Игнат Герман.
Спирит[править]
Пусть хоть десять человек будут утверждать: "Нет общения с загробным миром11! Пятьдесят человек пускай кричат: "Нет четвертаго измерения11. Тысяча человек могут мне доказывать: «спиритизм--это обман»!!! И я все-таки встану и скажу: Существует общение с духами! Есть четвертое измерение. Спиритизм дает нам возможность проникнуть в величайшия тайны загробной жизни!!!
Вопрос, можем ли мы иметь общение с душами умер-ших--разрешен! Я теперь твердо убежден, что духи суще-ствуют и что с ними можно иметь общение!
Мороз подирает меня по коже, зубы стучат, кровь стынет в жилах--и все-таки я должен сознаться, что видел духа. Хотя собственно я лично и не видал его, но я был там, сидел и слышал, что его видели. И слушал я господина Шестипана. История эта произошла так: дет тридцать тому назад, а может быть и сорок--меня тогда еще не было на свете и потому я не могу точно определить время, когда именно познакомился господин Шестипан с господином Дираном. Господин Шестипан служил по почтовому ведомству, а Цираа на железной дороге. Господин Шестипан был старый холостяк, а господин Циран вдовец. Оба жили на одной и той же улице. Оба около тридцати лет ходили в один и тот же трактир на Новом месте. Только господин Шестипан ходил туда дольше. Господин Циран ходил до конца своей жизни, а господин Шестипан продолжает туда ходить и по сегодня, так как он еще здравствует. Сидели они всегда у одного столика, читали одну и ту же газету, говорили об одном и том же, т. е. о своей службе, ужинали вместе, выпивали одинаковое число кружек пива и возвращались в одно и то же время домой. Может быть, и во всем остальном у них было такое же трогательное единодушие: ложились спать и вставали в один и тот же час-- пожалуй, и сны видели одинаковые--кто их знает!
Но раз как-то они дали друг другу страшное обещание!
Однажды вечером в один из ненастных сентябрьских дней пришли они в свой трактир, оба разстроенные. В этот день они были на похоронах одного чиновника почтоваго ве-домства, и это обстоятельство испортило их настроение. Долго сидели они задумавшись около своих кружек и даже не до- трогивались до них, каждый из них покуривал из пенковой трубки и задумчиво посматривал на одно и то же место на столе: на хрустальную спичечницу. Наконец Шестипан очнулся от тяжелой думы и пробурчал:
— Вот так и нас когда-нибудь…
Минута, общаго молчания, после чего Циран заметил: да, и до нас дойдет очередь.
Опять молчание. Потом ИГестипан прибавил: знаете что? поверьте мне, я не хотел бы вас пережить…
Циран усиленно закурил и нервно заметил: а ведь вы сказали правду. Вы меня переживете… Шестипан посмотрел на своего соседа как-то безсознательно, вынул трубку из рта, вытер свислые усы и начал говорит тихим, точно за-гробным, голосом:
— Господин Циран, мы живем дружно. Как только подумаешь, что, положим, вам придется раньше меня--чего, конечно, не дай Боже--то у меня просто нехорошо становится… НNo ведь собственно никто ничего не знает!… Обещайте же мне, что если бы действительно так случилось, что вам пришлось бы раньше меня мир покинуть--то вы не забудете меня и при-дете ко мне сюда. Я, право, не знаю, как мне тогда будет и жить без вас, кого искать посидеть вместе, потолковать… Голос Шестипана при этих словах дрогнул. Точно в горле он наткнулся на какое препятствие.
Циран несколько минут смотрел на стол задумчиво, потом поднял глаза и посмотрел испытующим взором на Шестипана, потом откашлялся и торжественно заявил:
— Если и вы мне обещаете исполнить это, то я с своей стороны согласен. Кто раньше умрет, тот и будет наве- щать другаго. Будь это я или вы--все равно…
В этот вечер они мало говорили. Оба вычистили трубочки гораздо раньше обыкновеннаго, оба выпили кружкой меньше, оба встали на целый час раньше и молча направились домой. Риа мосту Шестипан остановился, взял Цирана за рукав и сказал, указывая на реку:
— А ведь какой темный, нехороший вид имеет река ночью! Теперь я не влез бы туда ни за какия блага!
