Совесть (Дорошевич)
См. также одноимённые страницы.| Совесть |
| Из цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Россия», 1900, № 549, 3 ноября. Источник: Дорошевич В. М. Сказки и легенды. — Мн.: Наука и техника, 1983.[1] |
Случилось это в давнишние, давнишние, незапамятные времена, когда и летописей-то ещё не писалось!
Случалось и тогда людям делать глупости, но никто их глупостей не записывал. Оттого, может быть, мы и считаем наших предков мудрыми.
В те незапамятные времена и родилась на свет Совесть.
Родилась она тихою ночью, когда всё думает.
Думает речка, блестя на лунном свете, думает тростник, замерши, думает трава, думает небо.
Оттого так и тихо.
Днём-то всё шумит и живёт, а ночью всё молчит и думает.
Каждая куколка думает, с какими бы пёстрыми разводами ей выпустить бабочку.
Растения ночью выдумывают цветы, соловей — песни, а звёзды — будущее.
В такую ночь, когда всё думало, и родилась Совесть.
С глазами большими, как у ночных птиц. Лунный свет окрасил её лицо бледным цветом. А звёзды зажгли огонь в глубине её очей.
И пошла Совесть по земле.
Жилось ей наполовину хорошо, наполовину плохо.
Жила, как сова.
Днём никто с ней не хотел разговаривать.
Днём не до того.
Там стройка, там канаву роют.
Подойдёт к кому — тот от неё и руками и ногами:
— Не видишь, что кругом делается? Тут камни тащат, тут брёвна волокут, тут лошади ездят. Тут надо смотреть, как бы самого не раздавили. Время ли с тобой разговаривать!
Зато ночью она шла спокойно.
Она заходила и в богатые фарфоровые дома, и в шалаши из тростника.
Тихонько дотрагивалась до спящего. Тот просыпался, видел её в темноте горящие глаза и спрашивал:
— Что тебе?
— А ты что сегодня делал? — тихонько спрашивала Совесть.
— Что я делал! Ничего, кажется, я такого не делал!
— А ты подумай.
— Разве вот что…
Совесть уходила к другому, а проснувшийся человек так уж и не мог заснуть до утра и всё думал о том, что он делал днём.
И многое, чего ему не слышалось в шуме дня, слышалось в тишине задумавшейся ночи.
И мало кто спал.
Напала на всех бессонница.
Даже богатым ни доктора, ни опиум помочь не могли.
Сам мудрый Ли-Хан-Дзу не знал средства от бессонницы.
У Ли-Хан-Дзу было больше всех-денег, больше всех земли, больше всех домов.
Потому люди и думали:
— Раз у него всего больше всех, — значит, у него больше всех и ума!
И звали Ли-Хан-Дзу премудрым.
Но и сам премудрый Ли-Хан-Дзу ещё больше других страдал от той же болезни и не знал, что поделать.
Кругом все были ему должны, и все всю жизнь только и делали, что ему долг отрабатывали. Так мудро Ли-Хан-Дзу устроил.
Как мудрый человек, он всегда знал, что надо делать.
Когда кто-нибудь из должников крал у него что и попадался, Ли-Хан-Дзу колотил его, — и колотил, по своей мудрости, так примерно, чтоб и другим неповадно было.
И днём это выходило очень мудро: потому что другие действительно боялись.
А по ночам Ли-Хан-Дзу приходили иные мысли:
— А почему он ворует? Потому что есть нечего. А почему есть нечего? Потому что заработать некогда: он весь день только и делает, что мне долг отрабатывает.
Так что мудрый Ли-Хан-Дзу даже смеялся.
— Вот хорошо! Выходит, меня же обворовали, я же и не прав!
Смеялся, — а заснуть всё-таки не мог.
И до того его бессонные ночи довели, что Ли-Хан-Дзу, — несмотря на всю свою мудрость, — однажды взял, да и объявил:
— Верну я им все их деньги, все их земли, все их дома!
Тут уж родные мудрого Ли-Хан-Дзу вой подняли:
— Это с ним от бессонницы. От бессонных ночей на мудрого человека безумье напало!
И доктора сказали то же.
Пошёл шум:
— Всё «она» виновата! Если уж на мудрейшего из людей безумье напало, что же с нами будет?
И испугались все: и богатые, и бедные.
Все жалуются:
— И меня «она» бессонницами мучает!
— И меня!
— И меня!
Бедные испугались ещё больше, чем богатые:
— У нас всего меньше всех, значит, и ума меньше. Что же с нашими умишками будет?
А богатые сказали:
— Видите, как «она» бедных людей пугает, надо нам хоть за бедных вступиться!
И все стали думать, как бы от Совести отделаться. Но с кем ни советовались, ничего выдумать не могли.
Жил тогда в Нанкине А-Пу-О, такой мудрый и такой учёный, что равного ему по мудрости и учёности не было во всём Китае.
Решили люди:
— Надо у него совета спросить. Кроме него, никто помочь не может!
Снарядили посольство, принесли дары и до земли много раз поклонились.
