Ткачев П. H. Избранное
М., Российская политическая энциклопедия (РОССПЭН), 2010. — (Библиотека отечественной общественной мысли с древнейших времен до начала XX века).
РЕВОЛЮЦИОНЕРЫ-РЕАКЦИОНЕРЫ
[править]Возможна ли социальная революция в России в настоящее время, иными словами, имеется ли в современном русском обществе такое количество революционных факторов, при наличности которых становится возможным ее практическое осуществление, — это самый насущный вопрос для русской молодежи, не только для молодежи, но для всех честных и мыслящих людей в России. От того или другого решения должен зависеть выбор их деятельности. Если он решается в смысле утвердительном, они должны становиться в ряды революционеров, если — в смысле отрицательном, они должны оставить всякую мысль о революции в ближайшем настоящем и заняться медленным и постепенным созданием и подготовлением в нашем обществе достаточного количества революционных факторов, при посредстве которых революция когда-нибудь может осуществиться, они должны стать, одним словом, в ряды «подготовителей» социального переворота в более или менее отдаленном будущем.
Для человека, раз вступившего в ряды революционеров, вопроса этого, разумеется, не может существовать; революционер, подвергающий сомнению существование в обществе революционных элементов, — это то же, что поп, не верующий в бога, — это фарисей или шарлатан. В самом деле, в чем вообще состоит деятельность революционера? В такой комбинации данных революционных элементов, благодаря которой становится возможным непосредственно практическое осуществление революции. Но если элементов нет, то и революционная деятельность немыслима, а следовательно, немыслимо и самое существование революционера. Это очевидно для всякого человека, умеющего мало-мальски логически рассуждать.
К несчастью, у нас, в нашей среде революционной молодежи, до такой степени перепутаны все понятия, что даже эта совершенно очевидная истина для них далеко не ясна. Со словом «революционер» она соединяет, например, такие разнообразные и нередко противоречивые представления, что людям, непосвященным в тайны ее своеобразной терминологии, можно просто сбиться с толку. Этою спутанностью и неопределенностью терминов обусловливается без сомнения большая часть волнующих ее нескончаемых споров и пререканий; в них — одна из главных причин тех фантастических партий, на которые она себя поделила, в них же мы должны видеть причину и другого не менее прискорбного явления: допущения в свою среду антиреволюционных деятелей, — полнейшее смешение козлищ с овцами.
Всякая революционная партия считает и должна считать ренегатом и отступником человека, который, принадлежа к ней, в то же время проповедует невозможность и бесполезность революции в настоящем, при данных условиях данной общественности; ваша же революционная партия не только не усматривает в подобной проповеди никакого анахронизма, но, напротив, она, — или, по крайней мере, некоторая часть ее, — вполне ей сочувствует, и если бы некоторые из ее членов стали поступать сообразно с ее указаниями, т. е. если бы явно и систематически противодействовали осуществлению революции; в настоящем, то и тогда их бы все-таки продолжали называть революционерами.
Это невероятно, а, между тем, это факт.
После двух неудавшихся попыток осуществить революцию путем заговора356, в среде нашей революционной молодежи: начало проявляться некоторое разочарование, скептическое, а подчас даже и прямо враждебное отношение, к практиковавшимся до тех пор революционным средствам. Но так как средства эти в данный момент нашего общественного развития были единственно возможными, единственно практическими средствами немедленного осуществления революции, то нет ничего удивительного, что скептическое отношение к ним логически привело к скептицизму и относительно самой возможности революции в ближайшем настоящем. Этот скептицизм был естественным последствием реакции, которая всегда следует за неудачею. Скептики, представители реакции, сначала только устранялись от непосредственной революционной деятельности, затаив свой скептицизм в глубине души. Высказывать это открыто они еще не решались. Они старались только по возможности парализовать деятельность революционеров, оставшихся верными старой традиции. И это им удалось; скоро последние очутились в меньшинстве. Тогда-то реакция гордо подняла голову и возвела свой скептицизм в доктрину, — доктрину, которая в настоящее время открыто пропагандируется среди молодежи, которая имеет своих защитников и сторонников даже между людьми, пользующимися репутациею честных и преданных революционеров. Эти «честные и преданные» революционеры, пропагандируя и отстаивая успокоительную теорию выжидания, сами того не подозревая и не желая, становятся пропагандистами реакции и препятствуют успешному ходу революционного дела, быть может, в горазда большей степени, чем реакционеры сознательные.
