он примет народные условия, пусть он примет Земский собор, пусть он будет Земским собором утвержден в царской должности, тогда его и обманывать никто не станет, потому что править будут не чиновники продажные, а люди выборные, люди, которым народ доверяет.
Мы верим в будущность русского народа, русского земства, как бы ни было скорбно его настоящее положение. Но чтоб не было без дел мертво наше упование, станемте посильно работать для свободы веры, которая ляжет краеугольным камнем настоящей русской свободы, где человек будет иметь землю для безбедного приюта, волю для того, чтоб жить, где хочет, управляться и судиться своими выборными людьми, и веру иметь по совести…
Крепко обнимаю вас с братской любовью.
ВТОРОЕ ПИСЬМО К ИНОКУ[править]
Многоуважаемый инок!
Прежде чем я представлю вам смету русского общинного хозяйства, как оно возможно, мне еще хочется поговорить с вами об огромном различии между русским народом и другими европейскими народами. Это, может быть, гораздо больше уяснит вопрос о мирском землевладении, чем всякие иные указания.
Не думайте, чтобы я хотел что-либо предрешать, вводить что-либо насильственно. Во-первых, это было бы с моей стороны только смешное притязание на какое-то устройство будущего по моему плану. Я слишком ненавижу всякие притязания и знаю, что судьбы неисповедимы. Я слишком уважаю всякую свободу, чтоб мешать кому бы то ни было жить по-своему. Стало, я никогда не хотел навязывать общинное, мирское землевладение населениям, у которых оно не в обычае. Но имею же я человеческое право рассуждать и думать, что правда возьмет свое и что влияние того устройства, которое для человеческого множества выгоднее, победит корыстные стремления немногих забирать все барыши в свои руки, а множество пускать на нищету. Только этим скромным правом высказывать правду, в которую я верю, я и хочу пользоваться. Вероятно, я встречу много противников, которые взглянут враждебно на мою веру в народ русский и его мирское устройство. Но не могу я вообразить, чтобы вы взглянули враждебно на эту мою веру. Старообрядчество, т. е. свобода совести, слишком тесно связана с нашим мирским устройством, чтоб мы могли разойтиться в мнениях.
Но вот же что я вам хочу сегодня сказать: русская народная жизнь совершенно противоположна европейскому, английскому, немецкому, французскому обычаю. Русский народ, издревле подвигаясь с Запада на Восток, все заселял и заселял новые, пустопорожние земли и заселял их артелью; от этого у него и явилось общинное, мирское землевладение. Чужие племена, которые встретились на этом пространстве, подчинились не завоеванию, а влиянию русского обычая. Мордва, черемисы и даже самые татары внутри России приняли русский обычай. Очень просто почему — потому что обычай безобидный. Каждый поселенец — человек артели и имеет право на свой земельный пай, как скоро он взрослый и несет тягло, т. е. начинает жить своей семьею. Тут самое естественное основание для безбедной жизни. Если бы оставить наш народ свободно развиваться на этом основании, никогда бы мир не стеснял свободу каждого человека. Отдельный человек жил бы с миром на известном договоре; он обязывался бы пред миром нести свою тягу, а мир обязывался бы ему своей общей подмогой. Стеснять отдельного человека миру не пришло бы в голову, потому что в этом никакой мирской выгоды не лежит. Пусть идет человек на дальние заработки куда хочет, лишь бы та тяга, которую оплачивает его земельный пай, была уплачена; а ведь земельный пай не уходит, он остается, и, стало, должная тяга всегда может быть уплачена. Не мир стесняет отдельного человека, а казенщина, налоги, никем не установленные, как только казенным чиновничеством, паспорты не нужные и вся правительственная полиция, которая снизу начинается писарем станового, а вверху кончается императором.
Царская власть началась с разбития татар. Москва взяла верх и стала соединять народные поселения по огромному пространству под одно управление московское. Чтобы достигнуть этого, надо было учредить казенную церковь и казенное чиновничество. Чиновникам раздавали людей и земли, чтоб чиновники-дворяне служили для подчинения всего края царскому единовластию; у монастырей отбирали земли, чтоб сделать духовенство совершенно зависящим от царской милости. Старинные города — Киев, Псков, Новгород — были областными городами, т. е. целая область видела в городе свое средоточие. Цари старинные города разрушили, отняли у них всю важность и мало-помалу стали выдумывать свои города, которых значение только быть присутственным местом, всей окрестностью заправляющим. Но что цари ни придумывали, обезземелить народ они не смогли. Даже когда раздавали людей в крепость, все же крестьянство считало землю своею, и в последнее время, при освобождении крестьян, правительство было не в силах освободить их без земли и сколько ни старалось убить общинное, мирское землевладение — дозволением частных выкупов в помещичьих селениях, продажей врознь мирской земли в казенных селениях, — ничего этого не удалось. Русский народ и все племена, добровольно подчинившиеся его влиянию, остались при своем мирском землевладении и при своей вере, что земля — достояние народное.