— Помоги от бессонницы!
Выслушал А-Пу-О про народное горе, подумал, улыбнулся и сказал:
— Можно помочь! Можно и так сделать, что «она» даже и приходить не будет иметь права!
Все так и насторожились.
А-Пу-О опять улыбнулся и сказал:
— Давайте сочинять законы. Где ж тёмному человеку знать, что он должен делать, чего не должен? Вот и давайте — напишем на свитках, что человек должен делать и чего нет. Мандарины будут учить законы наизусть, а прочие пусть к ним приходят спрашивать: можно или нельзя. Пусть тогда «она» придёт: «Что ты сегодня делал?» — «А то делал, что полагается, что в свитках написано». И будут все спать спокойно. Конечно, прочие будут мандаринам платить: не даром же мандарины будут себе мозги законами набивать!
Обрадовались тут все.
Мандарины — потому что всё-таки легче в книжных значках ковыряться, чем, например, в земле.
А прочие — что лучше уж мандарину заплатить да днём с ним минутку поговорить, чем по ночам с «ней» разговаривать.
И принялись писать всё, что человек должен делать и чего он не должен. И написали.
А мудрого А-Пу-О сделали верховнейшим из мандаринов.
И зажили люди отлично.
Даже с лица поправляться стали.
Нужно человеку что сделать, он сейчас к мандарину, выкладывает перед ним приношение:
— Здравствуй, премудрый! Разворачивай-ка свитки, — что в таком случае делать надлежит?
Зайдёт спор, оба к мандарину идут, оба приношения выкладывают:
— Разворачивай свитки. Кто по ним выходит прав?
Только уж самые последние бедняки, у которых даже мандарину за совет заплатить было нечем, бессонницей страдали.
А прочие, как только к ним приходила ночью Совесть, говорили:
— Что ты к нам лезешь! Я по законам поступал! Как в свитках написано! Я не сам!
Переворачивались на другой бок и засыпали.
Даже мудрец Ли-Хан-Дзу, который больше всех от бессонницы страдал, теперь только посмеивался, если к нему ночью Совесть приходила:
— Здравствуй, красавица! Что скажешь?
— Что ж, ты имущество возвращать хотел? — спрашивала Совесть, глядя на него глазами, в которых мерцали звёзды.
— А имею я право? — похохатывал Ли-Хан-Дзу. — А что в свитках сказано? «Имущество каждого принадлежит ему и его потомству». Как же я буду чужое имущество расточать, если моё потомство на раздачу не согласно? Выходит, или я вор, у них краду, или сумасшедший, потому что у себя ворую. А в законе сказано: «Вора и сумасшедшего сажать на цепь». А потому и меня оставь спать спокойно, да и тебе советую лучше спать, а не шататься!
Поворачивался к ней, спокойно и сладко засыпал.
И всюду, куда ни приходила Совесть, она слышала одно и то же:
— Почём мы знаем! Как мандарины говорят, так мы и делаем. У них поди и спрашивай! Мы — по закону.
Пошла Совесть по мандаринам:
— Почему меня никто слушать не хочет?
Мандарины смеются:
— А законы на что? Разве можно, чтобы люди тебя слушались и так поступали! А не поймёт кто тебя, а перепутает, а переврёт? А тут для всех тушью на жёлтой бумаге написано! Великая штука! Недаром А-Пу-О за то, что это выдумал, верховнейшим мандарином числится.
Пошла тогда Совесть к самому премудрому А-Пу-О.
Дотронулась до него слегка и стала.
Проснулся А-Пу-О, вскочил:
— Как ты смеешь ночью без спроса в чужой дом являться? Что в законе написано? «Кто явится ночью тайком в чужой дом, того считать за вора и сажать его в тюрьму».
— Да я не воровать у тебя пришла! — отвечала Совесть. — Я Совесть!
— А по закону ты развратная женщина. Ясно сказано: «Если женщина ночью является к постороннему мужчине, — считать её развратной женщиной и сажать её в тюрьму!» Ты развратница, значит, если не воровка?
— Какая я развратница! — воскликнула Совесть. — Что ты?!
— Ах, ты, значит, не развратница и не воровка, а просто не хочешь исполнять законов? В таком случае и на это закон есть: «Кто не хочет исполнять законов, — считать того беззаконником и сажать в тюрьму». Гей, люди! Заколотить-ка эту женщину в колодки, да посадить за решётку на веки вечные, как развратницу, подозреваемую в воровстве и уличённую в явном неповиновении законам.
Наколотили Совести на руки колодки и заперли.
С тех пор она уж, конечно, ни к кому больше не является и никого не беспокоит.
Так что даже совсем про неё забыли.
Разве иногда какой грубиян, недовольный мандаринами, крикнет:
— Совести у вас нету!
Так ему сейчас бумагу покажут, что Совесть под замком сидит.
— Значит, есть, если мы её под замком держим!
И грубиян смолкнет: видит, что действительно правы!
И живут люди с тех пор спокойно, спокойно.
Примечания
[править]- ↑ Печатается по изданию: Дорошевич В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 104.