«В настоящее время, — поучает эта революционно-реакционная доктрина, — революционеры не имеют еще никаких шансов произвести успешное восстание — и еще менее имеют шансов, в случае успеха, осуществить с помощью его цели рабочего социализма. Их организация не имеет почти никакой вероятности просуществовать и не разлететься, как разлетелись все организации их предшественников. Потому нечего и мечтать в настоящее время о революции. Она будет возможна лишь тогда, когда сам народ примет участие в организации. Но теперь это немыслимо: чтобы привлечь народ к революционной организации, интеллигентная молодежь должна предварительно слиться с народом. Она должна войти в народную общину и артель, вести в них социалистическую пропаганду и затем, когда эти общины и артели достаточно проникнутся идеями социализма, убедить их в необходимости тесной взаимной организации. Раз эта организация установилась, раз она настолько созреет и окрепнет, что случайности местных взрывов будут для нее неопасны и она будет мочь парализовать силы своих противников, победа социальной революции станет вероятною. Тогда-то и только тогда молодежь будет иметь право призывать народ к революции, тогда-то и только тогда она может заниматься непосредственно революционною деятельностью».
Такова сущность этой теории.
Ее скрытый смысл совершенно очевиден. «Бросьте пока всякие революционные затеи, — говорит она, — у вас под ногами нет никакой твердой почвы. Эту почву еще нужно создать. Вы, до известной степени, можете содействовать этому созданию. Содействуйте; если вам это удастся — ну, тогда… тогда еще можно будет говорить о революции». А может ли это удастся и когда это может удастся? — об этом теория выжидания благоразумно умалчивает. Скажи она, что проектируемая ею почва может сформироваться не раньше, как лет через сто, она мгновенно потеряла бы всякий кредит у молодежи. В действительности же, при данных условиях нашей экономической жизни, может пройти не только сто лет, может пройти тысяча лет, — и все-таки никакой такой почвы не образуется.
В самом деле, вникните-ка хорошенько, что подразумевается под этою почвой? Наши революционеры-реакционеры выражаются на этот счет весьма недвусмысленно. Под почвою они подразумевают организацию рабочих союзов, сельских общин, фабричных ремесленных артелей в более или менее прочный федеративный союз, — наподобие английских trades union’ов357, немецких рабочих обществ, одним словом, организацию рабочего пролетариата, и притом еще организацию тайную.
Но разве же это не утопия? Разве при данных экономических и политических условиях России мыслима подобная организация? И разве она может быть создана единственными усилиями интеллигентных пропагандистов? На Западе она вырабатывалась веками; там она имела также могущественные исторические прецеденты, каковы были ремесленные цехи и корпорации. Связь ее с последними ясно обнаруживается уже из одного того факта, что сельское население, среди которого экономическая жизнь не благоприятствовала развитию корпоративных начал, — до сих пор в большинстве западноевропейских государств стоит вне организованного движения городских рабочих. Примыкает же оно к нему (и то с особенным трудом) лишь в тех случаях, где, как, напр., в Англии, буржуазный прогресс достиг уже высших ступеней своего развития, где он начинает ставить и сельский труд, и сельского рабочего в условия почти однородные с теми, на которых стоят фабричный труд и городской пролетариат.
Нет сомнения, что когда буржуазному прогрессу удастся окончательно приравнять условия сельской промышленности к условиям фабрично-городской, — нет сомнения, что тогда теперешняя организация западноевропейского городского пролетариата распространится на сельский пролетариат. Но этого и Западной Европе придется ждать очень долго. А нам, русским, и того дольше.
