У Бунтова двора было много народу, несмотря на стужу и поднимавшуюся метель. Услыхав песню, многие кинулись к землянке глядеть; у входа собралась толпа.
— А, чёрт вас принёс! — выругался Тимошка, оборвавши песню, и пугнул любопытных.
Толпа шарахнулась врассыпную, и Беленький захлопнул дверь.
— Вот ещё, леший какой выберется, — сказал он, садясь на место, — старика приведёт... Скандал выйдет!..
Антон выпрямился.
— Мои гости! Я и отвечаю! — закричал он, ударив кулаком по дну кадушки. Кадушка звонко загудела.
— Верно!.. Значит, выпьем! — обрадовался дружка и стал наливать ещё по стакану.
Опасения Тимошки сбылись. Одна из молодых баб, отогнанных Тимошкой, пробралась в избу, поманила Васёну и сказала ей торопливо на ухо:
— Ах, девонька! Дела-то какие! У вас в выходе Тимошка Беленький с кем-то пьянствует... Огонь развели!..
Васёна побледнела. Слава Тимошки слишком была худа, чтобы не взволноваться сообщённой вестью. Она подошла к столу и нагнулась к свёкру:
— Батюшка, сказывают, Беленькие пьянствуют у нас в подвале!.. — сообщила она громким шёпотом.
Илья Иванович встал и посмотрел вопросительно на сидевшего рядом старосту, который слышал, что сказала Васёна.
— Что ж... Изловить надо! Как же... воры... — забормотал староста, нащупав в кармане знак и надевая его себе на грудь.
Все всполошились. Обронённое старостой слово «воры» облетело мигом всю избу.
Илья Иванович со старостою и гостями, в сопровождении толпы любопытных, направились на улицу.
Увидев суматоху, Михайла догадался, в чём дело, и стремглав бросился к землянке.
— Антон! — крикнул он в дверь, — тятенька... со старостой!..
Парни всполошились. Тимошка опрометью бросился вон из землянки, но было уже поздно: старики окружили выход.
— Вот он! Тимошка! Лови!.. Вяжи! — закричали несколько голосов, когда Беленький высунулся из двери.
Староста ухватил его за грудь.
Тимошка сначала было растерялся, но при виде враждебной толпы его охватила отчаянная храбрость.
Ударив неожиданным взмахом колена старосту под живот, он рванулся, сбил с ног двоих мужиков и пустился бежать. Староста заорал от боли благим матом. Некоторые кинулись было в погоню, но тёмный силуэт Тимошки мелькнул только раз перед освещёнными окнами и скрылся во мраке. Дружка, воспользовавшись суматохой, незаметно шмыгнул в избу и сидел уже около молодой — как ни в чём не бывало.
Когда Илья Иванович спустился в землянку, то захватил там Антона и Митьку. Антон стоял страшно взволнованный, рассерженный, почти касаясь головой потолка. Красный отблеск огня освещал снизу его мощную фигуру. Гигантская тень его дрожала и прыгала по стенам, по потолку, по всей землянке.
Митька продолжал сидеть на связке кудели и с равнодушным видом накладывал застёжки своей гармоники в петли, слегка позвякивая колокольчиками.
Илья Иванович был вне себя от ярости.
— Ты что, сынок любезный, — зашипел он на Антона, скривив рот наподобие улыбки, — воровской притон у меня в доме завёл?
Антон молчал.
— Ты что? в атаманы разбойничьи готовишься?! — гаркнул он во весь голос.
— Тятенька! — заговорил Антон сдавленным голосом.
— Тятенька?.. нет! He отец я тебе! Шалопай ты эдакой! Разбойник! — гремел Илья Иванович.
— Да ведь они только в гостях у меня были! — выкрикнул Антон с болью и неожиданно упал на колени.
Старик обрадовался этому, как радуется дикий зверь на легко доставшуюся добычу. Он судорожно вцепился пальцами в кудри Антона и стал их злобно рвать, выкрикивая с визгом:
— В гости?! Воров в гости!.. Мошенников! Поджигателев!
Антон не сопротивлялся, и старик, опьянённый злобой, с наслаждением рвал волосы сына.
— Тятенька! Оставь... Оставь, ради Христа... — сказал взволнованно Михайла, подходя сбоку к отцу и дотрагиваясь до его руки.
— Цыц! — огрызнулся отец на Михайлу и размахнулся руками.
Антон встал. Всё его существо наполнилось яростью. Глаза горели, грудь высоко вздымалась, жилы на висках надулись и, казалось, вот-вот лопнут от напряжения. Он сжал кулаки. Неизвестно, что бы произошло, если бы Михайла не обратился порывисто к нему:
— Антон, уйди!.. Уйди!..
— Уйди!.. Вон!.. — закричал Илья Иванович не своим голосом.
Не то вздох, не то стон, или заглушённое рыдание вырвалось из груди Антона, и он, пошатываясь, вышел из землянки. Толпа перед ним расступилась. Сделав два шага по направлению к дому, он остановился, обвёл мутным взглядом освещённые окна и, качнув решительно головой, пошёл прочь от двора, на дорогу. Без шапки, в лёгкой поддёвке, в голых сапогах, шагал он целиком по снегу, не замечая ни разыгравшейся бури, ни снега, с шипеньем бьющего в глаза. Лицо его горело, в ушах был звон, а кожа на голове саднила до того, что казалось, будто весь череп ободран...
Разбитый, шатаясь на ногах, вошёл Илья Иванович в избу и грузно опустился на лавку.
Встревоженные семейной драмой гости стали благодарить за хлеб за соль и прощаться.
Бунтов сделал было попытку уговорить гостей остаться, но бессильно махнул рукой и погрузился в какой-то столбняк. Возбуждение его мигом сменилось равнодушным бессилием.
Василий, уже не спрашиваясь отца, подкатил на сером жеребце к крыльцу, посадил молодых и лихо, передом понёсся по улице.
Другие подводы, позвякивая колокольчиками, пустились вслед за ними. Сверх обыкновения — без песен, без гармоники, без громких разговоров катил свадебный поезд по селу.