Сеславин, Александр Никитич, генерал-лейтенант, знаменитый партизан Отечественной войны, род. в 1780 г., ум. в 1858 г., происходил из дворянского рода, восходящего к началу XVI века и внесенного в VI часть родословной книги Тверской губернии. Получив воспитание во 2-м кадетском корпусе, С. начал службу в гвардейской конной артиллерии. Блестящие способности скоро выдвинули его по службе: уже в сентябре 1800 г. двадцатилетний поручик С. 2-й обратил на себя внимание императора Павла и был пожалован кавалером державного ордена Св. Иоанна Иерусалимского «во изъявление особливого благоволения». Время от 1805 г. по 1814 г. С. почти беспрерывно проводит на театре военных действий; лишь раны, неоднократно получаемые им в сражениях, заставляли его на время покидать армию: 9 раз ранен был С. в течение своей боевой деятельности. На театре военных действий с полным блеском сказывались военные дарования С. Храбрость, меткий военный взгляд и значительное образование позволяли ему не только в отдельных сражениях, но и в походах являться видным и при том самостоятельным деятелем, конечно, самостоятельным в пределах военной дисциплины; в сражениях А. Н. постоянно проявляет и «храбрость, и искусство», в походах ему постоянно удается сохранить «вверенные команды и орудия в совершенном порядке и исправности». Высочайшие повеления, приказы военного министра и инспектора артиллерии — единственный материал для характеристики боевой деятельности С. за время от 1805 по 1810 годы, но и на основании лишь этих кратких официальных свидетельств, которые в самых общих чертах, конечно, рисуют участие С. в том — либо в ином деле, можно убедиться, что роль, выпадавшая на долю его в военных событиях того времени, безусловно крупная. За сохранение во время похода 1806 г. команды и орудий в совершенном порядке и исправности лейб-гвардии артиллерийского батальона поручик С. 2-й получил Высочайшую благодарность; «за храбрость», проявленную в сражении при Гейльсберге, С. был награжден золотою шпагою; «в воздаяние отличной храбрости, оказанной им в сражении 2-го июня (1807 г.) при Фридланде против французских войск», которая служила примером для его подчиненных, «а равно и за действование накануне сего сражения из вверенных ему орудий с большим успехом» С. был пожалован орденом Св. Владимира 4-й степени. В сражении при Фридланде С. был ранен, почему ему и пришлось оставить действующую армию. Но в 1810 г. он уже снова в действующей армии. Приказ военного министра от 25-го июля 1810 г., жалующий С. кавалером ордена Св. Анны 2-го класса, сравнительно подробно отмечает действия его при осаде города Разграда: «вы с устроенной вами батарей, говорит приказ, действовали весьма успешно на неприятельские укрепления, разбили оные во многих местах и искусными выстрелами принудили неприятеля (турок), находившегося в большом количестве на валу, отступить и скрыться с оного», 12-го июля того же года С. участвует в сражении при с. Чаушкиой и получает Высочайшее благоволение «за храбрость и искусство в сражении». Рана в руку заставляет его снова на время оставить действующую армию. Впрочем, блестящая боевая деятельность С. за указанное время является совершенно заурядною в сравнении с теми его подвигами, в настоящем смысле этого слова, которые совершает он почти непрерывно в сентябре, октябре и ноябре 1812 года. С этого времени талантливый артиллерист С. 2-й становится «отважным» и «неутомимым» партизаном и наряду с некоторыми деятелями той знаменательной эпохи делается одним из народных героев. Биографу С., М. И. Семевскому, неоднократно случалось видеть на постоялых дворах, станциях, в избах портреты партизана; народные картины изображают его в самые различные моменты партизанской жизни: то он скачет на коне, то он в жаркой рукопашной с врагами, то, наконец, он вяжет пленных. Особенно характерна одна такая народная картина, которая и описана биографом С.: «перед нами, говорит М. И. Семевский, один экземпляр подобного издания — его рисовал с натуры г-н Витберг, издал Логинов в Москве». Лицо партизана чрезвычайно выразительное, красивое, мужественное; густые, курчавые волосы, орлиный нос, выразительные глаза — все это разом отличает физиономию героя от ряда генеральских лиц других воителей 12-го года. На С. гусарский мундир; грудь украшена многими