Советская власть и церковь (Красиков)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Советская власть и церковь
автор Пётр Ананьевич Красиков
Источник: Пётр Ананьевич Красиков. Избранные атеистические произведения. — Москва: Мысль, 1970. — С. 19—28. • Впервые сочинение издано в виде статьи: Советская власть и церковь // Революция и церковь : журнал. — 1919. — № 1. — С. 16—24.; • В 1920 году сочинение издано в виде отдельной брошюры: Советская власть и церковь. — М.: Нар. ком. юст., 1920. — 8 с. (Антирелигиозная библиотека журнала «Революция и церковь» Вып. 1). • В 1923 году сочинение было издано как статья в книге: Пётр Ананьевич Красиков. На церковном фронте. (1918—1923). — Москва: Юрид. изд-во Наркомюста, 1923. — С. 16—25.; • В 1968 году сочинение издано как статья в сборнике: Деятели Октября о религии и церкви (Статьи. Речи. Беседы. Воспоминания) / М.М. Персиц. Примечания и аннотированный указатель авторских имен К.Б. Суриковой — Москва: «Мысль». Главная редакция социально-экономической литературы. - Академия общественных наук при ЦК КПСС. Институт научного атеизма. Серия «Научно-атеистическая библиотека», 1968. — С. 67—75.

Русская православная церковь, со времен Петра I по­лучившая бюрократическую организацию и включенная всецело в полицейско-бюрократический аппарат самодержавия, имела главной своей государственной зада­чей обслуживать интересы эксплуататоров и подчинение трудящихся масс интересам правящих классов внутри государства и также давать религиозную санкцию (иде­ологию) захватнической колониальной политике при расширении России на Восток и на Запад.

Вся внешняя и внутренняя политика русских правя­щих классов требовала самого тесного единения между православной церковью, которая во главе с правитель ствующим синодом была в сущности одним из государ­ственных ведомств в русском классовом полицейском государстве. Высшая политика всех русских самодерж­цев и всех правительственных органов и агентов, будь они по происхождению и по составу своему сплошь не­мецкими или татарскими, всегда и неизменно была истинно православной, и не было более ярых привер­женцев православия, чем все эти, по выражению наше­го великого сатирика Щедрина-Салтыкова, экспортируе­мые к нам из Германии и Остзейских провинций проте­стантские бароны, «немцы с русской душой»,— все эти Екатерины, Анны Леопольдовны, Бенкендорфы, фон-Вали, Остен-Сакены, Карлы-Амалии, Грингмуты, Саблеры, им же имя легион. Столп самодержавия и всякого угнетательства Победоносцев ярко выразил эту тесную связь, завещая своим последователям и ученикам пра­вило, что вся политика русского царства должна быть основана на трех китах: самодержавии, православии и народности, т. е. на бесправии масс, на их невежестве и национальной вражде, как между составляющими Рос­сию племенами, так и по отношению к другим нациям, с которыми надо воевать и коих следует покорять под ноги «белого царя».

И действительно, вся политика русского царства, все сложнейшие колониальные, торговые и т. п. интересы и вожделения российских правящих классов, все ухищрения то предательской, то насильнической русской дип­ломатии и завоевательных войн (как и всякой иной дипломатии эксплуататорских государств) в сознании темных, забитых, невежественных, гонимых на убой масс воплощались и формулировались в победе право­славной веры и ее главы, каковым являлся русский царь над всеми иноверцами.

Японская, а затем и мировая войны, раскрывшие глаза русским трудящимся массам, в феврале 1917 г. покончили с одним из победоносцевских китов — само­державием, но правящие классы самым недвусмыслен­ным образом показали себя приверженцами монархии как военной классовой диктатуры; февральскую рево­люцию они стремились учесть в свою пользу лишь как средство для более рациональной классовой политики, сравнительно с николаевской, и для более успешной империалистической войны и союзнической дипломатии и употребляли все усилия посадить на престол подходя­щего для себя кандидата. Потерпев в этом неудачу благодаря растущей сознательности масс, более не же­лавших вести братоубийственную войну, Временное правительство Милюкова, а затем Керенского и эсеров и меньшевиков, не порывая по существу со старой внешней и внутренней политикой господствующих в России классов, не желая осуществить на деле чаяния трудовых классов, тем охотнее, под шум событий, за­ключило союз с церковью и попыталась взять к себе ее на службу с ее огромным бюрократическим механиз­мом (одних священников в России было более 50 тысяч, не считая высшего и низшего духовенства), не только оставив его в полной неприкосновенности, а еще при­дав ей самодержавную организацию, разрешив ей в лице Тихона вновь восстановить патриаршество, т. е. ту половинку монархической власти над народом, того pontifex maximus[1], которого смела в лице Николая II как главу православной церкви победоносная револю­ция. Духовенство и патриарх, кстати сказать, персо­нально выдвинутый самыми реакционными элементами буржуазии и дворянства, составляли по молчаливому соглашению с ними правящих классов тот крупный ре­зерв настоящей и будущей реакции, который должен был помочь повернуть психологию масс в нужный мо­мент в сторону не только духовной, но и светской мо­нархии, а пока что на ектеньях и в молитвах духовен­ство возглашало здравицу «Благоверному Временному правительству».

