Виктор Ирецкий
[править]Приключение
[править]I
[править]Ум, манеры и утонченнейшая любезность Латура пленяли окружающих так же, как его кисть. Никто бы не сказал, что первые двадцать лет он прожил в городке Сен-Контене, где не знали ни грациозных пируэтов, ни пасторалей, ни иллюминованных боскетов из роз, ни мадригалов, украшающих однотонные беседы. На далеком расстоянии он впитал в себя все достижения парижской жизни, точно родился и вырос в салоне какой-нибудь великолепной маркизы, собиравшей вокруг себя всех умников и острословов.
Поэтому через неделю после его прибытия в Камбрэ все от него были без ума. В то время в этом фландрском городке собрались виднейшие дипломаты всей Европы, и их черепаховые лорнеты испещрили улицы и площади густой черной сеткой.
Искусству писать портреты Латур обучался в Реймсе, куда время от времени коронационные торжества привозили роскошь Парижа. Латур хорошо усвоил мастерство, а главное, понял, что людей надо изображать такими, какими они хотели быть. Это тотчас же оценили дамы, и в Камбрэ он был завален заказами, в количестве которых ему позавидовал бы сам Ларжильер.
Среди многих заказчиц, красивых или остроумных, одна привлекла его особенно. Он познакомился с ней на обеде у испанского дипломата и среди оживленного разговора, который сдержанно обнимал все то, что таит в себе несдержанность, сразу же почувствовал к ней неодолимое влечение, толкающее молодых повес на безрассудные поступки.
От тонкой словесной паутины он внезапно перешел к признаниям в любви и смело просил о свидании.
Латур нимало не сомневался в победе над дамой и уверенно решил скрестить свою настойчивость с ее жеманством, заранее предвкушая удачу в этом славном поединке. К тому же он узнал, что супруг оберегает ее верность не силой любви и ума, а исключительно ценными подарками и бдительной охраной.
Однако, первый выпад в этом поединке окончился для Латура неудачно. Прелестная улыбка дамы сменилась громким хохотом, и Латур отлично понял, что подобная веселость в деле любви — дурной знак.
Тогда он благоразумно перенес место поединка в гостиную своей прекрасной модели и повел против нее бешеную атаку в то время, когда рука его водила кистью.
II
[править]Три недели, казавшиеся бесконечностью, длилась эта бескровная война. Беллона уже давно махнула рукой на сражающихся и предоставила их самим себе. Исход был неясен. Латур стремительно нападал; кокетка умело защищалась. Но преимущество было на стороне нападающего: там, где оказывались бессильными страстные слова, помогала услужливая кисть, льстившая самолюбию дамы. Портрет был бесподобен. И вот улыбки ее стали менее холодными, а взгляды более благосклонными. Зная, что позирование должно скоро закончиться, Латур усилил нападение и стал являться на сеансы с колчаном, туго набитым стрелами нежнейшего остроумия.
Однажды они заговорили о целомудрии. Латур коварно утверждал, что время от времени целомудрие должно давать взятку пороку.
Собеседница не соглашалась.
Тогда Латур, зная, как она боится мышей, сказал ей:
— Я слышал про одну даму, у которой от упорной добродетели в кровати завелись мыши.
Дама от брезгливости содрогнулась и поспешила поднести к устам розу. Вдыхая ее аромат, она искоса заглянула в зеркало. Оно преисправно доложило кокетке, что роза пристала к ней как нельзя лучше.
Тогда, словно сраженная самой острой стрелой, прекрасная модель, стыдливо пряча свое лицо в нежных лепестках, шепотом произнесла:
— Приходите в полночь к моему окну.
— И что же будет?
— Потом увидите.
Латур поклонился, бросил кисть и тотчас же прекратил утомительную осаду крепости, которая уже начинала ему казаться совершенно неприступной.
Приближалась ночь. Предчувствуя, что его ждут опасности, Латур вооружился шпагой и, сунув в карман шелковую лестницу, стал обдумывать, как проникнуть в третий этаж, где помещалась спальня прелестной дамы. С этими мыслями он осторожно подкрался к окнам своей любезной и трепетно стал ждать.
