Коровин К. А. «То было давно… там… в России…»: Воспоминания, рассказы, письма: В двух кн.
Кн. 2. Рассказы (1936—1939); Шаляпин: Встречи и совместная жизнь; Неопубликованное; Письма
М.: Русский путь, 2010.
Поросенок[править]
Светлый весенний день. Завтра Вербное воскресенье.
У сарая и конюшни распустились белые пуховки вербы на розовых ветках и горят весело бисером на синем весеннем небе.
Свинья с поросятами вышла на солнышко из закуты сарая. Хрюкая, рыла носом в корыте.
Приятель Юрия Сергеевича смотрел пристально на поросят.
— Посмотрите, — сказал он, — а у Юрия-то глаза совершенно как у свиньи, вот ведь что…
— Довольно, — поморщился Юрий. — Завтра Вербное воскресенье, в последний раз сделать заговены, а потом ау, всю Страстную. Ни рыбы, ни мяса. Тюря, редька, капуста, грибные щи, и больше ничего. Согласны.
— И водки ни-ни, — сказал Коля Курин.
— А ты еще что лезешь? — рассердился Юрий Сергеевич. — Я дело говорю. Все равно поста не держали. Или так, приблизительно. Я предлагаю вам поросенка одного тихонько как-нибудь заманить в сторону, чтобы мать не видала, и потом его отдать Феоктисту. Тот в деревне его зарежет, чтобы мать не слыхала. Понимаете? Я изжарю. Потому что и Афросинья тоже будет против. Она не понимает, что Вербное — тоже праздник большой.
— Нет, уж я поросенка своего вам не дам. Достаньте на деревне — там и жарьте, — сказал я решительно.
— Это верно, — сказал доктор Иван Иванович. — Неудобно как-то своего-то.
— Скупость, — сказал Юрий Сергеевич и засмеялся. — А показываешь себя жалостливым.
— Василий, — говорю я, — достань поросенка, съезди на станцию к Князеву — там поросята есть, купи.
— Я сам съезжу, — сказал Юрий.
— Как ты на лодке-то переедешь, ведь река разлилась, — сказал Иван Иванович. — В тебе восемь пудов весу. Лодка не выдержит, утонешь.
— Беспременно утонете, теперь вода-то быстра. Где ж переехать? Да и боязно.
Приятель Юрия Сергеевича и доктор Иван Иванович пропали. Ходили искать поросенка в деревню. Не нашли. Ходили в Никольское, в Любники. Нет нигде. Через реку увидали поросят на мельнице Ремжи. У мельницы бегают. Но как достать? Перевозу нет, река разлилась. Видит око, да зуб неймет.
Кричали через реку, сторговались, купили поросенка. А взять-то как? С того берега кричали:
— К празднику-то вода спадет. Не сейчас жарить будете, не басурмане ведь. А к празднику доставим.
Но приятели мои не угомонились и занялись изобретением. На берегу перед мельницей они что-то разделывали, кричали, спорили. Василий Княжев прибегал в дом, доставал бечевки, кулек, острогу и бегом обратно к ним на берег. Бросали камень, привязанный к тонкой бечевке, на ту сторону реки. Не добросили.
Но Василий Княжев как-то изловчился. Поросенка, должно быть, достали: я писал этюд с натуры и слышал, как поросенок неистово визжит вдали, под Ремжей. Оказалось, привязали поросенка на той стороне, — он был довольно крупный, — и приятели тянули его через реку. Тот орал и посреди реки развязался и поплыл по течению.
Приятели бежали по берегу. Василий Сергеевич прибежал, с красным лицом, в волнении, ничего не сказал и, схватив ружье, опрометью кинулся назад к двум.
— Что это? Куда ты?
— Оставь, пожалуйста. Потом!
И он помчался к реке.
Через час я увидел возвращающихся приятелей. Все по пояс мокрые. Сердитые. Поросенка не было.
Подходя к крыльцу, я услышал зычный голос Василия Сергеевича, который кричал:
— Болван, а еще доктор!!
— В руках был, — кричал и Юрий Сергеевич. — За ноги брать надо было. За ноги бы брал! А ты за морду тянешь!..
У доктора Ивана Ивановича кисть была обмотана платком, и он быстро шел впереди. Войдя ко мне в мастерскую, он нашел аптечку и быстро развел в воде марганцевый калий.
Повернувшись ко мне, он сказал:
— А йоду-то у вас, конечно, нет?
