Последняя воля (Немирович-Данченко)
Действующие лица
[править]Юлия Павловна Вешневодская, вдова недавно умершего помещика Бориса Николаевича Вешневодского;
Леонтий Николаевич Вешневодский, его старший брат.
Евгений Михайлович Торопец, земский врач;
Иван Иванович Хлыстиков, управляющий имением Бориса Вешневодского.
Ольга Фроловна, его жена.
Пелагея Афанасьевна Череда (Поля)
Лазарь Владимирович Тулупьев
Нарочный
Прислуга в доме Бориса Вешневодского:
Няня
Герасим, лакей.
Дуня, горничная.
Кучер
Кухарка
Сторож
Копчиков, камердинер Леонтия Николаевича.
Действие первое
[править]Дальше идет обширный кабинет с окнами против зрителя и довольно комфортабельной обстановкой. В передней вешалки, на которых мужские пальто и фуражки. В правой стене дверь, запертая на замок с ключом. Посредине стол. Над ним спускается лампа. Прямо буфетный шкаф. Вдоль правой стены диван и при нем столик с прибором для сигар.
Все ставни закрыты снаружи. Свет только что пробивается через щели и полосами ложится по комнате. Лампа над столом спущена, и стекло на ней почернело от копоти. На столе остатки ужина на два прибора. Один из ломберных столов, что ближе к публике, раскрыт. На нем две догоревшие свечи, по углам разбросанные карты, мелки, два недопитых стакана чаю. Перед столом два стула. Раннее утро. На диване спит Герасим, парень лет 20 с лицом недалекого и простоватого лентяя Через переднюю дверь входит Ольга Фроловна, симпатичная, хотя немного хитроватая, но сердечная женщина лет 30. Энергичная хлопотунья не без апломба. Одета очень просто.Ольга Фроловна. Что это? Неужели все еще спят? Вот безобразие! И со стола не прибрано, и карты разбросаны. Народец! (Хочет уходить, когда видит на диване Герасима.) Ван он где. (Стараясь не кричать.) Гараська! (Толкает его.) А Гараська! Слышишь ты!
Герасим (сразу поднявшись на диване). А?.. Кто тут?
Ольга Фроловна. Проснись ты, бесстыдник! Чего ты в столовой развалился?
Герасим (протирая глаза). Мм… Это вы, Ольга Фроловна?
Ольга Фроловна. Вставай скорей! Срамники. Восьмой час, а они спят. То-то гляжу, что все ставни позакрыты. Распустила вас Пелагея Афанасьевна. Ты что ж это ужина не прибрал? (Поднимает лампу и вообще убирает кое-что.) Вот и оставляй на вас дом. Пока не ткнешь кулаком — не двинетесь с места. Поди открой ставни. Где Дунька? (Оборачивается и видит, что Герасим опять спит.) Гараська! Да проснись ты, христа ради! Вот горе!
Герасим (вскакивая совсем). Мм… Чего изволите?
Ольга Фроловна. Вставай, окаянный. Леонтий Николаевич поднимется — срам! Ни комнаты не прибраны, ни самовара нет.
Герасим. Леонтий Николаич?
Ольга Фроловна. Ну да! Леонтий Николаич.
Герасим (зевая). Леонтий Николаич ушел.
Ольга Фроловна. Куда ушел?
Герасим. Куда ушел-то?.. Уехал.
Ольга Фроловна. Да куда уехал?
Герасим. Куда уехал-то? С этим рыжебородым, с егерем своим. На болото поехал.
Ольга Фроловна. За дичью, что ли?
Герасим (зевая). Известно, не за сеном.
Ольга Фроловна. «Известно, не за сеном»? Туда же, острит. А ты о чем думал? Отчего не прибрал, дубина этакая!
Герасим. Да что вы, Ольга Фроловна? Что вы бранитесь? Барыня вы мне, что ли?
Ольга Фроловна. Ах, каналья! Погоди, вот я Ивану Иванычу пожалуюсь: он тебе покажет, что значит грубить.
Герасим. Что в самом деле! «Отчего не прибрал»… Я начал да замаялся, не спамши-то. Ну и задремал маленько. Вон и тарелка на диване лежит. Так с ней и проспал.
Ольга Фроловна. Хорошо задремал, нечего cкaзать, грубиян.
Ольга Фроловна. Вот-с! Не угодно ли полюбоваться на ваше безобразие: До двух часов в карты играете, а в доме беспорядки. Вот парень, бывало, в четыре часа уж на ногах, а теперь еле добудилась. Да еще грубит: «Что вы, говорит, барыня моя, что ли?»
Хлыстиков (Герасиму). Ты что же это? А?
Герасим. Да я, Иван Иваныч…
Хлыстиков. Ты думаешь, барин помер, так ты можешь, задравши кверху тормашки, в потолок плевать? А? А если я тебя вместо жалования да за вихры оттаскаю, а? Согласен?
Герасим (пятясь, обходит стол). Да я уж докладывал…
Хлыстиков. Что ты докладывал?. Самовар готов? Kомнаты убраны? Сапоги вычищены? Ставни раскрыты?.. Брысь!..
(Смеется.) Видишь, матушка? У меня с этим народом расправа коротка.
Ольга Фроловна. Тоже и взыскивать с них нельзя. Сами же господа подают хорошие примеры. Полунощники! До двух часов жарят в свой глупый пикет.
Хлыстиков. Дипломатия, матушка. Ты этого не понимаешь. (Присаживается к столу и крутит папиросу.)
Ольга Фроловна. Ах, скажите! Какой Бисмарк выискался. (Собирает карты, стаканы.)
Хлыстиков. Не Бисмарк, а умный человек. Ты пойми меня хорошенько. Ведь это мы с тобой полагаем, что имение достанется по завещанию Пелагее Афанасьевне. А вдруг Леонтию Николаичу? Значит, не мешает мне заручиться и его симпатией. Ну, вижу — ходит человек из угла в угол и насвистывает из «Травиаты». Ясное дело — скучает. Должен я предложить ему какое-нибудь развлечение?
Ольга Фроловна. Вы рады случаю. Вас хлебом не корми, только карты подай.
Хлыстиков. Совсем не то. А так я веду дело, что будет хозяином Леонтий Николаич, он меня не уволит. А будет Пелагея Афанасьевна, так и говорить нечего. Мы к ней ласковы, мальчугана ее теперь приютили. Другие бы важничали над ней, что она простая да без закона жила с Борисом Николаичем, а мы отнеслись к ее горю, как родные. Она это должна оценить. Так-то, матушка. Ты не забудь, что у нас пятеро пискунов в доме.
Ольга Фроловна. Это вы про детей забыли, а не я. Другой бы на вашем месте в четыре года состояние нажил, припас бы на черный день что-нибудь.
Хлыстиков. Другие, матушка, тоже и по Сибири путешествуют.
Ольга Фроловна. Да, который трус — тот всегда попадется.
Хлыстиков. Ну, что пустяки молоть! Подумаешь, какая храбрая. Эх, матушка!
Ольга Фроловна. Да что ты все — «матушка» да «матушка». Что я, попадья, что ли?
Хлыстиков. Да перестань ты пилить меня. Ишь угомона на тебя нет!
Ольга Фроловна. Ты на молотьбе был?
Хлыстиков. Был, нашел все в порядке. Ну? Довольна мной? А теперь я чаю хочу. Ведь устал. Выпью стаканчиков пять да опять спать залягу — не выспался.
Входит Поля (довольно хорошенькая, лет 25, тон мягкий и приветливый) с зонтиком и цветком иммортели.
Поля. А! Ольга Фроловна! Как вам не грех! Что это вы сами прибираете у нас?
Ольга Фроловна. Вот беда! Руки не отвалятся. Здравствуйте, Поля!
Хлыстиков. Здравствуйте, Пелагея Афанасьевна! А я у вас Гараську пугнул. Помилуйте, спит до восьмого часа.
Поля. И не говорите. Совсем от рук отбились. Вы уж извините меня, что я вас ввожу в беспокойство. И сама-то все еще не могу в порядок прийти — где уж мне за людьми смотреть. Да уж вы бросьте, Ольга Фроловна. Не стыдите меня.
Ольга Фроловна. Что за стыд? Свои люди, нельзя без этого.
Хлыстиков. Вы чай-то пили?
Поля. Нет еще.
Хлыстиков. Так пойдемте к нам. Теперь и Колюша ваш, должно быть, встал.
Поля. Некогда мне. Леонтий Николаич вернется надо им кофий сготовить. За Колю, тоже не знаю, отплачу ли вам когда. Хотела бы я взять его к себе, да боюсь, как Леонтий Николаич посмотрят. Ребенок! Не понимает, начнет по-прежнему бегать по всем комнатам, а Леонтий Николаич могут обидеться.
Хлыстиков. Да пускай его поживет с нами. Там ему весело. Целая рота. Трубят да на барабанах лупят, что твой батальон.
Ольга Фроловна. Вчера про Бориса Николаича спрашивал.
Поля. Колюшка-то?
Ольга Фроловна. Да.
Поля. Голубчик мой! Вспоминает, значит?
Постепенно усаживаются у стола
Ольга Фроловна. Да, представьте, я так удивилась. Изумительные способности у мальчика. "Я, говорит, хоцю К Болисю Николаицю… " Я ему говорю: «Борис Николаич, говорю, уехал, далеко, говорю, уехал». А он мне, представьте: «Он, говорит, К бозеньке поехал?» Ну так я и обомлела. Откуда это у мальчика? Никто-таки ему не говорил ничего такого.
Поля. Миленький мой! Сумею ли я приготовить его, воспитать, как надо.
Хлыстиков (стараясь говорить бодро). А вы теперь, поди, опять в саду на могиле были?
Поля. Да, спасибо вам, что велели цветочков посадить.
Хлыстиков. Спасибо-то спасибо, а напрасно вы часто ходите туда. Расстраиваете только себя.
Поля. Нет, напротив. Мне легче становится. Я ведь не убиваюсь. В привычку уж вошло. Как солнце встанет, точно кто меня толкнет. Поднялась тихонько да и пошла. А там хорошо. Чистенько да тихо кругом. Травка-то как умытая. За решеткой клен стоит, а в нем иволга гнездо себе свила. Я ее всегда разбужу. Зашуршит она ветками, улетит, а потом назад, да таково-то красиво свистит. Словно и утру она радуется и горе у нее какое на душе. Право. Как будто все она зовет кого, да дозваться не может. А потом горлинка заворкует. И странно! Никогда прежде я не обращала внимания. А теперь все мне кажется, что и она грустит о чем-то.
Хлыстиков. Это В вашем настроении понятно.
Поля. Нет, право! Вы послушайте когда-нибудь, Ольга Фроловна. Песенка у нее маленькая, а сколько в ней тоски.
Ольга Фроловна. Слыхала я, Поля. Птица как птица. Гурлы-гурлы, а ничего из этого не выходит.
Поля. А мне все по-своему кажется. Зимы вот я боюсь. Как подумаю, жутко станет. Останусь я в этом доме одна, а кругом мертво да холодно.
Хлыстиков. Да ведь, может быть, еще дом-то по завещанию не вам достанется?
Поля. Ах нет. Нет, мне, Евгений Михайлович говорил. У него ведь завещание Бориса Николаича.
Хлыстиков. Ну знаю.
Поля. И душеприказчик он.
Хлыстиков. Чего же он, скажите, пожалуйста, не вскрывает завещание? Мариновать его хочет, что ли?
Поля. Я этого не знаю, и самой мне, по правде сказать, странно. Пора бы, кажется. Да спрашивать-то мне неловко. Сами посудите. Была бы я женой Бориса Николаича — другое дело. А теперь меня всякий осудит. Ишь, мол, как она торопится. Только из-за этого завещания и жила с барином. А уж из-за того ли, вы сами знаете. Не один год вместе живем. (Смахнула слезу.)
Хлыстиков. Ну да что говорить!
Ольга Фроловна. Законная-то жена вон шесть лет живет без мужа и в ус себе не дует. Да еще, говорят, влюблена как кюшка в этого полковника, в Тулупьева-то.
Поля. Да, слыхала я, что ужасть как она его любит.
Хлыстиков. Пожалуй, теперь замуж выйдет за него.
Ольга Фроловна. Ну, а что же вам сказал Евгений Михайлович про дом?
Поля. Да вот… Когда это! Во вторник он был здесь? Да, во вторник заезжал к Леонтию Николаичу, а уж уходя, он ко мне зашел и успокаивал меня, чтоб я не думала, что Борис Николаич не позаботился о сыне. А совсем напротив. Не такой он был человек. А что и дом, и имение, и даже деньгами Борис Николаич отказал Колюшке.
Ольга Фроловна (даже встала). Да что вы!
Хлыстиков. О! Да вы теперь у нас богачиха. (Тоже встал.)
Поля. Не я, Иван Иваныч. Мне ничего не надо. Я в богатстве никогда не жила да и жить не буду. А сын… Согласитесь — ему не легко будет на свете. Вы, чай, знаете, каково незаконным-то приходится. Всякий его смеет обидеть да матерью попрекнуть. Taк, по крайности он будет в независимости и для учения и для всего.
Ольга Фроловна. Ну, слава богу! Словно у меня камень с души свалился. А я, по совести сказать, боялась за вас, Поленька, так боялась. Помнишь, Ваня? Я и тебе высказывала. А вдруг, говорю, какая-нибудь несправедливость? Понимаете, Поленька? И подумать об этом не могла хладнокровно. Так бы и бросилась на них. Даже бы, кажется, все глаза выцарапала, а уж защитила бы вас. Помнишь, Ваня?
