М[илостивый] Г[осударь]. Весьма сожалею, что в настоящее время я не могу сам представить для печати описание о главной цели и направлениях действий наших в Приамурском крае с 1849-го по 1855-й год; это было бы лучшим возражением против дневника Н. В. Буссе, напечатанного его наследниками в трех последних книгах вашего журнала за прошедший год. Но бывший мой сотрудник по Сахалинской экспедиции 1853-го и 54-го гг., которая именно и составила предмет вышеупомянутого дневника, Н. В. Рудановский, исполнил отчасти мое намерение. Препровождая к вам его возражения, я считаю долгом присоединить с своей стороны, что отзыв Н. В. Буссе о личном характере г. Рудановского и о степени его заслуг во время Сахалинской экспедиции вполне несправедлив. Мне, как лицу, стоявшему во главе всего предприятия, слишком дорога добрая память о сотрудниках по Амурской и Сахалинской экспедициям, бывших под моим начальством, и я смело могу сказать, что с их энергиею, самоотвержением и полезною деятельностью, сопряженными с опасностями, мы только и могли с ничтожнейшими средствами положить основание к прочному нашему водворению на юго-восточных берегах Сибири. К числу таких полезных и деятельных сотрудников я считаю долгом отнести и Н. В. Рудановского, в противность личным взглядам покойного Буссе, не разделенными ни мною и ни кем другим из лиц, принимавших участие в экспедиции на о. Сахалине[1].
На карте Крашенинникова 1752-го года, о которой упоминает г. Рудановский ниже в своем отзыве, Сахалин показан островом; но как в проливе, отделяющем его от материка, не означено на этой карте глубины, то и оставалось неизвестным, доступно ли устье р. Амура для мореходных судов и действительно ли Сахалин остров. Вопрос этот разрешен только в 1849-м году мною на военном транспорте «Байкал».
О необходимости занятия главного пункта острова Сахалина, находящегося в Тамари-Анива, я доносил генерал-губернатору Восточной Сибири еще в 1852-м году, то есть прежде препровожденного ко мне для исполнения в 1853-м году высочайшего повеления об окончательном занятии этого острова. Занятие же этого пункта, кроме причин, упоминаемых г Рудановским в его отзыве, вызвано было тогда еще и следующими обстоятельствами: а) чтобы люди, высаженные в позднее осеннее время, имели бы для себя приют от непогод под готовыми японскими крышами; и б) чтобы показать японскому правительству, что по праву первого исследования этого острова и по его географическому, относительно Приамурского края, положению Россия всегда признавала его своим.
Г-н Буссе оставлен мною зимовать на Сахалине единственно потому, что не было тогда в экспедиции другого свободного офицера; при одном же офицере команду в 70 человек оставлять было невозможно. Главная цель деятельности в эту зимовку состояла в исследовании во всех отношениях южной части острова в видах, не найдется ли тут удобной гавани, так как с открытием навигации следующего года по различным политическим и другим обстоятельствам необходимо было еще поставить один или два поста. Почему я и дал тогда г. Рудановскому относительно этого предмета особые наставления, ибо г. Буссе подобного поручения исполнить не мог. Г-ну же Буссе я предписал, чтобы по требованию и выбору Н. В. Рудановского давать все для этого средства, то есть людей, товаров и проч. Г-н Рудановский с полною энергиею и знанием исполнил это поручение, При составлении морских карт о. Сахалина и по сие время руководствуются гидрографическим описанием, сделанным г. Рудановским. Кроме этого, многие лица и в особенности полковник Венюков бывали на Сахалине вскоре после нас, могут подтвердить о добросовестном и отчетливом описании этого острова, сделанном г. Рудановским и во всех других отношениях. Что же касается до административной деятельности г. Буссе, во время зимовки его на Сахалине с 1853 по 1854-й год, то она ни в каком отношении не обнаружилась особо полезною.
Вследствие точного смысла препровожденного мне для исполнения высочайшего повеления, г-ну Буссе было действительно мною предписано, о чем упоминает г. Рудановский, ни в каком случае и ни при каких обстоятельствах не оставлять Сахалин без наших команд и влияния. Предложение графа Евфимия Васильевича Путятина в 1854-м году, сделанное г-ну Буссе, не могло послужить ему поводом оставить окончательно Сахалин, потому что это предложение было условное, и потому что г. Буссе поставлен был на военный пост не графом Е. В. Путятиным.
Смею думать, что Н. В. Буссе никогда не решился бы напечатать свой дневник, веденный им в 1853-м году во время зимовки на Сахалине, в том виде, в котором он обнародован его наследниками[2]. Ибо в нем не только искажаются все наши действия, но даже ставится в вину и невежливость жене моей то, что она говорила на французском языке при супруге священника с госпожою Бачмановой. Ясно, что г. Буссе тогда не понимал даже и того чувства молодой образованной женщины, каковой была жена моя, прожившая одинокой около трех лет на морской кошке между дикарями в пустыне, совершенно отрезанной от всего цивилизованного света, при совершенно внезапной и неожиданной встрече с таковой же образованной женшиной ее круга, каковой была Елизавета Осиповна Бачманова. После этого неудивительно, почему ни г. Рудановский и никто из нас не подходил под тогдашнее воззрение г. Буссе; и так неудивительно, почему г-ну Буссе и наши характеры казались тяжелыми; в особенности же мог не нравиться ему тогда г. Рудановский, ибо вся полезная деятельность для экспедиции во время зимовки на Сахалине принадлежала единственно г. Рудановскому, а никак не г. Буссе, воображавшему тогда себя, как то видно из его же дневника, великим психологом, этнографом, гидрографом, политиком и даже мореходцем.
Впрочем, прилагаемый отзыв Н. В. Рудановского разъяснит обстоятельно все это дело и поставит его в настоящем свете.
Примите и пр.