Перейти к содержанию

Свадьба поэта (Лонгинов)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Свадьба поэта
автор Михаил Николаевич Лонгинов (1823—1875)
Дата создания: 20 января 1853 года. Источник: «Стихи не для дам», русская нецензурная поэзия второй половины XIX века (под ред. А.Ранчина и Н.Сапова). Москва, Ладомир, 1994 г., стр. 60-65.


Этот текст содержит ненормативную лексику.
Содержание этой страницы или секции некоторым читателям может показаться непристойным или оскорбительным.


СВАДЬБА ПОЭТА [1]



Сиял уже свечами храм.
На клиросе блея́ли.
Венчался с блядью гнусный хам,
Хлыщи венцы держали.
Противу двери от двора
Стояли пред амвоном
Четы позорной шафера́:
Ярыжкин наш с Платоном.[2]
Давно уж вам знаком майор,
Платон же величавый — [3]
Брат Кукольнику, сущий вор,
Не малое укравый.
И книжников был целый клир
При бракосочетаньи;
И тот, кто днесь убог и сир,
Присущ был в сём собраньи.
О Жернаков! речь о тебе![4]
Блеснул ты метеором
И, смело вверяся судьбе,
Сначала не был вором.
Ты не был жертвою закла́н
В те дни ещё Фаддеем,
Не вовсе пуст был твой карман
И слыл ты грамотеем.
И ты весь в бархате, в бобрах,
О Ольхин! был во храме.[5]
Служил ты прежде в сторожах,
Женился вдруг на даме.
Открыл богатый магазин,
И за́жил припевая,
Прохлад и нег роскошный сын,
Невзгод не ожидая.
Но днесь, увы, объявлен ты,
Друг, злоственным банкротом.
И не спасён от нищеты
Булгарина оплотом.
И ты, на эскимосский лад
Французский прощелыга,
Плюшардий! был бы уж богат,[6]
Да погубила книга.
В её ль семнадцати томах
Лежат твои проходы?
Не в двадцати ль борделях, ах!
Их про́жил ты в те годы?
И он, и он был в их строю,
Лисенков оный смелый,
Кто пал с Булгариным в бою
На щит осиротелый.
Меж них и твой тюрбан блистал,
Кондратьевна Жанета,
Кого наш век лишь сводней знал,
Но блядью — в древни ле́та.
Твоей бордели наш поэт
Амалией обязан —
И к алтарю её ведет,
Навеки с нею связан.
И ты, Бернет, там предстоял [7]
И видел всё в тумане,
Как будто ты предузнавал
Судьбу свою заране.
Но чья седая голова
Виднеется во мраке?
Кто движется в толпе едва
В мундирном новом фраке?
Как лучезарная звезда,
Ланит румянец яркий, —
Чело, как бритая <пизда>
Дряхлеющей татарки,
Всё, всё вещает в нём гостям:
Грядёт во храм вельможа!
И шлёт поклон по сторонам
Предательская рожа.
Се тот, кто сочетать решил
Видока с Совестдралом
И бездну мерзостей успел
Вместить в сём теле малом.
Се ты, любимец русских муз,
Булгарин необъятный,
Пришёл благословить союз
Четы сей благодатной!

______________

Почётной стражи целый строй
Явился за Видо́ком, <Фаддеем>
То тли был необъятный рой,
Назвать её посмеем:
Алёша Греч, меньшой из чад [8]
Гнезда пчелы поганой.
И телом, и душою гад
Вонючий и засраный.
И мелкий червь из-под Москвы —
Межевич — цвет собранья —
С задором, но без головы,
Пустившийся в писа́нье.
Другие... но пора давно
Вернуться нам к герою.
Мы в со́рта высшего говно
Должны ступить ногою.

______________

И вот уж начался обряд.
Терзаемый изжогой,
Бросает Нестор гордый взгляд
На лик Жанеты строгий.
Невеста чуть жива стои́т,
Упрёков ожидая:
Увы! теперь ей предстоит
Обязанность иная.
Теперь, вступая в высший свет,
Супруге Бригадира,
Ей посетить уж льготы нет
Приют любви и мира,
Где сладко жизнь вела она
В кругу блядей здоровых
И, вечной кротости полна,
Е<бла>сь за пять целковых.
И вот похабная чета
Меняется перстнями,
И се — священные уста
Разверзлися словами:
«Раб Божий Нестор обручён,
Обручена Амалья!»
И забасил «аминь!» не в тон
Ярыжкин наш каналья.