Хлыстиков. Как же! Господи! Раз даже она, понимаете, на меня… чуть было не вцепилась… Я как-то сказал… не помню, что уж я сказал, а она… (Путается.)
Ольга Фроловна. Ну что ты, Ванечка, сочиняешь. Когда ж это было, чтоб ты сказал какую-нибудь несправедливость? Да ты сам за Поленьку на дыбы становишься. Право! Расфуфырится за вас всегда так — ну, чистый петух.
Поля. Да уж спасибо вам, что не оставили меня.
Ольга Фроловна. Как вам не грех, Поленька. Ведь мы к вам, как родные, да лучше родных. Я не знаю, Ванечка, к кому из родных мы относимся лучше, чем к Поленьке.
Хлыстиков. Понятно! Вот еще! Наплевать нам на родных.
Ольга Фроловна. Однако, Ваня, ты собирался сейчас на мельницу ехать? (Мигает ему.)
Хлыстиков. На мельницу?! Ах да! Ну да, конечно. Мне надо опешить, а то, пожалуй… Как же! Конечно, на мельницу.
Поля. Все хлопочете. Вы бы хоть чаю выпили сначала.
Ольга Фроловна. Какой ему чай! Не знаете вы его, что ли?
Хлыстиков. Какой уж тут чай! Хлопот полон рот — не до чаю мне.
Ольга Фроловна. Даром только самовар ставить.
Хлыстиков. И одного стакана не допью.
Ольга Фроловна. Обыкновенно в шапке и чай пьет. Такой смешной!
Хлыстиков. Как же иначе! Одна нога в комнате, другая на беговых дрожках, третья на ниве… То бишь!..
Ольга Фроловна. Вот он уж о трех ногах оказался…
Хлыстиков. Зато Пелагея Афанасьевна улыбнулась, а мне только этого и надо. До свидания, Пелагея Афанасьевна. (Переходит к жене.)
Прощай, голубеночек, прощай, мой пупырышек. — И уж как же я рад за вас, Пелагея Афанасьевна! Да мы из вашего Колюшки такого молодца сделаем — хо-хо! Любо-дорого глядеть будет! Ну-с! An plaisir de vons revoir et an chagrin de vous guitter[1]. Лечу! (Уходит.)
Ольга Фроловна. Ну, по-французски заговорил. Значит, уж земли под собой не слышит. На радостях он по-русски не говорит, такой смешной!
Поля (прислушиваясь). Кажется, Леонтий Николаич приехал!
Ольга Фроловна. Да, кто-то подъехал.
Поля. Заговорились мы. (Быстро прибирает.)
Ольга Фроловна. Да ничего, мы живо. У вас pyки-то золотые.
Голос Хлыстикова. Гараська, Гараська!
Голос Герасима. Здеся!
Голос Хлыстикова. Поди прими вещи.
Поля. Кто еще там? Это не Леонтий Николаич.
Хлыстиков (еще издали). Пелагея Афанасьевна! Оля! (Входя.) Пелагея Афанасьевна!
Ольга Фроловна. Что это, Ваня, летишь, словно тебя ошпарили?
Хлыстиков. Юлия Павловна приехала!
Поля (спокойно). Какая Юлия Павловна?
Хлыстиков. Жена покойного Бориса Николаевича.
Поля (вскрикивает). Что?!
Ольга Фроловна. Ай, батюшки!
Хлыстиков. С Евгений Михайлычем. Сейчас пошли на могилу. Он хотел предупредить, да не успел. Получил от нее телеграмму сегодня уж и поехал навстречу.
Поля. Приехала! Зачем она приехала? Что ей надо?
Хлыстиков. Ну вот! Чего ж вы испугались? Съест она вас, что ли?
Ольга Фроловна. У меня самой, Ванечка, подколенки трясутся.
Хлыстиков. Так то ты. Ты когда почтальона увидишь, так у тебя подколенки трясутся.
Поля. Да ведь кто приехал-то! Бывало, дни и ночи думала об ней: какая такая, за что Борис Николаевич так любил ее прежде? Чем она ему столько горя принесла? Чего-чего, бывало, не передумаю. С портрета ее глаз не сводила по целым часам. А теперь вот, когда вовсе позабыла про нее, она возьми да и приехала.
Хлыстиков. Ну, да уж приехала — не прогоните.
Поля. Не к добру это, верьте мне — не к добру.
Хлыстиков. Ну, да уж там разберем. Спрячьте цветок-то, Пелагея Афанасьевна, не надо, чтобы она так сразу и узнала, что… Она говорит, и мне телеграмму послала. Не забросила ли ты куда-нибудь, Люлюша?
Ольга Фроловна. Никакой я телеграммы не видала. Боюсь я этих телеграмм, как огня.
Хлыстиков (отворяет дверь на балкон). А Гapacька, черт! До сих пор ставни не открыл.
Ты что до сих пор ставни не открыл?
Герасим. Да я только было…
Хлыстиков. «Только было». У тебя все только 6ыло. Ставьте пока тут вещи… (В передней.) Сами еще не знаем, куда их нести.
Хлыстиков. Вон идут.
Юлия Павловна — красивая петербургская дама лет 28 в глубоком трауре, надетом больше из кокетства. Движения легкие. Тон капризный И дышит легкомыслием. Тулупьев — сдержанный и нервный. Некрасив. Лет под 40. Нарочный — рассыльный из солдат в отставке.
Юлия Павловна. Знаете, это можно рассказывать как анекдот. Что значит глушь: она сразу дает себя знать. Вот… (Хлыстикову.) Как вас зовут?
Хлыстиков. Иван Иванович.
Юлия Павловна. Можете получить мою телеграмму от этого субъекта. Она приехала вместе со мной.
(Нарочному.) Разве телеграф далеко отсюда?
Нарочный. Виноват-с.
Хлыстиков. Версты три, не больше.
Юлия Павловна (нарочному). А вам когда передали телеграмму?
Нарочный. Виноват-с.
Юлия Павловна. Вы, кроме «виноват-с», по-русски ничего не умеете?
Нарочный. Не могу знать-с.
Торопец. Да тебе-то когда Петр Иванович вручил телеграмму?
Нарочный. Виноват-с.
Юлия Павловна. Oh mon Dieu!
Торопец. Пьян, что ли, был?
Нарочный. Так точно-с.
Торопец. Ну, так бы, братец, и говорил.
Хлыстиков. Я, напишу жалобу, если хотите?
Юлия Павловна. Нет, не надо. У него такое глупое лицо… Хорошо еще, что я догадалась послать другую телеграмму Евгению Михайловичу, а то бы я до сих пор сидела на станции. Прогоните его.
Хлыстиков (нарочному). Ступай подожди меня в людской, я тебе пришлю расписку.
Торопец. Кстати Иван Иваныч, пошлите заодно с ним записку отцу Петру. Юлия Павловна хочет отслужить панихиду.
Юлия Павловна. Да, пожалуйста.
Хлыстиков (нарочному). Ну так иди и подожди меня.
Нарочный. Слушаю-с. (Уходит.)
Юлия Павловна (осматривая и обходя комнату). Совсем не могу узнать дома.
Торопец. Вы же здесь были.
Юлия Павловна. Да, но когда. Сколько… Одиннадцать лет назад. Тогда мы с Борисом поехали сюда прямо из-под венца. Мне здесь показалось так скучно, что мы двух недель не прожили и уехали за границу. А где этот старичок? Кажется, он тогда был здесь управляющим. Комик удивительный, все смешил меня.
Торопец. Это, верно, Афанасий Терентьич. Он лет шесть-семь назад умер. А вот, позвольте представить: его дочь — Пелагея Афанасьевна.
Юлия Павловна (едва кивнув). Я его помню. Он мне каждое утро букет подносил. А вы что же тут делаете?
Торопец (подчеркивая). Пелагея Афанасьевна pacпоряжается здесь в доме как хозяйка.
Юлия Павловна ( не обратив внимания на его подчеркивание). Да? Так вы, милая, покажете мне дом — я выберу себе комнаты. Постойте, постойте! Я начинаю припоминать. Тут был кабинет. (Заглядывая.) Да, вот он. А то еще здесь была комната вся в картинах.
Ольга Фроловна (идет к правой двери). Должно быть, эта. (Отпирает ее.)
Юлия Павловна (переходя к ней). Merci. Вы тоже экономка здесь?
Ольга Фроловна. Я?
Торопец. Это — супруга Ивана Иваныча, Ольга Фроловна.
Юлия Павловна. Ах, pardon!
Ольга Фроловна. Иван Иваныч — отставной офицер.
Юлия Павловна. Простите, пожалуйста, мою ошибку. Очень рада познакомиться. (Жмет ей руку.)
Да-да-да. Эта самая. А там дальше еще есть небольшая комната.
Торопец. Да, есть.
Юлия Павловна. Теперь все припомнила. В этой комнате все осталось по-старому. Даже картины на прежних местах. (Облокотившись о косяк двери.) Да! Жаль бедного Бориса. Молодой жизни жаль. Ему ведь не было и тридцати пяти.
Поля. Нет, больше было.
Юлия Павловна. Что?
Поля. (резко}} С мая тридцать седьмой пошел.
Юлия Павловна. Да? Мне совестно, что вы это лучше меня знаете. Впрочем, вы могли меня и мягче поправить. Вот, Евгений Михайлыч, какие мы с вами старики. А помните нашу юность, когда вы еще студентом «развивали» меня? (Смеется.) Сколько воды утекло! Мы с Борисом любили эту комнату больше всех других. Почти не выходили из нее, а это было первое время после свадьбы. В особенности я любовалась этим «Закатом» Айвазовского. А-а! Вон и портрет мой. Спасибо Борису — он не спрятал меня в кладовую, а так и оставил на видном месте, (Отходит от двери, задумчиво}} Это доказывает, что до конца жизни он не переставал меня любить.
Поля. Борис Николаич почти что и не заглядывал в эту комнату. Последние года четыре мы их никогда и не отпирали.
Юлия Павловна (Торопцу). Что она, груба или глупа?
Торопец. Вы сами виноваты. Зачем дразнить женщину? Она была очень близка Борису — я вас предупреждал.
Юлия Павловна. Ах, так вот эта? Честное слово, я не знала, вы мне сказали так глухо. Я думала, какая-нибудь помещица-соседка. То-то она так сердито смотрит на меня. (Осматривает ее.) Она недурна.
Юлия Павловна. Ходит немного уточкой, но в общем мила. Одобряю вкус Бориса. Так вот он какой! С экономкой.
Торопец. Она жила здесь не на правах экономки. Будьте осторожны, Юлия Павловна. Повторяю вам, она была очень близка Борису.
Юлия Павловна. А, полноте, Евгений Михайлыч! Знаю я ваши мужские клятвы и уверения.
Торопец. Она прекрасная девушка и горячо любила Бориса.
Юлия Павловна. Тем хуже для нее. Впрочем, она, кажется, порядочная злючка.
Хлыстиков. Кто ж ее, неразбериху, поймет!
Юлия Павловна. Позовите же их.
Хлыстиков (в дверь). Идите сюда, да тише вы!
Торопец (вынимает из бокового кармана большой запечатанный конверт, вскрывает его и достает лист простой бумаги). Борис Николаич написал духовную всего за месяц до смерти. Я не вскрывал ее до сих пор, потому что… всем нам было не до того. Однако… и то надо помнить, что на этой бумаге он изложил последний свой приказ. Мы должны его исполнить. После этого нам уже останется одно — носить Бориса Николаича в нашем сердце. Кто любил его, тот его не забудет, всю жизнь будет помнить добром…
Голоса прислуги. Добрый был барин, царство ему небесное!
— Мы ли уж не любили его.
— Бывало, родненький, скажет: "Изготовь мне "
— Это верно дохтур говорит — В сердце носить…
Ольга Фроловна. Ай, батюшки! Тринадцать человек! (Копчикову.) Ну-ка, ты, уходи отсюда.
Копчиков. Почему же-с?
Ольга Фроловна. Уходи, уходи.
Торопец. Что вы, Ольга Фроловна? Зачем?
Ольга Фроловна. Ох, Евгений Михайлыч! Хуже этого, как тринадцать человек в комнате, ничего нет.
Торопец. Полно вам!
Хлыстиков. Молчи, Оленька! Что за бабье суеверие!
Ольга Фроловна. Как хотите. Мне что ж!
Торопец (читает не торопясь, с сердечной теплотой, даже немного волнуясь). «Находясь в здравом уме и твердой памяти и желая предотвратить все могущие произойти после моей смерти недоразумения, я признаю нужным сим выразить мою последнюю волю, состоящую в следующем. Первое. Благоприобретенное мною имение… (такой-то) губернии и уезда при деревне Семеновка-Лощина тож, заключающее в себе всего удобной и неудобной пятьсот сорок восемь десятин земли, с усадьбой, со всеми постройками, хозяйственными принадлежностями, инвентарем, рогатым скотом и лошадьми, за исключечением верховых, я приказываю записать на имя младенца Николая, рожденного двадцать первого октября тысяча восемьсот восемьдесят шестого года от дочери мещанина Афанасия Терентьича Череды — Пелагеи Афанасьевны Череды, восприемниками коего были земский врач Евгений Михайлович Торопец и жена поручика в отставке, Ольга Фроловна Хлыстикова — с тем чтобы до совершеннолетия вышеназванного Николая всеми доходами с имения пользовалась его мать — Пелагея Афанасьевна. Опекуном его я назначаю Евгения Михайловича Торопца…»
Поля (низко кланяясь Леонтию Николаевичу, едва сдерживая слезы). Спасибо Борису Николаичу. Век буду помнить его благодеяния и сына научу.