Напрасно наши революционеры-реакционеры ссылаются на русскую общину и артель, предвидя в них зерно будущей организации сельских и городских рабочих. Может быть, при особом тепличном уходе за этим зерном из него и выросла бы подобная организация, но на уход этот можно было бы рассчитывать лишь в том случае, если бы власть накопилась в наших руках, в руках социалистов-революционеров! В настоящее же время все силы правящих, господствующих классов направлены лишь к тому, чтобы расчистить торную дорогу буржуазному прогрессу. Буржуазный же прогресс, повсюду вытесняя и уничтожая мелкое производство, неизбежно ведет к упразднению рабочих артелей; он уже и теперь постоянно ограничивает сферу их деятельности, лишает их всякого raison d'être358. Нужно быть крайне наивным или крайне ограниченным, чтобы воображать, будто «пропаганда» или «агитация» нескольких десятков юношей может поддержать и развить учреждение, которое ежеминутно теряет под собою экономическую почву, которое идет вразрез с потребностями и условиями буржуазного хозяйства, противоречит общему духу и направлению экономического прогресса.
То же можно сказать и о нашей общине. Теперь ни для кого не тайна, что в высших правящих и административных сферах над нею уже произнесен смертный приговор. Смертный приговор уже начинает приводиться в исполнение. Дворянство, либерально-конституционное и консервативно-охранительное, бюрократия, кулаки-мироеды, одним словом все, что живет разбоем, грабежом и эксплуатациею, все, что питается плотью и кровью «мужика», — все вступило против нее в заговор. Теперь не нужно быть пророком, чтобы предсказать в ближайшем будущем ее окончательное разорение и распадение, если только мы, революционеры-социалисты, не сумеем во время остановить мирное течение буржуазного "прогресса.
История западно-европейского земледельческого класса представляет нам в этом отношении весьма поучительный урок. Несколько сотен лет тому назад подобные же общины существовали в Англии, они существуют и до сих пор в современной Швейцарии и в некоторых частях Германии359, и, однако же, ни в Англии, ни в Швейцарии, ни в Германии они не приводили и не приводят к объединению сельских рабочих. Напротив, они скорее препятствовали этому объединению. Все это весьма понятно. Сельская община в том первобытном состоянии, в каком она существовала у нас, в России, в Швейцарии, в Германии, в каком она существовала в Англии и других частях Европы, содержит в себе гораздо более элементов для разъединения, чем для объединения. Она изолирует, обособляет местные интересы, общинники, замкнутые в их тесном круге, не видят никакой надобности, не чувствуют ни малейшей потребности вступать в какие-нибудь близкие сношения с соседними общинами. Разнообразие естественных условий почвы, разнообразие условий сбыта, однообразие производства и относительная экономическая самостоятельность каждой общины благоприятствуют скорее развитию духа соперничества и конкуренции, чем духу солидарности и братского единства.
Присоедините к этим коренным экономическим причинам разъединения сельских общин причины чисто местные, как-то: обширность территории, трудность путей сообщения, крайнюю ограниченность умственного и нравственного кругозора нашего крестьянства, отсутствие всякой потребности во взаимном обмене мыслей и чувств, — и вы без труда поймете, почему наша община никогда не представляла и никогда не может представлять никакой твердой почвы ни для каких объединительно-организаторских попыток.
Когда наша община лишена была всякой экономической самостоятельности, когда она задыхалась и: изнывала под гнетом крепостного права, тогда еще возможно было, в виду общего гнета, объединить сельских рабочих в одну организацию. Но теперь это чистая утопия. Мы говорим теперь, потому что пройдет несколько десятков лет, и эта утодия перестанет быть утопиею. Когда буржуазный прогресс сделает свое дело, когда он разрушит нашу общину и поставит земледельческий труд в условия, однородные с условиями труда фабричного, тогда у нас (как теперь в Англии) явится возможность организовать земледельческие классы, но для этого нужно ожидать сотни лет, а может и более. Но пока буржуазный прогресс не пройдет того цикла развития, который он, в силу неизбежных экономических законов, должен пройти, чтобы уравнять условия фабричной и земледельческой промышленности, до тех пор единичные усилия отдельных личностей пересадить на русскую почву западноевропейскую организацию рабочего пролетариата (о чем именно и мечтают революционеры-реакционеры) никогда не приведут и не могут привести ни к какому положительному результату: это будут попытки бессмысленные, химерические, равносильные бесплодному толчению воды в ступе.