орденами. Интересна на этом портрете подпись: «Храбрый генерал-майор Сеславин, командир Сумского гусарского полка, отличившийся в достопамятнейшем походе 1812-го года партизанскими делами. Он первый известил г-на главнокомандовавшего армиями о намерении неприятеля идти из Москвы в Калугу, и тем содействовал к предупреждению его под Малоярославцем, которое имело следствием постыдную и гибельную для французов ретираду». Народные картинки подобного содержания, видеть которые неоднократно случалось М. И. Семевскому в самых отдаленных местах разных губерний, являются показателем немалой популярности С. среди народа, и популярность эта объясняется не только даровитостью и крупными заслугами неутомимого партизана перед родиной, но и всем его душевным складом. Особенно замечательна одна черта его характера, роднящая С. с народными русскими боевыми героями: это — умение быть близким и родным для солдата человеком. В начале Отечественной войны С. состоял адъютантом Барклая-де-Толли и исполнял обязанности по квартирмейстерской части. Сохранившиеся заметки самого С. об Отечественной войне довольно ярко рисуют его отношения к Барклаю и, вместе с тем, указывают точку зрения партизана на лучший способ борьбы с Наполеоном. Храбрый партизан всецело на стороне Барклая, шаг за шагом отступавшего перед врагами и завлекавшего их в сердце России. «Наполеон, отмечает С. в своих набросках об Отечественной войне, ожидая долгое время от России наступательной войны, а вместе с тем и верной погибели армии и рабства любезного нашего отечества, сам наступил с первого шага отступления нашей армии; близорукие требовали генерального сражения; Барклай был непреклонен, армия возроптала. Главнокомандующий подвергнут был ежедневным насмешкам и ругательствам от подчиненных, а у двора — клевете. Как гранитная скала с презрением смотрит на ярость волн, разбивающиеся о подошвы ее, так и Барклай, презирая незаслуженный им ропот, был, как и она, непоколебим в достижении предположенной им великой цели…». По свидетельству самого С., Барклай очень его любил и, между прочим, приказывал лично доносить обо всех важных обстоятельствах. Однажды ночью с одним из таких донесений С. приехал к главнокомандующему из арьергарда. Выслушав донесение, Барклай спросил его: «что, какой дух в войсках и как дерутся? и что говорят?». «Ропщут на вас, — ответил С., — бранят вас до тех пор, пока громы пушек и свист пуль не заглушит их ропот; вступив же в дело, все забывают и дерутся, как львы!» Из дальнейшего разговора и соответственных заметок С. видно, что сочувствие его всецело лежит на стороне Барклая. Смотря на Кутузова, лишь как на продолжателя начинаний Барклая, С., тем не менее, очень высоко ценил заслуги Кутузова. «Кутузов, говорит он в одной из своих заметок, упорствуя, как и Барклай общим желаниям и требованиям, которые могли быть гибельны для армии, и, желая представиться в грозном виде при вступлении за границу, не менее показал великодушие… Кутузов и Барклай — равно великодушны». Таким образом среди самых разнообразных толков того времени и самых страстных нападок на личности, С. имел самостоятельную точку зрения на сменявшиеся события и тонко разграничивал деятельность лица и свои симпатии. Между тем, Наполеон быстро шел к Москве. Приближалось 24 августа. С., искренний сторонник выжидательного и медленного способа борьбы с Наполеоном, при Бородине проявляет изумительную храбрость. Грамота, жалующая С. кавалером Св. Георгия 4-го класса, следующими словами характеризует участие его в Бородинском сражении: «…при селе Бородино августа 24-го числа, несмотря на полученную вами рану пулею, участвовали в сражении и 26-го числа, быв употребляемы для распоряжения и перемещения артиллерии под жестоким неприятельским огнем, и потом, когда отнята была центральная батарея, бросились на оную из первых и до самого окончания сражения являли повсюду отличную храбрость и мужество…» 2-го сентября занята французами первопрестольная столица. Новый характер получает борьба с врагами. Кутузов, отступив с армией на рязанскую дорогу, предпринимает оттуда свое знаменитое фланговое движение на старую калужскую. 