От этого, что у нас села с их мирским землевладением — дело естественное, само собой сложившееся, дело народное, а города — дело выдуманное, искусственное, дело царское, от этого у нас так и важен вопрос о землевладении и вся наша будущность — не в дворянстве и чиновничестве, не в купечестве и городской жизни, а в крестьянстве и жизни сельской, мирской.
Выписываю вам простой расчет из моей книжки, писаной — на французском языке 2 (будто бы для того, чтобы познакомить Европу с Россией, а в сущности для того, что большая часть образованных русских верит только в иностранные книжки[1]). Вот этот расчет:
"На шестьдесят миллионов (с лишком) жителей в России считается городского населения 5,684000. А купцов, записанных в гильдию, —
По 1-й гильдии 1 963 мужчин, 2 123 женщин
" 2-й " 6021 " 5 373 "
" 3-й " 170 083 " 148 670 "
Итого 178 067 " 156 166 «
Всего 334 233
Положим всего четыреста тысяч, потому что мы числа брали из предпоследней ревизии, все же число купцов относительно городского населения только семь человек на сто, а относительно всего народонаселения русского только шесть десятых на сто, т. е. человек на тысячу. А сверх того, это малочислие купечества содержит больших капиталистов только две первых гильдии. А это значит, что больших капиталистов не больше, как двадцать тысяч человек, т. е. пять на сто купцов, три десятых на сто из городского населения, и только три сотых на сто из всего русского народонаселения, т. е. 3 человека на десять тысяч».
Вы видите, что наши города — дело выдуманное, искусственное, что капиталы наши не в них.
Где же наше русское, народное богатство?
Смело отвечаю: в крестьянстве и его землевладении.
Совсем другое у европейских народов.
Европейские народы не шли просто на заселение пустопорожней земли, как шел народ русский. Они завоевывали уже заселенные земли. От этого явилось отношение завоевателей к завоеванным. Завоеватели отобрали земли в свою собственность, а завоеванные стали сначала рабами завоевателей, а потом работниками на землях, принадлежащих завоевателям. Свободное население, которое не было ни рабами, ни завоевателями, сосредоточилось в торговом сословии городов 3. От этого города выросли, а села обнищали, даже вовсе уничтожились, как, например, в Англии, где село, деревня — дело неизвестное; существует только город, зажиточные люди которого нанимают земли у бояр, а обрабатывают для них эти земли батраки. Самое коренное, самое многочисленное население — батраки, т. е. люди, не имеющие ни кола ни двора, которым опереться не на что, у которых нет почвы под ногами, нет своей избы, и потому они нищенствуют. Во Франции земли так раздробились между мелкими собственниками, что у каждой земледельческой семьи малый клочок обременен долгом неоплатным. У немцев для арендаторов земли побольше, земли, снимаемой или скупаемой у землевладельцев, наследников прежних завоевателей; земли побольше у арендаторов, а у батраков все то же — ничего. Всего лучше еще у итальянцев, на севере Италии, где земледельческий народ живет на праве половничества, т. е. работает из пола. Это, конечно, гораздо лучше, чем оброк или подать, потому что оброк или подать все одни, т. е. высокие — хорош урожай или худ; а при половничестве остается половина урожая, каков бы он ни был. От этого в Италии крестьяне больше довольны и больше самостоятельны, т. е. знают, что барин их прижать не сможет и не захочет, не по каким-либо законам, а просто потому, что это не в обычае.
Вот, например, недавний случай в Англии (в конце октября и по сю пору продолжается). Работали работники в угольных копях (а это дело не шуточное, о котором я в следующем письме поговорю относительно России). Жалованья им было так недостаточно, что они стали хозяев, гг. Стракерса и Лова, просить о прибавке. Хозяева стали их гнать из их жилищ, если не останутся на прежних условиях. Пятьдесят один человек мужчин, сорок женщин и сто тридцать семь детей очутились середь поля без жилища, разводили огни собранными прутьями и грелись около в скверную погоду.
Тут начинается борьба — кто выдержит, т. е. у кого больше хватит денег для прокормления себя по своим привычкам — у работников или у хозяина. Это в Англии случается часто. Вообще у хозяина капитала хватит на дольше, и работники сдаются. Плохая жизнь и, конечно, не христианская и неправосудная.
Это вне больших городов, а в больших городах, куда работники стремятся по преимуществу искать работы, там их еще хуже прижимают хозяева.
Между тем — не говорю о Франции и Германии, где даже и свободы нет — но говорю собственно об Англии — тут и суды благоустроенные (только не выборные, а коронные, или сословием законников учрежденные), тут и самоуправление развито более, чем где-нибудь. А прав по суду бывает и в самоуправлении участвует — боярин да хозяин, нанимающий у него землю; а виноват по суду бывает и в самоуправлении не участвует — батрак; а батраков — великое множество, хозяев довольное количество, а собственников земли — на 35 миллионов жителей только 32 тысячи семейств.
