Верстах в десяти за постом Али-Кадымом пустыня оканчивается, и граница, пересекая прибрежную культурную полосу у кишлака Бассага, переходит с левого берега Аму-Дарьи на правый, причем далее река служит границею, отделяющею русские владения от афганских. Издалека, подъезжая к Бассаге, виднеется полоса растительности. Длинным рядом тянутся деревья различных пород, окружающих каждый участок земли, обнесенный глинобитным забором. Развесистые чинары, куполообразные карагачи, ряды тополей и тала чередуются с абрикосовыми и грушевыми деревьями. Дикие и культивированные яблони были покрыты огромным количеством плодов, своею тяжестью пригибавших ветви к земле. Заросли черешен и вишен местами сплелись с лозами винограда и других ползучих растений. Глубокие арыки пересекают местность во всех направлениях. Полуодетые сарты, киргизы и туркмены виднеются около своих построек. Мы въезжаем в Бассагу по извилистой улице, которая вьется посреди построек. С обеих сторон тянутся высокие заборы. Все постройки расположены за ними среди групп деревьев, окружающих каждую постройку. На середине дворов виднеются широкие бассейны для воды. ,_p.141.png)
Киргизская семья Страшно худые собаки с громким яростным лаем кидаются под ноги лошадей. Порою попадается навстречу закутанная в халат с висячими рукавами, с лицом, закрытым особым покрывалом, сартянка и пугливо прижимается к забору; видимо, опасаясь лишь одних мусульман, она кокетливо поднимает покрывало и показывает свое миловидное лицо с черными любопытными глазами. В походке и во всей фигуре ее чувствуется врожденная грация, составляющая полную противоположность женщине-туркменке, которую мы встречаем дальше по дороге. У этой лицо открыто, но старообразные грубые черты и какая-то деревянность в фигуре являются как бы отличительными признаками.
— Обратите внимание на здешних представительниц прекрасного пола, — указал мне N, — с одной стороны пред вами туркменка, пользующаяся сравнительно большою свободою и не носящая покрывала, а с другой сартянка, находящаяся, в сущности говоря, в полном рабском подчинении своему мужу. По закону каждый правоверный имеет право жениться на четырех женах и все они считаются законными. За каждую жену он уплачивает родителям жены выкуп называемый калымом. Калым здесь колеблется от ста шестидесяти до семисот рублей с заменой денег верблюдами и баранами. У туркмен женщина эта рабочая сила, а у сартов она на положение вещи, услаждающей главным образом жизнь мусульманина; и в том, и в другом случае положение ее незавидное. Да и если глубже присмотреться к их жизни, то и муж четырех жен несет огромную тяготу. Подумайте только, сколько происходит у них семейных недоразумений. Мужу необходимо быть обязательно совершенно одинаковым во всех отношениях ко всем четырем женам. А разве это в действительности возможно?.. Ну, происходят благодаря этому постоянные истории, отравляющие жизнь мужа. Потом средства нужны большие. Поэтому бедные обыкновенно имеют лишь одну жену, с которой и живут всю жизнь, и лишь некоторые сластолюбцы берут другую молодую жену, когда первая состарится. Вследствие ненормальности семейного положения, мусульманские дамы под сурдинку порядочно грешат…
По дороге нам попадались какие-то особые двухэтажные здания, резко отличавшиеся по своему типу от остальных построек.
— Эти здания приспособлены для тканья ковров, — объяснил мне N, заметив, что я внимательно рассматриваю одно из них. — Ведь здесь летом занимаются окраской шерсти, а всю почти зиму ткут ковры. Обыкновенно торговцы коврами приезжают сюда осенью и, сторговавшись о стоимости квадратного аршина ковра, делают заказы и дают под них задатки. Заказанные ковры бывают затем готовы через шесть-семь месяцев. Работа в сущности страшная, но здесь женский труд совершенно не ценится…
Высоко поднимаясь из окружающей зелени, виднеется издали какая-то вышка, под крышей которой белеет фигура солдата-часового. Это пограничный пост Бассага, расположенный напротив афганского поста, от которого его отделяет лишь небольшой арык. Высокие стены окружают обширный постовой двор, среди которого с одной стороны видна большая казарма, а с другой дом командира отряда. Хозяйственные постройки, конюшни, кузница и ветеринарный лазарет тянутся длинным рядом на особых внутренних дворах. В общем, пост среди азиатских построек является русским оазисом. Развесистые деревья дают возможность отдохнуть от жгучих лучей солнца. С особым отличительным русским гостеприимством встретили нас местный офицер и вся его семья, обрадованные прибытием в их далекий уголок новых свежих людей, от которых можно услышать, что делается на белом свете, и с которыми можно поговорить. Видимо, давно уже ни с кем кроме своей жены не делившийся впечатлениями пожилой ротмистр особенно охотно удовлетворил наше любопытство и сообщал нам подробности о своей жизни, сведения о соседнем Афганистане и свои заветные мечты о дальнейшем устройстве своей судьбы. Сидя под тенью развесистых деревьев за длинным обеденным столом, покрытым белоснежною скатертью, мы с особым удовольствием всматривались в оживившиеся лица хозяев.
