Перейти к содержанию

Совесть (Дорошевич)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Совесть
автор Влас Михайлович Дорошевич
Из цикла «Сказки и легенды». Опубл.: «Россия», 1900, № 549, 3 ноября. Источник: Дорошевич В. М. Сказки и легенды. — Мн.: Наука и техника, 1983.[1]

Случилось это в давнишние, давнишние, незапамятные времена, когда и летописей-то ещё не писалось!

Случалось и тогда людям делать глупости, но никто их глупостей не записывал. Оттого, может быть, мы и считаем наших предков мудрыми.

В те незапамятные времена и родилась на свет Совесть.

Родилась она тихою ночью, когда всё думает.

Думает речка, блестя на лунном свете, думает тростник, замерши, думает трава, думает небо.

Оттого так и тихо.

Днём-то всё шумит и живёт, а ночью всё молчит и думает.

Каждая куколка думает, с какими бы пёстрыми разводами ей выпустить бабочку.

Растения ночью выдумывают цветы, соловей — песни, а звёзды — будущее.

В такую ночь, когда всё думало, и родилась Совесть.

С глазами большими, как у ночных птиц. Лунный свет окрасил её лицо бледным цветом. А звёзды зажгли огонь в глубине её очей.

И пошла Совесть по земле.

Жилось ей наполовину хорошо, наполовину плохо.

Жила, как сова.

Днём никто с ней не хотел разговаривать.

Днём не до того.

Там стройка, там канаву роют.

Подойдёт к кому — тот от неё и руками и ногами:

— Не видишь, что кругом делается? Тут камни тащат, тут брёвна волокут, тут лошади ездят. Тут надо смотреть, как бы самого не раздавили. Время ли с тобой разговаривать!

Зато ночью она шла спокойно.

Она заходила и в богатые фарфоровые дома, и в шалаши из тростника.

Тихонько дотрагивалась до спящего. Тот просыпался, видел её в темноте горящие глаза и спрашивал:

— Что тебе?

— А ты что сегодня делал? — тихонько спрашивала Совесть.

— Что я делал! Ничего, кажется, я такого не делал!

— А ты подумай.

— Разве вот что…

Совесть уходила к другому, а проснувшийся человек так уж и не мог заснуть до утра и всё думал о том, что он делал днём.

И многое, чего ему не слышалось в шуме дня, слышалось в тишине задумавшейся ночи.

И мало кто спал.

Напала на всех бессонница.

Даже богатым ни доктора, ни опиум помочь не могли.

Сам мудрый Ли-Хан-Дзу не знал средства от бессонницы.

У Ли-Хан-Дзу было больше всех-денег, больше всех земли, больше всех домов.

Потому люди и думали:

— Раз у него всего больше всех, — значит, у него больше всех и ума!

И звали Ли-Хан-Дзу премудрым.

Но и сам премудрый Ли-Хан-Дзу ещё больше других страдал от той же болезни и не знал, что поделать.

Кругом все были ему должны, и все всю жизнь только и делали, что ему долг отрабатывали. Так мудро Ли-Хан-Дзу устроил.

Как мудрый человек, он всегда знал, что надо делать.

Когда кто-нибудь из должников крал у него что и попадался, Ли-Хан-Дзу колотил его, — и колотил, по своей мудрости, так примерно, чтоб и другим неповадно было.

И днём это выходило очень мудро: потому что другие действительно боялись.

А по ночам Ли-Хан-Дзу приходили иные мысли:

— А почему он ворует? Потому что есть нечего. А почему есть нечего? Потому что заработать некогда: он весь день только и делает, что мне долг отрабатывает.

Так что мудрый Ли-Хан-Дзу даже смеялся.

— Вот хорошо! Выходит, меня же обворовали, я же и не прав!

Смеялся, — а заснуть всё-таки не мог.

И до того его бессонные ночи довели, что Ли-Хан-Дзу, — несмотря на всю свою мудрость, — однажды взял, да и объявил:

— Верну я им все их деньги, все их земли, все их дома!

Тут уж родные мудрого Ли-Хан-Дзу вой подняли:

— Это с ним от бессонницы. От бессонных ночей на мудрого человека безумье напало!

И доктора сказали то же.

Пошёл шум:

— Всё «она» виновата! Если уж на мудрейшего из людей безумье напало, что же с нами будет?

И испугались все: и богатые, и бедные.

Все жалуются:

— И меня «она» бессонницами мучает!

— И меня!

— И меня!

Бедные испугались ещё больше, чем богатые:

— У нас всего меньше всех, значит, и ума меньше. Что же с нашими умишками будет?

А богатые сказали:

— Видите, как «она» бедных людей пугает, надо нам хоть за бедных вступиться!

И все стали думать, как бы от Совести отделаться. Но с кем ни советовались, ничего выдумать не могли.

Жил тогда в Нанкине А-Пу-О, такой мудрый и такой учёный, что равного ему по мудрости и учёности не было во всём Китае.

Решили люди:

— Надо у него совета спросить. Кроме него, никто помочь не может!

Снарядили посольство, принесли дары и до земли много раз поклонились.

— Помоги от бессонницы!