У этого, у английского, народа воля есть. Что же ему нужно? — Земля!
У русского народа совсем напротив — земля есть, да воли нет, так что из-за этого недостатка воли, как только смогут, отнимают и самую землю. Но различие между европейскими народами и русским населением, между народами, завоеванными пришельцами, ставшими боярами, и народом, который просто заселял землю, так велико, что их стремления совершенно различны. У европейских народов — отсутствие народного землевладения, несмотря на присутствие воли, заставляет их мечтать о соединениях между рабочими, так чтоб не было хозяев, а рабочие только своим трудом, совокупным трудом, соединяясь между собою, вырабатывали бы себе благосостояние. Много у них было чрезвычайно складных проектов на этом построено. А о том никому в голову не приходит, что ведь главное основание, что земля-то не хозяйская, а народная, что без земли не на что опереться.
У нас совсем другое — земля народная есть, только воли нет. Все стремление направлено на приобретение воли и сохранение за народом земли. Чуть земство забудется и поослабнет — казна отберет и землю; а тогда о воле уже и говорить нечего. Сохрани народ за собой землю и требуй воли — и тогда никакое императорство не сломит русского народа, никакое чиновничество не возьмет верх. Объясните народу эту совершенно простую мысль, что надо иметь землю, для того чтобы иметь волю, и Россия достигнет до желаемого, до свободы веры, до свободы слова, до самосуда и самоуправления.
Но заметьте, что европейские народы, усталые от бесплодного труда и огромного батрачества и нищенства, стремятся создать артель без народного землевладения. А это просто невозможно.
А у нас есть и артель и народное землевладение. Нам нужно, чтоб народ не уступил своей земли казенному влиянию — и тогда начнется воля, т. е. самоуправление.
Как при этом необходимо, чтобы создалась земледельческая артель, — об этом поговорим в следующем письме.
ТРЕТЬЕ ПИСЬМО К ИНОКУ[править]
Многоуважаемый инок!
С скорбным чувством провожая 1863 год в его кромешную ночь, полную злодействами и безумием, я хочу говорить с вами о будущем. Я хочу к Новому году взглянуть на утро нового порядка вещей, которое занимается на дальнем Востоке, на дальней родине, среди родного народа. Хочу взглянуть на это новое утро с светлой верою и ясным рассуждением. Я не стану говорить с увлечением страсти; я поведу речь спокойно, чтоб вы могли видеть из наблюдения самой жизни русского народа и указания на ее возможные последствия, что я не мечтаю в пустыне, а становлюсь на твердую почву, на народную землю, и простым расчетом вывожу все, что она дать может, если ей не помешает ложь, лицемерие, своекорыстие и правительство, придушающее живые, производительные силы. А что это правительство, эта власть коренного зла не совладает с живой силой народной, что кромешная ночь исчезнет и придет день настоящего народного устройства по правде — этому я верую.
Я вам уже говорил, какое огромное различие существует между европейским простонародьем, завоеванным и обезземеленным разными пришельцами, и нашими русскими племенами, где землевладение осталось за простонародьем, а только сверху навьючена тяжесть императорского дворянства-чиновничества, которое неспособно долго держаться, потому что у него немогута на труд и отсутствие капиталов.
В Западной Европе много изучали природу и дошли, наконец, до того, что стали употреблять силу пара и строить паровые машины. Фабрики пустились в ход паровыми машинами и стали всякого товару производить гораздо больше, гораздо дешевле и гораздо скорее прежнего. Железные дороги устроились, все сообщения пошли быстрее, торговля умножилась. Наконец, поля стали обрабатываться машинами. Но что от этого выиграло простонародье, или, правильнее сказать, народ? Народ скорее потерял, чем выиграл. Поля хозяйские, фабрики хозяйские, дороги хозяйские. Безземельники, которые прежде шли на разные заработки, остались праздными. Их труд заменили машины. Барыши пошли к хозяевам; государственное богатство умножилось, да и народная нищета умножилась. Книжники обычно хотят оспаривать это, но — если б они были искренны — то не спорили бы против того, что очию совершается. Правительства находят доселе небывалые выгоды, богатые люди умножают свои богатства; взять все капиталы и товары, которые пускаются в обороты--дело громадное; а народу от этого не легче. Заработная плата понижается, скудость растет.
Не подумайте, чтоб я был враг машин. Я только враг этого, для народа беспощадного, общественного устройства. Когда народ безземелен, ему не для чего и не на чем строить машины. Исключения очень редки; в каком-нибудь уголке Англии, в Рочдале например, работники соединились и обзавелись своими машинами, работали сообща и разбогатели сообща. Но ведь это недавнее явление артелей у английских работников, хотя и говорят, что распространяется, но распространяется так тихо, что через тысячу лет не приведет народа к безбедному положению. Взяться нечем. Машины все же в руках хозяев или правительства, а народу все же не на чем и не на что их поставить. Только виноваты-то в этом не машины, а безземельность народная и то, что у безземельного народа круговой поруки не устроишь.
