ИВАН АКСАКОВ
[править]СТИХОТВОРЕНИЯ
[править]<Автобиография>
Простая история
В альбом П. А. Сазонова
На прощанье
«Я знаю, Лидия, кто в сумраке ночном…»
«Итак, в суде верховном — виноват!..»
К. С. Аксакову
Романс
Послание
Христофор Колумб с приятелями
Голос века
«Среди удобных и ленивых…»
«Зачем опять теснятся в звуки…»
«Не в блеске пышного мечтанья…»
«Нет, с непреклонною судьбою…»
26-е сентября.
Сон
Очерк
Ночь («В заботах жизни многосложной…»)
«С преступной гордостью обидных…»
«Вопросом дерзким не пытай…»
Языкову («Мне неожидан был и нов…»)
«В тихой комнате моей…»
Отрывок из ненаписанной поэмы
Andante
Поэту-художнику
Русскому поэту
Дождь
А. О. Смирновой <1> («Вы примиряетесь легко…»)
А. О. Смирновой <2> («Когда-то я порыв негодованья…»)
К*** («О преферансе не тоскуя…»)
«Бывает так, что зодчий много лет…»
Совет
Мухановой
К портрету
Санный бег, вечером, в городе
Capriccio
«Блаженны те, кто с юношеских лет…»
Панову
При посылке стихотворений Ю. Жадовской
«Мы все страдаем и тоскуем…»
«При кликах дерзостно-победных…»
«Что мне сказать ей в утешенье…»
«Зачем душа твоя смирна?..»
«Свой строгий суд остановив…»
«Странным чувством объята душа…»
Отдых
«Не дай душе твоей забыть…»
А. П. Елагиной
Послание к Л. И. Арнольди («Нет, не фата формошика…»)
«Пусть гибнет всё, к чему сурово…»
N. N. N., ответ на письмо
«Клеймо домашнего позора…»
«Усталых сил я долго не жалел…»
После 1848 года
К. Ф. Миллер
Моим друзьям!..
«Могучим юности призывам…»
«Добро б мечты, добро бы страсти…»
«Опять тоска! опять раздор!..»
«На Дунай! туда, где новой славы…»
Ответ
На 1858 год
«Навстречу вещего пророка…»
«К тишине, к примиренью, к покою…»
Ф. В. Чижову
Варварино
Анне
Ночь («Спустилась ночь в убранстве звездном…»)
«Среди цветов поры осенней…»
29 ноября
«Шибко едет вниз по Волге…»
«Благовонная сигара…»
«В Кутуме плещет шумный вал…»
Утешение
Астраханский beau monde
Приглашение
В альбом В. А. X—ой
Л. И. Арнольди («Не дописав своей тетради…»)
В альбом невесте брата
N.N.N--ой при получении от нее рукоделия
Гр. В. А. Соллогубу
В альбом С. Н. X—вой
ПРОСТАЯ ИСТОРИЯ
[править]Есть переулок Денежный в Арбате,
А в переулке домик небольшой.
Там юности прекрасной на закате
Жила княжна с княгинею больной.
Там вспоминала часто об утрате
И свежести, и красоты былой,
Преследованной всюду женихами…
Но все кокетства прогнаны годами!
Теперь княжна, поняв уже, в чем дело,
Спешит свои скорее меры взять,
Чтоб замужем ей можно было смело
О всем, уж не краснея, толковать!
Девичья жизнь давно ей надоела,
Давно она хотела испытать
Все наслажденья брака, и к тому же
Свободой полной завладеть при муже!
Тому назад лет семь, княжна, не дале,
Вы находились в полном цвете лет,
Блистали вы во многолюдном зале,
И рой мужчин за вами несся вслед!
И были вы царицею на бале
И целый ряд срывали вы побед,
Кокетству в танцах вы не знали меры,
И страстны были ваши кавалеры!
Я помню сам, как были вы прекрасны,
Склоненная небрежно на диван.
Кто б ни взирал тогда с улыбкой страстной
На стройность форм, на величавый стан,
На этот взор, всегда веселый, ясный,
На цвет лица, прелестный без румян,
На груди пышность, шеи белоснежность
И грациозную движений нежность.
Московского здесь университета
(Сей просвещенья русских монумент
Не одного уж выпускал поэта)
Влюбленным был в нее поэт-студент.
Он часто так ходил чрез место это,
Что будочник, полиции агент,
На съезжей объявил, что в подозренье
Ему студента частое хожденье!
Не различал в рубашке он изнанки,
Носил сюртук, нечесаны власа,
Вот мой герой, и с дальний Таганки
Он достигал Арбата в полчаса!
Зимой, под вечер, нанимал он санки,
Шел мимо окон, не бояся пса,
Спешил в переднюю услышать шорох платья…
Влюбленному приятное занятье!
Но красота проходит как мгновенье.
Княжна, пора! оказию лови!
Студент, увы! нашел определенье
Давно его оставившей любви,
Считал ее как общее стремленье
К прекрасной девушке, как пыл в крови…
Над старой девушкой смеются, — даму ж
Чтит общество… Княжна, скорее замуж!
А замужем о муже вам нимало
Забот не будет, смею вам предречь,
Охотница до всякого скандала,
До выставки нескромной полных плеч!
При трепете вечернего шандала,
Когда в постель намерены вы лечь,
Едва ль в сей миг, от светских дел досужный,
Супругу долг вы отдадите нужный!
Что ж? наконец, без всякого навета,
Придется вам до поздних лет дожить,
Приготовлять внучат своих для света,
В бостон играть, да свадебки чинить,
А с бала возвратясь, полураздета,
Как фурия, людей своих бранить…
Там, наконец, вы набожно умрете
Да сожаленье ближних унесете.
1841
В АЛЬБОМ П. А. САЗОНОВА
[править]Он наступил — желанный час свободы,
Он в свет для нас открыл обширный путь…
Но прежние товарищества годы
Невольно сердце просит помянуть.
