Сон поручика Лосева (Фет)
| Сон поручика Лосева |
| Дата создания: 1856, опубл.: 1856[1]. Источник: Библиотека Максима Мошкова со ссылкой на книгу: А. А. Фет. Сочинения в двух томах. — М.: Художественная литература, 1982. — Т. 1. — С. 481—487.. |
- Википроекты
Némésis. Muette encore! Elle n'est pas
des notres: elle appartient aux autres
aurres puissances.Byron. «Manfred»[2][ВТ 1]
Мне не спалось. Томителен и жгуч
Был тёмный воздух, словно в устьях печки.
Но всё я думал: сколько хочешь мучь
Бессонница, а не зажгу я свечки.
Из ставень в стену падал лунный луч,
В резные прорываяся сердечки,
И, шевелясь, как будто ожило
На люстре всё трёхгранное стекло,
Вся зала. В зале мне пришлось с походу
Спать в качестве служащего лица.
Любя в домашних комнатах свободу,
Хозяин в них не допускал жильца
И, указав мне залу по отводу,
Просил ходить с парадного крыльца.
Я очень рад был этой благодати
И поместился на складной кровати.
Немного в Дерпте есть таких домов,
Где веет жизнью средневековою,
Как наш. И я, признаться, был готов
Своею даже хвастаться судьбою.
Не выношу я низких потолков,
А тут, как купол, своды надо мною,
Кольчуги, шлемы, ветхие портреты
И всякие отжившие предметы.
Но ко всему привыкнешь. Я привык
К немного строгой сумрачной картине.
Хозяин мой, уживчивый старик,
Жил вдалеке, на новой половине.
Всё в доме было тихо. Мой денщик
В передней спал, забыв о господине.
Я был один. Мне было душно, жарко, —
И стёкла люстры разгорались ярко.
Пора была глухая. Все легли
Давно на отдых. Улицы пустели.
Два-три студента под окном прошли
И «Gaudeamus igitur» пропели, —
Потом опять всё замерло вдали.
Один лишь я томился на постели.
Недвижный взор мой, словно очарован,
К блестящим стёклам люстры был прикован.
На ратуше в одиннадцатый раз
Дрогнула медь уклончиво и туго.
Ночь стала так тиха, что каждый час
Звучал как голос нового испуга.
Гляжу на люстру. Свет её не гас,
А ярче стал средь радужного круга.
Круг этот рос в глазах моих, и зала
Вся пламенем лазурным засияла.
О ужас! В блеске трепетных лучей
Всё жёлтые скелеты шевелятся,
Без глаз, без щёк, без носа, без ушей,
И скалят зубы, и ко мне толпятся…
«Прочь, прочь! Не нужно мне таких гостей!
Ни шагу ближе! Буду защищаться…
Я вот как вас!» Ударом полновесным
По призракам махнул я бестелесным.
Но вот иные лица. Что за взгляд!
В нём жизни блеск и неподвижность смерти.
Арапы, трубочисты — и наряд
Какой-то пёстрый, дикий… Что за черти?
«У нас сегодня праздник-маскарад, —
Сказал один преловкий: — но, поверьте,
Мы вежливы, хотя и беспокоим.
Не спится вам, так мы здесь бал устроим.
«Эй! живо там, проклятые! Позвать
Сюда оркестр, да вынесть фортепьяны.
Светло и так достаточно». Я глядь
Вдоль стен под своды — пальмы, да бананы,
И виноград под ними наклонять
Стал злак ветвей. По всем углам фонтаны;
В них радуга и пляшет и смеётся…
Таких балов вам видеть не придётся.
Но я подумал: «Если не умру
До завтрашнего дня (что может статься),
То выкину им штуку поутру:
Пусть будут немцы надо мной смеяться, —
Пусть их смеются, но не по нутру
Мне с господами этими встречаться,
И этот бал мне вовсе не потребен:
Пусть батюшка здесь отпоет молебен».
Как завопили все: «За что же гнать
Вы нас хотите? Без того мы нищи!
Наш бедный клуб! Ужели притеснять
Нас станете вы в нашем же жилище?»
«Дом разве ваш?» — «Да, ночью. Днём мы спать
Уходим на старинное кладбище.
Приказывайте всё, что вам угодно, —
Мы в точности исполним благородно.
Хотите славы? — Слава затрубит
Про Лосева поручика повсюду.
Здоровья? — Врач наш так вас закалит,
Что плюйте и на зной и на простуду.
Богатства? — Вечно кошелёк набит
Ваш будет: денег натаскаем груду, —
Неси сундук!» Раскрыли — ярче солнца!
Всё золотые, весом в три червонца.