Но у народа, у которого земля своя, да есть мирская круговая порука, — у такого народа машины сделаются достоянием не немногих отдельных хозяев и богачей, а достоянием народным, и богатства, ими производимые, пойдут не в руки правительства и немногих богачей, а сделаются в самом деле народными богатствами, в пользу не нескольких людей, а всех и каждого.
Постараюсь разъяснить это обстоятельно.
Я не стану разделять наше крестьянство на крестьян, владеющих землею миром в передел, и на крестьян, владеющих землею подворно в раздел. И те и другие, как скоро поймут предстоящую выгоду, перейдут к обработке полей сообща и дележу произведений и барышей. Особенность наших полей, их различие от полей европейских, в том, что от Архангельска до Одессы и от Одессы до Тихого океана — нигде на наших полях нет загородов; частная собственность не разгородила их на клетки, в которых паровым земледельческим орудиям неловко ворочаться. В Европе земледельческие паровые машины покупает богатый хозяин и при употреблении их в действие тратит много времени на то, что, например, паровой плуг оборачивается и замедляется в ходу беспрестанными поворотами в маленькой, непроходимым забором огороженной клетке маленькой поземельной собственности или маленького поземельного найма (арендаторства), а все же хозяин находит выгоду в употреблении паровых земледельческих машин. Но эта выгода идет впрок ему, хозяину, а батрак-работник при этом остается без работы и понижает свою и без того скудную заработную плату, лишь бы как-нибудь прокормиться. Самим работникам купить землю не на что, а если и вздумается, то каждый отдельно старается купить или нанять свой крошечный клочок, к которому приспособить дорогую машину невозможно. Собраться вместе и купить землю или нанять землю — надо потратить капитал, которого нет. Купить или нанять машины — тоже нельзя, не на что; а нанять — никто друг за друга не поручится, потому что круговая порука не в обычае. Она ни для кого не понятна.
У нас — в крестьянстве, владеющем землею в переделе, и в крестьянстве, владеющем землею в разделе, — круговая порука понятна. Все крестьянство к ней привыкло. Оно платит подати круговой порукой. При изменении крепостного права оно свои выкупы и повинности во всех полосах, великорусских и малорусских, готово платить с круговой порукой. Нам это не дико, как может казаться дико европейскому безземельному простолюдину. Круговая порука живет на том, что земля — передельная или подворная — во всяком случае принадлежит миру, означена одною мирскою межою, из которой ни продать на сторону, ни купить в особняк никто не имеет права; круговая порука живет на общинном, мирском землевладении. Бездарное правительство может эту круговую поруку употребить во зло и притеснить, имея в виду только обеспечение казенного дохода; но на самом деле круговая порука может служить источником громадного богатства, потому что круговая порука отвечает за заем и, стало, имеет прочный кредит, какого не имеют отдельные землевладельцы, которые друг за друга не отвечают и которым никто не верит.
Вот на эту-то круговую поруку нашего крестьянского землевладения я и хочу обратить ваше внимание. Она имеет полную возможность приобрести кредит, а потому она в состоянии нанять машины, или, лучше сказать, купить их в рассрочку, уплачивая за них капитал и проценты годовыми взносами и, следовательно, обрабатывать большее количество пашни, чем теперь; круговая порука может при употреблении машин (хотя бы привезенных из Европы) прокормить все сельское население и скопить капиталы 4.
Я вам представлю расчет, который я приспособляю к донской области, потому что там теперь каменный уголь дешев. Он дешевле, несмотря на то, что разработка его очень плоха; а когда станут его разрабатывать хорошо не только на Дону, но и на Урале и других местах, где он находится, то каменный уголь составит самое дешевое, повсеместное топливо, для машин в особенности сподручное.
Положимте же, что на Дону селение из ста ревизских душ владеет по 10 десятин на душу. Стало, самое большее число тягол пятьдесят. Обычной работой пятьдесят тягол не поднимут больше трех десятин в поле. В двух полях шесть десятин (третье поле пар)[2]. Всего 300 десятин хлебного засева озимого и ярового. Как бы ни владели землею крестьяне — в передел, или раздел, — как бы они ни были независимы от помещика и чиновника, больше этого они не обработают. Работа пойдет долго, урожаи будут разве только, чтоб прокормиться (что, впрочем, в сравнении с европейским безземельным работником уже очень много). Теперь предположимте, что это селение из ста душ за своей круговой порукой может купить в рассрочку годовыми платежами паровые земледельческие машины и обработать больше чем 300 десятин пашни, и разделить между своими людьми зерно и барыши.
Вот расчет, по которому это возможно:
Паровой плуг (мастера Фоулера), ныне вводимый в Англии (и встречающий затруднения именно в разгороженности полей заборами, так что ему надо терять огромное время на маленькие повороты), паровой плуг при 14-сильной паровой машине пашет на глубину около 4-х вершков глинистой, неудобной почвы 680 квадрат, сажен в час. В день, т. е. в 12 часов, — 8 100 квадрат, сажен, или 3 десятины 960 квадрат, сажен. На черноземе (и без нужды коротких оборотов в загороженных полях) он распашет по крайней мере 4 десятины на глубину в 5 вершков. В 130 летних дней он распашет 520 десятин.