Леонтий Николаевич. Что ж вы мне?.. Я здесь ни при чем.
Торопец. «Второе. Из движимого моего имущества, заключающегося в деньгах и процентных бумагах, положенных на хранение в Московский купеческий банк, двенадцать тысяч рублей я прошу Московский учебный округ принять от меня в дар для учреждения, по усмотрению означенного округа, двух стипендий при императорском Московском университете. Процентами же с остальной суммы в размере двадцати четырех тысяч с лишком я прошу пользоваться брата моего, надворного советника Леонтия Николаевича Вешневодского, пожизненно, с тем, однако, что после его смерти вся эта сумма поступает на учреждение образцовой ремесленной школы в одном из уездов… (такой-то) губернии. Третье. Движимое мое имущество я распределяю так: а) все картины, висящие в гостиной, и гравюры из кабинета, а также бронзу, канделябры, бронзовые часы из гостиной и мраморные из кабинета я прошу брата моего Леонтия Николаевича и жену мою Юлию Павловну Вешневодскую, урожденную Опалову, поделить между собой полюбовно, за исключением портрета моего, писанного масляными красками, который предоставляю в дар Пелагее Афанасьевне Череде. Ему же, брату моему, предоставляю взять верховых лошадей, оружие и что он пожелает из кабинетной и гостинной мебели. Карманный хронометр прошу вручить на память от меня управляющему моим имением поручику в отставке Ивану Ивановичу Хлыстикову».
Ольга Фроловна. А! Вот поди же! Один только разочек я сказала Борису Нниколаичу: вот, говорю, кабы у Ванечки был такой хронометр, а то, говорю, Ванечка управляющий, а часов у него и вовсе пет. А Борис Николаич сейчас и… ах, ах!
Хлыстиков. Да, это… Кха!
Торопец. «Всю мою библиотеку я по домашнему условию запродал Евгению Михайловичу Торопцу за тысячу двести рублей. Часть этих денег приказываю разделить между моей прислугой за верную службу так: Герасиму Заречному сто рублей…»
Герасим. Сто! Господи, этакое счастье! (Кланяется в ноги всем по очереди.) Вот уж… так сказать… буду…
Торопец. Ну, перестань, довольно!.. "Кучеру Андрею Хилому… "
Кучер (здоровенный мужчина, проталкиваясь). Пусти!
Торопец. "Сто рублей… «
Кучер. Покорнейше благодарим. Борис Николаич… кафтан еще обещали.
Торопец (раздраженно). Это после… Отойди…»Комнатной девушке Авдотье Мухоморовой пятьдесят рублей… "
Дуня поспешно прячется. "Кухарке Матрене Королевой — сто рублей… "
Кухарка (из толпы не видать ее. Плача). Спасибо голубчику. Не забыл сиротинку.
Торопец. "И пятьдесят рублей конюху и сторожу Евтихию Куроносову… "
Сторож (не выходя, полупьяным голосом). Я Евтихий — это точно.
Торопец. «Остальные обратить в кассу при управлении имением. Все мои вещи, как-то белье и платье, прошу Пелагею Афанасьевну Череду поделить между той же прислугой. (Подчеркивая.) На ее же совесть и попечение оставляю няню мою, старуху Афросинью. Приказываю дать ей все удобства для тихой и безмятежной жизни до конца ее недолгих дней».
Няня. А? Что ты?
Торопец. "Для устранения всяких недоразумений считаю нужным заметить здесь, что жене моей Юлии Павловне Вешневодской я еще при жизни отделил пятьдесят тысяч рублей в полное ее пользование. Четвертое. Похоронить меня приказываю в саду, в конце последней аллеи. Сие духовное завещание собственноручно написал кандидат прав… (такой-то) Затем следуют подписи отца Петра и моя.
Торопец. Мне еще предстоят хлопоты, чтобы суд утвердил это завещание. Я на это рассчитываю. Завтра я поеду в город. (Старательно складывает завещание и, вложив в конверт, снова прячет его в карман сюртука.)
Леонтий Николаевич. Я весьма сомневаюсь, чтобы завещание было утверждено.
Торопец. Отчего же, Леонтий Николаич? По статье тысяча шестьдесят седьмой десятого тома завещатель распоряжается благоприобретенным неограниченно.
Юлия Павловна. Разве есть такая статья?
Торопец. Есть, Юлия Павловна.
Юлия Павловна (прислуге). Тише, господа! Ведь они могут расходиться?
Торопец. Да.
Хлыстиков. Эй, иерихоны! Кланяйтесь да уходите!
Юлия Павловна. А вы, Поля, подождите. Для вас это очень важно. Вот Ольга Фроловна будет так добра, доведет няню.
Ольга Фроловна. Я проведу. (Поле.) Вы труса-то не празднуйте. Я сейчас приду. (Уводит няню.)
Юлия Павловна. Я не потому спросила об этом, чтобы думала оспаривать завещание судом, а исключительно ради Поли. Чтобы не вышло чего-нибудь. Нам с вами, Леонтий Николаич, следовало бы даже придумать какое-нибудь средство, чтобы завещание было исполнено, если бы оно даже не было утверждено.
Леонтий Николаевич. У вас, Юлия Павловна, семь пятниц на неделе. Я и то уж смотрю на вас и диву даюсь, что сей сон обозначает.
Юлия Павловна (нервничает; приближается к правой стороне). Вы напоминаете мне, что я думала о процессе? Не обращайте на меня внимания. Тогда я просто вспылила. А мне всегда говорили, что когда я вспылю, то сыплю ужасный вздор. Я раскаиваюсь. Теперь это завещание меня прямо тронуло. Представьте, Леонтий Николаич, я испытываю ваше любимое ощущение «как будто меня обмазали розовым маслицем и окутали ваточкой». Право. Так в этом «приказе» Бориса все чистосердечно, справедливо. На первом плане Коля, Поля, Оля, Ванечка с хронометром. Извините, что я вас называю Ванечкой.
Хлыстиков. Помилуйте, очень приятно… Т… т… (Оглядывается, нет ли Ольги Фроловны.)
Юлия Павловна. А вам верховые лошади, разве вы забыли? Мне замечание, чтоб я тоже чувствовала. Чрезвычайно приятно! А бронзовые часы! Я об них только и мечтала. Вы мне их уступите. Не делить же их нам «полюбовно» пополам. Ведь если их разрубят пополам, они испортятся? А? Как вы полагаете, Евгений Михайлыч?! Или вы смотрите на меня и думаете: как она глупо и зло шутит.
Торопец (резко встает). Да, Юлия Павловна, и все, наверное, это думают. (Отходит направо в глубину.)
Юлия Павловна (метнув на него злобный взгляд и сейчас же сдерживаясь). Удивительный человек Евгений Михайлыч.. Как он умеет одной фразой заставить раскаяться такую легкомысленную женщину, как я, такую злую. Мне теперь стыдно глаза поднять. В особенности я виновата перед вами, Поля. (С притворной искренностью идет к ней.) Простите меня.
Поля. Что вы, что вы, Юлия Павловна!
Юлия Павловна. Я действительно злая. Я хотела против вас вести процесс, хотела устроить вам скандал, потом одумалась, потом опять разозлилась. Я виновата перед вами, прошу прощения… Обещаю быть тихой, кроткой, любить вашего сына…
Поля (искренне. верит ей). Не надо, не надо прощения. Я сама недобрая, сама виновата. Я же утром первая обидела вас. Когда я вас увидела, думала, вы мой злейший враг, а вы вот какая добрая. Господи! Вы меня простите! (Хочет поцеловать ее в плечо.)
Юлия Павловна (обнимает ее и целует). Я хочу жить с вами в дружбе. Вы такая славная.
Хлыстиков. Ну! Камень с души свалился!
Торопец (порывисто). Дорогая моя! Как вы меня порадовали! Ну не лучше ли так? Обе вы такие хорошие, а хотели ссориться бог знает из-за чего.
Юлия Павловна. Вы довольны мной?
Торопец. Да уж так доволен, кажется, прыгать готов от радости.
Входит О л ь г а Ф р о л о в на.
Хлыстиков. Ну, матушка, радуйся! Все благополучно! Чудесная она женщина!
Ольга Фроловна (строго}} Что такое?
Хлыстиков. После, матушка!
Юлия Павловна (все держит Полю). Вы мне покажите вашего сына. Где он? Я хочу сейчас его расцеловать.
Хлыстиков. Да пожалуйте к нам чай пить, в палисадничек. Вечер удивительный!
Юлия Павловна. Отлично. Благодарю вас… (Поле.) Вы пойдете со мной?
Поля. Да уж все, что вы хотите!
Торопец. А какие Ольга Фроловна булки печет объядение!
Ольга Фроловна дергает Хлыстиков а за фалду.
Хлыстиков. А?!
Ольга Фроловна. Сумасшедший ты! Где я посуды столько возьму?
Торопец. Слышу, слышу, Ольга Фроловна. Отсюда возьмите, из дома.
Ольга Фроловна. Ну так я сейчас, Пелагея Афанасьевна!
Юлия Павловна. Погодите! А для того чтобы не тянуть этого вопроса с завещанием, я предлагаю вот что. Зачем вам, Евгений Михайлыч, представлять его в суд? Ведь Леонтий Николаич ничего не имеет против него, я… я тоже ничего не имею. Лучше мы так сделаем. Составим… ну, купчую, что ли… Как будто я и Леонтий Николаич продали имение нашей милой Поле. Тогда пусть себе суд не утверждает — она тем не менее получит все, что ей завещал Борис.
Торопец. Умница вы! Это было бы идеально, но… как Леонтий Николаич?
Леонтий Николаевич. Я от этого… категорически отказываюсь. (Встает.) Я человек искренний, прямой… У меня есть свои убеждения, и мне на старости лет не приходится ломать себя, а тем более… кривляться перед кем бы то ни было.
Юлия Павловна (довольная). Но ведь вы, Леонтий Николаич, сами говорили мне…
Леонтий Николаевич. Ничего не, имею против этого завещания. Никаких процессов вести не буду. Если суд утвердит его — пусть так оно и будет. Но если он не признает духовной, не мне ее приводить в исполнение. (Переходит на середину.) Вы на меня, Пелагея Афанасьевна, не сердитесь. Дай вам бог всяких благополучий, но, извините меня, господа (громко, волнуется), я не могу примирить в своей душе таких противоречий, чтобы состояние Бориса В е ш н е в о д с к о г о перешло к его… словом, к мальчику, у которого нет даже имени.
Торопец. Леонтий Николаич! Позвольте мне…
Леонтий Николаевич. Знаю, Евгений Михайлыч. Знаю все, что вы можете мне сказать, но вам вперед отвечу только одно. Вы всегда имели довольно влияния на Бориса. Если бы вы пожелали — вы могли бы ему внушить, что мне должно быть приятно и что горько. Я очень благодарен брату за то, что он не забыл меня в своей последней воле. Но он гораздо больше порадовал бы меня, старика, если бы не отказал мне ни одного гривенника, зато пригласил бы меня в качестве душеприказчика, обратился бы к моему опыту за советом, как поступить в таком трудном случае, и — главное — доверил бы мне, как старшему брату, как представителю его фамилии, свою честь… Мне не бронза и не деньги его нужны. Мне нужно было, чтобы в этом сегодняшнем утешении, в этой доброй памяти о нем я, брат его, принимал не такое жалкое участие, какое выпало на мою долю. (Уходит направо.)
Торопец. Я готов поклясться, что не имел ничего против него лично, я боялся, что из-за такого завещания он мог поспорить с братом, а Борису были очень вредны волнения.
Хлыстиков. Ну, да что говорить о нем! Уезжает он, кажется. Ну и скатертью дорога.
Поля (вспыхнув). Как вам не грех, Иван Иваныч, говорить так? У меня все сердце изныло. Брат Бориса Николаича, а такое у него обидное чувство против меня, словно у меня только и на душе, что корысть. А бог свидетель — я люблю его как родного, да только сказать этого не смею.
Юлия Павловна. Охота вам тосковать, Поля. Предоставьте это нам с Евгением Михайлычем. Мы с ним как накинемся на старичка — быстро поддастся. Ведь он добрый. Так только хорохорится.
Поля. Помогите, Юлия Павловна, я вам такое «спасибо» скажу.
Юлия Павловна. Не мне. Это вот ему. (На Торопца.) Это он взял надо мной такую силу.
Поля. Да, и Евгения Михайлыча и вас. Все вы такие добрые ко мне.
Торопец. Ну да ладно! Идите уж. Вон Ольга Фроловна ждет посуды.
Ольга Фроловна. Как это вы, Евгений Михайлыч, сконфузить умеете.
Торопец. Да что ж тут конфузиться. Свои люди. Идите. Мы за вами. (Берет шапку.)
Поля. Иду, иду! (Уходит.)
Ольга Фроловна (за нею}} Мне, душечка, только две чашки.
Хлыстиков. А я, Люлюша, побегу — велю самовар готовить. (Уходит.)
Юлия Павловна. Евгений Михайлыч, зачем вы отказались от столицы?
Торопец. Куда уж мне! Прежде тянуло, да выветрился я.
