Сон в Грузине с 26 на 27 июля 1825 года (Магницкий)

Сон в Грузине с 26 на 27 июля 1825 года
автор Михаил Леонтьевич Магницкий

Опубл.: 1825. Источник: az.lib.ru

М. Л. Магницкий Сон в Грузине с 26 на 27 июля 1825 года¹

Сайт «Военная литература»: militera.lib.ru

Издание: Аракчеев: Свидетельства современников. — М.: Новое литературное обозрение, 2000

Книга на сайте: http://militera.lib.ru/bio/arakcheev/index.html

Российский мемуарий (fershal.narod.ru)

Пропуски восстановлены по первой публикации

Материал для биографии Михаила Леонтьевича Магницкого (*).

(*) За доставление этой статьи и примечания к ней мы обязаны М. Н. Лонгинову. П. Б.

Милостивый Государь, граф Алексей Андреевич! Принося усерднейшую благодарность вашему сиятельству за милостивый прием и приятнейшее угощение в очаровательном Грузине, я почитаю долгом возвратить вам, милостивый государь, что я увез оттуда: это сон, который я там видел. Он принадлежит вашему сиятельству.

Царское село

М. Магницкий.

4 Августа 1828 г.

(Графу А. А. Аракчееву.)

26 июля ввечеру, после самого приятного угощения в том месте, где десять лет тому назад разрешилась участь моего семейства^2[1], я почувствовал такое смешение разных ощущений, что не мог сам себе изъяснить положения души моей, — и заснул.

Вижу во сне, что сижу в библиотеке занимаемого мною дома на диване и смотрю на стеклянную дверь; к ней подходит почтенного вила древний старец с длинною седою бородою, спокойным и светлым лицом, в русском голубом кафтане без кушака^[2]. Отворяет дверь, три раза перекрестясь по-старинному, молится на образ Божией Матери и, поклонясь мне в пояс, подходит, садится со мною на диване и говорит тихим, но приятным голосом. «Не прогневайся, любезный о Христе брат, что я без позволения пришел к тебе. Я нездешний, а житель мира духовного; с тобою же знаком коротко, хотя ты меня и не знаешь. Вчера, поутру, когда показывали тебе воздвигнутый мне земным благодетелем моим памятник, ты подумал про себя: помяни его Господи во Царствии Твоем.

Нам очень полезно, а потому и крайне приятно таковое молитвенное о нас возглашение сердец. Вот мое с тобою знакомство, и вот почему отпущен к тебе на все время сна твоего, с тем чтобы пояснить тебе много такого, чего бы сам ты никогда не разгадал. Слушай хорошенько: я дух грузинского старожила, известного на земле под именем Исаака Константинова. Я жил по-вашему долго, от Петра до Александра первых, или, лучше сказать, единственных; довольно насмотрелся на величия земные, на славу, почести, богатство и их пепельность (здесь сохранены собственные слова духа), видел падение и смерть всего великого и с здешним имением достался новому его владельцу; он призрел, успокоил и даже до того утешал мою древность, что когда, почти выжив из ума, просил у него как малое дитя игрушек, например: позволения давать мне во всех его отчинах по моему требованию подводу с колокольчиком, он не посрамил лепетания малодушествующего старца ниже улыбкою, выслушав бред мой как дело, и желание мое исполнил. Сие тонкое благодеяние любви христианской и почтение к сединам столетнего старца записано там, где все дела наши до смертного часа записываются (прочти Четьи минеи марта 26, житие Василия Нового)³; а в сердце у меня осталось навеки. Я люблю его и, как услышишь из речей моих, короче теперь знаком с ним, чем был на земле. Пойдем гулять со мною по Грузину, со мною не соскучишься, перенесемся нечувствительно куда нужно». За сим словом очутились мы посреди церкви соборной^[3]. «Вот великолепный храм Божий, нельзя сказать, чтобы палаты хозяина были его богаче: он исполнен сокровищ. Все чистейшие чувства сердца человеческого заключены в нем, как в достойном их хранилище: почтение, любовь и молитва к Величеству небесному, почтение, любовь и благодарность к Величеству земному. Но взгляни на правовечный памятник благодарности Царю почившему⁴.^[4]