Что ж! время есть. Пред нами свитком длинным
Грядущее стелится впереди,
Так вспомним вместе о житье старинном,
О том, что оставляем назади.
Давно ли здесь мы собраны судьбою
Со всех концов России — вверх и вниз?
Все разные и нравом, и душою:
Здесь Ревельский прекрасный Адонис,
Здесь fixer Kerl1 из области немецкой,
Здесь из Тифлиса сметливый грузин,
Почтенный люд столицы Москворецкой,
И севера, и юга верный сын.
1 Ловкий парень, молодец (нем.). — Ред.
Да, прихотью фортуны своенравной
Какой хаос понятий собран здесь!
Как долей все наделены неравной:
Плебейский дух, аристократа спесь,
Стыдливый нрав и страстные желанья,
Холодный ум, дух пылкий и живой,
И гордые, и скромные желанья
Как часто здесь встречались меж собой!
Всё ж общего меж нами было много
И молодость собой равняла нас…
Но врознь теперь нам всем лежит дорога,
Пробил свободы и разлуки час.
Оно исчезнет, классное равенство,
Значение получат граф и князь;
Таков закон земного совершенства,
Ослабится училищная связь!
Простите же; прошла пора былая
Плачевные о мире песни петь,
Дни глупых лет считать блаженством рая
И о мечтах несбыточных жалеть!
Чувствительность уж более не в моде.
Пустой обман разоблачив с утра,
Я рад, что жизнь узнаю на свободе.
Смелей же в путь, пора, давно пора!
Любезный друг, кто знает, счастье ль, горе
В тумане я грядущего найду,
Переплыву ль спокойно жизни море,
До пристани ль желаемой дойду?
Или, быть может, сумраком одетый,
Мне предстоит страданий тяжкий путь…
К тебе в приют, радушием согретый,
Приду тогда, чтоб сердцем отдохнуть.
20 мая 1842
НА ПРОЩАНЬЕ
[править]Мне грустно расставаться с вами,
Себя от братства оторвать,
Проститься с близкими друзьями
И вновь свиданья ожидать!
Мне грустно. Странно! оттого ли,
Что власть привычки я люблю,
Что покидаю прежней доли
И прежней скуки и неволи
Своих товарищей семью!
Прошла пора, когда, бывало,
Лишь счастье мнилось впереди
И пламя светлое пылало
В прекрасной юноши груди!
Когда восторженности чистой
Доступна грудь еще была
И верил он, что по цветистой
Дороге жизнь его вела.
Теперь не то: и ум наш зреет,
Холодный с раннего утра,
И перед истиной бледнеет
Очарованья мишура!
Уж вздорных слов наш век не любит,
И, обнажая смысл в тиши,
Сознанье внутреннее губит
Восторги ложные души!
К чему притворство? Нет меж нами,
Как меж лицейскими друзьями,
Ни вечных клятв, ни громких слов,
Ни песен о разлуках дальных,
Ни предсказаний идеальных:
Всё по преданью от отцов!
Но, в духе века современном,
Пусть будет между нас приязнь
На расстоянии почтенном,
Отбросив нежностей боязнь.
Друг друга ведаем мы иену,
Спокойной мудрости жрецы,
Не подеремся за Елену,
Как наши древние отцы!
Но отчего ж тоскою странной
Стеснилось сердце? или я
Здесь покидаю кров желанный,
Так вас люблю, мои друзья?..
18 июня 1842
Я знаю, Лидия, кто в сумраке ночном,
В беседке, упоен любовью и вином,
Рукою дерзостной покров с тебя срывает…
И стыд девический желанью уступает,
Восторги сладкие предчувствуя любви!
Ты млеешь, ты дрожишь, горят уста твои,
Румянец огненный с ланит прелестных пышет,
А молодая грудь волнообразно дышит.
Вдоль мраморных власы раскинулися плеч,
Уж голос затихал, уж замирала речь…
И слышны слабый стон да звуки поцелуя…
А я стоял вблизи, душою негодуя,
Что девы свежая, роскошная краса
И надо мной свои являла чудеса!
Что мыслил, Лидия, избрать тебя подругой
И в дом отцов ввести хотел своей супругой!
Безумные теперь рассеяны мечты,
И вновь свободен я, и недостойна ты,
Чтоб гордый римлянин к ногам коварной девы
Принес свою любовь и страстные напевы!
11 мая 1843
Итак, в суде верховном — виноват!
Хотел сказать: на фабрике сенатской —
Среди обширных каменных палат,
Грязнее всякой камеры палатской,
Работаю, как будто на подряд.
Вкусили мы всю прелесть службы статской,
И видим: слишком мало толку в ней,
Чтоб ей отдать цвет лучших наших дней.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
Хотя б сказал сенатский наш оратор,
Что грудь звездами, дюжих пару плеч
Нам лентами украсит император,
А право, друг, игра не стоит свеч!
Что толку в том, министр ты иль сенатор!
Но чужды мне столь сильные желанья
Всю жизнь отдать за ленты и кресты,
Немецкие ничтожные прозванья,
Все полные блестящей пустоты,
Я к ним в себе не чувствую призванья…
1843
К. С. АКСАКОВУ
[править]Не расточай святых даров природы
Пред суетной, бессмысленной толпой;
Сил молодых исполненные годы
Не трать в борьбе бесплодной и смешной.
К чему тебе минутное вниманье,
Участия лишенные слова,
Пустых людей пустое лепетанье:
Мелка их мысль и их душа мертва!
Нельзя дать сил уже гнилому телу,
Жизнь новую — безжизненным сердцам;
Не в их среде расти благому делу,
Не им внимать пророческим словам!
Их легкого обычного круженья
Стремление, поверь, не заменит.
В ком веры нет и нет в ком убежденья,
Событие того лишь вразумит!
Удел толпы означила природа,
И жизнь ее пуста и холодна.
Судеб мирских таинственного хода
Не хочет знать с презрением она!
Скажи ж, зачем высокие надежды
Иль воплощенья ждущие мечты
Ты предаешь на дерзкий суд невежды
Или хвале бессмысленной толпы?