Стало, при употреблении парового плуга сто душ, владеющих по 10 десятин на душу, могут в двух полях (озимого и ярового) вспахать 520 десятин[3].
Прежде всего посмотрим, что стоит обработать 520 десятин. Крестьяне, сами для себя работающие, мало это рассчитывают. Возьмем цены, что стоит обработать 520 десятин помещику, работающему наймом, и тогда мы придем близко к оценке крестьянского труда, употребленного на пашню, жнитво, обмолот и помол 520 десятин.
Наемная обработка 520 десятин в Донской области стоит:
1) За распашку по 3 руб. 50 коп. с десятины 1 820 р. с.
2) За посев по 1 руб. " " 520 " "
3) За жнитво по 5 руб. с десятины (без вязки снопов) 2 600 " "
4) Обмолот 6240 копей, или 4 000 четвертей, по 30 коп. с четверти 1 200 " "
5) За перемол 81 000 пудов ржи по 2 коп. с пуда (а если пшеница, то считать надо 27 000 пудов по 6 коп.) 1620 " "
Всего 7 760.
Вот во сколько крестьяне должны ценить то, что им стоило бы обработать свои 520 десятин, не говоря уже, что такого количества земли 50 тягол не обработают.
Примечание. Я потому беру в расчет 520 десятин, что фоулеров паровой плуг, подымая в день 4 десятины чернозема, в 130 летних дней вспашет 520 десятин.
Если бы предполагаемое селение из ста ревизских душ решилось послужить живым уроком, примером для всего русского крестьянства и перешло бы на машинное земледелие и мирской труд, где земля считалась бы мирскою и не делилась бы ни подворно, ни переделами, а делились бы одни произведения и барыши, то обработка 520 десятин стоила бы только 5 680 руб., следственно, давала бы экономии 2 080 и допустила бы 50 тягол к разработке не 150, а 260 десятин в поле, при самом простом трехпольном хозяйстве, где только рожь, яровое и пар.
Машины, нужные для обработки 520 десятин, следующие:
1) Локомотив, т. е. паровая 14-сильная машина с плугом и запасными частями, с доставкой в Таганрог стоит 7 000 руб.*
2) Две сеялки 460 "
3) Две жатвенные сенокосные машины (конные) 700 "
4) Молотильная машина 1 050 "
5) Три переносные мельницы **2310 "
Всего 11 550 "
- Или 1 000 ф. ст. Я беру самый невыгодный курс. Все цены я считаю с доставкой в Таганрог.
- Машины теперь делаются перевозные, так что сеялки, молотильни и мельницы могут быть тотчас перевозимы с места на место. 14-сильная паровая машина служит и для плуга и для всех остальных машин. Только жатвенная — конная.
Мирская круговая порука ответит за ежегодный платеж 10 процентов, из которых 4 % в уплату капитала, а 6 процентов в барыш фабриканту машин, или, справедливее сказать, за право пользования машиною в рассрочку. Покупка машин, таким образом, будет выплачена миром в продолжении около 16 лет[4], платя в конце каждого года (т. е. после продажи хлеба) 1 155 руб.
Теперь расчет расхода выходит следующий:
Годовых взносов 1 155 руб.
На поддержку и починку машины 300 "
Жалованье мастеру (машинисту) 1 000 "
Кочегару 250 "
Топливо машины: каменного угля по 45 пудов в день, в 200 рабочих дней 11 700 пудов по 15 коп. серебром 1 755 "
Масла для смазки машины 260 "
Подвоз воды 100 "
4 рабочих при пашне 208 "
4 " " молотьбе 104 "
4 " " помоле 104 "
Жнитво, 20 рабочих по 40 коп. в день, 18 дней 144 "
Писарю при мирской конторе 300 "
Всего 5 680 "
Как я уже сказал, в экономии против стоимости обыкновенной работы остается 2 080 руб. Я не считал платы за вязку снопов, при жатве, ни в наемной работе, ни просто в крестьянской работе, потому что вязку снопов крестьяне — мужики и бабы — могут делать миром. Это будет такая легкая работа на пользу общую, что жатва станет праздником. Я не считал бороньбу, потому что бороны, приспособленные к паровой машине так, как они теперь устроены, не стоит того заводить и простая бороньба миршиной обойдется дешевле. Я не считал ни в приход ни в расход сенокоса; машина может косить луга, принадлежащие селению в 100 душ (при 10 десятинах на душу всей земли) в несколько дней; только уборка сена потребует мирщины. Это опять, скорее, похоже на праздник, чем на работу. Если положить 20 дней бороньбы, 18 вязки снопов и 10 дней уборки сена, то мирщины потребуется в год 48 дней.
