Перейти к содержанию

Садко (А. К. Толстой)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Садко
автор Алексей Константинович Толстой (1817-1875)
См. Баллады, былины, притчи. Опубл.: 1873[1]. Источник: А. К. Толстой. Сочинения : в 2 т. — М.: Художественная литература, 1981. — Т. 1. Стихотворения.

Садко


1


Сидит у царя водяного Садко
И с думою смотрит печальной,
Как моря пучина над ним высоко
Синеет сквозь терем хрустальный.

2


Там ходят как тени над ним корабли,
Товарищи там его ищут,
Там берег остался цветущей земли,
Там птицы порхают и свищут;

3


А здесь на него любопытно глядит
Белуга, глазами моргая,
Иль мелкими искрами мимо бежит
Снятков серебристая стая;

4


Куда он ни взглянет, всё синяя гладь,
Всё воду лишь видит да воду,
И песни устал он на гуслях играть
Царю водяному в угоду.

5


А царь, улыбаясь, ему говорит:
«Садко, моё милое чадо,
Поведай, зачем так печален твой вид?
Скажи мне, чего тебе надо?

6


Кутья ли с шафраном моя не вкусна?
Блины с инбирём не жирны ли?
Аль в чём неприветна царица-жена?
Аль дочери чем досадили?

7


Смотри, как алмазы здесь ярко горят,
Как много здесь яхонтов алых!
Сокровищ ты столько нашел бы навряд
В хвалёных софийских подвалах!»[2]

8


«Ты гой еси, царь-государь водяной,
Морское пресветлое чудо!
Я много доволен твоею женой,
И мне от царевен не худо;

9


Вкусны и кутья, и блины с инбирём,
Одно, государь, мне обидно:
Куда ни посмотришь, всё мокро кругом,
Сухого местечка не видно!

10


Что пользы мне в том, что сокровищ полны
Подводные эти хоромы?
Увидеть бы мне хотя б зелень сосны!
Прилечь хоть на ворох соломы!

11


Богатством своим ты меня не держи;
Все роскоши эти и неги
Я б отдал за крик перепёлки во ржи,
За скрып новгородской телеги!

12


Давно так не видно мне Божьего дня,
Мне запаху здесь только тина;
Хоть дёгтем повеяло б раз на меня,
Хоть дымом курного овина!

13


Когда же я вспомню, что этой порой
Весна на земле расцветает,
И сам уж не знаю, что станет со мной:
За сердце вот так и хватает!

14


Теперь у нас пляски в лесу в молодом,
Забыты и стужа и слякоть —
Когда я подумаю только о том,
От грусти мне хочется плакать!

15


Теперь, чай, и птица, и всякая зверь
У нас на земле веселится;
Сквозь лист прошлогодний пробившись, теперь
Синеет в лесу медуница!

16


Во свежем, в зелёном, в лесу молодом
Берёзой душистою пахнет —
И сердце во мне, лишь помыслю о том,
С тоски изнывает и чахнет!»

17


«Садко, моё чадо, городишь ты вздор!
Земля нестерпима от зною!
Я в этом сошлюся на целый мой двор,
Всегда он согласен со мною!

18


Мой терем есть моря великого пуп;
Твой жеребий, стало быть, светел;
А ты непонятлив, несведущ и глуп,
Я это давно уж заметил!

19


Ты в думе пригоден моей заседать,
Твою возвеличу я долю
И сан водяного советника дать
Тебе непременно изволю!»

20


«Ты гой еси, царь-государь водяной!
Премного тебе я обязан,
Но почести я недостоин морской,
Уж очень к земле я привязан;

21


Бывало, не всё там норовилось мне,
Не по сердцу было иное;
С тех пор же, как я очутился на дне,
Мне всё стало мило земное;

22


Припомнился пёс мне, и грязен и хил,
В репьях и в copy извалялся;
На пир я в ту пору на званый спешил,
А он мне под ноги попался;

23


Брюзгливо взглянув, я его отогнал,—
Ногой оттолкнул его гордо —
Вот этого пса я б теперь целовал
И в темя, и в очи, и в морду!»

24


«Садко, моё чадо, на кую ты стать
О псе вспоминаешь сегодня?
Зачем тебе грязного пса целовать?
На то мои дочки пригодней!

25


Воистину, чем бы ты им не жених?
Я вижу, хоть в ус и не дую,
Пошла за тебя бы любая из них,
Бери ж себе в жёны любую!»

26


«Ты гой еси, царь-государь водяной,
Морское пресветлое чудо!
Боюся, от брака с такою женой
Не вышло б душе моей худо!

27


Не спорю, они у тебя хороши
И цвет их очей изумрудный,
Но только колючи они, как ерши,
Нам было б сожительство трудно!

28


Я тем не порочу твоих дочерей,
Но я бы не то что любую,
А всех их сейчас променял бы, ей-ей,
На первую девку рябую!»

29


«Садко, моё чадо, уж очень ты груб,
Не нравится речь мне такая;
Когда бы твою не ценил я игру б,
Ногой тебе дал бы пинка я!

30


Но печени как-то сегодня свежо,
Веселье в утробе я чую;
О свадьбе твоей потолкуем ужо,
Теперь же сыграй плясовую!»

31


Ударил Садко по струнам трепака,
Сам к чёрту шлёт царскую ласку,
А царь, ухмыляясь, упёрся в бока,
Готовится, дрыгая, в пляску;

32


Сперва лишь на месте поводит усом,
Щетинистой бровью кивает,
Но вот запыхтел и надулся, как сом,
Всё боле его разбирает;

33


Похаживать начал, плечьми шевеля,
Подпрыгивать мимо царицы,
Да вдруг как пойдёт выводить вензеля,
Так все затряслись половицы.