Нужно быть человеком крайне невежественным или сознательным лицемером, чтобы не понять этой настолько же очевидной, насколько и непреложной социологической истины. И без сомнения, все сколько-нибудь умные реакционеры-революционеры очень хорошо ее понимают. Они понимают, что при настоящих экономических и политических условиях России правильная и хоть сколько-нибудь разумная организация рабочих групп у нас решительно немыслима. Но это их нисколько не смущает. Ну что же? Они подождут; терпения им не занимать стать! Народное горе, народные слезы — не их горе, не их слезы! Зачем же им компрометировать себя в рискованных предприятиях? Они хотят действовать только наверняка. Теперь действовать наверняка невозможно, мы, все революционеры, очень хорошо это понимаем, а они понимают это еще лучше нас. Но мы не боимся риску, — ни нам, ни народу нечего жалеть, нечего терять! Пораженные раз, мы поднимаемся в другой раз, мы будем подниматься и рисковать до тех пор, пока не победим. И мы победим, потому что с нами наша вера. У реакционеров нет этой веры, — вот почему они и возлагают все свои надежды на будущее, отказываются от всякой непосредственно революционной деятельности в настоящем.
Но когда наступит это будущее, и наступит ли оно когда-нибудь? Если; они действительно хотят, чтобы оно наступило скорее, чтобы наш рабочий очутился в условиях, тождественных с теми, в которых стоит в настоящее время английский, немецкий и вообще западноевропейский рабочий, — если они этого хотят, то им следует снять с себя революционную маску и записаться в ряды кулаков, биржевиков, концессионеров и т. п. «героев дня». Эти герои, — и только они одни, — могут ускорить и действительно ускоряют ход буржуазного прогресса, они действительно подготовляют почву для той организации рабочего класса, о которой наши революционеры-реакционеры только платонически мечтают. Пожелай они приложить свои платонические мечтания к практической действительности, и они сами убедятся в химеричности своих реакционных прожектцев. Впрочем, они-то, может быть, и теперь убеждены, а между их сторонниками есть много и неубежденных, много таких вполне честных, но наивных людей, которые готовы им верить на слово. На них-то они и рассчитывают, их-то они и надеются отвлечь от непосредственной революционной деятельности. Жаль, если эти наивные люди попадут в эту ловушку; тем более жаль, что, испытав неудачу на поприще «подготовления» организации рабочих союзов, они, пожалуй, разочаруются во всякой революционной деятельности вообще. Реакционеры постоянно уверяют их, что только на этом поприще и можно с пользою работать; что вне этого подготовления никакая другая деятельность немыслима, что пока рабочие группы не объединятся в один крепко связанный союз, до тех пор никакая революция удаться не может. Эти их уверения должны действовать на молодёжь самым Деморализирующим образом; они подрывают ее веру в возможность революции (конечно, мы говорим о возможности революции в настоящем, а не в отдаленном будущем, — в последнюю возможность даже жандармы веруют) и заставляют ее опускать руки прежде еще, чем она успеет серьезно взяться за дело. Потому-то мы и не можем проходить их молчанием. Мы должны подвергнуть их самому строгому анализу, чтобы для всех стала очевидна вся их лживость и нелепость. Это мы и сделаем в следующий раз.
КОММЕНТАРИИ
[править]Впервые напечатана в № 5 «Набата» за 1876 г., апрель. Печатается по: Ткачев П. Н. Избранные сочинения на социально-политические темы в семи томах. Т. III. М., 1934. С. 269—275.
356 Видимо, Ткачев имел в виду, скорее всего, деятельность ишутинского кружка и Нечаева, высказываясь о них крайне уважительно.
357 Профессиональных союзов (англ.).
358 Разумное основание (фр.).
359 Ткачев основательно рассмотрит вопрос об общине в статье «Оптимизм в науке», опубликованной в журнале «Дело», № 11 за 1879 г. под псевдонимом П. Никитин. В ней он, в частности, писал: «Тот факт, что русская община в своем первоначальном, а отчасти даже и в теперешнем виде ничем не отличалась от индийской, скандинавской, германской, английской и швейцарской общины, этот факт после замечательных исследований Мэна („Деревенские общины“), Мауера („История германской марки“), Геринга („О земельном владении в Швеции и Дании“), Джемса Милля („О поземельной системе в Индии“) не может в настоящее время подлежать ни малейшему спору и сомнению».