Теперь же посмотрим действительный приход (кроме сена, которого прибыль рассчитать я не могу и которое, следственно, идет все же в прибыль, а не в убыль).
Если 520 десятин дадут 4 000 четвертей, т. е. 2 000 ржи (с 260 десятин — около 8 четвертей с десятины, рассчитывая самый низший урожай), 1 000 четвертей овса и 1 000 четвертей гречи, то мы имеем:
2 000 четвертей ржи по 2 руб. 50 коп 5 000 руб. серебром
1 000 четвертей овса по 2 " 2 000 " "
1 000 четвертей гречи по 2 " 2 000 " "
Приходу на 9 000 " "
Если предположить у 100 ревизских душ (50 тяглах) с женами и детьми населения в 200 человек, при которых по 2 лошади на тягло, т. е. 100 лошадей (остальной скот кормится травою, сеном, месивом и пр., в расчет не идущими), то мы для домашнего употребления должны считать:
Ржи 400 четвертей по 2 руб. 50 коп. 1 000 руб.
Овса 571 четверть (считая роскошно, по гарн[цу] в день на лошадь) по 2 руб. 142 "
Гречи 225 четвертей по 2 руб. 450 "
Всего для домашнего прокорма 2 592 "
Затем остается хлеба на продажу на 6 408 "
Расходов на обработку 5 680 "
Чистого барыша, сверх прокорма 828 5 "
То есть по 8 руб. 28 коп. на душу, или по 16 руб. 56 коп. на тягло.
Я тут не считаю прибыль от мельниц, не считаю прибыль от сена; я не считаю прибыль от конопляников и огородов (которые, так же как и избы и дворы, составляют совершенно частное владение); я считаю только мирщину (в книжниче-стве известную под именем общины) и вижу, что за всеми прокормами остается денежной прибыли на душу по крайней мере 8 руб. 28 коп. в год. Подать по 3 руб. из 8 руб. 28 коп. уплачена. Положимте, что подать гораздо выше и что чистого барыша остается только четыре руб. на душу, да народ-то свободен идти с сытыми руками на всякие промыслы. Положимте, что барыша нет, а только свелись концы с концами, да руки-то развязаны идти куда хотят на заработки, да еще руки сытые, а не голодные, работающие не из нужды, а из прибыли. Народ не понизит заработной платы из-за бедности; он установит заработную плату справедливую, где труд работника, его капитал, т. е. силы его рук и ума, не будут притеснены капиталом, скопленным грабежом и правом наследства.
То богатство, которое в Англии представляют собственники земли — лорд-боярин, то богатство в России представит мир, т. е. село, и это богатство пойдет не на утучнение одного человека, а на содержание, благоденствие и преуспеяние целого села.
Далее обратите внимание вот на что, что если в барышах у предполагаемого мною селения осталось только по рублю на душу, т. е. всего сто рублей, крестьяне, у которых руки развязаны на всякие заработки, могут обойтись без этого рубля. Этот рубль мог бы идти в мирской капитал и положить основание сельскому банку, который мог бы давать в своем селе ссуду нуждающимся крестьянам за известный процент. Этот мирской капитал мог бы расти процентами, кроме того что каждый год в него прикоплялось бы сто рублей из барыша мирской обработки полей.
Крестьянское мужицкое население составляет в России около 25 миллионов душ. Если возможно было бы откладывать по 1 рублю серебром с души на составление мирских сельских банков, то мы имели бы с первого года капитал в 25 миллионов руб. серебром. Сельские банки, соединяясь в волостные и областные банки, могли бы дойти до учреждения — не государственного — а народного, земского банка, которого союзное управление, наблюдая за общим ходом дела, только указывало бы разным местностям на необходимые банковые обороты и держало бы настоящее равновесие между количеством денег (меновых знаков) и обращением товаров каждой местности и по всему пространству, союзным земством заселенному 6.
Но в вопросе о сельских, или земских, банках, я теперь не намерен говорить. Этот вопрос впереди. Кроме того, что много и много труда и наблюдения нужно, чтобы уяснить его самому себе, но еще надо дождаться и посмотреть, как правительственные, государственные — в верхушках, без народного участия, составленные финансовые учреждения — полопаются. Тогда будет время говорить о народных, земских банках.
Вот, кажется, все, многоуважаемый инок, что я вам хотел сказать о мирском труде, основанном на мирском землевладении и сопряженном со всеми новейшими улучшениями земледелия. Мой расчет, вероятно, верен только приблизительно; но если в него и вкрались ошибки, то они послужат только в его пользу, т. е. выгода мирского труда окажется гораздо большею, чем я рассчитывал.
Потребность в земледельческих машинах и изобилие рабочих рук, вероятно, в недолгом времени разведут у нас машинное производство не хуже, чем в Англии, и возможность селам пользоваться машинами облегчится и станет дешевле. На первую пору хорошо, если и Англия будет нас снабжать ими.