20-го сентября русские заняли позицию у Тарутина за рекой Нарой; «последний солдат, по словам одного современника, сознавал цену и достоинства этой позиции». Под Тарутиным Кутузов в самых широких размерах организует партизанские отряды. С этого момента главная борьба с французами ведется преимущественно партизанами. Ближайшая цель партизанских отрядов, по словам партизана Дениса Давыдова, — «истребление транспортов жизненного и военного продовольствия французской армии». Заняв все дороги в тылу неприятеля, партизанские отряды с изумительной быстротой переходят с места на место и самыми разнообразными способами наносят неприятелю вред. Каждый транспорт делается их добычей, о каждой фуражировке они узнают заблаговременно и, производя нападение на французов, захватывают их обыкновенно врасплох. Неуловимые, быстрые, до дерзости храбрые партизанские отряды неотступно кружатся около отступающей французской армии, доводят ее до полного отчаяния и с торжеством провожают до ворот России. Поиски партизанских отрядов, мешавших каждой почти неприятельской фуражировке, ставили французов в весьма тяжелое положение. Фигнер перехватывал французов и их транспорты на всем протяжении между авангардом и главною неприятельскою квартирою; Денис Давыдов действовал между Гжатью и Вязьмою; Кудашев наблюдал за движением неприятеля по тульской дороге; С. производил поиски между дорогами смоленской и боровской. Словом, «около шести недель сряду — как замечает Денис Давыдов — сообщение французов через Можайск, Вязьму и Смоленск преграждаемо было беспрерывными набегами партизанов». Действия отдельных партизанских отрядов по большей части происходили вполне независимо друг от друга, но бывало иногда, что 2—3 отряда действовали соединенными силами. Постоянным связующим звеном между партизанами был общий любимец армии А. П. Ермолов, и, бесспорно, главная квартира его была местом, где вырабатывался общий план партизанских действий. Часто Фигнер и С., действовавшие иногда заодно, встречались у Ермолова, и тот в шутку им говорил: «вы, право обращаете мою квартиру в вертеп разбойников». Между тем, события с необыкновенной быстротой следовали одно за другим и делали положение французов все более и более тягостным. Тщетные надежды на мир, пылающая Москва, неотступные действия партизанов, двухнедельное почти исчезновение всей русской армии, тарутинская позиция и, наконец, 6 октября, — все это подготовило неожиданное для многих современников выступление французов из Москвы. В этот момент Отечественной войны на долю С. выпало большое дело, которое составляет его главный подвиг и которое значительно повлияло на весь ход дальнейших событий. План отступления из Москвы, предпринятый Наполеоном и значение подвига, совершенного С., представлялись современникам в следующем виде: «… при выступлении французской армии из Москвы, — пишет партизан Давыдов в своей статье „Мороз ли истребил французскую армию в 1812 году?“ — она… несла на себе и везла с собой на двадцать дней провианта. Сверх того, как всем известно, она имела намерение и направляла все усилия, чтобы, прибыв прежде нас через Малоярославец в Калугу, идти оттуда на Юхнов и Рославль к Днепру, по краю невредимому и изобилующему съестными припасами, и быть преследуемой нашею армиею с тыла, а не с боку, как это случилось…» «Малого недоставало, — продолжает Денисов в той же статье, — чтобы не удалось это предприятие. Уже снабженная на двадцать дней провиантом, обогнув потаенно оконечность левого фланга нашей армии, занимавшей тарутинскую позицию, французская армия почти касалась до той точки, от которой можно было ей отступать в довольствии всего и никем не тревожимой. Вдруг партизан С. выхватывает солдата из колонн главной французской армии, дает знать о том Ермолову, начальнику главного штаба 1-й армии, находившемуся тогда с корпусом Дохтурова в Аристове; тот немедленно извещает Кутузова, и сам спешит занять Малоярославец до его прибытия; Кутузов со своею армиею летит от Тарутина туда же и заслоняет Наполеону калужский путь, отбивает его от изобильного края, по которому он намеревался следовать, и принуждает его предпринять отступление по пути опустошенному». Сам С. в своих заметках неоднократно вспоминал о совершенном им подвиге. Сохранился экземпляр книги «Описание отечественной войны в 1812 году», сочинение генерал-лейтенанта Михайловского-Данилевского, СПб., 1839 г., на полях которого С. делал свои замечания. Участники в событиях Отечественной войны глубоко возмущались