Зачем же ты, не дорожа святыней,
Влачишь везде заветных мыслей клад,
Глубокий смысл их открываешь ныне
И мнимому толпы участью рад?
О верь, она в своем прикосновеньи
Их важности достоинства лишит,
И не поймет сокрытого значенья
И мыслей тех опошлит внешний вид!
Нет, кто перстом божественным отмечен,
Тот святостью призванья полон будь,
Чтоб подвиг был его велик и вечен,
Чтоб был свершен обетованный путь!
Нет, строг и чист от личных побуждений,
Пусть в тишине он труд взлелеет свой,
Пусть он бежит тщеславных обольщений,
Пусть цель одну он видит пред собой!
Когда же час пророческих открытий
Пробьет толпе, как будто божий гром,
И близостью громадных тех событий
Повеет вдруг нежданною кругом, —
Она падет от тяжкого удара,
Как червь гнилой под мощную стопу…
Теперь же ты не трать напрасно дара,
Чтоб убедить заранее толпу!
5 февраля 1844
РОМАНС
[править]Я помню: светлая луна
Мой путь опасный озаряла…
Она сидела у окна,
Тревоги радостной полна,
Она кого-то поджидала.
Я сбросил плащ с своих плечей,
К окну бежал я торопливо;
Услышать звук ее речей,
Увидеть блеск ее очей
Желалось мне нетерпеливо.
И с распущенною косой
Она внезапно мне предстала,
И, озаренные луной,
Блистали плечи белизной!
О, что тогда со мною стало!
Я молод был и полон сил,
И жарко кровь во мне кипела,
Я деву страстно полюбил
И сердце девы победил:
Она понять меня умела!
И дева в сладком забытье
Склонилась с трепетной любовью
И прикоснулася ко мне…
Но я горел, я был в огне,
Не совладал с своею кровью!
Ворота были на запор,
Она впустить меня робела.
Я был решителен и скор,
Не слушал я ее укор
И к ней в окно вошел я смело.
О юга пламенного дочь,
Кто этот миг теперь оценит!
Откинь свои сомненья прочь,
И эта ночь, и эта ночь
Нам целый рай с тобой заменит!
8 июля 1844
ПОСЛАНИЕ
[править]Без опрометчивой отваги
И без заносчивой мечты,
По долгу службы и присяги
Прочти с терпением бумаги
И дела толстого листы!
Пусть грудь чиновническим рвеньем
В тебе забьется, и тогда
Вступи с сноровкой и уменьем
В начало долгого труда!
Да, мнится мне: уж овладела
Рука свинцовым крандашом,
И как хирург вскрывает тело
Анатомическим ножом,
Так хитрописанное дело
Ты в смысле выставишь прямом!
И, за работою своею
Забыв приманчивую лень,
Ты тихо молвишь: «Одолею,
Из мрака выведу я день».
Ты всем запутанностям хода
Итог подробный подведи,
Из новоизданного Свода
Статьи приличные найди.
Когда же ты без самохвальства
И скромно труд представишь свой,
То ведай: высшее начальство,
Хоть не доставит генеральства,
Но наградит за подвиг твой.
Трудись, младой герой — чиновник,
Не пожалей, смотри, себя,
И государственный сановник
Представит к ордену тебя!!!
Август 1844
ХРИСТОФОР КОЛУМБ С ПРИЯТЕЛЯМИ
[править]Я знаю замысл твой глубокий,
Мечту заветную твою;
И вздох груди твоей широкой
Волнует также грудь мою!
Но время, друг! Перед тобою
Я сны твои разоблачу
И к жизни с бодрою душою
Тебя я вновь воззвать хочу.
Ты рано жизни наслажденья
Отверг далеко от себя
И в грудь вложил одно стремленье,
Одним дыша, одно любя!
Но если цель твоя напрасна,
Но если ложен вывод твой,
Чего ты ищешь ежечасно,
Ввек не достигнется тобой?
Но если ты нигде привета,
Нигде участья не найдешь
И от судей надменных света
Одно презренье обретешь?
Тогда пройдет очарованье,
Надежда минет долгих лет;
Глядишь назад: одно мечтанье!
Глядишь вперед: отрады нет!
Так где же цель суровой жизни?
Служенье праздное мечты!..
Но для себя, но для отчизны,
Но для других — что сделал ты?
Еще не поздно. Небо чисто,
Не веет в воздухе грозой,
Многостороння и цветиста
Дорога жизни пред тобой!
С высот мечты своей безумной
К нам в мир действительный явись.
Беседой легкою и шумной
Среди друзей одушевись!
Живи, как все, сдержи волненье,
Гляди на мир не свысока,
И ты найдешь успокоенье,
И станет жизнь тебе легка!
Но если будет цель стремленья
Всегда безумна и дерзка,
Ты не найдешь успокоенья,
И станет жизнь тебе тяжка.
Лицом к лицу я встречусь с нею
И смелый взор не опущу;
Не отступлю, не оробею,
Судьбе упорством отомщу.
Пойду вперед с своим стремленьем,
Исторгну помысл из глуши,
С неколебимым убежденьем,
Залогом искренним души!
И верю я: наступит время —
Хоть гром греми и ветер вей,
Но долетит благое семя
До почвы избранной своей.
Я не страшусь суда людского,
Я двину смело мысль вперед,
И далеко отгрянет слово
И слух внимательный найдет!
Крик близорукого участья
Меня не тронет, не смутит.
Я жду заранее несчастья;
Мне тайный голос говорит:
Терпи, Колумб, терпи и ведай,
Назло сомненью и врагам
Ты увенчаешься победой!..
Но быть грозе, греметь бедам!
1 ноября 1844
ГОЛОС ВЕКА
[править]Много сил и твердой воли,
Ранних лет твоих в бреду,
Отдал ты ничтожной доле,
В жертву ложному труду…
С бодрым чувством юной мочи
Подвизался ты, — но верь,
Что сознаньем наши очи
Просветилися теперь!
