В. Г. Белинский. Полное собрание сочинений.
Том пятый. Статьи и рецензии (1841—1844)
М., Издательство Академии Наук СССР, 1954
46. Речь о современном направлении отечественной литературы, произнесенная в торжественном собрании императорского Санкт-Петербургского университета, апреля 3 дня 1841 года, экстраординарным профессором, доктором философии А. Никитенко. Санкт-Петербург. В тип. Карла Крайя, 1841. В 8-ю д. л. 20, стр.1
Г-н Никитенко как профессор известен живым, одушевленным, полным красноречия и мысли изустным изложением своего предмета с кафедры. Не имевшие удовольствия слышать его могут увериться в этом из его журнальных статей, которые, при богатстве содержания и обдуманности изложения, всегда так похожи на быстрые и легкие импровизации. Говоренная им речь на акте Петербургского университета, 3 апреля нынешнего года, служит новым тому доказательством. Основная мысль этой «речи» состоит в том, что современная русская литература обнаруживает стремление к истине и самобытности, но что ее полному и удовлетворительному развитию препятствует недостаток почвы, приготовляемой наукою. Это глубоко верно. Жаль только, что оратор не коснулся причин этого явления, из которых главнейшая, по нашему мнению, состоит в том, что наша наука доселе идет как-то врознь с жизнию и современностию. Отсюда необходимо вытекает следующее явление: люди, богатые фактическою ученостию, бедны мыслию — и их никто не слушает; люди, которым доступна идея, обнаруживают недостаток в положительном знании, без которого умозрительное направление не имеет достаточной силы. Но как же винить последних? они сами должны были учиться… Молодое поколение профессоров, образовавшееся по воле мудрого правительства в центре и столице европейской науки — в Берлине, или с большим трудом приведшее себя к той же степени образования, не выезжая из России, — удовлетворяет обоим требованиям: оно владеет богатым положительным знанием, проникнутым мыслию; но зато кто же готов понимать этих профессоров и пользоваться их уроками? Что же есть общего между ими, представителями нового знания, и всеми, кто не они?.. Это предмет, на который можно было бы написать целую книгу.
Чтоб познакомить читателей с прекрасным изложением речи г. Никитенко, выписываем ее окончание:
Какое же прибежище остается нашей литературе в ее шатком и печальном положении? Наука, мм. гг., одна наука Она простирает к ней объятия свои, наука светлая, очищенная от схоластической грязи, цветущая дарами жизни, близкая ко всем возвышенным нуждам общества, человечественная, словом, наука века нашего. Литература должна повергнуться в ее объятия и ее мощным и благонадежным союзом оградить себя от варварского набега надменных полумыслей и бедных содержанием идей. Одна наука имеет власть связывать частное с общим, сообщать истинам крепость и верность анализа, и анализ устремлять к верховным целям разума. Напутствуемая опытами веков, вооруженная пособиями всех соединенных сил человеческого духа, она не обольщается блеском новых учений: ее не увлечет предательская роскошь воззрений, объемлющих всё и ничего не удерживающих в своей непризванной власти: ибо она служит одной истине. И вот перед вами, мм. гг., надежда лучшего направления нашей литературы: она расцветает под благотворною сению науки, хранимой и покровительствуемой просвещенным правительством. Эти благородные юноши, обещающие отечеству столько полезных деятелей на всех поприщах служения, дадут ему некогда из среды себя и усердных поборников самобытности русской литературы и истинного аналитического ее направления. От них можно этого ожидать: они учатся и размышляют прежде, чем решат; бодрым трудом и путем изысканий они привыкают достигать окончательных убеждений и всеобщих истин. Выйдет ли из них кто-нибудь, который творческими созданиями успеет запечатлеть этот дух строгого и основательного развития, — мы этого не знаем; но смеем надеяться, что каждый из них мыслию и словом своим, так же как и делом, успеет доказать, что в науке лежат семена всего благого, истинною и прекрасного.
1. «Отеч. записки» 1841, т. XVIII, № 10 (ценз. разр. около 30/IX), отд. VI, стр. 48—49. Без подписи.