историей Михайловского-Данилевского, крайне бесцеремонно обращавшегося с событиями, фактами и лицами. Экземпляр названного сочинения, принадлежавший С., испещрен замечаниями партизана, исправлявшего и восстанавливавшего фактическую сторону событий, свидетелем и участником которых он был. Исправляя повествование Данилевского, С. так рассказывает о своем подвиге: «я стоял на дереве, когда открыл движение французской армии, которая тянулась у ног моих, где находился сам Наполеон в карете. Несколько человек отделилось от опушки леса и дороги, были захвачены и доставлены светлейшему в удостоверение в таком важном для России открытии, решающем судьбу отечества, Европы и самого Наполеона. Все и английский комиссар де Вильсон приветствовали меня, а последний отдавал свою постель (охапку соломы) мне, изнеможенному до крайности от неестественных трудов, усталости и голода. Я нашел генерала Дохтурова в Аристове случайно (вопреки рассказу Данилевского), вовсе не знав о пребывании его там; я мчался к Кутузову в Тарутино; сдавши пленных для представления светлейшему, я отправился снова к отряду, чтобы ближе наблюдать за движениями армии Наполеона». В одной из своих заметок С. делает следующее добавление к вышеприведенному рассказу : «для предупреждения нерешимости со стороны главнокомандующего двинуть армию на Калугу по данному партизаном С. уведомлению, партизан предлагал накинуть на него белую рубашку, в случае, если он фальшиво донес; ибо от одного даже часа замедления зависела участь нашего отечества». В настоящее время некоторые военные историки дают несколько иное освещение факту неожиданного выступления французов из Москвы. Они полагают (например, Леер), что смысл плана, намеченного Наполеоном при выступлении из Москвы, заключался в намерении отбросить русскую армию на юг и выиграть таким образом время для свободного отступления на запад. Но и в связи с таким толкованием разбираемого события подвиг С. не теряет своего крупного значения. Воспоминание о подвиге при селении Фоминском сделалось больным местом для С. Чем старше становился он, чем дальше уходили от него события 12-го г., тем дороже и дороже делался в глазах его подвиг под Фоминским. Всматриваясь в его наброски об Отечественной войне, можно заметить, что мысль его постоянно вращается около рассказанного события, которое в глазах его постепенно получает все возрастающую ценность. «Неприятель предупрежден под Малым Ярославцем; французы истреблены; Россия спасена, Европа освобождена, и мир всеобщий до настоящего времени есть следствие сего важного открытия…», — таков конечный вывод С. о своем подвиге. Во всяком случае, воспоминание об этом событии было начальным и исходным пунктом, откуда развилось в значительной степени болезненное недовольство окружающим у С., с особой остротой выражавшееся в последние годы его жизни. Современники С., также весьма высоко ценили его подвиг. «По окончании войны, — рассказывает С., — граф Шереметьев дал мне роскошный обед. Во всю стену, передо мною, была картина, где я изображен в рост на дереве в минуту открытия движения Наполеона на Малый Ярославец. Теперь у некоторых вельмож есть копии с этой картины».
Дальнейшее участие С. в борьбе с французами до изгнания Наполеона из России постоянно выражается в двух отношениях: с одной стороны, это — один из деятельнейших начальников партизанских отрядов, с другой, это — самостоятельный деятель, который вполне понимает задачи всей кампании. Для характеристики первой стороны деятельности С. достаточно вспомнить общую картину действий, предпринимавшихся отдельными партизанскими отрядами. Краткий же перечень подвигов С., в которых он, оставаясь партизаном, высказывает весьма зрелое понимание общего плана действий против Наполеона, вполне может характеризовать вторую указанную сторону его деятельности. 