Юлия Павловна. Вот как.
Торопец. Да. Что вы на меня так смотрите?
Юлия Павловна. Так… Вдруг вспомнила давно-давно прошедшее. (Надевая перчатку.)
Торопец. Старики мы с вами, Юлия Павловна, чтоб вспоминать об этом.
Юлия Павловна. Неужели у вас ко мне от прежнего чувства так-таки ничего и не осталось?
Торопец. Представьте, Юлия Павловна, так-таки ничего и не осталось.
Юлия Павловна. Выветрились?
Торопец. Выветрился, Юлия Павловна.
Юлия Павловна (вздыхая). Ужасно жаль!
Торопец (тоже вздыхая). А мне-то как жаль!
Юлия Павловна. Давайте вашу руку.
Торопец. Извольте вам мою руку.
Действие третье
[править]Ольга Фроловна одна ходит по комнате, заложив руки назад. Входит П о л я слева.
Поля. Вы здесь? А я-то сижу у себя и не знаю. Давно ли пришли?
Ольга Фроловна. Да уж с полчаса марширую из угла в угол.
Поля. А Иван Иваныч где?
Ольга Фроловна. Иван Иваныч? Иван Иваныч в Благодатном.
Поля. У Евгения Михайлыча, что ли?
Ольга Фроловна. Где ж ему еще быть? Повадился туда, когда ваша Меликтриса Кирбитьевна там. Ну что же? Вы и теперь будете защищать ее? Прилично это? Молодая дама каждый день зарядила обедать у холостого мужчины. Что люди скажут? Обедают вместе, катаются вместе, гуляют вместе, читают вместе. Скоро из одной тарелки кушать будут.
Поля. Не с нами же ей сидеть, Ольга Фроловна.
Ольга Фроловна. Скажи-ите? А чем мы плохи, позвольте спросить? Нет, уж у этих столичных барынь такая повадка. Им только с мужчинами и весело. Тьфу! Бесстыдница! И эти-то наши тоже хороши! Олухи царя Гороха! Посмотреть бы на них одним глазком, как они там втроем обедают. Она-то им, чай, расписывает! Петербургская штучка! Они сидят да глазами хлопают. И мой туда же! Лысина с тарелку, а тоже лебезит. И кум тоже, знаете!
Поля. Ну, уж Евгения-то Михайлыча оставьте!
Ольга Фроловна. Вы думаете? Не хочется только язык чесать. Все они, душечка, на один покрой сшиты. На словах и то и се, пятое-десятое, а увидели юбку -кончен бал… Противные!..
Поля. Это вы, Ольга Фроловна… не взыщите, а больше ревность в вас говорит.
Ольга Фроловна. А хоть бы и ревность. Что же я, старуха или урод? Я на мужа-то имею свои права. Делиться с другими не намерена. Ну, да ведь у меня расправа коротка. Живо предел найду. Не проморгаю!
Поля. Напрасно вы только волнуете себя, Ольга Фроловна. За Иван Иванычем и следить не надо.
О л. ь г а Ф р о л о в н а. Ладно! На всякий случай не мешает. Я и то уж говорила ему, что у Юлии Павловны румянец-то фальшивый, да и коса вплетена в волосы.
Поля. Неправда это, Ольга Фроловна.
Ольга Фроловна. Я сама- знаю, что неправда. Все-таки лучше внушить, чтобы не очень заглядывался. Не знаете вы моего Ивана Иваныча. Его только спусти с веревочки — сейчас закинется. У меня уж такая система. Не силой — так хитростью. Знаете ли вы, как он у меня, один раз в одном сапоге целое утро просидел?
Поля. Нет, не слыхала.
Ольга Фроловна. Депешу получил. Какая-то старая знакомая — проездом, изволите ли видеть,- желала бы повидаться с ним на станции. Я уши навострила. Какая-такая знакомая? «Я, говорит; девочкой знал ее». Обрадовался, словно отца родного ждет. Ладно, мол. Наутро ему ехать на станцию, а одного сапога нет. Искать, туда-сюда,- нету. Пропал сапог — бесился, кричал, я тоже весь дом пере вернула. Так и не нашли. Так в одном сапоге и просидел у окошечка. Чуть не плаал. Ну, а когда время прошло, поезд-то проехал, сапог и отыскался.
Поля. Где же он был?
Ольга Фроловна. Собака в сарай затащила. Тото и оно! С ихним братом иначе нельзя.
Поля. Нет, что вы об Евгении Михайлыче хотели сказать?
Ольга Фроловна. А все то же. Принцесса-то, кажется, закрутила его не на шутку.
Поля. Что вы, Ольга Фроловна! Жена-то Бориса Николаича?
Ольга Фроловна. А что ж из этого?
Поля. Этакая дружба была про меж Евгения Михайлыча и Бориса Николаича, и чтоб… Полно вам! Не берите греха на душу.
Ольга Фроловна. Какая же вы наивная! Вы об этих делах и понятия не имеете. А я даже очень много романов начиталась. Могу понимать. Послушайтесь меня, Поленька. Постерегите вы Евгения МихаЙлыча. Вы с ним ровно брат с сестрой — так вы понаблюдайте. У меня на этот счет нюх — что у Трезорки.
Поля. Нет, Ольга Фроловна, я вам не поверю.
Ольга Фроловна. Если это просто… Ну, увлекся человек. Так пусть его! Позабавится, да и разойдутся. Ну, а может случиться и так, что кум хоть и доктор, а его самого придется к докторам везти.
Поля. Как так?
Ольга Фроловна. Очень просто. Свихнется.
Поля (улыбаясь). Ну вас совсем.
Ольга Фроловна. Или утопится.
Хлыстиков. Люлюша у вас? Вон она! (Проходит налево.)
Ольга Фроловна. А! Пожаловал! Милости просим.
Хлыстиков (входя). А я тебя дома ищу.
Ольга Фроловна. Как это вы одни? Некому будет рученьку подать Юлии Павловне. Неравно она и переломится.
Хлыстиков. А я, Пелагея Афанасьевна, целый день пробыл у Евгения МихаЙлыча. Понимаете — пристал ко мне. Ну прилип! Останьтесь да останьтесь.
Ольга Фроловна. Да, бедненький! Подумаешь! Ему так хотелось домой скорей, к деткам, а его не пускают.
Хлыстиков. Послушай, мамуся! Да перестань ты гневаться на меня. Что это, в самом деле! Мальчишка я, что ли? Что ты меня третируешь!
Ольга Фроловна. Ого! «Третируешь»!
Хлыстиков. Ну войдите в мое положение, Пелагея Афанасьевна. Могу я отказать Евгению Михайлычу, когда он меня так умоляет? У человека в гостях молодая женщина, образованная. Ему хочется, чтоб за обедом было веселее, он знает, что я мастер на анекдоты…
Ольга Фроловна. Ах, если вы рассказывали ваши анекдоты, так и поздравляю эту образованную даму.
Хлыстиков. Да, рассказывал. И она очень смеялась. Евгений Михайлыч даже немного. рассердился на меня. Он, понимаете ли, Пелагея Афанасьевна, смотрит на Юлию Павловну как на идеальную женщину. «К чему, говорит, эти пошлые двусмысленности?» Ну, а я знаю, как с дамами разговаривать.
Ольга Фроловна. Ах, уже!
Хлыстиков. Что — уже?
Ольга Фроловна. Уже Евгений Михайлыч смотрит на нее как на идеальную женщину?
Хлыстиков. Ну да, понимаешь, чуть не молится на нее. И то ей подаст, и то покажет, и не знает, как услужить. Даже какую-то химическую реакцию производил для нее. В лабораторию водил.
Ольга Фроловна. Слышите, Поленька? Моя-то правда выходит, Уж коли дело дошло до лаборатории поверьте мне, неспроста.
Хлыстиков. Да ты о чем говоришь?
Ольга Фроловна. А то, что вы в этом деле как бы ширма. Поздравляю вас. Шашни прикрываете.
Хлыстиков. Ну-у, матушка! Махнула!
Ольга Фроловна. А вы, батюшка, не замечали?
Потому что вас так можно обвести вокруг носа, как нельзя лучше. Они целые дни вместе недаром. Я уж давно заметила, что у Евгения Михайлыча и глаза-то блестят иначе, и откуда стал расторопный да суетливый. Вспомните-ка, такой ли он был до нее.
Хлыстиков. Хм! А что вы думаете, Пелагея Афанасьевна? Люлечка-то, кажется, права.
Поля. Да я, по совести сказать, и сама заприметила, что как будто он с ней больше ласков стал, чем прежде.
Хлыстиков. Что ласка! Ласка — это пустяки. Нет, страсть. Как это мне раньше не пришло в голову. Я теперь только начинаю понимать. Он так впивается в нее глазами, словно прострелить ее хочет насквозь.
Ольга Фроловна. Слышите, Поленька? А она что же?
Хлыстиков. Она? Она, понимаешь, ловкая бестия. То делает вид, что не замечает, подразнит его, знаешь, а то вдруг пожмет ему руку.
Ольга Фроловна. Слышите, Поленька? А он что же?
Хлыстиков. Он так и вспыхнет. Ну конечно! Теперь я это все отлично объясняю. Ключ нашел! А когда они из лаборатории вышли, он был красный, словно ему кто соуса-томат плеснул в лицо. Я еще спросил его, что вы это, говорю, такой красный? От огня, говорит. Реторту, говорит, нагревал.
Ольга Фроловна. Знаем мы эту реторту.
Хлыстиков. Сами бывалые, нас не проведешь.
Поля. Постойте, постойте! Не увлекайтесь, Иван Иваныч!
Хлыстиков. Да что тут увлекаться! Ясно как светлый день. Вот отчего он на меня накинулся за анекдоты. Он, понимаешь, мамуся, он меня просто приревновал. (Спохватившись.) То есть я и повода не подавал, но влюбленные ревнуют без всякого повода. Ты это понимаешь. Он, кажется, даже жалел, что уговорил меня обе- дать. Она ему что-то шепнула…
Ольга Фроловна. Шепнула?
Хлыстиков. Ну да! Они при мне часто шептались. Она ему что-то шепнула, а он говорит: «Оставьте, милая Юлия Павловна!»
Оль г а Ф р о л о в н а. Милая?!
Хлыстиков. Так буквально и сказал: «Оставьте, милая Юлия Павловна, вы гораздо лучше, чем думаете сами». Понимаешь? Как он в нее втюрился! Ты посуди. «Вы гораздо лучше, чем думаете сами». А? Как тебе понравится?
Ольга Фроловна. Как вам понравится, Поленька?
Поля. Бросим это. Какое нам дело?
Хлыстиков. Как — какое дело? Что вы рассказываете? Кому же и дело, как не вам?
Поля. Что же мне-то?
Хлыстиков. Очень просто. Мм… (Не знает, что сказать.)
Ольга Фроловна. Очень просто… (Тоже.) Мало ли что?
Хлыстиков (ударив себя по лбу). Да вот что! Ведь он ваш душеприказчик и опекун.
Поля. Ну так что же?
Хлыстиков. А то, что он… (конфиденциально) может забрать все деньги, продать имение и удрать с ней за границу.
Поля. Ну, Иван Иваныч! Перестаньте!
Хлыстиков. Нет-с, не перестану. Моя обязанность как вашего знакомого…
Ольга Фроловна. Вы не шутите этим, Поля. Ванечка верно говорит.
Поля. Я и слушать-то не хочу.
Хлыстиков. Да вы и не слушайте. Мы этого не допустим. Мы с тобой, Люлюсенька, должны принять энергические меры. Все может случиться.
Ольга Фроловна. Я же ей про что и говорю, Baнюша. Берегите свое добро, Поленька, Вы не знаете людей.
Х л.ы с т и к о в. Вы жизни не знаете.
Поля. Да перестаньте. Вас послушать, так и жить нельзя на свете. Если Евгений Михайлыч такой человек, что может продать Бориса Николаича, так уж тогда и вовсе нет хороших людей.
Хлыстиков. Нет-с, есть, Пелагея Афанасьевна!
Ольга Фроловна. И очень недалеко от вас.
Хлыстиков. А только вы этого не хотите замечать. Так мы вам докажем.
Поля. Нет, уж пожалуйста, вы ему ничего не говорите. Не огорчайте его попусту.
Хлыстиков (обиделся). Как вам угодно.
Ольга Фроловна (тоже}} Мы об вас же думали.
Хлыстиков. Я буду нем как рыба.
Поля. У меня и то горя довольно. Я об одном Леонтии Николаиче не могу вспомнить без слез. Пускай Евгений Михайлыч дружат с Юлией Павловной. Они оба ко мне добрые, обещали уговорить Леонтия Николаича и уж кому-кому, а Евгению Михайлычу я верю.
Хлыстиков. Да? Только ему и верите? А спросите-ка его, чего он сидит здесь целую неделю? Завещание-то не представляет в суд?
Поля. Это его дело.
Ольга Фроловна. Конечно, так вы на все можете ответить, только куда это заведет.
Поля. Не смущайте вы меня, Христа ради. Мне от одних ваших слов больно становится.
Ольга Фроловна. Вон они! Приехали.
Хлыстиков. Ты, Оленька, молчи. Что ж мы, в самом деле, будем совать нос, где нас не спрашивают.
Юлия Павловна (входит). Здравствуйте, Ольга Фроловна!
Ольга Фроловна: Здрасьте!
Юлия Павловна. Получили вашего мужа? Я в его задержке неповинна. Снимаю с себя всякую ответственность.
