Розанов В. В. Собрание сочинений. Юдаизм. — Статьи и очерки 1898—1901 гг.
М.: Республика; СПб.: Росток, 2009.
ПОЭТИЧЕСКИЙ МАТЕРИАЛ[править]
Г. Пташицкий, автор длинного ряда исследований частью на польском, частью на русском языке (из последних некоторые были напечатаны в «Русской Старине»), являет нам лучший пример того, на какой почве и как могут завязываться и связываться интересы двух народностей, политически так часто враждующих. Это — почва науки, литературы; обоюдное изучение друг друга, пробуждающее понимание, интерес и, по крайней мере иногда, любовь. Сухие и узкие тревоги политики не суть лучшие, не суть высшие, какими может жить человеческое сердце и особенно когда эти тревоги уже бессильны что-нибудь поправить.
Последний труд г. Пташицкого («Средневековые западноевропейские повести в русской и славянских литературах», 1897 г.) посвящен, может быть, самому интересному и самому важному средневековому сборнику — «Gesta Romanorum». Название «Римских деяний» он получил от преобладающего большинства содержащихся в нем легенд, где рассказывается о лицах, упоминаемых в истории Рима, или о фактах, отнесенных народным воображением к римской истории; но между легендами попадаются некоторые, идущие с Востока и относящиеся к глубочайшей древности. Из сборника этого обильно черпали Боккачио и Шекспир, и некоторые из самых красивых фабул, положенных в основание комедий и трагедий последнего, взяты отсюда. В 1878 году Общество любителей древней письменности впервые издало русский текст их; г. Пыпин дал первое ученое исследование о них в статье «О старинных повестях» («Ученые записки Академии наук», 1858). Ни один курс университетских лекций, посвященных русской литературе до Петра I, не может обойти их. И вот почему исследование г. Пташицкого может быть важно и интересно для слушателей филологических наших факультетов.
На основании одной пометки в рукописном сборнике «Gesta», хранящемся в библиотеке Львовского университета, автор относит его начало к половине XIII века, на 80 лет ранее, чем это было принято в науке ранее. Но пометка свидетельствует только, что в половине XIII века сборник уже был, а не то, что он произошел в это или около этого времени. Лицо, собравшее его, и время самого собрания, по всему вероятию, никогда не будут определены. Нужно заметить, что цель отдельных легенд и всего сборника — нравоучительная; это иллюстрации к вечным темам, интересные решительно для всякого времени и для каждого народа. Поэтому как порознь отдельные легенды, так и самый их сборник «Gesta», едва возникнув, стал странствующим, международным. Также напрасно было бы искать первый эмбрион его, а равно и patrem familias[1], как было бы напрасно задаваться вопросом, когда и кто впервые стал собирать «песенники», или кому первому пришла мысль завести «альбомы»; пожалуй — от какой горы был оторван этот или иной «эрратический» валун в Финляндии. Все это — «издревле», все это — «искони», все это — «зачинается», но нет или неуловимо лицо, которое бы «начинало» это.
Легенды «сборника», повторяем, глубоко поэтичны, сказочны и вместе жизненны. Не невозможно дать им практическое движение и в наше время. Откуда черпал Шекспир, могут, не стыдясь за древность источника, почерпать и современные нам писатели, — почерпать хотя бы для своих «святочных рассказов». Издания Общества любителей древней письменности вовсе не распространены и очень мало доступны по цене. Но у нас есть или, по крайней мере, «зачинаются» издательские фирмы для народа и вообще для полуграмотных. Они могли бы переиздать этот сборник, конечно, при легкой и вместе осторожной переделке его устаревшего уже теперь языка. Но это была бы не только вполне питательная для народа духовная пища, но и прежде всего — в высшей степени занимательная, не скучно-тоскливая, как огромное множество современных литературных «изделий» для народа.
В тесном, очень тесном теперь кружке знатоков-любителей литературной старины исследование г. Пташицкого будет встречено с радостью. Оно представляет, при небольшом сравнительно объеме (101 страница), огромную работу над рукописным и старопечатным материалом. Это та область, исполненная подробностей, которая для незнатоков не представляет никакого интереса и ничего даже понятного, но над которою знатоки проводят годы, убивают жизнь, не находя ничего «краше» этого. Оттенки языка того или иного века, прелести простосердечного рассказа — все это оживляет перед «знатоком» давно умерший дух своего или чуждых народов; и Строев, архимандрит Леонид, Горский, Невоструев, ранее — Сахаров и Снегирев, позднее — Погодин не знали усталости над драгоценными рукописями, а Тихонравов и Буслаев освещали их глубоким пониманием. Мы остановились на труде г. Пташицкого и останавливаем на нем внимание читателей, потому что он невольно напомнил золотую эру разработки у нас рукописной старины, напомнил драгоценные для русского сознания имена, о которых приходится повторить за поэтом:
Иных уж нет, а те, далече,
Как Сади некогда сказал.
Очень печально, что эта специальнейшая, но в высшей степени благородная отрасль науки, это живое в мертвом, жизнь среди тления, более и более неудержимо глохнет. Мы имели здесь плеяду, и нам не осталось из нее никого.
КОММЕНТАРИИ[править]
Биржевые Ведомости. 1898. 8 янв. № 17.
Иных уж нет, а те далече… — А. С. Пушкин. Евгений Онегин. VIII, 51.
- ↑ отец семейства (лат.).