Умер Александр Блок. Потеря тяжкая, невознаградимая, как в этом сомневаться! не только для России.
Его смерть — утрата безмерная для всякого, кто не привык культурные ценности мерить маленьким аршином собственного угла, кто знает чувствует красоту человеческих достижений — навеки для всех.
Надо верить, — без этого жить не стоит, — есть в мире царство превыше всех царств, — царство Духа. В нем, в сиянии любви, в свете вдохновения одинаково милы чутким сердцам образы Гете и Шиллера, Байрона и Шелли, Гейне и Альфреда де Мюссе, Пушкина и Мицкевича, Словацкого и Лермонтова, Гюго и Бальзака, Толстого и Достоевского.
Как мелко и ничтожно, — придя в это царство судить о великих тенях по внешним случайным и частным признакам, в свои оценки внося мелкие вкусы злобной повседневности.
Из убежденной англофобии называть Байрона снобом в мантии трагического сплина, во имя напыщенного пангерманизма окрестить Гюго романтическим фанфароном или во имя плохо понятого еврейского национализма объярлычить Достоевского злостным антисемитом — легче легкого. Но ведь все это оценки — по признакам преходящим.
Горе держите сердца!
Так думал я при чтении посмертных оценок Блока зарубежной печатью. И, как это печально! — при чтении некрологов той печати, на языке и буквами которой писал поэт «Прекрасной Дамы» и «Двенадцати».
О чем спорят? Кто был Блок, — большевик или анти-большевик? Поэма «Двенадцать» сатира — или лироэпическая ода?
Зачем — это? Не для того ли, чтобы в первом случае — причислить Блока к мартирологу святых, умученных большевистскими зверствами, во втором — презрительно и брезгливо отмести самую память о нем с праведного пути спасителей России.
Сколько во всем этом фальши и забвения собственных убеждений!
В ходе русской культуры зарубежные газеты, которые так пишут, несомненно, имеют право претендовать на преемственность с теми русскими публицистами, которые, защищая в 80 и 90 гг. идею чистого искусства, боролись с политической тенденциозностью в области литературной и художественной критики. Именно, под этим углом зрения удалось в общественном сознании молодой России поставить на должную высоту «реакционеров» Достоевского, Фета, Лескова. Именно отсюда началась переоценка многих культурных ценностей русской общественности и этим путем была завоевана автономия русского искусства и поэзии, давшая плоды столь пышные.
Когда девять муз России перестали служить политике, как самоцели, — стало, в числе других, возможно и явление певца «Прекрасной Дамы».
И вот теперь — этот спор!
Скажем прямо, поэма «Двенадцать» есть поэма, а не сатира. Она воспевает октябрьский переворот. Она написана в пору «коалиции левых эсеров с большевиками», когда левый эс-эр товарищ Александр Блок так видел октябрьский переворот.
Самые споры об этой поэме возможны только потому, что она, — как всякое большое поэтическое произведение, — многогранна, потому что исполнена высшей объективности. Той самой объективности, которая умеет в сегодняшнем частном прозревать завтрашнее, историческое, общее.
Именно поэтому не звучит в поэме Блока кощунством сопоставление убийцы и распутницы с Иисусом «в белом венчике из роз».
Именно поэтому не звучит обидой у Блока наименования России «толстозадой», «избеной», «кандовой».
Поэт не скрыл от нас всех ужасов разбоя и убийства, слепой разнузданности страстей и тем не менее переворот представился ему великим и окрыляющим во имя движущей идеи его, — идеи восстания. И Христа на кресте первым признал разбойник и был принят в Царство Небесное.
Такой, в общих чертах, представляется мне идея «Двенадцати».
Вы можете спорить об исторической ценности этой идеи, которая, кстати сказать, намечена самыми общими штрихами революционно-романтическаго пафоса, а не точными формулировками отчетливой политической идеологии, — но, споря об этом, спорьте с политиками, еще процветающими на этой теплой от крови и солнца земле, а не с ушедшим в вечность поэтом.
Приют певца убог и тесен
Замолкли звуки дивных песен,
Не раздаваться им опять.
Приют певца убог и тесен
И на устах его печать.
Эта печать останется на его устах, его приют пребудет убогим и тесным, покуда вы будете писать на его языке, общаясь с ним не словами, которое есть дух, — но буквами.
Но когда от вас, споривших о ризах поэта, не будет и помина. Будущим поколениям явится светлый певец Прекрасной Дамы и Снежной Маски во всем благоуханном великолепии его нежной, обманной и ласковой Музы.
Ковна. 17. VIII. 21.
Александр Гидони. Смерть поэта // Вольная Литва. 1921. № 64, 19 (6) августа.
Подготовка текста — Вита Каушайте, 2002.
Публикация — Русские творческие ресурсы Балтии, 2002.