— Вы не поверите, как бываем здесь рады каждому случайно завернувшему гостю. Ведь здесь мы никого не видим, кроме местных туземцев. Иногда пройдет охотничья команда из Керков, да приедет мой сосед-офицер с денежной почтой. Приходится довольствоваться обществом своей семьи. Также заходит ко мне афганский офицер, ну, с этим пива не сваришь… Ведь большинство из них произведены из нижних чинов за выслугу лет и поэтому без всякого образования. Здесь на офицерском посту начальник унтер-офицер, а офицер живет верстах в трех от крепости; и офицер, и нижние чины принадлежат к кавалерийскому полку, который стоит в афганском городе Мазар-и-Шерифе, и сюда высылаются на посты на три месяца; часть людей регулярных, а часть иррегулярных. В сущности говоря, производят впечатление орды. При мне уже много здесь офицеров сменилось; из них встретил лишь одного эскадронного командира по чину капитана, окончившего курс военной школы в Кабуле; остальные все почти дикари… Да, кстати, если вы интересуетесь, то можно послать за их офицером, он очень охотно приедет… И пост их также можно посмотреть…
Выйдя из ворот постового двора и пройдя не больше ста шагов, мы перешли арык и остановились на площадке перед афганским постом, не отличавшимся ничем по внешнему виду от соседних туземных построек. Перед навесом на кошмах сидело несколько человек афганцев, одетых в неимоверно грязные халаты. Традиционный кунган с горячей водою стоял на углях, разложенных невдалеке. Видимо, они пользовались своей свободой и сидели в самых непринужденных позах. В конце площадки, прислонившись к забору, под тенью деревьев стоял также одетый в какой-то заношенный халат часовой, держа в руках обнаженную шашку. На дворе поста виднелось несколько оседланных лошадей местной породы, стоявших по-восточному обычаю на небольших приколах, вбитых в землю. Дверь в темную глинобитную саклю была отворена, и лучи заходящего солнца, освещая ее внутренность, скользили по беспорядочно развешанным на стене винтовкам и шашкам. Заметив наше приближение, часовой что-то крикнул на своем гортанном языке. Сидевшие засуетились, вскочили со своих мест и исчезли в сакле. Через несколько минут человек десять рослых афганцев с ружьями в руках и с надетыми шашками выстроились на площадке и довольно беспорядочно, по команде своего начальника, взяли на караул, отдавая нам честь. Одежда на всех была та же и лишь у унтер-офицера на плечах виднелись какие-то желтые жгуты.
— Имейте в виду, что они крайне неохотно позволяют русским переходить на афганскую территорию, — предупредил нас ротмистр. — Ссылаются всегда на распоряжение эмира, который запретил переход границы своего государства урусам.
Посмотрев на афганцев лишь издали, мы через переводчика просили послать за их офицером и, крайне разочарованные внешностью афганского войска, возвратились обратно на пост.
Регулярные части афганской армии сформированы сравнительно недавно. Самое большое количество частей было создано покойным эмиром Абдурахманом, причем инструкторами в войсках в свое время были английские офицеры. В настоящее время англичан в строевых войсках почти нет, и лишь в Кабульском военном училище и на пушечном заводе в Кабуле есть несколько английских офицеров. Эмир Абдурахман обращал огромное внимание на свою армию и стремился всеми силами поднять ее на высоту современных требований, но, за исключением нескольких регулярных полков и батарей, стоящих в больших городах, афганские войска по внешнему виду не производят хорошего впечатления. Глаз наш, привыкший к однообразию в одежде и вооружении, поражается разнообразием в оружии и обмундировании афганских частей.
Афганская армия по родам оружия, так же как и европейские войска, разделяется на пехоту, кавалерию, артиллерию и инженерные части, а по своему назначению на войска действующие, которые содержатся постоянно, и вспомогательные, называемые чакари, созываемые лишь с объявлением военных действий. Кавалерия образует полки, находящиеся под командою полковых командиров, имеющих чин корнеля (от испорченного слова colonel), то есть полковника. При нем состоит помощник в чине кумойдона (подполковника). Пехотные части разделяются на батальоны, называемые пальтанами, под командою штаб-офицеров в чине подполковника. Число батальонов в полку от трех до шести. В каждом пальтане около шестисот человек, которые распределены в шести ротах, называемых компани. Каждая компани, в свою очередь, разделяется на две камбу (полурота). Ротой командует офицер в чине кифтана (капитана), имеющий помощника, называемого субодор; полурота в свою очередь разделяется на пять пайра (отделений); во главе каждого пайра состоит аваляндор (звание вроде нашего фельдфебеля). Кифтан заведуеть всем обучением, а субодор командует второй полуротой.
Кавалерийский полк делится на шесть труп (сотен), силою по сто сабель каждая, которыми командуют риссолядоры. У каждого командира сотни есть помощник (джомадор) по строевой части в чине штабс-ротмистра и кут-дорадор (вроде подпоручика) — по канцелярским работам.