Тут мне могут заметить, что англичане не поверят русскому селу покупку машин в рассрочку, по годовым взносам, без особого правительственного поручительства. На это я только могу сказать, что если это правительство так безрассудно, что не даст своего поручительства за состоятельность сел, то первый Земский собор принудит его к этому поручительству — и дело состоится. Обязательство сел на покупку машин в рассрочку годовыми взносами получит силу государственных бумаг.
И вот мы опять приходим к той же и одной необходимости — созвания Земского собора. И опять приходим к необходимости созвания старообрядческого собора, который во имя свободы веры приведет Россию к созванию Земского собора. Все дела так между собою связаны, что одно становится последствием другого.
Но как бы ни началось созвание Земского собора, мы должны помнить, что в России всякое личное право землевладения приведет нас в прежнее или худшее положение, т. е. частный землевладелец будет чиновником правительства, которое посредством его станет заправлять народом в свою корысть и не допустит ни свободы веры и совести, ни народного суда, ни народного самоуправления.
Мы должны помнить, что в России один настоящий помещик-землевладелец — это сельский мир, и других помещиков нам не надо.
Если вам, многоуважаемый инок, придется по сердцу моя вера в будущность русского народа, то приложите свое пособие к дальнейшему уяснению и распространению моего далеко еще неразработанного предположения.
<ЧЕТВЕРТОЕ> ПИСЬМО К ИНОКУ[править]
Многоуважаемый инок,
К моему последнему письму[5] я прилагаю в нынешнем номере «Общего Веча» рисунок парового плуга. Может быть, этот плуг и не скоро еще войдет в употребление, но постоянное распространение понятия о мирском хозяйстве возьмет же, наконец, верх над одиночным и над дворянским хозяйством.
Впрочем, я сегодня хочу писать к вам совсем о другом предмете. Я хочу обратить ваше особенное внимание на помещенную в этом же номере статью «Братское слово к учителям семинарий» 7.
Почти что в первый раз человек из духовного звания никонианского согласия протягивает руку старообрядчеству с искренним желанием блага общего, с уважением к вере народной. Если наше белое духовенство наконец начинает поднимать голову и хочет выйти из грязи, в которую его втоптали иерархические и казенные власти, то вашим следует откликнуться на этот голос, следует протянуть руку этому духовенству на общее освобождение веры и земства от насилия и казенщины.
Я не знаю, кто писал статью, о которой я говорю; но вашим следует отыскивать его единомышленников, — вы увидите, что число их не малое — отыскивать и соединяться на общее дело свободы веры и убеждения. Ваш союз с искренними людьми из белого духовенства для достижения свободы веры сильно поможет соединению всех согласий на дело общее.
Не упускайте этого из виду. Посылайте людей на поиск в этом смысле, сделайте из своих учеников «ловцов людей». Только этим путем умножится сила людей искренних и достигается свобода веры. Работайте, работайте — время дорого.
Еще я хотел напомнить вам — постарайтесь положить конец опозорению беспоповщинских согласий, совершаемому некиим Ермиловым в Москве, в катковской «Современной летописи» 8. Не о ругательствах против нас я говорю; бог с ними, пускай ругаются, лишь бы правда выходила на свет неопороченная, неодолимая. А вот посмотрите самую сущность дела. Ермилов жалуется, что «после напечатания его гражданских дум и прибавленных к ним нескольких слов» поднялся говор у московских старообрядцев и что некоторые влиятельные лица присудили ему умолкнуть и вымолвили такой приговор: «вымой чернильницу и брось перо». Но он не хочет умолкнуть; точно будто трудится о правде, между тем как он, очевидно, даже и в этих строках трудится о доносах, о предательстве, да еще на других хочет бросать подозрение в корыстолюбии и честолюбии. Сам ли он все это пишет или только дает свое имя Каткову — кто их знает! Написано так мудрено и тяжело, что разве переученному профессору под стать, а не простому старообрядцу. А, впрочем, кто их знает! Только вашим-то надо выбросить предателя из своей среды. Пусть он пристанет к казенному православию и спрячется под полу казенного иерарха; это было бы по крайней мере откровенно. Лучше же быть открытым квартальным надзирателем, чем тайным шпионом. Употребите же ваше влияние, многоуважаемый инок, чтоб эта подлость, наконец, вывелась из беспоповщинского согласия. Старообрядчество слишком дорожит чистотой помысла, чтоб позволять себя срамить всякому продажному, изменническому перу. Заставьте Ермилова вымыть чернильницу, и пусть он идет к Каткову.
Вот все, что я вам хотел сказать на этот раз:
Протяните руку тем из белого духовенства, которые сознают в вас народный смысл и готовы на все жертвы ради свободы веры; изжените из своей среды предателей.
Распространяйте понятие о мирском хозяйстве; оно пойдет в основание всякой свободы веры и убеждений.