«Что такое случилось?» — думал я.
Василий Сергеевич сел на террасе и, закрыв глаза, хохотал. Оказалось, поросенка на берегу поймал Иван Иванович. Поросенок его укусил. Случай исключительный.
— В самый пульс укусил, — заливался Василий Сергеевич. — Что делается, что делается!..
— А если он бешеный? — медленно процедил Коля Курин.
— А поросенок-то где же? — поинтересовался я.
— В лес убежал, — ответил Иван Иванович серьезно. — Ведь он здоровый, вроде небольшого кабана! Посмотрите, как хватил!
Иван Иванович и приятели снимали с себя сапоги и панталоны. Промокли, попав в полынью, в погоне за поросенком.
Грелись на кухне у печки. Пили, чтобы не простудиться, зубровку и, кстати, с досады ели ветчину, приготовленную на праздник к розговинам.
Подали самовар.
— Чай с коньяком обязательно, — сказал Иван Иванович, — а то лихорадку схватим.
Наутро в Вербное воскресенье на стол у окна тетушка Афросинья поставила в вазу вербу.
За чаем были просфоры. Василий Сергеевич умывался у колодца ключевой водой. Лицо красное, веселое. А Иван Иванович мрачно перевязывал руку и говорил:
— Полакомились поросенком. И кто знал, что поросенок кусается. Редкий случай, неслыханный в зоологии.
— А я читал, — сказал Коля Курин, — укус поросенка может быть смертельным.
— Это где же вы читали, позвольте вас спросить? — ехидно полюбопытствовал доктор Иван Иванович.
— В естественной истории, — кротко ответил Коля Курин.
— И читали, что укус смертелен?
— Не смертелен, но опасен…
— А вы бы поменьше говорили, Николай Васильевич, — великая польза для вас от этого проистекла бы…
— Колька, всем в Москве известно, всегда накликает беду, — смеялся Юрий Сергеевич. — В кружке, когда в карты играют, как Николай подойдет смотреть, так его нарочно уводят, чтобы не смотрел.
— Это кто же меня уводит? — спросил Коля серьезно. — И куда это уводят? Эх, чушь ты всегда несешь, Юрий. Меня не очень уведешь, я ведь действительный член кружка.
— Скажите! — удивился Вася. — Но когда же тебя в действительные провели? Я старшина. Что-то не помню.
— Э, брат, ты старшиной-то без году неделя. А я еще при Сумбатове прошел. Все, брат, беленькие получил.
— Это я узнаю, как это — все беленькие. У меня и то три черных было.
У крыльца раздался визг поросенка.
— Слышите! — сказал Иван Иванович. — Поросенок!
Все выбежали па крыльцо. Перед крыльцом стоял Игнашка — сын мельника с Ремжи. Говорил, что переехал в челне у деревни, поймал поросенка и вот явился.
Перед ним в мешке барахтался виновник всей кутерьмы. Стояли дедушка, сторож дома моего, и тетенька Афросинья. Дедушка говорил:
— Куда его? Ведь к нашей свинье в закуту не пустишь. В коровник надо.
— Никак нельзя, — сказала тетенька Афросинья. — Не пущу в коровник.
— Зарезать его, — сказал Юрий.
Поросенок пробился и высунул голову из мешка. Он имел вид напуганный и жалкий.
— Ведь вот, Юрий Сергеевич, резать… Ведь время-то какое! Страстная неделя. Кто резать-то станет? Говеют, — сказала Афросинья.
— Тащи назад, — крикнул доктор. — Верно, жалко резать. Поросенок удалой, кусается. Прощаются грехи сейчас всем. Бери назад. Корми, пои, свинья выйдет. Я заплачу. И поросята потом у меня будут свои.
Игнашка взвалил на плечо мешок с поросенком и, уходя, засмеялся и сказал:
— Поросята будут… так ведь он боров!..
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Поросенок — Впервые: Возрождение. 1938. 15 апреля. Печатается по газетному тексту.
Донон — см. прим. к с. 394 кн. 1 наст. изд.
Заговены — скоромная пища, которую разрешается есть верующим в последний день перед постом.
Розговины — скоромная пища (молочная, мясная), употребляемая верующими в первый день по окончании поста.
Все… беленькие получил… три черных было — речь идет о шарах при голосовании на выборах: «беленькие» — голоса в поддержку кандидата, «черные» — против.