Сахалин (Дорошевич)/Поселенцы
| ← Паклин | Сахалин (Каторга) — Поселенцы | Сожительница → |
| Опубл.: 1903. Источник: Новодворский В., Дорошевич В. Коронка в пиках до валета. Каторга. — СПб.: Санта, 1994. — 20 000 экз. — ISBN 5-87243-010-8. |
— К вам там поселенцы пришли! — в смущении, почти в ужасе, объявила квартирная хозяйка.
— Так нельзя ли их сюда?
— Что вы! Куда тут! Вы только взгляните, — что их!
Выхожу на крыльцо. Толпа поселенцев — человек в двести, — как один человек, снимают шапки.
— Ваше высокоблагородие! Явите начальническую милость…
— Что вам?
— Насчёт пайков мы! Способов никаких нет…
— Стойте, стойте, братцы! Да вы за кого меня принимаете? Я ведь не начальство!
— Точно так! Известно нам, что вы писатель… Так уж будьте такие добрые, напишите там, кому следовает… Способов нет. Голодом мрём! Пришли сюда с поселений, думали работишку найти, — все подрядчики японцами работают! Пайков не дают, на материк на заработки не пущают. Помирай тут на Сакалине! Что же нам теперь делать?
— А сельское хозяйство?
— Какое ж, ваше высокоблагородие, наше хозяйство! Не то что сеять, есть нечего. У кого были семена, — съели. Скота не дают. Смерть подходит!
— Барин! Господин! Вашескобродие! — протискивается сквозь толпу невзрачный мужичишка.
Мужичишка — тип загулявшего мастерового. Хоть сейчас пиши с него «Камаринского мужика»: «борода его всклокочена, вся дешёвкою подмочена». Красная рубаха от ветра надулась парусом, полы сюртучишка так ходуном и ходят.
Голос у мужичишки пронзительный, с пьяной слезой, из самых недр его пьяной души рвущийся.
Первым долгом он зачем-то изо всей силы кидает об пол картуз.
— Господин! Ваше сиятельство! Дозвольте, я вам всё разъясню, как по нотам! Ваше сиятельство! Господин благодетель! Это они всё правильно! Как перед Господом говорю, — правильно! Потому способов нет! Сейчас это приходит ко мне, к примеру скажем, он: «Мосей Левонтич, способов нет». Я ему: «Пей, ешь, спасай свою душу!» Потому я для всякого… Правильно я говорю, ай нет? — вдруг с каким-то ожесточением обращается он к толпе. — Правильно, аль нет? Что ж вы, черти, молчите?
— Оно действительно… Оно конечно! — нехотя отвечает толпа. — Ты про дело-то, про дело.
— Потому я для всякого! На свои, на кровные! Вон они кровные-то! — мужичинишка разжимает кулак, в котором зажато семь копеек, — вон они! Обидно!
«Мосей Левонтич» бьёт себя кулаком в грудь. В голосе его всё сильнее и сильнее дрожит слеза.
— Правильно я говорю, ай нет? Что же вы молчите? Я за вас, чертей, говорю, стараюсь, а вы молчите!
— Оно конечно… Оно верно… Да ты про дело-то, про дело! — уже с тоской отвечает толпа.
Но «Мосей Левонтич» вошёл в раж, ничего не слышит и не слушает.
— Какой есть на свете человек Мосей Левонтич?! Сейчас мне поселений смотритель лично известен. Призывает. «Можешь, Мосей Левонтич, бюсту для сада сделать». Так точно, могу, — потому я скульптор природный. Природный!
«Природный скульптор» начинает опять усиленно колотить себя в грудь и утирает слёзы.
— Не какой-нибудь, а природный! Из Рассеи ещё скульптор. «Можешь?» — Могу. — «На тебе две записки на спирт». Обидно! Что я с ними, с записками-то, делать буду? Куда денусь. Ежели у всякого свои записки есть? Правильно я говорю, ай нет? Что вы, черти…
— Ну, слушай! — перебиваю я его, видя, что красноречию «скульптора» конца не будет, — я вижу, что ты человек серьёзный. Мы с тобой в другой раз поговорим. А теперь дай мне с народом покончить. Поотодвиньте-ка его, братцы.
Десяток рук берётся за природного, но огорчённого скульптора, — и его тщедушная фигурка исчезает в толпе.
Положение тягостное.
— Что ж я для вас могу сделать? Я ничего не могу.
— Так! — уныло говорит толпа, — к кому ни пойдёшь, все ничего не могут! Кто ж может-то? Делать-то теперь что же?
— Этак в тюрьме лучше!.. Куда! Не в пример!.. Там хошь работа, да зато корм!.. А здесь ни работы ни корма. Что ж теперь делать? Одно остаётся: убивать, грабить! Пущай опять в тюрьму забирают. Там хошь кормить будут! Больше и делать нечего: хватил кого ни попадя! — раздаются озлобленные голоса.
Тут-то мне в первый раз пришёл в голову афоризм:
— Каторга начинается тогда, когда она кончается — с выходом на поселение.
Афоризм, который повсюду на Сахалине имел одинаковый успех, где я что ни говорил.
— Это действительно. Это правильно. Это слово верное! — говорили каторжане и поселенцы. — Это истинно, так точно!
— Совершенно, совершенно справедливо! Именно, именно так! — подтверждали в один голос чиновники.
И даже те, кому, казалось бы, следовало именно заботиться, чтобы это было не так, — и те только вздыхали.
— Вы это напишите! Непременно напишите. Это правда, глубокая правда. Ужас, ужас!