Торопец (вошел. Он в самом деле стал бодрее и веселее. В сцене чтения письма в нем проглядывает даже ревность, которую он сам не сознает). Это я виноват, Ольга Фроловна. Мои уши к вашим услугам. Дерите их… Здравствуйте, Поля!
Хлыстиков. Позвольте, господа! Я не мальчик! Где хочу, там и обедаю.
Ольга Фроловна. Ох, какой храбрый!
Торопец. Да полно, Иван Иваныч! Встрепка-то ведь была? Меня Юлия Павловна и то журила. Чего доброго, говорит, Ольга Фроловна приревнует.
Ольга Фроловна. Юлия Павловна тоже человек. Может и ошибаться.
Юлия Павловна. Разумеется. Чего вы на меня выдумываете, Евгений Михайлыч? Когда я это говорила? Вот вместо Ольги Фроловны я вам надеру уши.
Торопец. Так не говорили? Ну, значит, я соврал.
Ольга Фроловна. Однако какие вы веселые! Уж не анекдоты ли Ивана Иваныча привели вас в такое настроение?
Юлия Павловна. Да, он нам рассказал несколько очень милых анекдотов.
Хлыстиков. У меня еще огромный запас. Только их не совсем ловко рассказывать при дамах.
Юлия Павловна. Так и не надо. Я довольна сегодняшним днем. Мы прелестно покатались в шарабане. Я так благодарна Евгению. Михайлычу, что он меня балует.
Ольга Фроловна. Балует? (Многозначительно смотря на Полю.)
Юлия Павловна. Да, балует. Надеюсь, в этом нет ничего предосудительного… Мы с ним — старинные приятели.
Ольга Фроловна. Мы слышали.
Торопец. Больше старые, чем старинные, Юлия Павловна.
Юлия Павловна. Разве я стара?
Торопец. Зато я не молод.
Юлия Павловна. Вы? Не говорите.
Торопец. О, значит, могу еще нравиться?
Юлия Павловна. Как на чей вкус. А что… не было мне письма?
Поля. Ах, батюшки! Совсем забыла. Простите! (Уходит направо.)
Торопец (следит за ней). Те-те-те! Сердечко-то и екнуло!
Юлия Павловна. Какой вздор!
Торопец. Да уж от него, от него — успокойтесь!
Юлия Павловна. Перестаньте, Евгений Михайлыч. Я на вас рассержусь.
Торопец. Давайте пари, что от него?
Юлия Павловна. Давайте. А discretion!
Торопец. Идет!
Входит Поля с письмом
Поля. Заказное. Я расписалась за вас. (Отдает Юлии Павловне и уходит налево.)
Юлия Павловна. Merci, дорогая.
Торопец. Ну-ка, ну-ка!
Юлия Павловна (посмотрев на вензель). Вот уж не ждала! Вы угадали.
Торопец. Не ждали — скажите?
Юлия Павловна (стараясь владеть собой, медленно распечатывaет конверт). А вы уж готовы сейчас удариться в ревность?
Торопец. Я-то? В ревность? Что вы? Я пари выиграл, и того мне довольно. Письмецо-то толстенькое, небось всю душу изливает: "Молю тебя, о дорогая… "
Юлия Павловна. Что это? (Вынимает два надорванных векселя.) Мои векселя!.. (Читает письмо, потом быстро комкает и бросает, причем попадает в Ивана Иваныча, который вертелся тут же.) Pardon! (Начинает ходить по комнате. После паузы.) Поднимите, Евгений Михайлыч!
(Садится на кушетку у авансцены.) Подите сюда!
Чего эти господа торчат здесь!.. Сядьте тут. Прочтите письмо и скажите, прилично это? Честно?
Торопец (читает едва слышно). «Милостивая государыня, Юлия Павловна! Сейчас я уплатил шесть тысяч пятьсот рублей по двум вашим векселям, на которых я ставил свой бланк. Считаю долгом препроводить их к вам. Лазарь Тулупьев». Всю эту сцену ведут негромко. Ольга Фроловна и Хлыстиков присели около стола налево.
Юлия Павловна. Кто дал ему это право — платить по моим векселям? Как он смеет дарить мне эти деньги?
Торопец. Срок еще не вышел?
Юлия Павловна. В том-то и дело. Еще четыре или пять месяцев до уплаты. Очевидно, он расплатился по ним только для того, чтобы прислать мне этот гнусный подарок, показать, что я ему обязана деньгами. Он хотел оскорбить меня, разве вы не понимаете? Да как он смеет, я вас спрашиваю?
Торопец. Почем же я знаю, как он смеет?
Юлия Павловна. Это бессовестно. Он знает, что у меня нет сейчас денег швырнуть ему обратно, и пользуется случаем, чтобы унизить меня.
Ольга Фроловна. На нас никакого внимания. Что стулья, что мы — ей все равно.
Торопец. Знаете, что.я вам скажу? Он вас любит этот Лазарь Тулупьев.
Юлия Павловна. Хороша любовь: «Милостивая государыня, Юлия Павловна».
Торопец. Да ведь он это «милостивая государыня», я думаю, раз десять переписывал. И векселя-то он поспешил уплатить, потому что больше ничего не мог придумать, чем бы уколоть вас. Я как видел его тогда у вас в Петербурге, так и в этих трех строках вижу. Мой вам совет, уступите ему, сдайтесь.
Юлия Павловна. Что такое? Я не только не уступлю ему, но если бы я знала, где можно украсть такую сумму, я бы решилась на это. Пусть потом меня сажают в тюрьму. Зато с каким бы наслаждением я отослала ему эти деньги! Уж он не получил бы от меня даже и «милостивого государя». Ни строки бы не написала. Я выхожу из себя при одной мысли, что ничего не могу сделать сейчас же!
Юлия Павловна (взглянув на Хлыстиковых, сделала нетерпеливую гpимacy). Как они мне надоели! (Встает.) Извините меня, Ольга Фроловна. Что это? Кто здесь открыл окно?
Поля. Это я, Юлия Павловна. Душно было здесь.
Юлия Павловна. Ах, вы! Простите! Конечно, вы вправе делать в доме все, что пожелаете, но я полагала, что хоть в этих двух комнатах меня оставят в покое. Кажется, я не нахалка… заняла из целого дома очень скромный угол.
Поля. Окно уж с полчаса открыто, вы ничего не говорили.
Юлия Павловна. Я не замечала, а теперь чувствую озноб. Зачем же вы закрываете? Оставьте, пусть тут будет мороз. Может быть, кому-нибудь и надо, чтобы я простудилась. Скорее умру. Никому не буду мешать своим присутствием.
Поля (закрыв окно). Юлия Павловна! Разве вам кто хоть слово сказал?
Юлия Павловна. Я и то удивляюсь, как это мне не говорят прямо в глаза, что я тут зажилась. Но я сама женщина и знаю, на какие хитрости она способна. Зачем говорить что-нибудь? Это слишком откровенно. Лучше действовать исподтишка. Сегодня настудить комнату, завтра напустить угару, там подать травы вместо чаю. Мало ли как можно напомнить человеку, что пора ему и честь знать. Но ведь я и то уж деликатна. Даже не обедаю здесь, а езжу для этого к холостому человеку, за что, конечно, подвергаюсь критике и пересудам всевозможных кумушек.
Ольга Фроловна. Что вы хотите сказать?
Юлия Павловна. Я не про вас говорю.
Ольга Фроловна. У Евгения Михайлыча только одна кума — я!
Юлия Павловна. Извините, если я нечаянно попала не в бровь, а в глаз.
Поля (задергивая драпировку окна). Я не хотела сердить вас, Юлия Павловна, а наговорить на человека можно много.
Юлия Павловна. Прикажите по крайней мере затопить камин. Я иззябла совсем.
Поля. Камин? Его года три не топили.
Юлия Павловна. В четвертый затопят. Неужели и об этом надо разговаривать?
Ольга Фроловна. Там в трубе полсотни галок гнезда себе свили.
Юлия Павловна. Ах, галки! Вы придираетесь ко мне, Ольга Фроловна, потому что… словом, я вас успокою: для меня женатый человек — не мужчина.
Хлыстиков. Ольга Фроловна, держи язык за зубами.
Ольга Фроловна. Ах, как строго!
Поля. Я прикажу затопить камин. (Хочет идти.)
Юлия Павловна. Нет, уж теперь благодарю вас. Насильно я ничего не желаю. По счастью, у меня еще есть комната. Я лягу в постель без чаю, одетая, накрою себя всем моим гардеробом. Конечно, если бы я ожидала, я захватила бы с собой шубы. Но кто же знал, что бывают такие добрые хозяйки, которые больше заботятся о галках, чем о живых людях. Все-то вы галки, больше я ничего не могу сказать. (Уходит направо и запирается на ключ.)
Ольга Фроловна. Какая блоха ее укусила?
Хлыстиков. Я сколько раз просил тебя не вмешиваться в мои отношения к людям? Это каторга, а не жизнь.
Ольга Фроловна. Рассердился, что она тебя за мужчину не считает?
Хлыстиков. Не говори мне этого… я… я… голову себе разобью.
Ольга Фроловна. На здоровье, голубчик.
Торопец (он все время сидел и удивлялся). Что такое произошло?
Ольга Фроловна. Он у меня когда рассердится, сам же себя и наказывает.
Торопец (встает, резко). Да я не про вас! Из-за чего вся эта сцена? Что это вы, господа, полчаса не можете прожить спокойно? Вечно у вас мелочные дрязги.
Поля. Вы бы, Евгений Михайлыч, сказали про это Юлии Павловне, а не нам. Кажется, мы уж всячески ублажаем ее. За что она меня обидела?
Торопец. Перестаньте, Поля. Вы всегда с вашими излишними страхами только раздражаете людей.
Поля. Всегда?
Торопец. Подумаешь, что о камине только затем и заговорили, чтобы уязвить ваше самолюбие. Никто его не тронет. И вам тоже скажу, Ольга Фроловна…
Ольга Фроловна (смело}} А ну-ка?
Торопец. Как вам не совестно? Что вы приревновали мужа за то, что он остался обедать с молодой и красивой женщиной? Испугались, что она завертит его? Будьте покойны за него. Она всегда была окружена людьми поинтереснее, чем я да Иван Иваныч. Очень ей нужно завлекать нас. Не видала она таких, как же!
Ольга Фроловна. Эге, куманек! Поздравляю вас — влюбимшись.
Торопец. Что такое?
Ольга Фроловна. Говорю, поздравляю вас влюбимшись.
Поля. Молчите, Ольга Фроловна.
Хлыстиков. Ведь условились молчать. Чего ж ты лезешь?
Торопец. Что за чепуха?
Ольга Фроловна. Не могу я молчать. Тоже благодарю покорно. Они нас будут шельмовать, а мы слушать, развесив уши. Я тоже за словом в карман не полезу.
Торопец. Да из чего вы делаете такие нелепые заключения?
Хлыстиков. Пустяки говорит. Что ее слушать!
Торопец. Какая-нибудь сплетня.
Ольга Фроловна. Не сплетня, а истинное происшествие. Иван Иваныч сам хотел говорить вам, да у него духу не хватает, а у меня этого духу сызмальства было даже слишком много. Так уж я скажу, что вижу.
Торопец. Ну хорошо. Что ж вы видите?
Ольга Фроловна. А то и вижу, что голова у вас сваливается с плеч. Да и как ей остаться на месте! Этакая эффектная женщина с утра до ночи покою не дает. Я хоть и дама, а и то, пожалуй, спятила бы.
Торопец. Да из чего вы это видите?
Ольга Фроловна. Из всего вашего поведения.
Поля. Перестаньте вы хоть при мне-то.
Торопец. Постойте, Поля. Из какого ж это поведения?
Ольга Фроловна (очень быстро}} Обедаете вы вместе, гуляете вместе, читаете вместе, катаетесь вместе. Да это бы ничего. Нянчитесь с нею. Никто вам слова не скажет. А вот в деревне жалуются, что вся детвора животиком переболела, вы хоть бы заглянули туда. Врут они или нет? Ну-ка!
Торопец. Надеюсь, они не поставят мне в вину одну оплошность. Я им всю свою молодость отдал.
Ольга Фроловна. А откуда она, эта оплошность? А потом… (Другим.) Браните меня как хотите, а я скажу… (Торопцу.) Завещание-то вы повезли в город?
Торопец. Это мое дело.
Ольга Фроловна, Да ваше-то ваше. Только вы очень-то себя не распускайте. Вы теперь как бы в тумане — так память-то у вас поотшибло, а я вам напомню по вашим же словам, что покойный Борис Николаич немало натерпелся с этой самой женщиной. Смотрите, как бы и вам того же не досталось. С такими барынями одно из двух: или она на шею сядет да будет командовать, или ее надо к рукам прибрать. Налетит на этакого, ну и обожжется, да только вы-то не из таковских. Мягкости душевной у вас много — вот что я скажу. Вы уж меня извините за правду. Я женщина прямая. Я только с Иван Иванычем хитрю, так и то потому, что у него на шее пятеро моих собственных ребят. Да я и вам бы слова не сказала. Плачьтесь потом с нею. Какое мне дело! А мне, вот как перед чистой совестью, Поленьку жаль! (Чуть не со слезой.)
Торопец. Полю?