— А я и днем не полез бы! прибавил Циран, и оба пошли себе дальше. Когда они пришли к дому, где жил Циран, остановились, пожали друг другу руку, Циран всунул в дверь большущий ключ и медленно повернул. Дверь отворилась в темный, узкий и низенький проход, Циран сде-лал шаг вперед. Но прежде чем вошел, еще раз повер-нулся к Шsстипану, протянул левую руку, как будто бы держал в ней между указательным пальцем и большим что-то, и проговорил упавшим голосом:
Р.В. 1893. IX.
— Послушайте, Шестипан. если бы все-таки меня постигла эта участь раньше, то возьмите на свое попечение моего Чинчи. Право, я не знаю, на кого его оставить.
Чинчи был желтенький песик Цирана, он был нераз-лучный его спутник с той минуты, когда жена Цирана покинула свет. Чинчи был тоже в годах, но всюду сопровождал своего хозяина.
Шестипан посмотрел на Чинчи, который зимой спал в ногах у хозяина, и прибавил:
— Это само собой разумеется. Ведь я никому бы не дове-рил, кроме вас, моего щегла.
Странные случаи бывают на свете и еще более странныя мысли вдруг приходят человеку в голову. Почему именно сегодня наши друзья завели такой разговор? Да потому, что это был последний день, в который они могли разговаривать. Если бы они отложили до завтра, то ни до чего не договорились бы. На следующий день утром, едва Шестипан уселся на свое место, как в канцелярию явился посол, который сообщил неожиданную, просто ошеломляющую, новость: господина Цирана хватил паралич. Он уже не пришел в себя и час тому назад кончил земное странствие.
Шестипан привскочил на стуле и долго потом сидел, точно помешанный. Глаза вытаращил на несчастнаго посла и горько зарыдал, но не вслух, а про себя, --и вдруг уколол его страшный укор совести: зачем я начал вчера разговор о смерти! Ведь это я ее накликал Цирану!
После этого Шестипан несколько дней ходил точно по-мешанный. Нигде он не находил покоя, не ел, не пил и даже в свой излюбленный трактир не заглядывал целую неделю. Он шатался безцельно по Праге, исходил ее вдоль и попsрsг и все-таки нигде не нашел спокойствия; единственным утешением его был только Чинчи, который служил ему самым драгоценным воспоминанием о добром товарище.
Только неделю спустя он решился пойти в трактир, где сидел в последний раз с Цираном. Несмело вошел в двери, боязливо осмотрелся кругом и не сразу взглянул в тот угол, где так долго сидел, пнл, ел и разговаривал с товарищем. У столика никого не было, никто не занял места, которое в силу укоренившейся привычки принадле-
жало Шsстипану и Цирану. Он оглянулся, бежит ли за ним Чинчи, и пошел к своему столу.
Все знали Шsстипана и горе, которое его постигло, и смо-трели на него с сожалением и искренним участием.
Шестипан похудел, усы у него еще более свисли, чем прежде, и взор его, полный грусти, остановился на том месте, где прежде сиживал Циран. Шестипан ни на кого не обра-щал внимания и даже никому не ответил на приветствие и, подойдя к своему столу, снял шляпу и наклонился к стулу, на котором обыкновенно сидел Циран. Там никого не было, но это должно быть только казалось всем нам присут-ствующим, а на самом деле там наверное кто-то сидел, потому что Шестипан сделал движение губами и едва слышно прошептал:
— Добрый вечер, Циран!
Получил ли он ответ--неизвестно, но только лицо Ше- стипана прояснилось. Потом он снял свое пальто, подал его кельнеру и, указывая на вешалку близ окна, сказал:
— Повесьте вон там, возле пальто Цирана.
Шестипан не спеша уселся, вынул кисет с табаком, засунул руку в карман за трубкой и, набивая ее, проговорил опять. обращаясь к пустому стулу:
— Сегодня на дворе опять непогода, точь в точь, как неделю тому назад, когда мы с вами были здесь в последний раз.