22 октября С. во главе Перновского полка участвовал в жарком деле под Вязьмою. Перед самым началом сражения у С. с генералом Васильчиковым вышла очень крупная ссора. Разгоряченный спором, Васильчиков ударил С. в бок саблей. Ссора могла бы окончиться очень печально, если бы Васильчиков не вышел, так как С. выхватил у своего ординарца-казака пику. Через некоторое время адъютант Васильчикова привез С. вызов, и поединок между ними должен был состояться после генерального сражения с французами под Вязьмою. Разгоряченный С. поехал в Вязьму, занятую неприятелем. «Опрокинутые фуры, зарядные ящики препятствовали, рассказывает С., отступлению пехоты и артиллерии; суматоха была большая, я ехал верхом навстречу, и никто не обратил на меня внимания. Выезжая из города, я нашел пехоту и артиллерию стоявшими еще в грозном виде, занимая высоты. Я пришпорил моего серого черкеса и, проскакав между колоннами и батареями, остановился вне ружейного выстрела, снял фуражку, махал ею с белым платком нашим войскам, державшим ружья у ноги; повернулся лицом к неприятелю, продолжал махать белым платком. Несколько пуль, выпущенных из колонн неприятельских, мне не сделали вреда. Без повеления и команды все войска взяли ружья наперевес и двинулись прямо ко мне. Дошедши до меня, кричали: „вот наш Георгий храбрый на белом коне!“ Неприятель дрогнул, и перновцы, в голове которых был я и Булычев, настигли неприятеля в улице, остановленного опрокинутыми фурами. Наши шли вперед по трупам неприятелей. Я поехал в назначенное место, чтобы окончить частный наш бой с Васильчиковым. Нам объявлено, что светлейший не хочет потерять ни одного из храбрых защитников отечества, а потому воспрещает дуэль. Васильчиков подал мне руку и мы обнялись. Виновником движения войск наших и занятия на ночь Вязьмы был — я. Булычев указал мне на кровь, которая струилась из моей раны по боку моей лошади; я этого не чувствовал — так-то я был озабочен!» Приведенный рассказ С. находится в заметках его на историю Отечественной войны Данилевского, совершенно умолчавшего об участии С. в сражении при Вязьме. Этим, конечно, и объясняется значительно самохвальный тон рассказа. Тем не менее приведенный рассказ крайне характерен для отважного и неутомимого партизана Отечественной войны. 28 октября под Ляховым партизаны С., Фигнер и Давыдов заставили положить перед собою оружие генерала Ожеро, стоявшего во главе бригады, в состав которой входили около 2000 рядовых и 60 офицеров. В донесении по поводу этой победы Кутузов писал: «победа сия тем более знаменита, что в первый раз в продолжение нынешней кампании неприятельский корпус положил перед нами оружие». Наполеон крайне был раздосадован делом под Ляховым и сурово наказал генерала Бараге-Дилье, командовавшего дивизией, которая составлялась в Смоленске. Ошибка Бараге-Дилье заключалась в том, что он не успел соединить свою дивизию при приближении русской армии, вследствие чего генерал Ожеро, командовавший одною из частей дивизии генерала Бараге-Дилье, принужден был положить перед партизанами оружие. Наполеон лишил генерала Бараге-Дилье должности и предполагал его судить. С. за дело под Ляховым произведен был в полковники. 27 октября С. отправил Кутузову записку, в которой в самых горячих выражениях убеждал главнокомандующего спешить на Красное. "Бог вам судья! — писал между прочим С. — «Под Красным то же бездействие, та же нерешительность, что и в Вязьме. Поспешайте, Бога ради, на Красное: неприятель тянется от Смоленска — мы отрежем несколько корпусов». По мнению некоторых военных историков записка С. показывает, что он необыкновенно глубоко понимал стратегические условия, в которых находились обе армии: если бы удалось выполнить своевременно предложение С., война могла бы окончиться одним ударом. 16 ноября С. удалось, заняв г. Борисов и захватив в плен около 3000 человек, открыть сообщение армии адмирала Чичагова с графом Витгенштейном, что имело большое значение для всей русской армии. Славу этого подвига присвоил себе казачий генерал Денисов, донесший Платову, что занял город он, а не С. Ввиду того что Денисов находился во главе партии из отряда Платова, этот последний присвоил себе славу открытия сообщения с Чичаговым; в таком духе Платов и сделал донесение главнокомандующему. Возмущенный С., со свойственной ему резкостью писал по этому поводу генералу Коновницыну: «Платов отнимает у моего отряда, усиленного пехотою адмирала Чичагова, заслуженную им славу. Неужели надо быть генералом, чтобы быть правым? Спросите сами обо всем адмирала; я врать не стану». Правда открылась, и С. за дело под Борисовым награжден был званием флигель-адъютанта. 