Под гром пушек Октябрьского переворота, похоро­нившего монархию и классы эксплуататоров, произо­шло венчание на царство духовного монарха, ставлен­ника крупной буржуазии, князей церкви и дворянства. В тронной речи духовный заместитель Николая Тихон обещал осуществить по мере сил чаяния его избравших и вплоть до разгрома Деникина держал свое слово до­вольно исправно. В организации кулацких и белогвар­дейских восстаний внутри Советской России, а также за ее границей, в стане Скоропадского, Колчака, Деники­на, Юденича и т. д. духовенство русское принимало жи­вейшее участие. Церкви и монастыри с их колокольня­ми и толстыми стенами, с их запасами и всей сплочен­ной организацией были опорными пунктами антисовет­ских движений, и звон набата с колокольни был обыч­ным сигналом восстания против власти трудящихся. Анналы революционных трибуналов запечатлели потря­сающие образы служителей церкви, раздробляющих из пулеметов и ружей кости своей паствы, борющейся про­тив помещиков и эксплуататоров.

Высшая иерархия в лице патриарха, собора и мно­гих епископов и священников своим содействием, аги­тацией, посланиями, воззваниями, анафемами, съездами, а иногда и непосредственным участием в военных дей­ствиях в лагере противников Советской власти укреп­ляла силы всех по очереди душителей трудовой России, последовательно и солидарно с русскими правящими классами меняя ориентацию вне зависимости от какой-либо национальной и вероисповедной принадлежности оккупантов и заговорщиков. Миллионы экземпляров воззваний, выпущенных одно за другим и распростра­ненных Колчаком и Деникиным и его агентами как в Советской России, так и в оккупированных областях, в том числе посланий собора и четырех посланий патри­арха по разным поводам, наполненных проклятиями по адресу трудящихся, имели целью поднять все населе­ние против Советской власти под тем предлогом, что власть эта продает великую Россию, угнетает религию и воздвигла гонение на церковь; однако подкрепление это, оказанное насильникам со стороны церкви, не по­могло помещикам и капиталистам обмануть и одолеть трудящиеся классы. Этому способствовали, между про­чим, два обстоятельства.

Русский человек, исторически самим поведением и исторической ролью духовенства, всегда находящихся на службе эксплуататоров, привык строго отличать попа от тех верований и обрядов, к которым он истори­чески привязан в силу условий своего бытия и развития­. Как уже замечено нами, с Петра I русская офици­альная церковь становится простым придатком в госу­дарственной классовой машине. С этих пор русский поп непосредственно, окончательно становится не только по существу, как было всегда и везде, но и «формулярно» в ряды агентов власти, в ряды правящих и эксплуати­рующих. Священник, земский начальник или урядник, кулак или помещик — вот тесная компания, в коей во­площалась классовая власть и вся ее политика в дерев­не. Если к этому прибавить, что русские священники и монахи, за редким исключением, не отличаются ни ум­ственным развитием, ни личными достоинствами, спо­собными внушить уважение к ним как к корпорации, то станет понятным, что русский крестьянин, находясь даже во власти религиозных предрассудков и обрядо­вой религии, настолько не уважает попа и его сословие, что в России нет ни одного сословия, о котором бы даже темный рабочий или крестьянин был бы столь низкого мнения, как о сословии попов и монахов, не го­воря уже о мнении на сей предмет образованных клас­сов населения, всегда третирующих попов и рассматри­вающих их как лакеев. Высшие классы в России вполне усвоили вольтерьянскую точку зрения на религию и ее служителей как на средство удержания от восстания «черного», темного народа. Но русский крестьянин мо­жет самыми последними словами поносить своего попа и в то же время целовать ему руку при исполнении магических обрядов, составляющих главную, основную часть религии русского земледельца. Сам поп это пре­восходно знает и поэтому позволяет вести себя в жиз­ни самым непринужденным образом, открыто стоя на стороне эксплуататоров, полагаясь всецело не на свой авторитет как общественного деятеля, а всецело на свои требы, мощи, молебны, иконы и т. п. предметы, в коих еще нуждается темный, загипнотизированный религией народ. Поэтому открытое, хотя бы массовое участие в контрреволюции священников, монахов с высшей иерар­хией во главе не могло само по себе увлечь за собою никого, кроме кулаков и самой ничтожной массы тру­дящихся, и необходимо было в агитации против Совет­ской власти кроме малоубедительного для крестьянина и рабочего довода об отобрании Советами наравне с по­мещичьими церковных и монастырских угодий, земель, лабазов и подворий придать более затрагивающий ду­шу крестьянина и вообще темного человека привычный аргумент о гонении неверных на самую веру христиан­скую. Но и этот аргумент, рассчитанный только на нео­сведомленность и на шовинизм масс, разбивается всей политикой Советской власти в религиозной области.