И странная вещь, я не слыхал, чтобы со стула кто отве-тил, но Шестипан сейчас же продолжал:
— Ах, Чинчи? Об Чинчи не безпокойтесь… Ему хорошо, теперь он ест и пьет отлично. А первые три дня он вел еебя несносно, скучал. Все время выл и даже от дверей не отходил, как будто хотел от меня сбежать. Теперь успо-коился .
После этого Шестипан закурил свою трубочку и, вы-пуская первый клуб дыма, внимательно посматривал на пле-теный стул, как будто прислушивался к чьим-то словам. И раза два или три кивнул головой и прибавил:
— Да, да! Да! Конечно!
Шестипан имел обыкновение выкуривать половину трубки до ужина. Это была старая привычка, которой он и сегодня не изменил. Покуривал он не торопясь, все кивал головой по направлению стула, то в знак согласия, то отрицательно и раз даже слегка улыбнулся. После этой улыбки он наклонился к стулу, вынул трубку, погладил усы и сказал совершенно покойно — мы все это слышали:
— Вот видите, я ужасно боялся одиночества и потому не был здесь целую неделю. Ну, а раз я могу с вами по-прежнему говорить, то, конечно, мне веселей.
И немного спустя прибавил:
— Что вы сегодня ужинали?
Стул не двинулся, но Шестипан понял его, взглянул на карточку с кушаньями, которую кельнер предупредительно- развернул на столе, и из уст его послышалось:
— Кнедлики? Ну, пусть кнедлики! И я тоже себе закажу0. Отлично.
Наконец он докурил, вынул трубочку изо рта, поставил ее осторожно возле себя и кивнул кельнеру.
Через минуту стояла перед, ним миска с кнедликом- поднявшийся пар из-под крышки приятно раздражал его- аппетит.
Шестипан спокойно принялся за еду. Разрезал кнедлик и с удовольствием принялся за кусок говядины, приготовленной особым способом.
— Да, вы правы, сказал он, обращаясь к стулу, сделано
хорошо! Давно уже мы не ели ничего такого
Шестипан пил пиво не спеша, пока не кончил своей порции--три кружки. И как будто бы его кто удерживал, на-чал отговариваться:
— 51 должен идти домой, пора. И вы ведь пойдете?
Он встал, заплатил за ужин, потихоньку оделся, на-двинул шапку на голову, засунул трубочку за пазуху и,, приставив свой стул к столу, немного отодвинулся, как- будто бы он кому-то уступал место.
И когда невидимый гость встал и пошел вперед, он отодвинул второй стул и пошел к дверям. Теперь он здоровался со всеми, ишвал вправо п влево и поглядывал, идет ли за ним Чинчи. Он подошел к дверям, открыл их, выпустил Чинчи, подержал еще немного ручку двери, как будто бы ждал, чтобы кто-нибудь вышел, в только потом уже пошел в двери.
Медленно двигался он вперед, и когда наконец прошел половину моста, остановился, как и неделю тому назад, и сказал:
Посмотрите на реку, какая ночью она страшная. Меня просто дрожь берет, когда подумаю, что вдруг мне пришлось бы очутиться в реке и ночью.
И затем точно ему кто отвечал, он заметил:
— Да, вы правы, и днем туда попасть не хорошо.
И потом опять пошел вперед и, чем ближе подходил к бывшей квартире Цирана, тем легче себя он чувствовал. Наконец подал незримому товарищу руку, пожелал доброй ночи и прибавил:
— Ну, так до завтра.
После этих слов он повернул к своей квартире.
Вскоре после похорон Цирана, предложили Шестипану подать в отставку. Сослуживцы говорили, что у него все путается в голове, и потому он не может более исполнять обоих обязанностей. А я так думаю, что просто кто-нибудь хотел попасть на его место. Это бывает на службе, что схотыо спускают старых чиновников для новых кандидатов.
Итак, Шестипан в отставке; он совершенно поседел, свислые усы под носом совсем пожелтели, но он все-таки ходит в свой любимый трактир, каждый вечер садится у своего столика все на том же месте и ежедневно ведет беседу с незримым Цираном.
Вот и не верьте после этого, что общение с загробным миром возможно!
Источник текста: журнал «Русский Вестник», 1893, № 9, с. 175—181.