______________

Вокруг налоя молодых
Ведут рука с рукою,
И вдруг разнёсся сзади их
Какой-то смрад струёю.
Бежит церковный с тряпкой страж —
И вдруг узрели, что́ же?
Произвести такой пассаж
Ни на́ что не похоже!
Ярыжкин, выпуча глаза,
В неслыханной натуге,
Как будто получил туза,
Блевал на шлейф супруги.
Но всё счастливо обошлось,
Страж вытер всё тряпицей,
И поздравленье началось
Сей притчи во языцех.
______________

Тогда почётный гость Фаддей
Ступил на середину
Благословить своих детей:
Они согнули спину,
А он над ними длань простёр,
Как патриарх маститый,
И, чмокнув их, пошёл на двор
С своей достойной свитой.
______________

Теперь перенесёмся в дом
Близ церкви Вознесенья,
Где страшный поднялся содом
Во славу обрученья.
И загремел венчальный пир
С приправой жирных брашен:
По брюху русскому сей жир
Отраден, а не страшен.
Портвейн от Фохтса заиграл
Вслед русской кулебяке,
Хозяин пьяный закричал:
«Долой штаны и фраки!»
Развеселил собою Брант
Своих собратий мрачных.
Элькан пропел хвалебный кант
Во славу новобрачных.
______________

В углу возник горячий спор
Меж пьяными гостями,
И поселился вдруг раздор
Меж сими господами.
Ругнул нечаянно Бернет
Жандармов благородных
И закричал, что в мире нет
При них идей свободных.
Ярыжкин крикнул: «Не болтай,
Ты их узнаешь силу!» —
И как-то двинул невзначай
Смирновского по рылу.
Смирновский громко возопил
И, яростью пылая,
Хватил майора со всех сил,
Куда и сам не зная.
Майор схватился за м<уде>
И дал туза кому-то.
И драка вдруг пошла везде
В единую минуту.
И всё слилось в какой-то сброд
Каких-то харь разбитых,
Расквашенных носов, бород,
И фонарей подбитых.
К скандалам не привыкнув сим,
Кондратьева Жанета
Кричала с ужасом тупым:
«Где, где моя карета?.
И не взирая ни на что,
Хоть драка унялася,
Она сыскала свой пальто
И тотчас уплелася.
Когда волненье унялось,
Тот тёр виски и ляжки,
Другой примачивал свой нос,
Иной чинил подтяжки.
______________

И вот настало наконец
Священное мгновенье,
Когда Гимена новый жрец
Изыдет на служенье.
На брачной комнаты порог
Ступили молодые
И преклонилися до ног
Перед Фаддея выей.
Но выпив с лишком полведра,
Не смог жених подняться —
И на полу он, как гора,
Был вынужден остаться.
Майор позвал скорей людей
И Нестора поднялми,
С трудом стащили до дверей
И на постель расклали.
Меж тем Амалия вошла
В дезабилье красивом,
К супругу робко подошла
В неведенье счастливом.
И вдруг... о ужас! перед ней
Свершилось в очью чудо:
Внезапно появилась ей
Облёванная груда.
______________

О ложе неги, пое<бк>ов
И всяческих даваний!
Тебе ли местом быть блевков
И бзд<ох>ов и рыганий?
Но долг супруги превозмог:
Амалия решилась
И, кое-как в постель близ ног
Супруга поместилась.
Как провели супруги ночь
В облёванной постели
И как е<блись>? о том точь-в-точь
Сказать мне не сумели.
Но это, право, всё равно
И им, и вам, читатель:
Амалию уж ё<б> давно
До свадьбы наш приятель.
Он с ней теперь семь лет живёт
И, блядь свою целуя,
Её он маменькой зовёт:
Так посулим им <ху́я>!


20 января 1853 г.