«Что, — мало, что ли? Эти вороха
Мы просим вас считать ничтожной платой».
Смотрю — кой черт? Да что за чепуха?
А, впрочем, что ж? Они народ богатый.
Взяло раздумье. Долго ль до греха!
Ведь соблазнят: уж род такой проклятый.
Брать иль не брать? Возьму, — чего я трушу?
Ведь не контракт, не продаю им душу.
Так, стало быть, всё это забирать!
Но от кого я вдруг разбогатею?
О, что б сказала ты, кого назвать
При этих грешных помыслах не смею?
Ты, дней моих минувших благодать,
Тень, пред которой я благоговею,
Хотя бы ты мой разум озарила!
Но ты давно, безгрешная, почила.
«Вам нужно посоветоваться? Что ж,
И это можно: мы на всё артисты.
Нам к ней нельзя, — наш брат туда не вхож:
Там страшно, — ведь и мы не атеисты;
Зато живых мы ставим ни во грош:
Вы, например, кажись, не больно чисты?
Мы вам покажем то, что видим сами,
Хоть с ужасом, духовными очами».
«Вон, вон отсюда!» — крикнул старший. Вдруг
Исчезли все, юркнув в одно мгновенье,
И до меня донёсся светлый звук,
Как утреннего жаворонка пенье
Да шорох шёлка. Ты ли это, друг?
Постой, прости невольное смущенье!
Всё это сон, какой-то бред напрасный…
Так, так, я сплю и вижу сон прекрасный!
О, нет — не сон и не обман пустой:
Ты воскресила сердца злую муку.
Как ты бледна, как лик печален твой!
И мне она, подняв тихонько руку, —
«Утишь порыв души твоей больной»,
Сказала кротко. Сладостному звуку
Её речей внимая с умиленьем,
Пред светлым весь я трепетал виденьем.
«Мой путь окончен. Ты ещё живёшь,
Ещё любви в груди твоей так много,
Но, если смело, честно ты пойдёшь,
Ещё светла перед тобой дорога.
Тоской о прошлом только ты убьёшь
Те силы, что даны тебе от Бога.
Бесплотный дух, к земному не ревнуя,
Не для себя уже тебя люблю я.
Ты помнишь ли на юге тень ветвей
И свет пруда, подобный блеску стали,
Беседку, стол, скамью в конце аллей?..
Цветущих лип вершины трепетали…
Ты мне читал «Онегина». Смелей
Дышала грудь твоя, глаза блистали…
Полудитя, сестра моя влетела,
Как бабочка, и рядом с нами села…
«А счастье было, — говорил поэт, —
Возможно так и близко»… Ты ответил
Ему едва заметным вздохом… Нет,
Нет, никогда твой взор так не был светел —
И по щеке у Вари свежий след
Слезы прошёл. Но ты — ты не заметил…
Да, счастья было в этот миг так много,
Что страшно больше и просить у Бога.
С какой тоской боролась жизнь моя
Со дня разлуки, — от тебя не скрою.
Перед кончиной лишь узнала я,
Как нежно ты любим моей сестрою.
В безвестной грусти слёзы затая,
Она томится робкою душою.
Но час настал. Ее ты скоро встретишь —
И в этот раз, поверь, уже заметишь.
А этого, — и нежный звук речей,
Я слышу, перешёл в оттенок строгий: —
Хоть собственную душу пожалей
И грешного сокровища не трогай,
Уйди от них и не забудь: смелей
Ступай вперёд открытою дорогой.
Прощай, прощай!» — И вкруг моей постели
Опять толпой запрыгали, запели.
Проворно каждый подбежит и мне
Трескучих звёзд в лицо пригоршню бросит.
Как мелкий иней светятся оне,
Колеблются, и ветер их разносит.
Но бросят горсть — и я опять в огне,
И нет конца, никто их не упросит.
Шумят, хохочут, едкой злобы полны,
И зашатались сами, словно волны.
Вот приутихли. Но во мглу понёс
Челнок меня, и стала мучить качка —
И вижу я: с любовью лижет нос
Мне белая какая-то собачка.
Уж тут не помню. Утро занялось,
И говорят, что у меня горячка
Была дней шесть. Оправившись помалу,
Я съехал — и чертям оставил залу.
1856
Примечания
- ↑ Впервые — в журнале «Отечественные записки», 1856, том CVIII, № 9, отд. I, с. 1—7.
- ↑ Немезида. Всё ещё молчит. Она не наша: она принадлежит к другим силам. Байрон. Манфред (франц.)
Примечания редакторов Викитеки
- ↑ Оригинал на английском (Act III, 483—485):
NEMESIS. Silent still!
She is not of our order, but belongs
To the other powers.
|
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода. |