Ваше царство пасть готово,
Ваше благо — вред и ложь,
Ваш закон — пустое слово,
Ваша деятельность — тож!
Но иной теперь стремится
Мир достигнуть высоты,
И грозят осуществиться
Наши давние мечты!
Но вижу я: печальный, утомленный,
Свои глаза ты обращаешь вновь
К той области от мира отрешенной,
Где властвуют искусство и любовь!
Но берегись, чтобы в обмане чувства
Не погубил ты лучших сил своих,
Чтоб в радостях возвышенных искусства
Не позабыл о скорбях ты людских!..
Не время вам теперь скитаться
В «садах Аркадии златой»:
Гражданский быт готов распасться,
Грозит вам близкою бедой!
В покое, в сладостном забвенье
Ужели станешь ты дремать,
Когда на славное служенье
Мы собираемся восстать?
Для нас искусство стало средством,
Науки путь избрали мы —
Грядущей радостью и бедством
Да преисполнятся умы!..
Услышь мой зов! ужели руки
Теперь ты сложишь навсегда?
Нет, в пользу дела и науки
Ты принесешь мечты и звуки
И жар обильного труда!
25 декабря 1844
«Среди удобных и ленивых,
Упорно медленных работ,
Негодований говорливых,
Привычных зол и терпеливых
Надежд, волнений и забот —
Живем, довольные судьбою,
Браня судьбу. Досуга нет
Ни сладить с внутренней борьбою,
Ни дать взывающему к бою
Вопросу жизненный ответ.
Но жизни нашей ложь и бремя
Сознали мы; — чего ж мы ждем?
Ужели не приспело время,
Ужели мы, бросая семя,
Его плодов не соберем?»
И мне в ответ на это слово
Другое слово раздалось:
Оно неслыханно и ново,
Всей силой пламенного зова
В моей груди отозвалось!
И, вере уступая жгучей,
Стал также веровать и я
И современности могучей,
И близости еще за тучей
От нас таящегося дня.
Но время мчится, жизнь стареет
Всё так же света не видать:
Так незаметно дело зреет,
Так мало вас, которых греет
Любви и скорби благодать!
И дней былых недаром, мнится,
Тяжелый опыт учит нас,
Что много лет еще промчится,
Пока лучом не озарится
Давно предчувствуемый час!
Пока роскошный и достойный,
Заветный не созреет плод;
Пока неумолимо стройный,
Тяжелый, твердый и спокойный
Событий не свершится ход.
А сколько прежде поколений
Ждет вновь неправедность судьбы,
И бремя тяжкое стремлений,
И оскорбительность явлений,
И безутешныя борьбы!
7 февраля 1845
Зачем опять теснятся в звуки
Вопросы, спавшие в тиши,
Всё те же образы и муки
Сосредоточенной души?
Зачем стиха волшебной чарой
Я не могу облечь сполна
Всю скорбь души, еще не старой,
Всю глубину ее до дна?
Когда кругом себя, тоскуя,
Гляжу на юность наших дней,
Былое время памятуя,
Теперь иное вижу в ней:
Ей веселится неохотно,
Ей слышен гром издалека,
И не живется беззаботно,
И ноша жизни нелегка!
Но не обманы, не мечтанья,
Не жажда счастья и надежд —
Самолюбивые страданья
Разочарованных невежд
Волнуют нас. Иное время.
Теперь иным полны умы, —
Зачем неправедное бремя
Условий ложных терпим мы?
И быстро ходит молодая
Великодушная молва,
Что человечество, страдая,
Кладет на всех свои права,
И что напрасно в жизни нашей
Мы скорби тяжкие несем
И пьем отраву полной чашей,
А чаши той не разобьем!
Что грех искать нам наслаждений,
Когда теперь сознали мы
Многозначительность стремлений
На божий свет — из мрака тьмы,
На животворную свободу…
Когда сказалися слова,
Провозгласившие народу
Принадлежащие права!
Но где звезда? Кто путь укажет?
Кто прорицать событий ход
Дерзнет — и жертвой смело ляжет,
Готовя нам богатый плод?
За опрометчиво прекрасный
Порыв — ужель господь судил
Пасть не одной младой и страстной,
Высокой жертве в цвете сил?
К чему? Быть может, мы избрали
Не путь, назначенный судьбой:
Еще таясь в туманной дали,
Он проложился б сам собой?
И то, чего мы так хотели,
Придется поздно позабыть:
Всю жизнь стремим к единой цели,
И к цели ложной, может быть?
Не легче ль ждать, влача оковы —
Их бремя вздорная мечта, —
Пока громадные засовы
Падут — и двинутся врата?
О нет! смотрю, в часы раздумья,
Я с негодующей тоской
На эгоизм благоразумья,
На возмутительный покой!
О нет! страданье благодатно
Пусть наш воспитывает век;
Пусть беспрерывно, безвозвратно
Стремится к цели человек!
Пусть сторожит тревожным слухом
Движенье всякое добра!
Блаженны алчущие духом:
Наступит жданная пора!
23 февраля 1845
Не в блеске пышного мечтанья,
Не в ложном сладком полусне,
Не с красотой очарованья,
Бывало, жизнь являлась мне.
Но предан юному усердью
К трудам суровым бытия,
Казалось мне, с землей и твердью
Не прочь бы был сразиться я!
И для потехи оборонной
Готовил я, на всякий час,
Так много воли непреклонной,
Да сколько мужества в запас!..
Сначала бодро и упруго
Кипела деятельность сил,
Я душу — вредного досуга,
А сердце голоса лишил.
И рад я был в своей гордыне
Жить без отрады и в тиши,
Да всё идти!.. Слабеет ныне
Высокий строй моей души!
Когда напев забытых песен
Вдруг пронесется надо мной,
То мнится мне, что мир мой тесен,
Но что прекрасен мир иной!
Что много в жизни упоенья
Дарует образ красоты,
Что есть возможность увлеченья,
Что власти много у мечты!