Артиллерийские части также разделяются на компани, которыми командуют мажиры (майоры), но постоянного состава в мирное время этот род войск не имеет; в военное же время каждая компани разворачивается в артиллерийский пальтан шестиорудийного состава. Артиллерийские пальтаны преимущественно пешие и лишь самая незначительная часть из них конная. Артиллерийские части вместе с пехотными и кавалерийскими подчиняются в каждом определенном округе особому биршту (то есть бригадному командиру), при котором состоит особый штаб, а также и хор трубачей. Для подачи медицинской помощи в каждом полку имеется врач, а в каждой компани и турпа медицинские фельдшера, на обязанности которых лежит и лечение строевых лошадей.
Войска получают жалованье: 1) рядовые около десяти рупий (4 рубля, рупия — 40 коп., а по курсу ныне 33 коп. в месяц), но обязаны продовольствоваться на свой счет, а в кавалерии получают 22 рупии, но довольствуют еще своих лошадей; 2) унтер-офицеры до 14 рупий и 3) обер-офицеры от 80 до 100 рупий в месяц, корнель—150 рупий и бригит 250 рупий. Жалованье выдается крайне неопределенно: через два, четыре, шесть месяцев, причем из жалованья нижних чинов удерживается по две рупии в год на вознаграждение цирюльника. Жалованье выдается главным казначеем известной провинции по особому каждый раз распоряжению эмира по спискам, представляемым биргитами, причем расписывается в получении всех следуемых денег каждый начальник отдельной части. Жалованье, оставшееся вследствие некомплекта, представляется эмиру вместе со всеми расписками начальников.
В военное время нижние чины получают довольствие от казны в количестве семидесяти фунтов муки и одного пуда мяса в месяц, а в мирное время им разрешается получать продовольствие в казенных складах, за что с них из содержания удерживается стоимость взятого провианта. Из снаряжения каждому нижнему чину казна отпускает шапку, пояс и пантронташ. Все остальное они должны приобретать на собственный счет. Поэтому в войсках встречается страшное разнообразие в одежде. В военное же время отпускается кроме того на каждого куртка и шаровары, присвоенные каждой части. Вооружение отпускается нижнему чину от казны, причем в случаях неисправностей исправления такового делаются за счет нижних чинов. Каждому нижнему чину выдается также десять патронов, расходовать которые не разрешается. Практическая стрельба в частях производится лишь для ознакомления с выстрелом холостыми патронами. Для изготовления оружия и артиллерийских орудий в Кабуле устроены орудийный и оружейный казенные заводы.
Для улучшения коневодства содержатся в некоторых провинциях особые заводы и табуны.
Вообще афганская армия, за исключением войсковых частей, расположенных в Кабуле, Кандагаре и Герате, далеко уступает по степени боевой подготовки европейским армиям. Главное, что служит препятствием осуществления многих мероприятий, это восточная лень, апатия и систематическое казнокрадство, беспощадно преследуемое эмиром.
В отношении же дисциплины и внутреннего порядка можно заметить, что понятия о дисциплинарных отношениях нижних чинов к офицерам крайне слабы. Тяжкие нарушения дисциплины, грабежи населения и убийства составляют заурядное явление, наблюдаемое среди афганских войск.
На другой день утром нам доложили о прибытии афганского офицера, пришедшего в сопровождении нескольких человек конвоя и переводчика. Выйдя на постовой двор, мы увидели среднего роста пожилого афганца, одетого в синий мундир с вышитым серебром воротником, при сабле в железных ножнах. Переводчик и нижние чины были одеты немного чище, но всё в тех же самых халатах. Обменявшись через переводчика взаимными приветствиями, мы скоро были разочарованы, так как офицер ничего интересного собою не представлял и в то же время, видимо, как-то неохотно отвечал на наши вопросы.
— Ведь главное, что для него, это достархан, то есть угощение, — рассеял наше недоумение ротмистр.
Но, к несчастью, и за столом, уставленным разными сортами конфет и варений, афганец не разговорился. С одной стороны, вероятно, он плохо понимал предлагавшиеся ему вопросы, а с другой, опасался высказать что-нибудь лишнее. С огромным трудом мы лишь узнали от него его чин, содержание, им получаемое, и несколько сведений об организации афганской армии.
— Волком смотрит. Пусть себе ест и отправляется домой, — решил наш милейший хозяин.
Зато при прощании мы были свидетелями комичной сцены. Простившись с нами, афганец отдал какие-то приказание переводчику и тот быстро начал высыпать в мешок, вынутый из-под халата, все, что стояло на столе, не брезгуя и кусками хлеба.
— Это уж такой у них обычай, — разъяснил наше недоумение ротмистр.
— Послушай, кардаш (друг), ты хоть вазочку-то не бери, — добавил он, обращаясь к переводчику, укладывавшему в мешок стеклянную вазу с вареньем, но тот, очевидно, не слышал или не хотел понять, потому что продолжал свою работу и, лишь опустошив стол, приложил руку к сердцу в знак благодарности и направился следом за своим начальником.