Русская сатирическая проза XVIII века: Сборник произведений / Сост., авт. вступ. статьи и комментариев Стенник Ю. В.
Л.: Изд-во Ленингр. ун-та, 1986
Отец мой дворянин, живучи с малых лет в деревне, был человек простого нрава и сообразовался во всем древним обычаям; а жена его, моя мать, была сложения тому совсем противного, отчего нередко происходили между ними несогласия, и всегда друг друга не только всякими бранными словами, какие вздумать можно, ругали, но не проходило почти того дня, чтобы они между собою не дрались или бы людей на конюшне плетьми не секли. Я, будучи в доме их воспитывай и имея вседневно в глазах таковые поступки моих родителей, чрезмерную возымел к оным склонность и положил за правило себе во всем оным последовать. Намерение мое было гораздо удачно; ибо я в скорое время, к удивлению всех домашних, уже совершенно выражал все те бранные слова, которые, бывало, от родителей своих слышу; а что до тиранства принадлежало, то уже в том и родителей своих превосходил; хотя и они в сем искусстве гораздо неплохи были: ибо один раз батюшка за недоимку 35 душ . . . . . . . . ., а матушка еще и того более бесчеловечным наказанием на . . . . . . как узнала, что некто из крестьян перешиб ногу любезной ее собачке. Отец мой хотя, правда, был недалекого разума, однако разбирал понемногу «Четьи-Минеи»1 и другие церковные книги; матушка же моя насмерть тех книг не любила, потому что она девицею воспитана в городе; да редко имела досуг читать и французские, потому что вседневно ходила слушать очистки крестьян:2 во что уж батюшка мой никогда и не мешался; а только лишь, бывало, по приговору матушкину сечет крестьян. А как я уже приходил лет под десяток и батюшка мой начал преподавать мне первые начала российския грамоты, то матушка, любя меня чрезмерно и опасаясь, чтоб от такового упражнения голова у меня не разломилась или бы по времени не повредился я умом, всегда меня от книги отрывала; и не раз за то бранила батюшку, что он меня к тому неволил. Книга, если правду сказать, мне и самому в то время гораздо несносною казалася, и я, не приметя еще хорошо, по чему различать А от Д, столько оную вымарал, что батюшка мой и сам почасту не распознавал букв, которые он знал ли, полно, он и сам твердо, я сомневаюсь: ибо он, как я приметил, называл одну букву тремя званиями: но до того мне нужды мало. Матушка моя, пришедши из конюшни, в которой по обыкновению, ежедневно делала расправу крестьянам и крестьянкам, читает, бывало, французскую любовную книжку и мне все прелести любви и нежность любезного пола по-русски ясно пересказывает; от сего по тринадцатому году возраста моего родилась во мне та сильная страсть, о которой не только знать, но и говорить моих лет ребятам за стыд и неприличное дело почитают. А как я от рождения моего не знал, что есть стыд, и мне про то никто не толковал, а меньше еще того разумел о неприличности, то, устремя все мысли свои к любви, коея прелести мне матушка в самых ясных словах изобразила, влюбился в комнатную дома нашего девку, обладающую всеми теми прелестьми, которые только могут пленить нежное сердце несчастного любовника, и сделался в короткое время невольником рабы своей. Таковой случай причинил немалое огорчение и самым моим родителям; но в том должны они жаловаться на себя: ибо я, не видя ни от кого хороших примеров, последовал слепо их же поступкам, развратившим мое сердце. От праздности, в которой я все дорогие своей жизни часы препроводил и которая по несмысленности мне приятною казалась, произошли все мерзости исполненные дела, а вольность сделала меня отважным и наглым на все предприятия. Я спознался с сыном одного помещика, неподалеку от нашей деревни живущего, который воспитан был не лучше моего и детина на все руки. Покрытый сединами его отец ожидал с часа на час смерти, яко убежища своего, и все предал свое сокровище в руки своего сына, которого, хотя был он еще несовершенных лет, вся деревня трепетала. От частого с ним обхождения научился я просиживать целые ночи, весьма скоро в игре, в пьянстве и в других непостоянных забавах преходящие, и был уже совершенного знания во всех карточных играх к погибели своего дома. Отец мой, разгневавшись на меня за таковые мои поступки, выгнал меня из дома и лишил законного наследства; а я, не имея средства, чем себя пропитать, вдался во всякие не приличные моему роду дела и тем доставлял себе бедное пропитание. Наконец несносные бедствия и оставшаяся во мне еще искра стыда и совести начали исправлять мои поступки, и я вступил в военную службу, где нужда еще больше того меня поправила, почему ныне я живу спокоен со всегдашним сожалением о участи тех бедных, которые имеют подобное моему от родителей или наставников своих воспитание.