Что тяжко иго сил железных
И что бездействие иных
Полезней всех трудов полезных,
Отрадней всех даров земных!..
Февраль 1845
Нет, с непреклонною судьбою
Не мог я сладить, милый мой!
Я взять ее пытался с бою,
Но кончил тщетною борьбой
С упрямой Панина башкой!
И вот теперь один единый
Брожу по улице моей:
Еще не спущены гардины, —
Везде семейные картины
При блеске трепетном свечей!
А дома пусто, безотрадно,
И, будто в ссылке, дни мои
Проходят вяло и досадно,
Так утомительно нещадны,
Без песен, дружбы и любви!
И мой досуг проходит даром,
Тоска меня лишает сил,
С бывалым я простился жаром, —
Я поэтическим товаром
Давно портфель не богатил…
Но всякий раз вскипаю новой
Безумной яростью и злой,
Как вспомню я, что сей дубовый,
Сей дуралей, сей столб мостовый,
Сей Виктор сам тому виной!
Нет, полно, друг, закроем лавку;
Придет ли день, о мой творец,
Когда, включив закон и справку,
Пошлю я к Панину отставку
И буду волен наконец!
Сентябрь 1845
26-е СЕНТЯБРЯ
[править]Всяк человек ложь.
Псалом 14
Я не всегда обычной жизни
Бываю вихрем увлечен;
Смущают сердце укоризны;
Нередко ими пробужден
От чаду жизненной тревоги,
От мелких, суетных забот —
Как бедный путник, средь дороги
Свой останавливая ход,
На землю с плеч слагает бремя
И, погружен в свою печаль,
Глядит назад, считает время,
Усталым оком мерит даль…
Так вызываю беспристрастно
На суд из мрака и тиши,
Что там звучит, живет неясно —
Движенья тайные души;
Так мысли я, труда и дела
Причины скрытые слежу,
И, в глубь души взглянувши смело,
Я много плевел нахожу!
Не то чтоб дар моей свободы
Я жизни робко уступил
И семя доброе природы
Страстями рано заглушил:
Сознанье бодрое не дремлет,
Неумолкаемо зовет…
Но сердце слышит и не внемлет
И жизнью прежнею живет!
И истребить не знаю власти —
И силы нет, и недосуг —
Мной презираемые страсти,
Мной сознаваемый недуг!
Вступаю ль в спор, бросаюсь в битву —
Тревожусь тщетною борьбой,
Творю несвязную молитву —
Но веры нет в молитве той!
В чаду тщеславных искушений,
Как душу ты ни сторожи,
В ней мало чистых побуждений,
В ней мало правды, много лжи!
Так мало в нас любви и веры,
Так в сердце мало теплоты,
Так мы умны, умны без меры,
Так мы боимся простоты!
Так часто громкими речами
Клянем мы иго светских уз;
Но между словом и делами
Так наш неискренен союз!
Как быть! — Покойно и лениво,
Удобно, вяло и легко,
Полустрога, полушутлива,
Не заносяся далеко,
Жизнь наша тянется… «Ужели
Тревожить мирный наш очаг?
Зачем искать суровой цели
При дешевизне наших благ?
Добры, но слабы мы, и, право,
Излишен строгий нам упрек!..»
Так извиняем мы лукаво
Меж нас гнездящийся порок!
Мне ясны лживые порывы
И тайна помыслов в тиши,
Хитросплетенные извивы
Моей испорченной души,
Привычкам вредного влеченья
Хотел бы я противустать;
Но, устрашася исцеленья,
Спешу вослед другим опять!
И бесполезно мне сознанье
Душевных немощей моих;
Мгновенный жар негодованья
Не властен свергнуть бремя их.
В борьбах тяжелых и бесплодных
Я много жизни пережил:
Движений нет во мне свободных,
Нет первобытных, свежих сил!..
Сентябрь или октябрь 1845
СОН
[править]Я видел странный, дивный сон,
Какой не видывал от века.
Поведай мне, Мартын Задека,
Уж не пророческий ли он?..
Мне снилась грозная царица
С державным скипетром в руках;
Ей лик скрывала багряница,
Ее возила колесница
На исполинских колесах;
И в дышле разные народы
Идут под крепкою уздой,
Гордяся призраком свободы!
Но где Судьба стезей крутой
Проходит время и пространство,
Там все дрожат ее оков,
Высокой мудрости тиранства,
Ее тяжелого убранства,
Ее увесистых даров!
Где ни пройдет — глубоко вдавит
Неизгладимый, яркий след,
И часто путь ее кровавит
Трофей безжалостных побед!..
Но вкруг тяжелой колесницы
Там суетятся и кричат…
И хохот слышится царицы,
Как грома дальнего раскат:
«Что это там? какая туча?
Откуда страшная взялась?
Как суетлива и гремуча!
Вот я тебя, земная куча,
Не в добрый миг ты поднялась!
Они шумят, они бормочут,
Они кишат, как муравьи,
Меня с привычной колеи
Долой свести они хлопочут!
Хотят маршрут мне обновить!
Хотят тщедушные пигмеи,
В пылу мечтательной затеи,
Мой твердый ход остановить!
Прочь, прочь, что лезете вы смело,
Куда нелегкая несет?
Не за свое взялись вы дело,
Мое желанье не приспело,
Моя рука вас поведет!
Прочь, прочь!..» И, вняв такому слову,
Благоразумные спешат,
Чтоб подобру да поздорову
Скорей убраться им назад.
Толпа редеет. Но иные,
Хоть и смутясь от слов таких,
Еще стоят: все молодые
Да старцы доблии, прямые…
Но вот один, ловчей других,
Не слыша слов, вперед несется,
Глядит, не видя ничего,
Но так и метит, так и рвется,
Чтоб угодить под колесо!..
Проснулся я; мной овладела
Тоска, и долго думал я…
Пора пришла ль иль не созрела,
Не знаем мы… но вы, друзья,
Во мне не встретите сноверца:
Ужели внутренний призыв,
И скорбь души, и голос сердца —
Одна мечта, простой порыв?