Ольга Фроловна. Да-с, Полю. Вы вот сейчас накричали на нее, да сами видите, что без толку. Что же дальше-то будет? А вы опекун ее сына. Она-то смолчит да в угол уткнется. Так уж хоть я заступлюсь — крестная мать ее сына. Теперь сердитесь не сердитесь, а я свое сказала. Мне бог-то язык не для того дал, чтобы он у меня болтался без дела!. Пойдем, Иван Иваныч. Нечего тебе тут делать. (Уходит.)
Торопец (разводя руками). Отчитала и слова не дала сказать в оправдание.
Хлыстиков. Это еще что! Вот если бы вы были ее мужем! Она бы вам показала себя.
Торопец. Спросите ее, за что она меня отчитала?
Хлыстиков. От усердия. У нас звонарь такой был. У того все был светлый праздник. Вы его заставите на похороны звонить, а он знай себе дует во все колокола. Так и жена. По ее выходит, что кто влюбился, сейчас его и вешать.
Торопец. Как! И вы туда же?
Хлыстиков. Нет-нет! Что ж тут? Со всяким может случиться. Я вам только одно посоветую, Евгений Михайлыч: влюбляйтесь сколько влезет, но оставайтесь холостым. Право, много легче. Женатым, знаете, все чувствуешь, словно у тебя кость в горле застряла.
Торопец (резко). Вздорные вы люди, вот что я вам скажу.
Хлыстиков (даже икнул). Покорнейше вас благодарю.
Торопец. Кажется, я из опекунов сам попал под опеку.
Хлыстиков. Я, Евгений Михайлыч, очень хорошо помню, что вы опекун и можете во всякое время отнять у меня место управляющего. Напрасно вы делаете такие тонкие намеки.
Торопец. Знаете что? Шли бы вы за женой поскорее, а то она вас бранить будет.
Хлыстиков. Так-то лучше — начистоту… берите, мол, поскорее вашу жену, да и сами убирайтесь под добру по здорову.
Не плюйтесь, Евгений Михайлыч. Я уйду. я человек гордый. Не буду ждать, пока меня в шею вытолкают. (Возвышая голос) А куда я денусь с пятью несчастными младенцами — этого вы не изволили подумать.
Поля. Полно вам! Евгений Михайлыч и не думал.
Хлыстиков. Нет, уж вы оставьте, Пелагея Афанасьевна. Одно скажу: Борис Николаич во мне души не чаял и, кажется, доказал это в своем завещании. Вам это следовало бы помнить. Прощайте-с, авось с голоду не помрем. Конечно, бедняжка Люлюша и не ждет такого выверта, да сама виновата. Велика важность лаборатория! Очень нужно было вмешиваться. Вот она и вышла лаборатория. (Уходит.)
Торопец. Тьфу! Помешанные какие-то! (В волнении ходит.) И с чего они выдумали! Так и видно — глушь. Нет для них большего удовольствия, как копаться в чужой душе и отыскивать там черт знает что. Ну скажите, Поля, сами. Имела она право делать такие выводы?
Поля. Напрасно вы на нас рассердились, Евгений Михалыч.
Торопец. Может быть. Мне было ужасно досадно, что, все шло как по маслу, Юлия Павловна была в отличном настроении — и вдруг… Ну, да я согласен — она виновата, действительно она. Я даже понимаю отчего. Ее разозлило письмо. Это так естественно. Я вспыхнул за нею. Но эти Хлыстиковы! Ведь нет такой глупости, какой бы они не сказали мне.
Поля. Евгений Михайлыч! Позвольте мне выразить, что я думаю.
Торопец. Говорите, говорите. Сядемте вот тут… Вы знаете, что вы для меня… ну, сестра, что ли. Говорите откровенно.
Поля. Спасибо, Евгений Михайлыч… Вот что. Я в доброту Юлии Павловны не верю.
Торопец. Отчего?
Поля. Не верю, не верю! Сама не могу сказать отчего. Очень мне хотелось этого, оттого прежде так сразу и поверила, а теперь нет у меня к ней расположения. Что хотите, то и делайте. Вы говорите, письмо ее разозлило. Чем же мы-то виноваты? Мы, что ли, письмо ей написали ? Откуда получила, тех пускай и бранит. Вспомните-ка, за что она на меня набросилась? Разве при доброте может быть такое?
Торопец. Так зачем же ей нужно было все это время ласкать вас?
Поля. А вот вы у нее про это и спросите, а я не понимаю. Не по моему это рассуждению: объясняли мне Хлыстиковы и вас тут примешали, да хитро что-то. Только я так думаю, что и спервоначала она притворялась, да теперь вот вдруг и прорвалось у нее настоящее-то. Присмотритесь-ка хорошенько к ней — вы и увидите, что я правду думаю.
Торопец. Не понимаю. Может быть, вы и правы. Женское чутье. Но я не могу понять.
Поля. Вы-то сами; Евгений Михайлыч, как к ней относитесь? Простите, что спрашиваю,- вы же позволили.
Торопец. Да… как вам сказать. Это очень трудно определить, Поля. Я вам лгать не хочу. Может быть, я должен был бы обращаться с нею строже… за Бориса. Но вспомните — ведь и Борис не желал ей зла.
Поля. Напротив.
Торопец. То-то и есть. За что же я буду презирать ее. Но, разумеется, только Хлыстиковым может прийти такая дикая мысль, что я влюблен в нее.
Поля. Вы это твердо говорите, Евгений Михайлыч?
Торопец. Совершенно твердо, Поленька. Конечно, она… может понравиться… Сами согласитесь.
Поля. Да уж хороша — что говорить. Первый день, как я ее увидела, так сама себе показалась такой маленькой да бесталанной. Хороша! Капризна, избалованна, да такие-то больше и нравятся.
Торопец. Ну, словом, вы понимаете меня, родная. Я не хочу себя обманывать! Может быть, я к ней и не совсем равнодушен, но чтоб… Черт знает что! Ведь я не идиот. В зеркало-то каждое утро смотрюсь. На успех, стало быть, рассчитывать не могу.
Поля. Евгений Михайлыч! Голубчик! Хочется мне еще сказать вам словечко.
Торопец. Да уж говорите все…
Поля. Мне чуется, что она… не знаю, как это сказать…
Торопец. Да говорите просто, без затей.
Поля. Как будто она завлекает вас. Простите, голубчик, что вымолвила это.
Торопец (после паузы, встал). Вы видите, Поля, что я с вами совершенно откровенен. Завлекать не завлекает, а… Ну, да это пустяки! Просто у них, у петербургских барынь… такая замашка — всегда кокетничать с мужчиной. Без этого они не могут обойтись.
Поля. Вы так думаете? А злого умысла нет у нее?
Торопец (поглядев на нее внимательно). Какого же?
Поля (с неотвязной болью, отвернувшись). Не знаю я, голубчик.
Торопец (подумав). Вот что, Поленька, вы сходите к Хлыстиковым. Извинитесь за меня и скажите Ивану Иванычу, чтоб они глупостей не думали о месте управляющего. Никто его, не гонит и гнать не будет. А я поговорю с Юлией Павловной. Поговорю. Как я поговорю? Не спросить же мне у нее, что вы там затеяли в своей взбалмошной голове? Ну, да что-нибудь найду. Она и выскажется. Словом, надо ее разобрать. (Решительно.) Да и вообще пора покончить с завещанием! Послезавтра же поеду в город. Довольно проволочек. Идите, Поля.
Поля. Чай вы не будете пить?
Торопец. Нет. Ну его совсем! Не до чаю теперь.
Поля. Так до свиданья, Евгений Михайлыч! (Проходит.)
Торопец. До свиданья.
Поля (возвращаясь). Вы уж, миленький, не сердитесь на меня. Я вот побеседовала с вами по душе — мне и легче стало. И верю я вам, как всегда, что вы — мой заступник. (С милой улыбкой.) А то уж я усомнилась в вас. Полюбит, думаю, ее — прощай тогда, моя головушка. Смотрите же, Евгений Михайлыч. Вы меня сестрой назвали, так уж я вас, как братца дорогого, и стеречь буду.
Торопец. Не бойтесь, голубушка.
Поля. Да уж постерегу. Зато и обидеть вас никому не позволю. И сейчас Хлыстиковых так распеку за вас, что они долго будут меня помнить. Я вам покажу, что могу быть хорошей сестрой и что я умею ценить ласку.
(Убегает.)
Торопец (два раза прошелся, потом решительно подходит к двери Юлии Павловны и стучит). Вас можно видеть?
Юлия Павловна. Зачем вы меня звали?
Торопец. Я уезжаю. Хотел проститься.
Юлия Павловна. Ну, до свиданья. (Хочет идти назад.) Завтра не извольте приглашать обедать эту гарнизонную крысу.
Торопец. Завтра вы будете обедать дома.
Юлия Павловна (остановившись). Если бы я могла ожидать, что наскочу когда-нибудь на такую любезность, я была бы с вами осторожнее. Ну вот, как же мне не злиться! Я только что начала успокаиваться, как мне готовится новая дерзость.
Торопец. Я завтра уезжаю в город.
Юлия Павловна. В город? Это новость! Зачем?
Торопец. По делам. Я хотел проститься с вами. Мы видимся в последний раз.
Юлия Павловна. В последний раз? Надеюсь, вы не будете зимовать в городе?
Торопец. Я возвращусь сюда, когда вы уже уедете.
Юлия Павловна (окончательно оборачивается). То есть вы будете ждать, пока я уеду?
Торопец. Так, вероятно, сложатся обстоятельства.
Юлия Павловна (пристально смотрит на него). Отвечайте прямо: вы умышленно будете сидеть в городе до тех пор, пока я отсюда не уеду?
Торопец. Да, умышленно.
Юлия Павловна. Мне только это и надо было знать. Попросту… вы бежите от меня?
Торопец (смотрит ей в лицо). Попросту я бегу от вас, Юлия Павловна. Ну-с! Вы довольны? Добились своего и заставили меня высказаться. Ведь вы не станете отрицать, что добивались этого признания ?
Юлия Павловна. Какой же вы, однако… провинциал, Евгений Михайлыч…
Торопец. Отчего — провинциал?
Юлия Павловна. Да как же! Маленькое увлечение, и сейчас гамлетовские вопросы. Вы ведь оттого и бежите, что задавали себе вопрос: к чему это приведет? Сознайтесь.
Торопец. А… а вы себе не задавали этого вопроса?
Юлия Павловна. И не подумала. Я понимаю еще, если бы это было такое сильное чувство, когда человек готов за тебя в омут головой. Вы готовы за меня в омут с головой? (Пытливо.) Способны ли вы, например, жениться, что ли, на мне, если б я вам предложила только одно условие?
Торопец (быстро). Какое условие?
Юлия Павловна. Какое? Нет, вы отвечайте могли бы вы когда-нибудь забыть, что я была женой вашего друга?
Торопец. Нет, не мог бы. Да и вы не могли бы.
Юлия Павловна (закусила губу). Ну вот видите. Стало быть, все это пустяки.
Торопец. О каком условии вы говорите?
Юлия Павловна. Я шутила. Я только хотела указать, что бежать вам от меня незачем. И не пущу я вас. (Берет из eго рук шляпу.) Не отдам — вот и все. Скажите пожалуйста — велика важность, что женщина чуть-чуть взволновала вас! Разве вам веселее, если вы относитесь к ней, как к стулу, к лампе? Вам, значит, приятнее быть со мной, чем с другой. Так вы должны благодарить меня. Если ваше сердце забилось чаще, так в этом и жизнь. Вы должны оживиться, стать бодрее, а не бежать от меня, как от зачумленной.
Торопец. А если быть с вами столько же привлекательно, сколько и мучительно?
Юлия Павловна. Отчего же мучительно?
Торопец. Отчего? Оттого, что не вам внушать ободряющее чувство. (Значительно.) Вы словно преступление несете с собой.
Юлия Павловна. Ах, как это хорошо! Я ужасно люблю внушать такое чувство.
Торопец. Даже если оно оскорбительно?
Юлия Павловна. Почему же оскорбительно?
Торопец. Почему? Видите ли, у меня душа необъятная. В ней подчас роятся такие ощущения, которые могли бы только оскорбить вас. Хорошо, что я сам считаю их постыдными, но мне приходится призывать на помощь все силы, чтоб подавить их. Ведь и я не идеал, Юлия Павловна, а вы слишком задорно хороши. Ведь вы небось замечали мои усилия над собой.
Юлия Павловна (настороже). Ничего я не замечала.
То р о п е ц. Не замечали? Вы, такая, проницательная? Не замечали, что, когда вы без умолку рассказывали мне… разные эпизоды из вашей жизни, я половины не слушал, а думал только о вас? Случалось, забывал все на свете. Не замечали, что, возвращаясь с вами сюда, я постоянно боялся, сквозь ночную тьму боялся выдать себя даже неровным звуком своего голоса. Я, может быть, выражаюсь неясно, но если бы я был поэт, я бы, наверное, сказал, что воспаленное воображение жгло меня своими образами, как будто моего мозга касалось раскаленное железо.
Юлия Павловна. Жаль, что вы не поэт, но как мы с вами разно смотрим на вещи! Все, что вы говорите, не только не оскорбляет меня а, честное слово, даже доставляет удовольствие.
Торопец. Чего-с?
Юлия Павловна. Я не барышня, Евгений Михайлыч, да и не верьте вы другим, тем, кто разыгрывает из себя цирлих-манирлих. Взгляните вы на шейку любой женщины, хоть Ольги Фроловны,- И она вам простит, как бы ни был оскорбителен ваш взгляд.