Сознательный русский пролетариат и крестьянство в лице своего VIII партийного съезда дал нижеследую­щую формулировку своих воззрений в области религи­озных отношений.

§ 13 программы: «По отношению к религии РКП не удовлетворяется декретированным уже отделением цер­кви от государства и школы от церкви, т. е. мероприя­тиями, которые буржуазная демократия выставляет в своих программах, но нигде в мире не довела до конца, благодаря многообразным фактическим связям капита­ла с религиозной пропагандой.

РКП руководствуется убеждением, что лишь осуще­ствление планомерности и сознательности во всей обще­ственно-хозяйственной деятельности масс повлечет за собой полное отмирание религиозных предрассудков. Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиоз­ной пропаганды, содействуя фактическому освобожде­нию трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду. При этом необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верую­щих, ведущего лишь к закреплению религиозного фана­тизма».

Таким образом, в согласии с выводами современной науки, нисколько не сомневаясь, что религиозный взгляд на явления природы и общественного труда является историческим пережитком как функция предыдущего рабства трудящихся перед слепыми и непонятными за­конами общественно-хозяйственных процессов, до сих пор бывших вне зависимости от организованной созна­тельной их воли, передовая сознательная часть трудя­щихся России тем подчеркивает, что освобождение еще находящихся во власти предрассудков масс осуществляется, как тесно связанное с самим строительством новой жизни, с приобретением практического умения руководить, заведывать общественным производством, т. е. в осуществлении на деле общественного господ­ства над общественным производством всей жизни. По­этому, по мысли программы, и центр тяжести антирелигиозной пропаганды, составляющей обязанность партии коммунистов, лежит не в грубом задушении неосвободившихся от религиозного мировоззрения отсталых тру­дящихся, не в издевательстве над их исторически сло­жившимися верованиями, а в практическом предостав­лении их уму и чувствам такого материала, таких пере­живаний и навыков, которые на практике развивали бы в них уверенность в своих собственных силах, способ­ность осознать себя частицей могущего господствовать над природой человеческого коллектива, возбудить в них стремление выработать умение организовать обще­ственные силы так, чтобы подчинение природы коллек­тиву — человеку осуществилось на деле без эксплуата­ции одних классов другими. Словом, коммунистический атеизм центр тяжести всей своей пропаганды полагает в уничтожении в мозгу трудящихся самых оснований представления о наличности и необходимости вмеша­тельства какой бы то ни было потусторонней силы в че­ловеческие отношения как представления, мешающего объяснить действительность и несовместимого с целесо­образным, организаторским творчеством жизни самих трудящихся.

С этой точки зрения все религиозные культы рассма­триваются советским законодательством как идеологи­ческие отражения предыдущих рабских эпох, предыду­щих форм бытия человека, изживаемых трудящимися в процессе строительства нового общественного строя и борьбы с бывшими господствующими классами, неми­нуемо стремящимися со своей стороны сохранить и укрепить у трудящихся веру во вмешательство в устрой­стве человеческой жизни потусторонних сил, так как в образе этих потусторонних сил на деле скрыты или сле­пые законы эксплуататорского строя, или воля самих господствующих классов. Поэтому, поскольку реакци­онные классы стремятся имеющиеся еще в наличности у масс искренние верования во вмешательство потусто­ронних сил сохранить и организованно использовать для водворения снова в жизнь под видом воли богов, зако­нов и порядков капиталистического строя и собственной классовой воли, которой они всегда умели с помощью духовной бюрократии придавать религиозную оболочку, постольку Советская власть обязана ставить определен­ные пределы такой классовой организации и такой про­паганде, ибо она имеет явно классовую контрреволю­ционную цель, при этом необходимо строго отделять в своей политике организаторскую работу реакционных классов на почве религиозных верований масс от самих этих верований и обрядов, имеющих в представлении масс совершенно другие цели.