О, прочь тяжелые сомненья,
В груди возникшие моей!
Пора иль нет, без убежденья,
Без благородного стремленья
Что ж будет жизнь? Что пользы в ней!
Нет! делу доброму ужели
Не лучше в дар принесть ее,
Чем так, без толку и без цели,
Влачить пустое бытие?..
Начало октября 1845
ОЧЕРК
[править]Уж веет всё зимой могучею и грозной,
Холодной ясностью сверкает синева;
Октябрьской осени день пышный и морозный,
Готовясь сумраку отдать свои права,
Склонялся к западу… Прощальные, наводят
Тоску, предшествуя медлительной ночи,
И косвенным столбом по комнате проходят
От солнца пыльные лучи!..
Но вдруг природа вся как будто встрепенулась
И светом розовым подернулась… Тогда
По небу далеко и быстро растянулась
Волнистых облаков румяная гряда;
Зарей багровою край неба обложился,
И солнца ярко-золотой,
Невыносимый блеск в доступный изменился,
В шарообразно-огневой!
Мгновенно вспыхнули и жарко погорели
И стекла, и дома, и куполы церквей…
А тени, падая, ложились вкось, чернели,
Всё безобразней и длинней!..
Но закатился шар… Средь быстрых изменений
Заря потухла… Свет погас.
Стемнело. Сумерки… раздумья грустный час,
Надежд несбыточных и горьких сожалений!..
И, сумерки любя, она одна сидит
В пустынной комнате и темной,
И устремленный взор ее полусокрыт
Ресницей длинною и томной.
Чело, склоненное под бременем мечты,
И простота и прелесть положенья,
Ее прекрасные и строгие черты,
Немая музыка движенья —
Всё дышит скукою, печалью и тоской:
Опять зимы черед исправный!
Пора рабочая для жизни городской,
Для суеты ее тщеславной,
Для светских радостей и мелочей пустых!
Пора веселостей обычных,
Где всё — под тяжестью искусственно-простых
Условий, ложных и приличных!..
Так вот что бедной ей грядущее сулит:
Ряд балов и знакомств да женские работы!
Потом, быть может… Что ж?.. потом ей предстоит
Опять смирение, покорность и заботы!..
Но женской участи послушаться она
Всегда без ропота готова;
Лишь изредка, когда в мечты погружена, —
Ее душа стремится снова…
И детство прежнее воскресло перед ней:
Ей вспомнились — деревня, лето,
И роскошь зелени, и золото полей,
Цветы, которыми по прихоти одета,
По мягкой свежести некошеных лугов
Так часто бегала… Те молодые годы,
Когда росла она среди веселых снов,
Под сенью мирною природы!..
И неподвижность вод при тишине ночной:
Деревья спят; не дрогнет колос;
И слышится напев унылый и простой
И чей-то тихий, тихий голос!..
И часто… Но звонят?.. Еще… Она встает;
По милому челу промчалось нетерпенье.
Нарушен строй души!.. Вздохнув, она идет,
Готовя рук приветное движенье…
Как в эти сумерки отрадно было ей!
Когда ж свободное опять настанет время?
Когда?.. Но ближе шум, дверь настежь — и гостей
Идет докучливое племя!
18 октября 1845
НОЧЬ
[править]В заботах жизни многосложной,
В ее шумливой пустоте,
Далеко мысль о непреложной
Природы дивной красоте!
Так, охлажденных и привычных,
Нас не смущает вид небес,
Ни повторение обычных,
Всегда торжественных чудес!
Но в час внезапный пробужденья
Душе послышится опять
Восторга тихого смятенье,
Мгновений чистых благодать!..
Полны чудес неистощимых
Природы вечные дела!
Полны пространств неизмеримых
Все неба звездные тела!
Идут чредой бессчетной годы,
Один другим теснится век;
Сменились царства и народы,
Преобразился человек!..
А ты стоишь неизменимо,
Не увядаешь ты одна;
Твое убранство нерушимо, —
Всё те же солнце и луна!
Твое безмолвие ночное
Всё то же таинство хранит;
Всё так же небо голубое
Нас неизвестностью манит!..
А ты, которая воспета
Стихами столькими была,
Луна, царица полусвета,
Как много грез ты родила,
Как много снов и вздоров милых!
Повсюду, блеск твой возлюбя,
Толпы мечтательниц унылых
Подъемлют взоры на тебя!..
О, помню я твое сиянье
И целый ряд таких ночей,
И тихий говор, и молчанье
Невольно прерванных речей!
Река, блестя, струилась мимо,
Шумели листья в вышине…
Проснулось всё, что недвижимо
В душевной спало глубине!..
И многих тех, кто в эти ночи
Пытали думой мир иной,
Давным-давно закрылись очи,
Давным-давно их нет со мной!
Так мне теперь предстали ясно
Когда-то милые черты…
И ныне так же ты прекрасно,
И так же тихо светишь ты!
2 ноября 1845
С преступной гордостью обидных,
Тупых желаний и надежд,
Речей без смысла, дум постыдных
И остроумия невежд,
В весельях наглых и безбожных,
Средь возмутительных забав
Гниете вы, — условий ложных
Надменно вытвердя устав!
Блестящей светской мишурою
Свою прикрывши нищету,
Ужель не видите порою
Вы ваших помыслов тщету?
Того, что вам судьба готовит,
Еще ли страх вас не проник?
Всё так же лжет и срамословит
И раболепствует язык!
Не стыдно вам пустых занятий,
Богатств и прихотей своих,
Вам нипочем страданья братии
И стоны праведные их!..
Господь! Господь, вонми моленью,
Да прогремит бедами гром
Земли гнилому поколенью
И в прах рассыплется Содом!
А ты, страдающий под игом
Сих просвещенных обезьян, —
Пора упасть твоим веригам!
Пусть, духом мести обуян,
Восстанешь ты и, свергнув бремя,
Вещав державные слова,
Предашь мечу гнилое племя,
По ветру их рассеешь семя
И воцаришь свои права!..