Торопец. Вот как!
Юлия Павловна. Это польстит ее женскому самолюбию. Только другая начнет кривляться и играть в добродетель. А я искренна. Я женщина, а не философия в дамской шляпке. Я не мать, не труженица. Я только женщина. Может быть, это мой недостаток. Пускай! В нем моя сила. Ваш брат, мужчина, тысячу раз скажет себе, что во мне бездна пороков, и тысячу раз сломает себе шею у моих ног. А мне больше ничего и не надо.
Торопец (забывая игру). Ну, знаете, Юлия Павловна, я о вас думал лучше.
Юлия Павловна. Напрасно.
Торопец. Да теперь сам вижу, что напрасно. Теперь только я начинаю понимать, какую школу задали вам ваши петербургские обожатели. Они приучили вас к пошлейшему ухаживанию. Извините меня. В этом ничего нет, кроме циничной распущенности.
Юлия Павловна. Ай, как страшно!
Торопец. Да, Юлия Павловна, именно страшно. Я знаю, что у вас в. столице любят забавляться подобными чувствами. У англичан даже позаимствовали слово на этот случай — flirt. Так, кажется ? То есть обольстительная, прихотливая игра — дразнить и волновать до известной границы! Это необыкновенно льстит женскому самолюбию. Зато здесь нет одного — уважения к вашей личности.
Юлия Павловна. Ах, уважение! По-вашему, выходит так, что, если мужчина разговаривает с женщиной о капусте, значит, он ее уважает. У кого оно есть, это уважение? (Идет мимо него к окну, которое открывает.)
Торопец. У меня к вам. Я думал, вы хоть то оцените, что я хотел быть головой выше ваших петербургских кавалеров.
Юлия Павловна. Не верю.
Торопец. Не верите?
Юлия Павловна. Не верю.
Торопец (идет за нею, сдерживая волнение). Так что же меня удерживает вот хоть бы сейчас, сию минуту, не натворить самых постыдных вещей. Что удерживало меня от этого, когда вы бывали у меня в доме и оставались со мной наедине по целым часам!
Юлия Павловна. Равнодушие!
Торопец. Равнодушие?
Юлия Павловна. Больше ничего.
Торопец (глухо). Счастье мое, что мне не двадцать лет. Я помню свою фигуру.и ваше легкомыслие.
Юлия Павловна. Вы мне надоели с вашим легкомыслием. Разве нельзя увлечься человеком и забыть об его внешности? (Отходит налево, к авансцене.)
Торопец (его волнение усиливается). Вы мной когда-нибудь могли. бы увлечься?
Юлия Павловна (заглядывая на него из-за шляпы). Кто знает?
Торопец (овладевая собой). Дайте мою шляпу и прощайте!
Юлия Павловна. Не дам.
Торопец (перестает сдерживаться). Юлия Павловна! Перестаньте дурачиться. Я серьезно могу забыться, и тогда я не буду отвечать за свои поступки.
Юлия Павловна. Это очень любопытно.
Торопец. Чего же вы хотите? Змееныш! Чтоб я перестал владеть собой? Чтоб я забыл, что вы были когда-то женой Бориса? Чтоб каждая минута моей жизни была отравлена этой мыслью? (Приближаясь к ней.) Ведь радостей вы мне дать не можете!
Юлия Павловна. Тсс! Осторожнее.
Торопец. Как вы смеете говорить мне об осторожности, когда вы нарочно затуманиваете мне голову?! Умышленно добиваетесь, чтоб я потерял сознание. Сами своим кокетством вызываете меня…
Юлия Павловна. На что?
Торопец. На что?. (Страстно.) Так пусть будет по-твоему! Я силой возьму тебя, если ты станешь теперь сопротивляться! (Схватывает ее.)
Юлия Павловна (вырывается). Не трогайте меня! Какой ужас! (Бросает шляпу и отходит.)
Торопец. Ужас? Должно быть, моя физиономия исказилась безобразием, что возбуждает в вас такую брезгливость? Те из ваших приятелей, которые в такую минуту с вами оказывались счастливее меня, были, конечно, элегантнее?
Юлия Павловна. Что вы говорите?
Торопец. Или я обошелся слишком грубо? Так вы, опытная в этом деле, научите меня, как действовать в таких случаях.
Юлия Павловна. Не смейте говорить мне гадостей.
Торопец. Так чем же прикажете объяснить все ваше поведение, как не привычкой. забавляться от скуки сегодня одним, а завтра другим.
Юлия Павловна. Уйдите отсюда. Вы мне ненавистны. Я играла с вами комедию, если вы хотите знать.
Торопец. Комедию? Для чего?
Юлия Павловна. Для того, чтобы вы уничтожили завещание, вот для чего. Я сама не понимала, что делала. Если б я предвидела, что все это так отвратительно, я бы глазом не мигнула в вашу сторону.
Торопец. То есть вы хотели довести меня до потери самообладания и потом швырнуть мне в лицо, что смотрите на меня как на продажного негодяя? Как же вам не стыдно? Как бы я бессмысленно ни увлекся вами, хоть 6ы вы мне сулили наслаждения, О каких я и мечтать не мог,- неужели вы смели думать, что я пойду на такую гадкую сделку?
Юлия Павловна (пересиливая себя, смеется). Шумите на самого себя, Евгений Михайлыч, а не на меня. Помилуйте! Вы так забылись, в экстазе наговорили мне Таких ужасных вещей, что я не знала, чем остановить поток вашей… ваших горячих слов, и в один миг придумала эту, может быть, резкую шутку, а вы и поверили? До чего вы увлеклись!
Торопец. Да-а! Шутку!
Юлия Павловна. Ну конечно. Я всегда знала, как горячо вы были преданы Борису, и вдруг вижу, что вы готовы даже забыть долг дружбы. А вы ее всегда так проповедовали!
Торопец. Ценю вашу находчивость. К сожалению, я не смею сказать, что тоже шутил. Напротив, это свидание как нельзя больше убедило меня в том, что я шутить не умею. Прощайте! (Берет шляпу и хочет идти.)
Юлия Павловна. Постойте! (Скрывая от него лицо.) Надеюсь, все останется между нами?
Торопец. О, конечно! Мне стыдно за себя, а еще больше за вашу шутку!
Действие четвертое
[править]Леонтий Николаевич. И не рассуждай, пожалуйста.
К оп ч и к о в. Так-таки сейчас и ехать?
Леонтий Николаевич. Так-таки сейчас и ехать. Недоставало, чтобы ты сел мне на шею и командовал мною. Поди доложи Юлии Павловне, что я к ее услугам. Потом вели запрягать лошадей и пришли ко мне Пелагею Афанасьевну. Да сам не мешкай. Я знаю, что тебя хлебом не корми, а позволь пожить здесь около твоей Дуни Мухоморовой.
Копчиков. Сердца у вас нет — вот что я вам скажу. (Хочет идти.)
Леонтий Николаевич. Постой. Ну скажи на милость, есть ли хоть капля смысла в твоей дерзости?
Копчиков. Да ни за что обижаете Пелагею Афанасьевну, сто раз повторю. Сами видели: приехали мы ночью, все спали, она весь дом подняла на ноги. Выскочила к нам от радости чуть что не в чем была, а вы хоть бы улы6нулись ей. Ворчите, знай себе, под нос. А чуть глаза протерли — «вели запрягать лошадей».
Леонтий Николаевич. Что же мне, по-твоему, целоваться с твоей Пелагеей Афанасьевной?
Копчиков. Зачем целоваться? А хоть пожить тут денька два ей это радость. Вы-то не знаете, а я очень хорошо вижу, как она из кожи лезет, только бы угодить нам. Ночь всю прохлопотала наскрозь. Нынче чуть свет гонцов разослала во все края. Тому — скачи за десять верст, самой лучшей говядины, филею. Другому — хоть топись, да достань цветной капусты. Ребенка своего опять к управляющему отправила, чтоб не обеспокоил. Где это за нами так ухаживают?
Леонтий Николаевич (сердится). Так не могу же я… (Сдерживается.) Вот что. Убирайся ты с моих глаз. Ты, кажется, скоро окончательно уверуешь в то, что ты, рыжая твоя голова, барин, а я твой лакей.
Копчиков. «Рыжая голова!» Когда не знаете, что сказать, так уж сейчас про мою рыжесть!.. (Хотел идти направо, но видит Юлию Павловну.) Вот! Сами идут!
(Уходит через переднюю.)
Леонтий Николаевич. Здравствуйте, Юлия Павловна! Вы хотели меня видеть?
Юлия Павловна. Да. У меня к вам огромная прось6а.
Леонтий Николаевич. Слушаю. (Присаживается по левую сторону стола.)
Юлия Павловна. Леонтий Николаич! Мне очень совестно:.. Я не привыкла просить… кроме вас, мне не к кому обратиться.
Леонтий Николаевич. Однако вы взволнованы не на шутку. Что такое?
Юлия Павловна. Я вам признаюсь. У меня есть долг… небольшой — всего шесть с половиной тысяч, но я готова заложить Мефистофелю душу, только бы расплатиться.
Леонтий Николаевич. Понимаю, понимаю.
Юлия Павловна. Займите мне эту сумму. Даже не столько, а меньше. Тысячи на три у меня найдется вещей. Я все продам. Значит, мне надо еще три-четыре тысячи. Я вам выплачу. Если даже я проиграю процесс. Я заработаю как-нибудь.
Леонтий Николаевич. Процесс! Какой процесс?
Юлия Павловна. О завещании Бориса.
Леонтий Николаевич. Как? Вы же отказались от процесса?
Юлия Павловна. Я передумала. Мне нечем жить. Да и не считаю нужным дарить пятнадцать-двадцать тысяч, когда у самой ничего нет.
Леонтий Николаевич. И вы рассчитываете выиграть?
Юлия Павловна. Больше чем когда-нибудь. Я слышала здесь вчера, что господин Торопец возвратился из города. Ему сказали в суде, что в завещании нарушены какие-то формальности. Кажется, он, как опекун, не имел права подписываться… или мало подписей — я еще не совсем поняла, в чем дело. Этим я и воспользуюсь, чтоб добиться своего.
Леонтий Николаевич. Ну. И я тоже передумал.
Юлия Павловна. То есть?
Леонтий Николаевич. Я поступлю согласно воле брата.
Юлия Павловна. Значит, вы решительно становитесь на сторону этой девушки?
Леонтий Николаевич. Я становлюсь на сторону справедливости.
Юлия Павловна. Так. Ну! Не спорить же нам с вами о справедливости. Все переговорили. Я буду действовать самостоятельно.
Леонтий Николаевич. Как вам угодно. Если вам хочется трепать фамилию Бориса по судам — ваше дело.
Юлия Павловна. Да, мое дело. Мне остается взять назад мою просьбу о займе четырех тысяч. (с глухим отчаянием.) Хотя не знаю, что я буду делать. Процесс затянется на год, на два. А мне нужны деньги скоро, теперь.
Леонтий Николаевич. Ничем не могу помочь вам. По. вашему тону я догадываюсь, кому вы должны эту сумму, и жалею вас. Это очень щекотливый долг. Будь у меня эти деньги, я дал бы вам. Но даю вам слово, у меня их нет.
Юлия Павловна. Спасибо и за то. (Хочет идти.)
Леонтий Николаевич. Позвольте мне сказать вам два слова. Своим процессом. вы дурно заплатите Борису за его память о вас.
Юлия Павловна. Какую память? В чем это он ее выразил?
Леонтий Николаевич. А вот в чем. Я знаю, как относился к вам Борис, несмотря на ваш разрыв, и знаю, что лучшей его мечтой был ваш брак с Лазарем Владимировичем. Эта мысль была его горячей надеждой. Я давно хотел вам сказать об этом.
Юлия Павловна. Ни Борису, ни тем более вам нет дела до моих отношений к кому бы то ни было. Какое вы имеете право намекать мне на то, что в этом браке мое единственное счастье. Может быть, я ненавижу Тулупьева так же, как… и всех людей в мире. Я вас не приглашала на роль ментора. Я просила у вас ничтожной услуги — вы мне отказали. Так как же вы решаетесь давать мне советы?
Леонтий Николаевич. Что с вами делается, Юлия Павловна? Вы до такой степени раздражительны, что вам нельзя сказать двух слов. Я никак не думал, что так рассержу вас своей фразой. Она вырвалась у меня от чистого сердца, уверяю.
Юлия Павловна. Извините меня. Меня злоба душит на всех. Я готова рвать и метать… и плакать. Я как в тумане брожу, и проклинаю жизнь, и хочу жить. Все кругом забивает, гнетет меня, а я ищу торжества… Да и не то. Покоя я хочу, только покоя.
Леонтий Николаевич. Из чего ж это видно, что вы ищете покоя? Ну, да господь с вами! Поступайте как знаете, лично я тороплюсь отрясти прах от ног моих и запереться у себя совсем. Я больше ни во что не вмешиваюсь.
А! Вот и вы, Пелагея Афанасьевна.
Поля. Доброго утра, Леонтий Николаич. Хорошо ли поспали?
Леонтий Николаевич. Благодарствуйте. Здравствуйте, Ольга Фроловна.
Поля. Вам кухарку сюда прислать?
Леонтий Николаевич. Я обедать здесь не буду, Пелагея Афанасьевна. (Копчикову) Ты велел запрягать лошадей?
Копчиков. Запрячь недолго.
Поля. Разве вы сейчас едете?
Леонтий Николаевич. Да, мне некогда.
