Б. Арватов.
Современный художественный рынок и станковая картина.[править]
I. Потребитель станковой картины.[править]
A. Советское госмеценатство.
К Октябрьской годовщине советское правительство заказало ряду станковистов картины на так называемые революционные темы. В связи с выставкой этих картин в газетах и журналах проводилась и проводится следующая идея:
Эволюция искусства определяется так называемым социальным заказом; в капиталистическом обществе заказ производится стихийно, через рынок, скрыто от сознания художников; в обстановке советского хозяйства заказчиком оказывается государство, а заказ производится прямо. Поскольку советские станковисты сильно нуждаются и лишь изредка находят сбыт своим произведениям в богатой «загранице», постольку периодически организуемые госзаказы не только определяют эволюцию искусства, но и поддерживают ее материально, пока общий подъем и благосостояния не укрепит сбыта советской художественной продукции.
В настоящей работе, отсылая читателей к работам социологов-производственников, где имеется много указаний на неизбежную гибель станковизма, я намерен вкратце подвергнуть критике указанную идею с ее собственной — экономической — точки зрения. Так как вопрос достаточно сложен, то дальнейшее будет скорее рядом тезисов, чем статьей: на 2-3 страницах иного не достигнешь.
B. Происхождение картины.
Картина произошла из фрески, алтарной иконы, оконной росписи, книжной иллюстрации и так называемой «прикладной» живописи (роспись вещей) посредством специализации художественного труда и выделения из него изобразительности как особой самостоятельной профессии, когда понадобилось, чтобы изобразительная вещь могла продаваться, переходить от владельца к владельцу и, следовательно, быть независимой от места и времени ее потребления и от индивидуальных свойств потребителя. Материальным осуществлением подобной независимой изобразительности явилась станковая картина, экономически говоря, — товарная форма пространственных искусств.
Причиной было развитие менового хозяйства, возраставшая художественная конкуренция, которая влекла за собой специализацию и обособление так называемого частного быта с господством в нем личного эстетического потребления. В то время как раньше изобразительная форма была тесно связана с вещью и социальным бытом, потреблялась в обрядах, праздничных церемониях и утилитарной деятельности («прикладная» изобразительность), — станковая картина оказалась прочно прикрепленной к частной квартире, а ее потребление сделалось внеутилитарным*1 и отчасти украшательским.
C. Цель станкового творчества.
Стимулом какого бы то ни было художественного творчества является организация быта; но если смысл живописи средневекового художника был в участии ее в строительстве коллективного быта (храм, утварь и т. д.), то станковиста толкало к работе над картиной стремление проникнуть в индивидуальный быт, чтобы созерцающему потребителю показать «преломленный сквозь призму» и т. п. мир.
Фрески, иллюстрация и прочее — изобразительные приложения к реальному миру; станковая картина хочет заменить реальность, вместить ее в себя, быть реальным бытом в изобразительно-эфемерном существовании.
Поэтому-то преобладание частноквартирного быта есть непременное условие развития станкового искусства. И если одной из форм социального потребления картины оказалось музейное потребление, то постольку, поскольку общество не могло не изымать так называемых «образцов» для себя в целом, — изымать из монополии частных покупателей.
D. Меценатство.
Отсюда очевидно, каким образом станковое искусство могло развиваться благодаря помощи меценатов, — развиваться, следовательно, «искусственно», т. е. путем сознательной поддержки и прямых заказов: третьяковские и щукинские музеи вырастали из украшенных картинами зал частных особняков, как лувры — из дворцов, этих королевских особняков, развернутых в знак классовой демонстрации квартир тринадцатых и остальных Людовиков и Фридрихов.
_______________
*1 Утилитарным я называю целесообразное не только чисто идеологически, а социально и технически: икона, плакат, иллюстрация и т. д.
Для музеев художники не писали, писать не могут и не будут, какие бы могущественнейшие идеи ими ни владели.
E. Общественная организация и станковизм.
Следующий вывод: меценатство по отношению к станковому искусству может осуществляться лишь частным путем или через частных лиц как потребителей. Коллективное меценатство, а тем более коллективизированный заказ в качестве постоянной меры есть сплошная утопия, нечто внутренне-противоречивое, дестанковизация станковизма, попытка оторвать форму от способов ее социального использования.
Государство, профсоюз, кооператив и т. д. в качестве потребителей станковой картины суть владельцы настоящих или долженствующих создаться музеев; Наркомпрос не человек, а учреждение, и если даже допустить, что заказы будут производиться для развески в многочисленных общественных помещениях, то рано или поздно они станут превращаться в музейные коллекции; станковизм будет отсрочен на время, если он вообще может быть отсрочен подобными мероприятиями: история не знает ни одного случая, когда бы формы художественного производства противоречили бы формам художественного потребления.
Вывод: станковизм или продолжит существование как «частно-квартирное» искусство или погибнет.