34


«Ну,— мыслит Садко,— я тебя заморю!»
С досады быстрей он играет,
Но, как ни частит, водяному царю
Всё более сил прибывает:

35


Пустился навыверт пятами месить,
Закидывать ногу за ногу;
Откуда взялася, подумаешь, прыть?
Глядеть индо страшно, ей-богу!

36


Бояре в испуге ползут окарачь,
Царица присела аж на пол,
Пищат-ин царевны, а царь себе вскачь
Знай чешет ногами оба пол.

37


То, выпятя грудь, на придворных он прёт,
То, скорчившись, пятится боком,
Ломает коленца и взад и вперёд,
Валяет загрёбом и скоком;

38


И всё веселей и привольней ему,
Коленца выходят всё круче —
Темнее становится всё в терему,
Над морем сбираются тучи…

39


Но шибче играет Садко, осерча,
Сжав зубы и брови нахмуря,
Он злится, он дёргает струны сплеча —
Вверху подымается буря…

40


Вот дальними грянул раскатами гром,
Сверкнуло в пучинном просторе,
И огненным светом зардела кругом
Глубокая празелень моря.

41


Вот крики послышались там высоко:
То гибнут пловцы с кораблями —
Отчаянней бьёт пятернями Садко,
Царь бешеней месит ногами;

42


Вприсядку понёс его чёрт ходуном,
Он фыркает, пышет и дует:
Гремит плясовая, колеблется дом,
И море ревёт и бушует…

43


И вот пузыри от подстенья пошли,
Садко уже видит сквозь стены:
Разбитые ко дну летят корабли,
Крутяся средь ила и пены;

44


Он видит: моряк не один потонул,
В нём сердце исполнилось жали,
Он сильною хваткой за струны рванул —
И, лопнув, они завизжали.

45


Споткнувшись, на месте стал царь водяной,
Ногою подъятой болтая:
«Никак, подшутил ты, Садко, надо мной?
Противна мне шутка такая!

46


Не в пору, невежа, ты струны порвал,
Как раз когда я расплясался!
Такого колена никто не видал,
Какое я дать собирался!

47


Зачем здоровее ты струн не припас?
Как буду теперь без музыки?
Аль ты, неумытый, плясать в сухопляс
Велишь мне, царю и владыке?»

48


И плёсом чешуйным в потылицу царь
Хватил его, ярости полный,
И вот завертелся Садко как кубарь,
И вверх понесли его волны…

49


Сидит в Новеграде Садко невредим,
С ним вящие все уличане;[3]
На скатерти браной шипит перед ним
Вино в венецейском[4] стакане;

50


Степенный посадник, и тысяцкий тут,[5]
И старых посадников двое,
И с ними кончанские старосты[6] пьют
Здоровье Садку круговое.

51


«Поведай, Садко, уходил ты куда?
На чудскую Емь[7] аль на Балты?
Где бросил свои расшивные суда?
И без вести где пропадал ты?»

52


Поет и на гуслях играет Садко,
Поёт про царя водяного:
Как было там жить у него нелегко
И как уж он пляшет здорово;

53


Поёт про поход без утайки про свой,
Какая чему была чередь,—
Качают в сомнении все головой,
Не могут рассказу поверить.

<Ноябрь 1871 — март 1872>

Примечания

Народное предание о Садко издавна интересовало Толстого. После завершения драматической трилогии, озабоченный поисками темы для новой драмы, он писал Маркевичу: «Соблазнял меня Садко, но это сюжет для балета, а не для драмы». Толстой работал над стихотворением несколько месяцев и в результате считал его «очень удавшейся вещью» (письмо к Стасюлевичу от 29 января 1873 г.). Характерно самое направление этой работы, показывающее, что фабула в былинах Толстого намеренно не развита. Сначала рассказ о похождениях Садко был расширен за пределы основного выбранного им для стихотворения эпизода и перегружен деталями. Это не понравилось Толстому; неверным показался ему и повествовательный тон стихотворения. Посылая своим близким вторую «лирико-драматическую» редакцию «Садко» (первую он называл «эпической»), Толстой писал, что в ней «есть только картинка, так сказать, несколько аккордов… нет рассказа, а стало быть, нет бесполезного и опасного соревнования с былиной, которая будет всегда выше переделки» (письма к жене от 28 марта и к А. М. Жемчужникову от 3 апреля 1872 г.).

  1. Впервые — в журнале «Русский вестник», 1873, т. 103, № 1, с. 84—93.
  2. В хвалёных софийских подвалах. — Софийский собор в Новгороде.
  3. Вящие все уличане — наиболее богатые, знатные жители улиц. Все новгородское население делилось на старейших (вящих, передних, больших) людей и молодших (меньших, черных).
  4. Венецейский — венецианский.
  5. Посадник — правитель Новгорода, избиравшийся вечем из наиболее знатных боярских семей. Степенный посадник — занимающий эту должность в данное время. Сложив её с себя, он продолжал носить звание посадника с прибавлением эпитета «старый». Тысяцкий — помощник посадника, в ведении которого находились войско и суд по торговым делам.
  6. Древний Новгород делился на «концы» (районы), а концы на улицы; концы и улицы имели своё управление; во главе каждого конца стоял кончанский староста.
  7. Чудская Емь — финское племя, с которым неоднократно воевал Новгород.