Копчиков. Дело в у нас дома гибель.
Леонтий Николаевич. Перестань, Копчиков! (Долго и строго смотрит на него)
Поля. Как же это? Ждали, ждали мы вас. Две недели не были. Теперь только пожаловали, сейчас и…
Леонтий Николаевич. Я заехал сюда, Пелагея Афанасьевна, собственно, затем, чтобы поговорить с вами по очень важному вопросу.
Юлия Павловна. Может быть, мне уйти?
Ольга Фроловна. И мне?
Леонтий Николаевич. Напротив, Юлия Павловна, и вы, Ольга Фроловна. Я рад сказать Пелагее Афанасьевне при всех, что ничего не буду иметь против завещания Бориса, даже в случае отказа суда. За эти две недели я имел довольно времени обдумать приказ брата и нахожу, что он поступил очень благородно, назначив вас и вашего сына своими главными наследниками. (Предупреждая.) Я не для благодарности говорю. Я, со своей стороны, тоже являюсь к вам просителем, Пелагея Афанасьевна. Говорю вперед — я не имею никакого права, но докажите, что вы женщина добрая и что хоть частичка вашей любви к Борису распространяется и на меня.
Поля. Да что же вы, Леонтий Николаич, просите! Прикажите — все сделаю.
Леонтий Николаевич..Повторяю — приказывать я не смею, а просьба моя вот в чем. Позвольте мне перенести могилу брата ко мне в имение.
Это единственное мое желание, а затем я откажусь даже и от тех процентов, которые назначил мне Борис. Вам для вашего сына они нужнее. Ему еще много надо, а я проживу и с тем, что у меня есть.
Ну вот! Зачем же плакать?
Леонтий Николаевич. Копчиков! Пошел вон отсюда!
Копчиков. И уйду. Буду я еще смотреть. (Уходит.)
Леонтий Николаевич. (Ольге Фроловне}} Дайте ей воды, что ли.
Ольга Фроловна. Полно вам, Поля, стыдно плакать. Что это такое?
Поля. Я не бу… не буду… Пройдет… Сейчас успокоюсь!
Леонтий Николаевич. Напрасно вы плачете, Пелагея Афанасьевна. Я охотно верю, что вам нелегко расстаться так сразу и сначала вам будет трудно. Но я же не отнимаю у вас права приезжать, когда вам вздумается. Сделайте одолжение.
Поля (качая головой). Нет-нет… Не могу… Не могу я этого… за что же вы… самое дорогое…
Леонтий Николаевич. Самое дорогое! А вы подумайте обо мне, если вы добрая.
Поля. Я сделаю все, что хотите, только не это.
Леонтий Николаевич. У вас вся жизнь впереди, а ведь у меня, кроме этой могилы, ничего не осталось. И старинные традиции этого требуют. Я его положу около отца и матери. Вот пусть Юлия Павловна скажет, прав я или нет.
Юлия Павловна. Разумеется.
Леонтий Николаевич. Наконец, вот осень наступила. Скоро пойдет невылазная грязь. Мне уже нелегко трясти свои старые кости по ухабам да рытвинам, когда взгрустнется и захочется навестить брата. Пожалейте и вы меня.
Поля. Голубчик, Леонтий Николаич! Да разве ж я не жалею?! Я только не высказывала… от робости. Все боялась, не поверите мне, скажете, хитрю из-за чего-нибудь. А мне и подумать-то о вас жалко становилось. Сама
не знаю… Одни вы — оттого. Еще пока Борис Николаич жив был — все, бывало, заедете, поживете здесь… со своими. А теперь ездите по чужим людям с горем да с тоской на сердце. А разве чужие люди поймут ваше горе? Что им до Бориса Николаича! У них свое дело. Бросят так словечко… больше для порядку. Настоящей жалости где им взять! Так живите здесь, Леонтий Николаич! Миленький, будете хозяином. Для меня большего счастья и не надо. Я слугой вашей буду. Никто об вас не сумеет так позаботиться. А если в другой раз не захотите видеть меня или сына, так уж я найду себе место, прижмусь с ним в своей комнате, и голоса вы нашего не услышите. Как захотите, так мы и будем… Только, голубчик барин, не отнимайте от меня этого. Я вам в ноги поклонюсь.
Леонтий Николаевич. Ах! Я вам очень благодарен, но, право, все это громкие слова. Мне не хочется высказываться, но имею же я свои резоны, если настаиваю на моей просьбе.
Ольга Фроловна. Какие же резоны, Леонтий Николаич? Поселились бы здесь, право. На что лучше!
Леонтий Николаевич. Молчите хоть вы, Ольга Фроловна. Ну, а замуж она выйдет? Тогда мне подниматься отсюда?
Поля (с ужасом). Замуж?
Леонтий Николаевич. Да, понятно. Пройдет время, и все понемногу забудется. Вы — молоды. Еще можете полюбить. И на что вам тогда здесь в саду могила Бориса! Бельмом она на глазу будет для вас и для вашего мужа.
Поля. Замуж?! Я замуж!.. (Обращаясь в сторону сада.) Голубчик мой! Слышишь ли ты, что мне говорит твой родной брат? Добра ты мне желал, да, видно, не чаял, сколько горя принесут мне твои милости. Все я терпела, думала: обойдется, поверите вы мне. А теперь вижу — что дальше, то больше.
Леонтий Николаевич. Обижать я вас не хотел.
Ольга Фроловна. Успокойтесь, Поля…
Юлия Павловна. Я не могу понять, что тут обидного.
Поля. Да чтоб мне быть проклятой, если когда-нибудь случится такое. Полюби я кого-нибудь, я бы, кажется, тут же наложила бы на себя руки, нежели чем замуж пойти. Да как же вы обо мне думаете? Получила, мол, за любовь свою, схоронила хозяина да теперь, мол, пора и позабавиться вволюшку на все его богатство! Не из корысти я любила Бориса Николаича. Все это видели. Никто не посмеет попрекнуть меня этим. Не надо мне его наследства, не надо.
Леонтий Николаевич. Кто же вам говорит о наследстве?
Поля. Возьмите все, ничего мне не надо. Отказываюсь я. Вот пусть Евгений Михайлыч так в духовной и напишет. Авось хоть тогда поверите. Будьте с Юлией Павловной наследниками, как бы меня и на свете не было. Хоть по миру побираться пойду, ни одной копейки не возьму. А могилы не отдам! На пороге лягу, никого не подпущу, (Хочет идти.)
Торопец (бросается к ней). Постойте, родная, что с вами?
Поля (бьется). Оставьте меня! Видеть я не хочу никого… (Убегает в сад.)
Леонтий Николаевич. У вас есть это имя.
Леонтий Николаевич. Что это значит?
Торопец. Вы носите фамилию Вешневодских. Будь я на вашем месте, я бы не колебался ни одной минуты. Как брат Бориса, вы совершили бы благородный поступок, узаконив за ним имя его отца.
Леонтий Николаевич. (пораженный и обрадованный этой идеей}} Да. В этом есть смысл, глубокий смысл… разумеется. Как это я, в самом деле, раньше не догадался? Но это шаг слишком серьезный… Я вам очень благодарен, но… это надо обдумать. (Поглядев на Юлию Павловну, которая сидит у стола справа.) Юлия Павловна! Вы решительно будете вести процесс?
Юлия Павловна. Решительно! Я добьюсь того, что мне следует по закону.
Торопец. Так я и думал.
Юлия Павловна. А куда мне прикажете деваться? Мне нет места среди вас. Вы сами не раз давали мне это понять. Здесь все велось к тому, чтобы дразнить и раздражать меня. Что же мне остается делать, как не воспользоваться своими нравами? Называйте меня злой, бессердечной интриганкой, но я не откажусь от процесса. (Встала.)
Леонтий Николаевич. Юлия Павловна…
Юлия Павловна. Укажите мне дорогу, я вас послушаюсь. Избавьте от того, чтобы не быть выброшенной на улицу без средств и без привязанности. Я знаю, что вы оба, только бы отвязаться от меня, готовы убеждать, чтоб я уступила Тулупьеву.
Леонтий Николаевич. Господь с вами…
Юлия Павловна. Я могла бы это сделать. Не думайте, что я брошенная любовница. Я вам покажу десятки телеграмм, которые я от него получила за эти дни. Но кто посмеет обвинять меня в том, что я решилась или быть его женой, или никогда не встречаться с ним?
Леонтий Николаевич. Конечно, но…
Юлия Павловна. Не беспокойтесь. Я уеду отсюда. Я перестану мозолить вам г лаза, но больше вы не вправе ничего требовать от меня.
Леонтий Николаевич. Юлия Павловна, дайте мне высказать.
Юлия Павловна. Не о чем больше нам говорить.
Хлыстиков. Вот-с, Юлия Павловна… Полковник Тулупьев желал вас повидать.
Тулупьев. Pardon!
Здравствуйте, Юлия Павловна!
Леонтий Николаевич. Ба! Вот сюрприз! Какими судьбами?..
Тулупьев. Вы меня узнали… Леонтий Николаич.
Леонтий Николаевич. Я никогда не забываю человека, которому раз пожал руку. (Очень обрадовался.)
Тулупьев. Извините меня, пожалуйста, что я вошел к вам сюда так внезапно Нежданный гость, говорят, хуже татарина. Я был здесь недалеко, проездом… по службе и воспользовался случаем,. чтобы передать Юлии Павловне одно очень серьезное поручение.
Хлыстиков. Желаю вам успеха со всеми городами России.
Юлия Павловна. Я не понимаю, зачем вы приезжали. Били бы себе фотографические карточки да лаяли на людей.
Тулупьев (надевая перчатки). Не понимаете, зачем я приезжал? Как же это вы, тонкий дипломат, сразу не догадались, что поехал ли бы я, Лазарь Тулупьев, сюда, в имение вашего мужа, если бы…
Юлия Павловна. Если бы что?
Тулупьев. Если бы не решил явиться сюда в качестве вашего жениха.
Юлия Павловна. А!
Тулупьев. Успокойтесь! Я вас не поставлю в неловкое положение. Буду джентльменом и всем объявлю, что искал вашей руки, но получил отказ. Имею честь кланяться. (Идет.)
Юлия Павловна. Лазарь!
Тулупьев (медленно откладывает фуражку, снимает перчатки и подходит). Проси прощения и кайся! Нет. Тебя надо с хлыстом любить. Ну, я жду.
Юлия Павловна (отворачивается совсем). Простите меня.
Тулупьев. То-то!.. (Присаживается.) Ну, будет! Целуй меня!
Юлия Павловна. Как! Я первая?
Тулупьев. Да, ты первая. Ну!
В это место поцеловал тебя этот… Таганрог?
Юлия Павловна. Нет. Он на воздух.
Тулупьев. То-то на воздух. Ну, баста! Я сам не ожидал, Юля, что так привяжусь к тебе. Сегодня же выезжай отсюда. Я буду ждать тебя в Москве. Там мы обвенчаемся. Я возьму отпуск, и поедем в Крым.
Позови Леонтия Николаевича. Я должен сейчас же уехать отсюда. Мне неловко оставаться в этом доме.
Юлия Павловна. Милый мой! Царь мой! Ты увидишь, с каким достоинством я буду носить твою фамилию. (Оборачивается к кабинету, зовет.) Леонтий Николаич! Но вот что, Лазарь, у меня ничего нет. Ты знаешь ли это? Я хотела вести процесс против завещания мужа, но твоей жене стыдно путаться в процессах, не правда ли?
Тулупьев. Да еще спокойным мужем. Как тебе не грех, Юля, и говорить-то о том, есть у тебя что-нибудь или нет.
Юлия Павловна. Дорогой мой!
Леонтий Николаевич. Вы звали, Юлия Павловна?
Юлия Павловна. Да, Лазарь Владимирович уезжает, а я хотела сказать вам относительно завещания Бориса. Я безусловно подчиняюсь его воле и не считаю себя вправе не только протестовать, но даже пользоваться тем, что он отказал мне.
Леонтий Николаевич. Ну вот видите, Поля, никто у вас ничего не отнимает. А я заглажу перед вами свою вину. Простите меня, старика, что я недоглядел, какое у вас золотое сердечко. Лазарь Владимирович! Вы здесь как нельзя более кстати. (Подходя к нему.) Скажите, пожалуйста! У вас, я знаю, есть в Петербурге связи. Можете ли вы устроить мне усыновление сына моего брата?
Тулупьев. Охотно, Леонтий Николаевич. Я приложу все старания.
Леонтий Николаевич. Ну вот! Вот и решение загадки. И все мои душевные противоречия исчезают, как призрак. Поля! Родная моя, хочешь, я отдам твоему сыну мое имя, имя его отца?
Поля (с криком радости кидается к нему). Леонтий Николаич! Голубчик! (Припадает к его руке и плачет.)
Ольга Фроловна. То есть две недели чешется у меня язык сказать это самое.
Леонтий Николаевич (лаская Полю). Полно, полно! Ты меня и без того растрогала…
Юлия Павловна. Поздравляю вас, Поля. Я вам ручаюсь, что устрою это. Все свои силы положу на хлопоты.
Хлыстиков. Благодарю вас, Леонтий Николаич. За что я благодарю, не знаю, а только я плакать готов.
Леонтий Николаевич (указывая на Торопца). Вот кого 6лагодарите, господа. Он был истинный друг Бориса.
Примечания
[править]- ↑ До приятной встречи, жаль, что я вас покидаю (фр.).