Г. Несчастный Е***, поступки отца вашего и матери, так, как и ваша в рассуждении родителей неблагодарность достойны справедливого порицания, но вы все уже довольно наказаны. Отцы и матери, казнитеся сим примером, воспитывайте детей своих со тщанием, если не хотите опосле быть ими презираемы.
ПРИМЕЧАНИЯ
[править]Фрагменты сатирических нравоописаний встречались еще в сочинениях античных сатириков. Но в произведениях Горация и Ювенала нравоописательные зарисовки не имеют самостоятельного значения. В эпоху Ренессанса и Реформации складываются реальные предпосылки становления нравоописательной сатиры и будущего очеркового жанра. Это происходило благодаря широкому распространению традиции новеллистической прозы и популярных в народной среде сборников анекдотов, фабльо, фацеций, шванков, жарт.
В новое время жанр нравоописательного очерка достигает своего расцвета в английских просветительских журналах начала XVIII века («Зритель», «Болтун»), где он является одной из разновидностей эссе. В немецкой литературе очень активно жанр нравоописательного очерка разрабатывал Г.-В. Рабенер, в просветительской литературе Франции мастером жанра нравоописательных очерков выступил Л.-С. Мерсье, создавший цикл очерков «Картина Парижа» (1781—1788).
В русской литературе XVIII века первые образцы оригинальной нравоописательной сатиры в жанре очерка создал А. П. Сумароков, ориентировавшийся на опыт Г.-В. Рабенера. Новым толчком к активной разработке этого жанра послужила полемика между сатирическими журналами 1769 года. Следовавшей традициям английских журналов «Всякой всячине», которую издавала Екатерина II, противостояла линия нравоописательной сатиры, развивавшейся на страницах журналов «Трутень» и «Живописец», издававшихся Н. И. Новиковым. В конце XVIII века интерес к жанру нравоописательного очерка переживает новый подъем в сатирических журналах Н. И Страхова и И. А. Крылова («Сатирический вестник», «Почта духов»). В этих изданиях из циклов очерков складывается особый тип повествовательного произведения с единым замыслом и строго продуманной композицией.
В ряду жанровых форм прозаической сатиры эпохи Просвещения нравоописательный очерк оказался наиболее живучей и эстетически действенной формой. Специфика жанра обеспечивала наиболее благоприятные возможности для формирования предпосылок будущего реализма, так как в очерке внимание автора сосредоточивается на живописании конкретных фактов социальной действительности. В русской литературе разработка жанра нравоописательного очерка явилась одним из основных факторов формирования традиций очерковой прозы писателей «натуральной школы», подготовившей расцвет критического реализма XIX века. Выдающимся произведением в этом жанре признавались «Губернские очерки» (1856—1857) M. E. Салтыкова-Щедрина. Значительное место очерковый жанр занимал в сатирическом журнале «Искра», например «Очерки великосветско-провинциальной жизни» (1860), «Очерки петербургской жизни» (1863—1864), «Очерки прогресса» (1863) и др.
Неизвестный автор: Следствия худого воспитания. — Впервые опубл.: Живописец. СПб., 1772, ч. I, л. 18, с. 138—142. Печатается по: Сатирические журналы Н. И. Новикова. М.; Л., 1951, с. 345—346. Публикация этого очерка в журнале Н. И. Новикова предварялась коротким письмом к издателю следующего содержания: «Государь мой! Сообщите, прошу вас покорно, прилагаемую при сем записку: „Следствия худого воспитания“ в своих листочках свету. Вы сим меня одолжите много, а отцы и матери, прочтя в ваших листочках таковые при воспитании детей неосторожности, большее будут иметь старание за ними и тем избегнут нарекания, учинят себя достойными того имени, которые многие ныне недостойно на себе носят. В прочем с любовию моею к вам навсегда есмь, вашим покорным слугою несчастный Е ***. Смоленск, 1772 года, июня 20 дня». (Сатирические журналы Н. И. Новикова, с. 344). Не исключено, что здесь имеет место традиционная для сатиры XVIII века мистификация. А. Стричек приписывает авторство очерка Д. И. Фонвизину (Strycek A. La Russie des Lumières. Denis Fonvizine, p. 273—275).
1 …разбирал понемногу «Четьи-Минеи…» — см. с. 431.
2 …ходила слушать очистки крестьян…-- т. е. собирать сведения об уплате крестьянами оброчных недоимок.