22 ноября С. занял с боя местечко Зябреж, а 23 ноября с ахтырскими гусарами и казаками ворвался в Ошмяны. Орудия его открыли огонь по магазину, который находился в этом местечке. Французы, находившиеся в Ошмянах, совершенно не ожидали нападения. Часть их бросилась по дороге к Табаришкам, но другие, стоявшие вне местечка, открыли со всех сторон огонь по отряду С. Не имея пехоты, С. отвечал им саблями и дротиками; однако, бой оказался совершенно неравным, и С. пришлось отступить. В это время в Ошмяны въехал Наполеон. Денис Давыдов, оставивший в одной из своих статей воспоминание о деле при местечке Ошмянах, так заключает свой рассказ: «будь атака одним часом позже, то Наполеон не избег бы плена. Конечно, подобная развязка была бы против правил драматического искусства…, зато какая слава для Русских! все кончили бы дома…, и без чужеземцев! С. не виноват, ибо успех в подобном случае зависит от судьбы, а не от расчетов человеческих». 29 ноября во главе отряда ворвался С. в Вильну. В этот день он был тяжело ранен: пуля попала ему в левую руку, раздробила кость и прошла навылет. (Точно такую же рану в правую руку получил он в 1810 году). Боевая деятельность С. приближалась к концу и завершилась участием его в многочисленных передовых стычках и в целом ряде сражений на французской территории в 1814 г. Под стенами Парижа закончил он свою партизанскую деятельность. «Во Франции, говорит он…, я заставил голодать Париж с 2 миллионами жителями. Вскоре я получил от Благословенного… рескрипт стараться не наносить вреда мирным жителям… Но сердце его трепетало от радости. Мне сказывал очевидец, Толь, начальник главного штаба российской армии». Действительно, с небольшим отрядом удалось С. отрезать сообщение Парижа и прекратить подвоз продовольствия.
Такова боевая деятельность С. Перечень дел, в которых принимал он участие, вполне вскрывает характер этого человека: изумительная энергия, поразительная смелость и большой ум, бесспорно, отличительные черты партизана С., героя Отечественной войны. В заключение характеристики С., как партизана, необходимо отметить одну черту его, которая сильно отличает его от прочих партизан. Известно, что некоторые партизаны, как, например, Фигнер, во время своих партизанских поисков прибегали иногда к большим жестокостям. Таких жестокостей С. себе не позволял. Михайловский-Данилевский в своей истории восторженно отзывался о крестьянах, жестоко мучивших пленных французов. Прочитав это место у Данилевского, С. отметил: «несообразно с долгом и чувствами христианина». Печальное зрелище представляет личная жизнь С. после 1814 г. Покрытый девятью тяжелыми ранами, он получает отпуск и отправляется за границу лечиться. Телесные недуги, угрюмость характера и материальные затруднения, делая его взгляды все более и более пессимистическими, совершенно нарушают его душевное равновесие. Самолюбие у него развивается до крайних пределов: ему все кажется, что им пренебрегают, что заслуги его оценены мало, что люди в сравнении с ним ничтожные идут в гору, а он и забыт, и достойно не награжден. Находясь за границей, С. побывал в Марсели, Париже, Барцелоне, Бате и Лондоне. В Марсели у него явился план, которому он думал посвятить свои силы и который, как он думал, должен был принести России огромную пользу. В августе 1819 года С. просил позволения у государя отправиться инкогнито в Калькутту, и оттуда «через Дели, Агру, Аллага-Бату, Лагор, Кабул, Балк, Великую Бухарию, Самарканд, Хиву и Киргизские степи» проехать в Оренбург. «Путешествие сие, писал он графу П. А. Толстому, могло бы, может быть, решить вопрос европейских политиков, может ли Россия внести оружие свое в ост-индские английские владения, может ли она повсюду находить себе нужное продовольствие и уничтожить владычество англичан в Индии».
Тяжелое материальное положение заставляло С. горько жаловаться на свою судьбу. Несколько раз писал он государю и высокопоставленным лицам о своих материальных затруднениях, но не получал ответа. «В одно время, — пишет он П. А. Толстому, — я был двадцать семь дней без обеда, питаясь только чаем, в другое — я не имел золотой монеты заплатить лекарю за операцию, который отказался принять, зная, что я не платил несколько месяцев за квартиру…, один только l’instinct de sa conservation, как говорит Pycco, внушил мне средство, которое меня спасло». По возвращении в Россию материальное положение С. было вполне упрочено, но душевное равновесие его никогда не восстановилось. Ни