У подножия памятника заготовлен гроб верного слуги царского.^[5] Он помнит смерть, он знает, что память ее есть надежнейшее средство противу крушений гордости и честолюбия, а простая надгробная надпись показывает, что он помнит смерть, что слава, почести и титла земные останутся по сю сторону гроба, знает, что между тем как густая пыль могильная покрывает раззолоченные гробы, коими тщетная гордость по-вапливает мертвенность развалившуюся, дух покойного вельможи, по ту сторону гроба не граф и не князь уже, а бедный и смиренный грешник, раб Божий, равно как и дух нищего, в ужасе и трепете ожидает или вечного помилования ради Христа и живой, добрыми делами оправданной веры, или вечного осуждения. Схимники приготовляют себе гробы; но царедворцы обыкновенно и мысль об них удалить стараются; ибо тщеславие и чувственность в самом отвращении от мира духовного носят в себе зародыш вечного осуждения. Вблизи от церкви символы сил воинственных. Мысль высокая и истинная! Церковь, не охраняемая силою, обуревается врагами; сила, не защищающая церковь, без ее молитв и благословения сама собою сокрушается. Самые цари святы и неприкосновенны по повелению Царя царствующих.

Вот памятник Андрея Первозванного!^[6] Он первозванный и первый воззвал Россию к христианству, на горах Киевских. Он благословляет весь сию. На берегах Днепра предрек славу Киева; на берегах Волхова предрекает он, может быть, будущую участь Грузина⁵. Как бы в тумане вижу отсюда то, чего ты видеть не можешь… несколько златоглавых церквей, ряды домов каменных, большую торговую площадь, кипящую народом, и множество разных кораблей у пристани, вижу… но этого тебе знать еще не должно.

Развалины Меншикова — ^[7] красноречивейший памятник пред глазами вельможи, им самим поставленный, — мысль смелая и прекрасная. Башня крепка и высока была. Она пала, разрушена, и мох растет на самом верху ее, и пресмыкавшийся у ее подножия смело ползет по ней. Зловещий ворон безбоязненно вьет гнездо в ее трещине. Бюст Меншикова во всем великолепии его придворной одежды стоит в погребу башни в темноте, внизу. Кто, придя сюда, не вспомнит славы, падения, ссылки сего временщика? Кто не вспомнит, как недовольный им офицер (недостойный сего имени и как Герострат в истории живущий) в Березове плюнул ему в то лицо, на которое прежде взглянуть не осмеливался; наш Меншиков, смиренный и тем высший прежнего своего величия, отерся и перекрестился.

Трогательный памятник родителям здешнего хозяина напоминает так известное, глубокое почтение и нежность к матери.

Зеленый обелиск печального дерева скрывает внутри себя изображение Царя почившего⁶:^[8] все сказано, и невольный вздох взят у прохожего. Беседка Мелиссино^[9] есть красноречивейшая история добродетельного мудреца, умевшего в бескровном и бедном юноше открыть, воспитать и образовать будущего Сюллия⁷. Но вместе с тем она есть история сердца благодарного, в продолжение многих лет, от самой юности доныне, свидетельствующего ту память благодарности, благодеяний, ему оказанных, которая так редка в свете. Выйдя из беседки, невольно любишь воспитателя и почитаешь воспитанника.

Видишь, подходя к большому дому, некоторый свет из этих окон. Это отблеск царственной славы жившего здесь державного гостя⁸.^[10] Вместо успокоения переносит он с собой сюда иногда дела Камчатки и Лиссабона, Америки и Швеции, Торнео и Персии. Чрез полвека, когда сей гигант славы и могущества отдалится на расстояние историческое, его увидят. Вы слишком малы, он слишком велик: стоя близко, всего обозреть невозможно.

„Здесь живет хозяин дома, ты видел гроб его в церкви, видел прекрасную статую Веры^[11] в саду, видел св. иконы во всех комнатах, и есть в тех, где живет он, укромное место, в котором, оставив за порогом суетность земной славы и заботы дел государственных, предстоит он в тишине Царю царей и каждый вечер дает ему отчет в делах протекшего дня:^[12] как дух, я это знаю точно“.