22 ноября 1845
Вопросом дерзким не пытай
Судьбы таинственных велений,
Поднять завесы не мечтай,
Не разрешай своих сомнений
И не тревожь в тиши ночной
Видений злых готовый рой!..
Оставь, забудь, не трогай их,
Там нет отрады и спасенья…
В борьбах измученный пустых,
Ты пожелаешь разрушенья…
Так пусть в сердечной глубине
Всегда безмолвствуют оне!..
Что, если б — страшные мечты! —
Всё беспредельное созданье
И мир бы целый понял ты
И перенес в свое сознанье?..
Но мнится, дух напором сил
Земные узы б сокрушил!
Моли, чтоб вечно не могла
Раскрыться истины пучина,
Заговорить с тобою мгла,
На зов откликнуться темнина
И дать властительный ответ,
Где дышит смерть и жизни нет!
23 ноября 1845
ЯЗЫКОВУ
[править]Мне неожидан был и нов
Твой отзыв дружески пристрастный,
Ты мира звуков и стихов
Распорядитель полновластный!
Благодарю тебя, поэт!
Мне руку подал ты, как другу,
Твой одобрительный привет
Рассеял вмиг тяжелый бред,
Моей души печаль и тугу!..
И рад бы был поверить я
Призывам опыта и дружбы!..
Но знаешь сам: в заботах службы
Тянулась долго жизнь моя!
Потратив годы золотые
В делах усердных и пустых,
Ужель для подвигов иных
Назначен я?.. Когда впервые,
Средь утомительных трудов,
Мое раздалось песнопенье,
Мне странен был моих стихов
Язык и ново — вдохновенье!..
Так указать свою судьбу
Дерзнет ли воля молодая,
Вопросов внутренних борьбу
Самонадеянно решая?..
Но если смутно и темно
В груди таится дарованье,
Да воспитается оно,
Да оправдается призванье!
Да будет мир души моей
Высокой думою настроен,
Да не угаснет пламень сей,
Да буду ввек его достоин!
Да тяжесть нашего греха
И поклонение обману
Могучей силою стиха
Изобличать не перестану!..
Пускай же юности моей
Не возмущают девы-розы,
Веселье бурное страстей,
Любви свежительные грозы!
Но всюду нам среди пиров
И всяких суетных занятий
Да будут слышны вопли братии,
И стон молитв, и гром проклятий,
И звуки страшные оков!..
Декабрь 1845
В тихой комнате моей
Мне привольно и просторно,
Миром, царствующим в ней,
Я приветствуюсь покорно.
Об чужое в ней мое
Не граничит бытие…
Всё, что там определенно,
И понятно, и ясно,
Что забыто, несомненно,
Что давно разрешено, —
Из оков определенья
В образ смутного виденья
Здесь выходит и растет,
Без границ освобожденье!
Все былые впечатленья
Выдвигаются вперед
Из пучин бездонных духа,
Тихо носятся по ней,
Не боясь чужого слуха,
Не стыдясь чужих очей!
И в беззвучной тишине
Всё поет и шепчет мне!
Оттого-то мне просторно
В тихой комнате моей,
Где приветствуюсь покорно
Миром, царствующим в ней.
1845
ОТРЫВОК ИЗ НЕНАПИСАННОЙ ПОЭМЫ
[править]Душевных смут рассказ печальный
Кого из вас теперь займет?
И стан борьбы многострадальный
Кто не осудит, кто поймет?
Кто всей душой теперь со мною
Послышит мир чужой души,
С ее бездонной глубиною,
С работой вечною в тиши?
Ее стремления и муки,
Ее особый, тайный строй,
Ее молитвенные звуки,
Ее задумчивый покой;
И всё, что так волнует глухо
Поток привычный жития,
Все тайны внутренние духа,
Весь хор чужого бытия?..
1845
ANDANTE
[править]Когда с боязнью и тревогой,
С сознаньем робким тайных сил,
Впервые жизненной дорогой
Я самобытно поспешил,
Тогда надежд и веры сладкой,
И многих юности прикрас
Чуждался я, — хотя украдкой
И мне мечталося не раз!
И мысль таилась одиноко
И ободрительно в груди,
Что молод я, что так далеко,
Так много, много впереди!
За днями дни промчались мимо,
И годы — быстрой чередой;
Давно отверг я, что любимо
Так прежде пылко было мной.
Хвалой не раз сменился ропот,
Тоской — веселья шумный час…
Чем дальше в жизнь, тем строже опыт,
Тем он суровей учит нас;
Так много мне в борьбе и деле,
Не в очарованном кругу,
Поведал он… Но я доселе
Привыкнуть к жизни "е могу.
Когда, смирив огонь кичливый
И гордость пылкую в крови,
Направишь взор неторопливый,
Вниманье, полное любви,
На всё, что так творцом обильна
Тебя кругом расточено,
Что дышит пламенно и сильно,
Что жизнью медленной полно,
Что тихим здесь согрето жаром,
Чем жизнь богата и бедна…
Тогда в душе твоей недаром
Напечатлеется она!
Тогда душа послышит звуки,
Досель не слыханные ей;
Подаст ответ на скорбь и муки
И радость всякую людей,
На зов и клич во имя братства;
Провидит мыслей глубину,
Свои безвестные богатства,
Чужого сердца тишину…
Так пусть душа не унывает
И лени вкрадчивой бежит,
Повсюду взором вопрошает,
Пытливым слухом сторожит
Те вековечные явленья,
Те жизни тайные черты
Недостижимой высоты,
Неистощимого значенья,
Непреходящей красоты!
2 мая 1846
ПОЭТУ-ХУДОЖНИКУ
[править]«Твой дар высок и благороден,
Но бесполезен и бесплоден
Для бед и горестей людских;
Поэту мир юдольный тесен,
А нам, страдальцам, не до песен
Свободных, сладких и живых!
От пышных зал до темной хаты
Все думой страшною объяты;
Но о себе поэт твердит!