Пределы эти намечены декретами о расторжении брака, о гражданском браке, об отделении церкви от государства и школы от церкви от 23 января 1918 г., о социализации земли.

Этими мероприятиями советское законодательство положило конец роли церкви как органа власти, обла­данию ею огромными, находившимися в ее распоряже­нии материальными фондами в виде земель[2], угодий, капиталов и т. д. и казенного содержания, совершенно отстранило духовенство от заведывания народным об­разованием, изъяло из его ведения метрикацию браков, рождений и смертей, признавая законным лишь граж­данский брак и развод, вместе с тем предоставляя пол­ную свободу гражданам совершать церковные браки и заносить их в церковные книги, объявило полную свобо­ду граждан придерживаться той или иной религии или не придерживаться никакой, чего не осмеливались де­лать обыкновенно самые либеральные буржуазные кон­ституции, отменило всякий государственный культ, ли­шило возможности религиозные конгрегации организо­вывать какие бы то ни было предприятия под религи­озным флагом, не имеющие чисто культового значения, и пользоваться правом юридического лица, воспретило облагать верующих обязательными сборами, предостав­ляя свободному усмотрению граждан субсидировать в том или ином размере своих служителей культа, предо­ставило в бесплатное распоряжение групп верующих храмы и молитвенные дома с их обстановкой и провозгласило полную свободу религиозной и антирелигиоз­ной пропаганды.

Из этого краткого перечня уже явствует, что в сущ­ности Советская власть осуществила лишь в более чи­стом и последовательном виде в области религиозной все то, что обыкновенно значится с теми или иными урезками в буржуазно-демократических программах ев­ропейских и американских государств.

Поэтому все сколько-нибудь искренние элементы в православии, а также многочисленные национальные религии и секты, насчитывающие в своих рядах много­миллионные массы, до сих пор бывшие в России при царизме или в угнетенном состоянии, или совершенно определенно загнанные в подполье, радостно привет­ствовали мероприятия Советской власти в области ре­лигии и являются горячими приверженцами ее полити­ки. Особенно это отношение проявляется у тех сект и ответвлений христианства, которые кроме обрядовой и чисто мистической стороны в своей религии видят и обоснование своих социальных, более или менее комму­нистических тенденций и идеалов. Эти пролетарские или крестьянские трудовые элементы, поскольку они и до революции находились в оппозиции буржуазно-поли­цейскому государству, менее всего способны подда­ваться агитации в пользу контрреволюции на религиоз­ной почве. Что касается массы промышленного пролета­риата, этого передового борца социальной революции, на деле порвавшего с традиционным рабским мировоззрением и ведущего за собой трудовое крестьянст­во, необходимо признать, что в нем в общем имеются пережитки его недавней крестьянской, чисто обрядовой религии, ведущей свое многовековое начало из эпохи, когда он сам иди его предок, подобно его брату, тепе­решнему трудовому крестьянину, был в обстановке своего земледельческого процесса.

Особенно ярко это сказывается на примере религи­озных праздников, имевших с древнейших эпох значе­ние сезонных, чисто земледельческих этапов годового цикла в жизни крестьянина, усвоенных и санкциониро­ванных с распространением христианства в России пра­вославной церковью под теми или иными новыми цер­ковными названиями и приуроченных к событиям хри­стианского культа.

В декрете о праздничном отдыхе Советская власть установила свои революционные, общегосударственные празднества, такие, как 1 Мая, День Парижской Ком­муны, Октябрьской революции и другие, предоставив вместе с тем местным профессиональным союзам по своему усмотрению и по соглашению с Комиссариатом труда праздновать сверх них без оплаты любые 10 дней в году сообразно с местными условиями.

На этом примере можно видеть, как терпимо и так­тично и поистине научно относится рабоче-крестьянское правительство к сохраняющим еще силу традиционным искренним верованиям и пережиткам масс, вождем ко­торых оно является; в этом смысле с точки зрения вульгарного атеизма его можно было бы упрекать ско­рее в оппортунизме. На самом же деле здесь лишь от­ражается то положение коммунистической программы, которое мы цитировали выше. И это нисколько не зна­чит, что Советская власть и Коммунистическая партия подобно германской и другим объявляет безразличным для нее факт наличности религиозного мировоззрения в головах отсталых рабочих и крестьян; она прямо и от­крыто говорит, что освобождение рабочего класса, бу­дучи делом самого этого класса, происходит при усло­вии освобождения его сознания от представления о ка­ких-то посторонних ему хозяев мира, будь это цари или боги.

Примечания[править]

  1. Верховного жреца
  2. В обладании церковников было к 1917 г. около 4 млн. десятин земли