общее уважение, ни внимание царствующих особ, ни ласковое обращение императриц Марии Феодоровны и Елизаветы Алексеевны — ничто не удовлетворяло его болезненного самолюбия. Он уехал в свое имение, в Тверскую губернию, Ржевский уезд, сельцо Есемово, в приходе Николы, что на речке Сишке. В своем Сеславине, так назвал он сельцо, зажил А. Н. совершенным бобылем. Семьи у него не было (были лишь побочные дети от крепостной), знакомств он ни с кем не водил. Много толков ходило по соседям о С. Говорили, что он из дворовых составил команду и живет, вспоминая боевое время. Но правды во всех этих толках было мало. Печально, день за днем, проводил он свое время, вспоминал былые славные дни. Вся жизнь его вращалась около этих воспоминаний. Он внимательно следил за всеми новыми сочинениями, посвященными Отечественной войне. Несколько раз принимался сам писать свои воспоминания, но всегда дело оканчивалось лишь отдельными заметками. Богатые материалы, касавшиеся и партизанской войны, и вообще войн с 1812 по 1814 гг., которые были в его руках, совершенно случайно пропали во время его пребывания за границей и, хотя С. и узнал впоследствии, где они находятся, но возвратить их ему не удалось. Много огорчений доставила С. книга Михайловского-Данилевского. В замечаниях на нее изливал он свою досаду. В 1831 году мелькнула для него надежда воротить былое время. «Граф Толстой, управлявший тогда главным штабом Вашего Императорского Величества (подлинные слова С. в черновой просьбе на имя государя), потребовал меня к себе (в начале 1831 г.), спросил, могу ли я отправиться в армию, над которою угодно было Вашему Императорскому Величеству принять лично командование. Не колеблясь нимало после такового лестного для меня предложения, я дал мое согласие. Войны не воспоследовало». Отшельником прожил С. до самой своей смерти среди воспоминаний о славном прошлом. Единственными его друзьями оставались любимые авторы Массилион, Боссюет, Фенелон, Руссо и Песталоцци. Быть похороненным в храме Спасителя или под колонною в Малом Ярославце — было почти единственное его желание под старость. «Но, конечно, — добавлял сам С., — на это должна быть воля государя и благорасположение соотечественников, жителей Москвы». В апреле месяце 1858 года, на 78 году от рождения, С. не стало.
Материалы для его биографии крайне скудны. Более всего дает биографический очерк о С. М. И. Семевского. Статья Семевского представляет из себя свод почти всех материалов, официальных и частных, которые имеются о С. в печати. Вместе с тем, та же небольшая статья Семевского дает указание на неизданные материалы для жизнеописания С. и заключает в себе сведения, собранные о С. изустным путем.
М. Семевский, «Партизан Сеславин» («Отечественные Записки», 1860 г., апрель, т. 129, стр. 35—52). — «Энциклопедия военных и морских наук» (составлена под главною редакциею генерал-лейтенанта Леера), т. VII, стр. 189, СПб., 1894 г. — «Энциклопедический Словарь», т. 29, стр. 710, СПб., 1900 г. — «Сочинения Д. В. Давыдова» (издание А. Смирдина), СПб., 1848 г., стр. 238, 239, 240, 245—248, 273, 510 и др. — То же (издание четвертое), 1860 г. См. приложения к статье: «Отрывки из партизанского дневника». — Богданович, «История Отечественной войны 1812 г. по достоверным источникам». Составлена по Высочайшему повелению, т. II и III, СПб., 1859—1860 гг. — Н. К. Шильдер, «Император Александр І», СПб., 1897 г., т. III, стр. 118, 125—177. — «Сборник снимков с автографов русских деятелей 1801—1825 г.» (Издание редакции «Русской Старины» и Ф. К. Опочинина), СПб., 1873 г., стр. 46, № 95, стр. 60—61. — «Александр Никитич Сеславин» (его письмо к генерал-адъютанту графу Петру Александровичу Толстому от 6 ноября 1821 г.), «Русская Старина», декабрь, 1889 года, стр. 827—829, здесь же и портрет А. Н. Сеславина. — «Партизан Сеславин» (письмо его к брату Ф. Н. Сеславину), «Русская Старина», 1873 г., т. VIII, стр. 415—419. — «Русские деятели в портретах», 3-е собрание, СПб., 1889 г. — «Обзор войн России от Петра Великого до наших дней», составленный под общею редакцией генерал-лейтенанта Леера, часть I, СПб., 1885 г., стр. 407 и сл. — «Описание Отечественной войны в 1812 году», соч. генерал-лейтенантом Михайловским-Данилевским, с картами и планами, СПб., 1839 г., ч. III, стр. 301, 302, 401, 410, 418 и проч.