F. Будущее станковизма.
Современная строительная техника заставляет оставить надежды на возможность возрождения фрески; фотография вскоре совсем изгонит из книги иллюстрацию; вот почему если изобразительность выживет, то в форме станковой картины. Здесь кроется трагизм социально-воодушевленного изобразительника наших дней: коллективизированная эпоха, казалось бы, нуждается (если она вообще нуждается в продуктах ремесленного искусства), казалось бы приспособлена к так называемым монументальным произведениям, — такова идеологическая традиция, — а между тем социально-технические тенденции эпохи слишком «монументальны» сами по себе, чтобы не воспрепятствовать соответствующей эстетике: сочетание фрески с бетоном и стеклом было бы «вкусовым» варварством — раз, нарушением элементарного «режима экономии» — два. А посему — станковая картина. Но ей нечего делать в залах профсоюзов, клубах фабрик и т. д. Опыт доказал, что там прививается сменяемая и утилитарная форма; станковая же картина рассчитана на «навсегда» и «на вообще». Никакой социальный заказ — прямой и на тему — неспособен побудить станковизм к творчеству. Если нынешние советские художники кое-что создали к годовщине, то в той мере, в которой они до того писали аналогичные произведения и в которой заказанное было для них своеобразным прикладничеством, — отдельным фактом на фоне обычного станкового производства для обычных станковых целей.
II. Покупатель станковой картины.[править]
A. Стоимость станкового художественного труда.
Однако, повидимому, совершенно не обязательно, чтобы станковому искусству требовалось бы меновое хозяйство. Социалистический строй не уничтожит частной квартиры, частного быта и частного потребления; вероятно, даже, что в социалистическом обществе личность будет во многом свободнее, чем в капиталистическом, не только экономически, но и бытово. Допустим далее, что люди изобретут новый способ распределения художественной продукции; предположим, что удастся сочетать станковую профессию с коллективизмом; согласимся, наконец, со сторонниками станковизма, что будущая механическая живопись с ее гигантскими формальными возможностями, превышающими во много раз возможности тюбика и кисти, не вытеснит их из мастерской художника, — почему бы тогда не сохраниться картине? Ответ: потому, что станковая живопись есть ремесленная, т. е. наименее производительная форма труда, а искусство есть наивысший по квалификации вид общественной деятельности: стоимость станковой картины при условии ее индивидуального потребления, — коллективное, как было указано, неосуществимо — слишком велика для социалистического человека.
Любое графическое произведение кроме рисунка, не теряя в квалификации и не переставая быть оригиналом, обходится обществу, вследствие своей размножимости в тысячу раз дешевле, чем картина — крайнее овеществление ремесленности, неповторяемое и единичное.
Иными словами, вопрос о распределении станковой продукции есть вопрос о распределении прибавочной стоимости; для того чтобы народилось и победило станковое творчество, понадобилась не просто буржуазия, а — соответственно художественной иерархии — иерархия класса: крупные буржуа для «генералов», средние — для чином поменьше, мелкие — в качестве покупателей репродукций, копий и пр.
B. Рынок и иерархия искусства.
Пойдем в уступках дальше: социалистическое общество оказывается настолько благоволящим к станковому искусству, к картине в частности, что решает взять на свой счет лучших мастеров, «обобществить» их (правда, термин здесь звучит бессмысленно: что это значит — обобществить личный труд? — но пускай…), а соответствующую продукцию распределять — ну, хотя бы лотерейным путем — среди желающих. Не говоря о явной нелепости подобного распределения, — а какое может быть предложено взамен? — понятие «социальный заказ» не тождественно с понятием «заказ общественной организации»; в то время как на заказ общественной организации могут работать постоянно или временно некоторые, — на социальный заказ работает каждый.
Эволюция искусства состоит в чередовании так называемых художественных течений: импрессионизма, экспрессионизма и т. д. Течения слагаются из методов творчества наличных мастеров, из которых в буржуазном обществе рынок выделяет небольшое число «генералов», «вождей», «рафаэлей». Но эти «рафаэли» существуют постольку, поскольку сотрудничают с безымянными по большей части художниками; художественное течение — социальный процесс, единство которого обусловливается и обеспечивается единством — общественным и техническим — форм творчества. Оторвать «рафаэлей» экономически, изолировать их, сделать их работниками-избранниками — означает лишить искусство его социально-производственных корней: армия без командиров есть такая же чушь, как и командиры без армии.
Кроме того решение проблемы экономического положения группы художников ничего не говорит о том, чем будут существовать — в хлебном отношении — остальные.
C. Экономические возможности современного станковизма.
Итак, станковое искусство предполагает не только индивидуального потребителя, но и соответствующего покупателя и иерархию доходов, т. е. предполагает наличие буржуазного общества.
Как-то во время спора один из лучших советских станковистов сказал: «Вы, производственники, можете как угодно доказать неизбежную гибель станкового искусства, а картина будет продолжать существовать, потому что вопреки логике ваших безупречных построений художники хотят писать и будут писать, а люди хотят видеть и будут видеть; станковое искусство нравится, оно отвечает глубоким запросам человеческого духа, и потому никакой социализм ему не страшен». Аргументация была явно идеалистической, но за ней крылась апелляция к фактам: после «беспредметного разложения» станковизм вновь как будто подымается и во Франции, и в Германии, и в Советском союзе.
Но вот я знаю целый ряд художников; во время военного коммунизма они хотели искренно — проектировать мебель, изобретать плакаты и шить костюмы; эти же художники после нэпа начали хотеть писать станковые картины. Полагаю, что здесь не было случайности: станковизм происхождением, реализацией продукции, а следовательно, своим будущим прикован к частно-хозяйственному капитализму. Даже госкапитализм, если таковой придет, пообрежет станковые крылышки; неудивительно, что нынешний подъем станковизма выражается лишь в количественном усилении продукции; качественно современный «неореализм» есть эстетическая реставрация, которая, очевидно, поможет картине продержаться художественно те десятилетия, в которые ей будет помогать экономически продержаться капитализм.
Источник текста: Новый Леф. 1928. N 2. С. 7-11