Выслушал А-Пу-О про народное горе, подумал, улыбнулся и сказал:

— Можно помочь! Можно и так сделать, что «она» даже и приходить не будет иметь права!

Все так и насторожились.

А-Пу-О опять улыбнулся и сказал:

— Давайте сочинять законы. Где ж тёмному человеку знать, что он должен делать, чего не должен? Вот и давайте — напишем на свитках, что человек должен делать и чего нет. Мандарины будут учить законы наизусть, а прочие пусть к ним приходят спрашивать: можно или нельзя. Пусть тогда «она» придёт: «Что ты сегодня делал?» — «А то делал, что полагается, что в свитках написано». И будут все спать спокойно. Конечно, прочие будут мандаринам платить: не даром же мандарины будут себе мозги законами набивать!

Обрадовались тут все.

Мандарины — потому что всё-таки легче в книжных значках ковыряться, чем, например, в земле.

А прочие — что лучше уж мандарину заплатить да днём с ним минутку поговорить, чем по ночам с «ней» разговаривать.

И принялись писать всё, что человек должен делать и чего он не должен. И написали.

А мудрого А-Пу-О сделали верховнейшим из мандаринов.

И зажили люди отлично.

Даже с лица поправляться стали.

Нужно человеку что сделать, он сейчас к мандарину, выкладывает перед ним приношение:

— Здравствуй, премудрый! Разворачивай-ка свитки, — что в таком случае делать надлежит?

Зайдёт спор, оба к мандарину идут, оба приношения выкладывают:

— Разворачивай свитки. Кто по ним выходит прав?

Только уж самые последние бедняки, у которых даже мандарину за совет заплатить было нечем, бессонницей страдали.

А прочие, как только к ним приходила ночью Совесть, говорили:

— Что ты к нам лезешь! Я по законам поступал! Как в свитках написано! Я не сам!

Переворачивались на другой бок и засыпали.

Даже мудрец Ли-Хан-Дзу, который больше всех от бессонницы страдал, теперь только посмеивался, если к нему ночью Совесть приходила:

— Здравствуй, красавица! Что скажешь?

— Что ж, ты имущество возвращать хотел? — спрашивала Совесть, глядя на него глазами, в которых мерцали звёзды.

— А имею я право? — похохатывал Ли-Хан-Дзу. — А что в свитках сказано? «Имущество каждого принадлежит ему и его потомству». Как же я буду чужое имущество расточать, если моё потомство на раздачу не согласно? Выходит, или я вор, у них краду, или сумасшедший, потому что у себя ворую. А в законе сказано: «Вора и сумасшедшего сажать на цепь». А потому и меня оставь спать спокойно, да и тебе советую лучше спать, а не шататься!

Поворачивался к ней, спокойно и сладко засыпал.

И всюду, куда ни приходила Совесть, она слышала одно и то же:

— Почём мы знаем! Как мандарины говорят, так мы и делаем. У них поди и спрашивай! Мы — по закону.

Пошла Совесть по мандаринам:

— Почему меня никто слушать не хочет?

Мандарины смеются:

— А законы на что? Разве можно, чтобы люди тебя слушались и так поступали! А не поймёт кто тебя, а перепутает, а переврёт? А тут для всех тушью на жёлтой бумаге написано! Великая штука! Недаром А-Пу-О за то, что это выдумал, верховнейшим мандарином числится.

Пошла тогда Совесть к самому премудрому А-Пу-О.

Дотронулась до него слегка и стала.

Проснулся А-Пу-О, вскочил:

— Как ты смеешь ночью без спроса в чужой дом являться? Что в законе написано? «Кто явится ночью тайком в чужой дом, того считать за вора и сажать его в тюрьму».

— Да я не воровать у тебя пришла! — отвечала Совесть. — Я Совесть!

— А по закону ты развратная женщина. Ясно сказано: «Если женщина ночью является к постороннему мужчине, — считать её развратной женщиной и сажать её в тюрьму!» Ты развратница, значит, если не воровка?

— Какая я развратница! — воскликнула Совесть. — Что ты?!

— Ах, ты, значит, не развратница и не воровка, а просто не хочешь исполнять законов? В таком случае и на это закон есть: «Кто не хочет исполнять законов, — считать того беззаконником и сажать в тюрьму». Гей, люди! Заколотить-ка эту женщину в колодки, да посадить за решётку на веки вечные, как развратницу, подозреваемую в воровстве и уличённую в явном неповиновении законам.

Наколотили Совести на руки колодки и заперли.

С тех пор она уж, конечно, ни к кому больше не является и никого не беспокоит.

Так что даже совсем про неё забыли.

Разве иногда какой грубиян, недовольный мандаринами, крикнет:

— Совести у вас нету!

Так ему сейчас бумагу покажут, что Совесть под замком сидит.

— Значит, есть, если мы её под замком держим!

И грубиян смолкнет: видит, что действительно правы!

И живут люди с тех пор спокойно, спокойно.

Примечания

[править]
  1. Печатается по изданию: Дорошевич В. М. Легенды и сказки Востока. — М.: Товарищество И. Д. Сытина, 1902. — С. 104.