Примечания

  1. Баллада «Свадьба поэта» изображает скабрезный антиобряд (гнусный шабаш) литературной нечисти. В ней Лонгинов изображает фантасмагорию на имевшую в самом деле место свадьбу обрюзгшего Нестора Кукольника в присутствии булгаринской тли и при благословении самогó Фаддея.
    Текст печатается по списку из фонда А.А.Краевского (ОР РНБ, ф.391, ед.хр.л.2об.—8). Внесены косметические исправления по смыслу и контексту.
  2. «Ярыжкин наш с Платоном» — под именем майора Ярыжкина Лонгинов представляет одного из кукольниковских гостей из числа офицеров (возможно, жандармских). На устраиваемых писателем литературно-музыкальных «средах» обыкновенно собирались офицеры Преображенского полка. Среди домашних друзей поэта был «зрелый не по чину штабс-капитан с померанцевым воротником, состоявший членом какой-то эротической городской комиссии, прозванный за то Султаном, да совершенно чёрный, точно из донского антрацита вытесанный, казачий майор. Намозоленный мозг (это выражение самого Нестора Кукольника по отношению к себе) хозяина уходил в отпуск к этим людям. Раскрыли стол и разобрали карты. Детский плач Кукольника почти не унимался от острот Султана и тяжёлых, как молот, шуток казака, прозванного Атаманом. Этот Атаман не понимал решительно ничего, и надо было вбивать всякое понятие в него, как сваю. Хозяин и вбивал с особенным вкусом. — Я люблю первобытных людей, — говорил он, — они становятся редки». (Ковалевский П.М. «Стихи и воспоминания», СПб., 1912 г., стр. 222—223).
  3. «Платон же величавый» — брат Нестора Кукольника, Платон Васильевич Кукольник (умер в 1849 году). Этот человек «...пользовался не совсем лестной репутацией по управлению делами Новосильцевых» (Струговщиков А.Н. «Михаил Иванович Глинка» (воспоминания) — Русская Старина, №4 за 1874 г., стр. 702). Согласно Струговщикову, именно «Платон же величавый» (а вовсе не Нестор) отрицательно влиял на Глинку и Брюллова, вовлекая их в необузданные кутежи и бордельные попойки. Также Струговщиков определённо пишет, что от Платона Кукольника обычно исходила инициатива приглашения высоких полицейских (жандармских) чинов, в частности, Л.В.Дубельта, на устраиваемые братом «литературные вечера».(там же, стр. 708).
  4. К. Жернаков и (ниже) М. Д. Ольхин — два издателя и отчасти сотрудника булгаринского махрово-реакционного журнала «Сын Отечества», в 1853 году — это мишень для желчной сатиры Лонгинова, но спустя пятнадцать лет сам Миша Лонгинов станет вполне таким же Булгариным или Жернаковым, а то и ими обоими, вместе взятыми.
  5. Ольхин Матвей Дмитриевич (~1806-1853) — (о нём коротко было сказано выше) — книготорговец и комиссионер Министерства финансов и Министерства внутренних дел. В 1842 году открыл книжный магазин на Невском проспекте. Н.Г.Овсянников оставил о нём мемуары («Материалы для истории русской книжной торговли». СПб., 1879, стр.33-34). Ольхин был «высокий тощий старик с курносым носом и на нём забытыми очками <...>, из-под обшлага выглядывала звезда. Плюшар представил <М.Д.> Ольхина, бывшего курьером Министерства финансов и вдруг каким-то чудом сделавшегося издателем русских авторов. Ольхин низко кланялся, выдвигая, между тем, жену, толстую расфранчённую женщину. Греч <Николай Иванович> сделал шаг вперёд, потрепал её бесцеремонно за подбородок и проговорил старческим, дребезжащим голосом: «Да она у тебя, братец, ещё молоденькая!» — приветствие, после которого Ольхин, казалось, расплылся от счастья». (Григорович Д.В., «Литературные воспоминания». Л., 1928 г., стр. 120).
  6. «Французский прощелыга... Плюшардий» — здесь Михаил Лонгинов имеет в виду Адольфа Александровича Плюшара, известного книгопродавца и книгоиздателя, владельца типографии своего имени. В 1835-1841 годах Плюшар издавал «Энциклопедический лексикон» (вышло всего 17 томов), в котором, кроме всех прочих, публиковался и Лонгинов. Затем, как считается, из-за неквалифицированной редакторской работы литератора Шенина и выпуска в свет нескольких неряшливо подготовленных О.И.Сенковским томов «Энциклопедический лексикон», поначалу приносивший издателю большую прибыль, стал убыточным и Плюшар был вынужден прекратить его издание. (подробнее об этом предмете, см.: Греч Н.И. «Записки о моей жизни». — М.-Л., 1930 г., стр. 599, 613-623 и 822-825 с комментариями Иванова-Разумника и Д.М.Пинеса). В свою очередь, Дмитрий Григорович пишет в своих воспоминаниях: «Плюшар, которого Погодин звал почему-то Плюхардием, олицетворял тип обедневшего вивера, жуира, полное расстройство дел не вылечило его от старых привычек; не владея далеко прежними средствами, он продолжал посещать театр, занимая всегда место в первом ряду кресел, обедал в лучших ресторанах и одевался франтом с иголочки. <...> Бедствия и неудачи свои приписывал он невежеству русской публики, не дозревшей до оценки важности энциклопедического лексикона. <...> Благодаря <...> знакомству с Кукольником, Гречем, Булгариным и книгопродавцами он ещё кое-как держался <...>» (Григорович Д.В. «Литературные воспоминания». — Л., 1928 г., стр. 107-108).
    Также небезынтересно сравнить с лонгиновской поэтической характеристикой — живой и точный портрет Плюшара, данный в мемуарах Владимира Бурнашева. Он писал: «Красивый мужчина, впрочем, чересчур театрального и эффектного вида, занимавшийся до приторности своею внешностью и не пропускавший ни одного зеркала, чтобы не взглянуть в него на свою напыщенно-величавую фигуру, смахивавшую, надо сказать, на восковую парикмахерскую вывеску <имеется в виду рекламный манекен в витрине парикмахерской>. Плюшар был <...> в числе близких, или, как говорится, «своих» людей в доме Н.И.Греча». (в книге: «Литературные салоны и кружки» Первая половина XIX века. — М.-Л., 1930 г., стр. 250-251) Как не трудно догадаться, по своему происхождению «Плюшардий» являлся французом.
  7. Е.Бернет — литературный псевдоним Александра Кирилловича Жуковского, к слову сказать. И здесь Лонгинов не удерживается от крайне ядовитых намёков.
  8. Алёша Греч — имеется в виду не «сам» Греч, а его сын, Лёша, «вонючий и засраный», — как сказано в тексте.