Преданный вам
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
1 Печатается по тексту журнала «Общее вече», № 22, 23, 24, 26 и 27, 1 ноября 1863 г. — 15 февраля 1864 г., стр. 102—104, 107—108, 111—112, 117—120, 122—123. На 124 стр. — рисунок парового плуга, прилагаемый к четвертому письму. Все письма подписаны: Н. Огарев. Рукописи не сохранились за исключением двух листков в ОРГБЛ (ф. Г. — О. VI. 30, зап. книжка № 8, л. 41—42). Датируются: первое письмо — октябрем 1863 г., второе — ноябрем 1863 г., третье — концом декабря 1863 г., четвертое — февралем 1864 г.
2 Французская книга Огарева «Essai sur la situation russe» вышла в свет 8 мая 1862 г. в Лондоне. См. о ней в письмах Герцена (Полное собрание сочинений и писем, т. XV, стр. 128, 137, 140—141 и др.).
3 Огарев воспроизводит здесь в качестве «примерной» для всей Европы схему развития сословий в Англии, как она дана в имевшей широкую известность книге Огюстена Тьерри «История завоевания Англии норманнами» (1825).
4 Утопический проект распространения в России «найма машин» в аренду крестьянскими общинами на началах кредита был разработан Огаревым впервые еще весной 1862 г.
Затем Огаревым было спроектировано (2 июня 1862 г.) «Общество заемщиков для снабжения России наемными земледельческими машинами» (другое название: «Общество земледельческих снарядов»). Каждый комплект машин для найма — «прибор-машина» — состоял из паровика, парового плуга с аппаратами, 2 молотилен, 3 мельниц и 5 жатво-сенокосных конных машин. Стоимость комплекта — около 10 тыс. руб. «Если взять, — заканчивал свой черновой расчет Огарев, — пространство Оренбургской, Самарской, Саратовской, Воронежской, Ставропольской, Таврической губерний и земли Войска Донского, что составляет 1 953 160 кв. миль, то потребуется около 3 миллионов приборов машин для обработки одной трети этого пространства, или миллион машин для обработки ⅙ пространства… возьмите какие хотите сокращенные размеры, все же предприятие громадно».
Далее Огарев проектировал выпуск обществом акций «на капитал для покупки машин» и заключал: «Можно начать с очень малого, с одного прибора машин и идти к огромнейшим размерам» (ОРГБЛ, Г. — О. VI. 27, записная книжка № 9, л. 8—12 и 126).
После того, как в конце 1863 г. движение крестьян ослабело, Огарев решил обнародовать свой проект в урезанном виде — в масштабах «одного селения на Дону».
5 Огарев ошибся в подсчете, следует: 728 и соответственно на душу 7 р. 28 к., на тягло 14 р. 56 к. и денежная прибыль на душу не 8 р. 28 к., а 7 р. 28 к. в год.
9 Проект областных сельских банков также был разработан Огаревым в 1860—1861 гг. (см. письмо Огарева от 27 июля — 3 августа 1861 г., настоящий том). Самый проект сохранился в рукописи, не опубликован (см. ОРГБЛ, ф. Г. — О. VI. 25 и 26, тетрадь № 5 и записная книжка № 4).
7 Статьей «Братское слово к учителям семинарий» открывается № 27 «Общего веча». Анонимный автор характеризует бедственное и униженное положение семинарских учителей, говорит об их близости и связи с народом и призывает их взяться за «опасное, но честное дело. Спасайте отечество», — пишет автор. — «Сближайтесь с молодежью и особенно с университетской. Людей сочувствующих отыскать легко, они сами нас ищут». В статье говорится также о необходимости сблизиться с расколом, который трактуется автором как «выражение русской народности».
8 «Современная летопись» выходила в качестве воскресного приложения к «Московским ведомостям». В № 33, 37 и 44 за 1863 г. были опубликованы статьи: «Гражданские думы старообрядца-беспоповца», «Еще несколько слов к „гражданским думам старообрядца-беспоповца“» и «Продолжение „гражданских дум старообрядца-беспоповца“». Автор статей — Федор Ермилов, член московской общины беспоповцев-«преображенцев». Написанные напыщенным языком, статьи изобилуют выражениями верноподаннических чувств и квасного патриотизма и полны грубой брани и клеветы по адресу Герцена и Огарева. Цитированные Огаревым слова противников Ермилова приведены в начале 3-й статьи.
- ↑ Essai sur la situation russe (Опыт о современном положении России), Лондон, издание Трюбнера, 1862 года.
- ↑ Плодопеременное хозяйство, где кроме зернового хлеба сеются разные иные растения, хорошо в Европе, где земля производит круглый год. Но у нас земля производит три-четыре месяца в году; от этого мы до сих пор от трехпольного хозяйства и не ушли.
- ↑ 260 десятин остается под паром, 50 десятин — под огородами и конопляниками, 50 десятин — под дворами и дорогами, 50 десятин — покосу, 70 десятин — неудобной.
- ↑ 15 лет, 8 месяцев, 12 дней. Я потому беру этот расчет, что в продолжении этого времени машина обыкновенно изнашивается.
- ↑ «Общее Вече» № 26.