Ровно в полночь, когда на городской башне мелодично отзвучали часы, открылось маленькое оконце, и выглянувшая оттуда горничная показала ему знаками, чтобы он влез в корзину, спущенную на блоке. Латур был слишком влюблен, чтобы задуматься над тем, не оскорбляет ли его достоинства эта грубая корзина, предназначенная поднимать на чердак выстиранное белье. Он смело взобрался в необычный воздушный экипаж, благодушно сравнивая себя с Венерой, которую везут белые голуби.
Визг блока заполнил его сердце испугом. Он уже было схватился за эфес, но, увидев шелковые жалюзи, за которыми ему мерещились распростертые объятья, не слышал более ничего, а только напрягал свое зрение.
Медленно поднималась занавеска. Лунный свет, ударяясь о полосы свисавшего плюща, создавал волшебство, от которого у Латура, вознесенного к небу, замирало сердце. Он уже готовился прыгнуть в окно и окунуться в сладкую власть влажных поцелуев, как вдруг блок заскрипел, и корзина стала опускаться…
III
[править]— Вы отказываетесь войти ко мне? — возмущенным шепотом спросила дама.
— О, милосердный Бог! — прозвучал ответ снизу. — Я ли не хочу? Прикажите вашей служанке, сударыня, снова поднять меня.
— Тише! — донеслось сверху. — Вы разбудите мужа.
Корзина поднялась снова. Затем остановилась. Потом опять среди ночной тишины предательски заскрипел блок, и корзина быстро-быстро опустилась на шесть туазов.
Латур вздохнул. Склонный к философии, он сравнил жестокую служанку, державшую в руках веревку от корзины, — с одной из Парк, которая держит в своих руках нить его жизни.
Опять заскрипел ржавый блок. Латур решил: на этот раз удача несомненна. Но не успел он это подумать, как распахнулось другое окно, и вместе с зажженным канделябром высунулась оттуда лысая голова мужа.
— Кто здесь? — грозно закричал он.
Вынув шпагу, Латур с деланным спокойствием ответил:
— Назвать себя я не желаю.
— Не желаете? Не надо. Но кто бы вы ни были, позвольте в таком случае мне пожелать вам спокойной ночи в этой постели, которая изобретена для влюбленных неудачников.
Послышался резкий звук захлопываемых окон, одновременно смех — и сверху и снизу. Все стихло, только временами было слышно, как скрипели заржавленные флюгера и мелодично били городские часы.
Привлеченная светом, над головой Латура стала кружиться летучая мышь. Она деловито описывала неровные круги, то поднимаясь, то опускаясь. Латур долго всматривался в ее таинственный полет и нашел объяснение своей неудачи в загадочных происках судьбы, которая такими же путанными линиями ведет таинственный путь человека.
Он протяжно вздохнул и печальным взглядом окинул пространство, отделявшее его от земли. Увы! Оно равнялось по меньшей мере десяти туазам.
Тогда Латур, отстегнув шпагу, опустился на дно корзины и свернулся в ней, как кошка. Ночная свежесть быстро охладила его чувства, и усталость смежила ему глаза.
Спал он безмятежно. Ему приснился синий остров, окруженный белой кружевной пеной морских волн, и посреди острова сверкала большая перламутровая раковина. Изнутри нее выходила прекрасная нагая женщина, простиравшая руки для объятий и поцелуев. Латур приблизился и, узнав в ней ту самую даму, из-за которой он теперь висел в воздухе, с восторженным злорадством прыгнул к Сирене и овладел ею безраздельно.
…Из состояния длительного блаженства его вывели какие-то громкие крики. Он испуганно раскрыл глаза и увидел, что внизу собралась толпа поселян, гнавших на рынок ослов. Одновременно корзина опустилась на землю и выбросила Латура на мостовую. Под грубые насмешки толпы сонный любовник отправился домой и в тот же день уехал из Камбрэ навсегда.
Подробно описывать жизнь и дальнейшие похождения Латура — это значит рассказывать историю Франции трех королей, из которых Людовик Четырнадцатый был первым.
Одно только можно сообщить: Латур прожил восемьдесят четыре года и любил такое множество женщин, что несомненно затруднился бы составить хотя бы приблизительный список их имен. Но очаровательную кокетку из Камбрэ он не забыл. Латур сохранил ее в своей памяти, как неувядаемую улыбку прошлого, которое достижимо только для несбывающихся мечтаний.
Источник текста: Гравюры. Рассказы / В. Ирецкий. — Пб.: А. С. Каган, 1921. — 85 с.; 16 см.