„Эти благоустроенные деревни особенно примечательны тем, что они были колыбелью одного из огромнейших памятников царствования Александрова: Военных поселений. Великое сие учреждение и хвалят и охуждают у вас по земному. В мире духовном мы видим вещи иначе. Часто величайшие люди приводят в действие величайшие предприятия, не видя сами истинной их цели, хотя имеют в виду цель весьма добрую и полезную: в них достигается цель учредителя, но она побочная, она не соразмерна с обширностью громады. Истинная цель откроется детям, может быть внукам, а тогда узнают, что первая мысль сего учреждения была вдохновение, совершенно согласное с великою судьбою христианского мира. Так отчасти видели мы в одно время чрезвычайные заботы об усовершенствовании у нас артиллерии, и кто мог тогда подумать, что это было нужно для Лейпцигской битвы и батарей Монмартра? Посланник французского консула^[13], близко смотревший тогда на сие учреждение, думал ли, что приготовленные пушки определены разгромить еще только возникающее величие его владыки, когда достигнет он до самой вершины земных величин. А чтобы сделали вы без пушек в такой войне, где вся тактика на них была основана? Ни могу тебе сказать более, а скажу только: заметь одну вещь, всякое большое учреждение, которому в основание положена вера православная, будет, независимо от дел человеческих и намерений, не только прочно, но и имеет великое влияние на судьбу церкви Христовой и царств земных. Имеяй уши слышать, да слышит“!

Шесть часов било, сказал человек, меня разбудивший; я встал и пошел гулять по саду, стараясь припомнить, сколько мог, так досадно прерванный сон.^[14]

¹ Сон в Грузине с 26 на 27 июля 1825 года. Магницкий Михаил Леонтьевич (1778—1844) — в 1810—1811 гг. статс-секретарь Департамента законов в Государственном совете, сотрудник М. М. Сперанского в подготовке реформ; в 1812 г. выслан в Вологду. В августе 1816 г. по протекции А. назначен воронежским вице-губернатором, с июня 1817 г. — симбирский губернатор; в 1819—1826 гг. попечитель Казанского университета и учебного округа, член Главного правления училищ. 7 июля 1825 г. Магницкий просил у А. разрешения посетить „незабвенное <…> Грузино“ (письмо см.: Дубровин. С. 444—445), куда он приехал в конце июля, вскоре после того, как там побывал Н. М. Карамзин. 13 июля Александр I писал А.: „Я неудобства никакого не вижу принять Магницкого, только надобно так распорядиться, чтобы не вместе было с Карамзиным, и лучше, ежели бы и не встречались. Карамзин готовится просить дозволения приехать, то Магницкому можно назначить время после отъезда Карамзина“ (цит. по: Александр. Т. 2. С. 657), Если историк не пожелал публично высказываться о Грузине, то Магницкий вернулся вдохновленным и уже через неделю после визита, 4 августа, отослал А. „Сон в Грузине“: „Принося усерднейшую благодарность вашему сиятельству за милостивый прием и приятнейшее угощение в очаровательном Грузине, я почитаю долгом возвратить вам, милостивый государь, что я увез оттуда: это сон, который я там видел. Он принадлежит вашему сиятельству“ (РА. 1863. Стб. 930). Сохранился следующий отзыв современника: „Магницкий прогостил в Грузине пять дней и видел тут известный, достопамятный сон свой, витиевато описанный им и поднесенный знаменитому хозяину. <…> Когда я прочитал этот панегирик-бред, ходивший тогда по рукам (вероятно, по воле сочинителя), мне не верилось, чтобы Аракчеев, человек солидный, дельный, благосклонно принял такую льстивую, вычурную болтовню. Оказалось, напротив: секретарь его. Сырнев, сказывал мне, что граф, прислав рукопись в Петербург, приказал переплести ее в сафьян и внести в библиотеку“ (Панаев В.И Воспоминания // BE. 1867. Т. 4. С. 105).

² В мае 1826 г., после ревизии Казанского университета, Магницкий был отставлен от службы и выслан в Ревель, в 1834 г. перемещен в Одессу, затем в Херсон. В 1829 г. ему пришлось давать официальное объяснение по поводу своего визита четырехлетней давности: „Те самые, которых обличал я во мнениях и поступках опасных, обратив на меня собственное мое оружие, успели пронести самого меня лицом опасным, утверждая <.,.> что я, затевая какие-то интриги (коих, впрочем, никто еще не определил), искал в ненавистном времен шике (графе Аракчееве), но я имел и представил подлинные письма и записки, которые доказывают, что то, что называют моим в нем искательством, было не что иное, как взаимность за его расположение еще с 1815 года и в самых важных обстоятельствах моей жизни постоянно мне оказываемое, что ничего и не просил, и не получал я от него; впрочем, книга, в Грузине доныне, вероятно, сохраняемая, может доказать, что, быв там один только раз, я нашел в ней длинный список искателей, меня упредивших и кои занимают теперь весьма важные места, не слыша сего упрека“ (записка Магницкого, поданная А. Х. Бенкендорфу 14 сентября 1829 г., цит. по: Дубровин. С. S06-507). Текст .Сна…» приводится по: РА. 1863. Кн. 3. Стб. 930—937. Речь идет об обращении Магницкого к А. за протекцией и последующем восстановлении в службе; 7 июля 1825 г. он вспоминал в письме к А.: «Много разных чувств, одно другого живейших, заставляют меня ожидать сего дозволения [посетить Грузино] с нетерпением, но не скрою от вашего сиятельства, что самое живое есть то, которое сохраняется воспоминанием незабвенных поступков ваших со мною в 1825 году, когда вы одни, милостивый государь, без всякого моего на то права, приняли христианское участие в несчастиях моих и истощили все самые нежные внимания для утешения страждущего отца семейства» (Дубровин. С. 445).

³ Четьи минеи — свод житий святых православной церкви, расположенных в календарном порядке. В данном случае имеются в виду «Великие Минеи Четий», составленные в 1530-х гг. архиепископом новгородским Макарием (впоследствии митрополитом) — именно в них под 26 марта находится славянский пересказ греческого жития преподобного Василия Нового (ум. 26 марта 944 или 952 г.), содержащий повествование о хождении св. Феодоры, бывшей в услужении у Василия, по мытарствам, и о Страшном суде.

⁴ Речь идет о Павле I.

⁵ Отсылка к легенде о посещении апостолом Андреем тех мест, где впоследствии возникли Киев и Новгород.

⁶ Имеется в виду бюст Павла I неподалеку от летнего домика.

⁷ Ср. в письме игуменьи Максимиллы (Шишкиной) к А. (1827): «<…> присоветуйте что-нибудь, мой почтенный Сюлли: ваша опытность все сие может постигнуть» (Отто. № 10. С. 173).

⁸ То есть Александра I.

---

1. В июле 1816 года, во время пребывания в Грузине, решено было определение на службу Сперанского, удаленного от дел с 1812 года (Гр. Сперанский, соч. бар. Корфа, ч. 2, стр. 118). Тогда же состоялось определение на службу пострадавшего с ним Магницкого.
2. В Грузинском саду было много памятников, беседок и т. п. Вероятно одна из них названа была в память умершего Грузинского старца, о котором мы не имеем известий. См. «Виды села Грузина» в Библ. Чертк. Д. IV.
3. Собор св. Анедрея Первозванного.
4. Памятник Павлу I в левом приделе Грузинского собора.
5. Там же похоронен теперь Аракчеев, умерший 21 апреля 1834, на 65 году от роду.
6. По преданиям церковным св. Андрей Первозванный, проповедуя Евангелие на севере, был в Грузине и водрузил там жезл свой, почему и место это называлось прежде „Друзиным“. Памятник св. Андрея воздвигнут на холме против Грузинской соборной церкви. Сличи сказание об основании Петербурга в Русском Архиве, № 10 и 11.
7. Грузино принадлежало прежде князю А. Д. Меньшикову; Аракчеев построил там искусственную развалину замка в воспоминание о прежнем его владельце.
8. Бюст Павла I в Грузинском саду Аракчеев получил Грузино от щедрот Павла.
9. Петр Иванович Меллисино поместил малолетнего Аракчеева, не имевшего никакой протекции, в артиллерийский кадетский корпус и покровительствовал ему при начале его службы. Аракчеев посвятил памяти Меллисино одну из беседок Грузинского сада.
10. Александр I живал иногда в Грузинском доме Аракчеева.
11. Статуи Веры, Надежды и Любви, стоявшие на пьедестале против северной стороны Грузинского собора.
12. Молельня в доме Аракчеева.
13. Дюрок.
14. Такова была лесть Магницкого всемогущему тогда в государстве Аракчееву, которого он покинул четыре месяца спустя, когда с кончиною Александра I сила временщика прекратилась. Так поступил Магницкий и со Сперанским, и с князем Л. Н. Голицыным и с другими, когда они впадали в немилость, или переставали быть ему нужными.