Поэт блаженствует, страдая…» —
Ревнуя пользе, молодая
Толпа безумцев говорит!
И пользы ищет близорукой
Она искусством и наукой,
Волнуясь пылко и спеша;
Нередко суд ее превратен…
Но скорбный клич ее понятен,
Ему сочувствует душа!..
Но ты, поэт, толпы призывам
Не верь послушно и сполна:
Морским отливам и приливам
Подобна в мнениях она!
Не мысли подвиг благородный
Рассчетам мелким подчинять;
Страшись, поэт, твой дар свободный
К случайной цели приковать!..
Блажен, кто чист и неизменен
Искусству вечному служил,
Он постоянно современен,
Он для людей полезен был!
Полезны нам его мечтанья,
Его надежда — хороша!
По ним путем образованья
Проходит юная душа!
Нередко стих его летучий
Дает святой отрады час,
И прелесть тайная созвучий
Перевоспитывает нас!
Блажен, кому в удел служенье
Искусству дали небеса,
Кому чрез труд и откровенье
Его доступны чудеса!
Весь мир в нем дивно отразится,
И всё, чем душу мир проник,
В огне души преобразится
И обретет себе язык!..
Трудись, поэт, трудись келейно,
Исполнись веры и любви
И совершай благоговейно
Священнодействия твои!
И день придет, еще далекий,
Когда они благословят
Досугов праздных длинный ряд,
Твой тихий труд и одинокий,
И трезвость дум, и чистоту
Твоих возвышенных созданий,
И благодать твоих страданий,
И бурь душевных красоту!..
9 мая 1846
РУССКОМУ ПОЭТУ
[править]Поэт, взгляни вокруг! Напрасно голос твой
Выводит звуки стройных песен:
Немое множество стоит перед тобой,
А круг внимающих — так тесен!
Для них ли носишь ты в душе своей родник
Прекрасных, чистых вдохновений?
Для них! Народу чужд искусственный язык
Твоих бесцветных песнопений,
На иноземный лад настроенные сны
С тоскою лживой и бесплодной…
Не знаешь ты тебя взлелеявшей страны,
Ты не певец ее народный!
Не вдохновлялся ты в источнике живом
С народом общей тайной духа,
Не изучимого ни взором, ни умом,
Неуловимого для слуха!
Ты чужд его богатств! Как жалкий ученик,
Без самородного закала,
Растратишь скоро всё, чем полон твой родник,
Чем жизнь заемная питала!
Пусть хор ценителей за робкий песен склад
Тебя и хвалит и ласкает!..
Немое множество не даст тебе наград:
Народ поэта не признает!
11 июня 1846
ДОЖДЬ
[править]Тепло и тихо; ливень крупный
Гудит, стуча по мостовой.
Скорей, скорей! Приют доступный
Еще далек передо мной!
По желобам вода струится,
Шумящим падает ручьем;
По скатам бешено катится
Потоком грязи в водоем,
На крыльца, под навес, тревожно
Досужий прячется народ;
Кой-где по камням, осторожно,
Ступает мокрый пешеход;
Да шляпу завернув в бумажный
Широкий клетчатый платок,
Закинув голову, отважный,
Спешит купеческий сынок.
Порой чрез улицу мелькает
Огромный зонтик иногда,
Тяжелый, синий; и вода
По прутьям звонко ниспадает.
Да в луже целою ступней,
Походкой пьяной и кривой,
Мужик шагает, распевая…
Порой мещанка молодая,
Подол забравши без затей,
Красуясь белыми чулками,
Проходит ловкими ногами
По ребрам вымытых камней!
Но вот блестящая карета
Несется шумно. В ней сидит,
С лорнетом, сморщен <и сердит,
Какой-то франт большого света;
Небрежно смотрит, развалясь,
На дождик; зол и полон гнева…
Кругом направо и налево
Колеса вскидывают грязь!..
Но дальше, дальше. Мчатся кони
То мимо лавок и рядов,
То мимо разных благовоний
И ветхих, «изменных домов.
Пестреет всё в движеньи скором…
Вот дом огромный за забором.
Я мимо дома проскакал,
И мне, сквозь ряд окошек длинный,
Мелькнули быстро: желтый зал,
Две печи в голубой гостиной,
Да у последнего окна
Сидит красавица, одна…
И вот уносится и скачет
Моя досужая мечта:
О чем грустит и будто плачет,
О чем тоскует красота?
Пред нею даль; окно открыто;
Тепло и тихо; дождик льет…
Всё настоящее забыто,
Одно минувшее живет!
Зачем она помикла взором?..
Иль смущена теперь иным?
Заботой мелкой, женским вздором,
Тщеславьем жалким и смешным?..
А между тем приют доступный
Уж мне мелькнул издалека…
Не продолжится ливень крупный,
И разойдутся облака!
И воздух чистый и прекрасный
Благоуханием пахнет,
И в вечер теплый, тихий, ясный
Душою каждый отдохнет!
13 июня 1846
А. О. СМИРНОВОЙ
[править]<1>
[править]Вы примиряетесь легко,
Вы снисходительны не в меру,
И вашу мудрость, вашу веру
Теперь я понял глубоко!
Вчера восторженной и шумной,
Тревожной речью порицал
Я ваш ответ благоразумный
И примиренье отвергал!..
Я был смешон! Признайтесь, вами
Мой странный гнев осмеян был;
Вы гордо думали: „С годами
Остынет юношеский пыл!
И выгод власти и разврата,
Как все мы, будет он искать
И равнодушно созерцать
Паденье нравственное брата!
Поймет и жизнь, и род людской,
Бесплодность с ним борьбы и стычек.
Блаженство тихое привычек
И успокоится душой“.
Но я, к горячему моленью
Прибегнув, бога смел просить:
Не дай мне опытом и ленью
Тревоги сердца заглушить!
Пошли мне сил и помощь божью,
Мой дух усталый воскреси,
С житейской мудростью и ложью
От примирения спаси!
Пошли мне бури и ненастья,
Даруй мучительные дни, —
Но от преступного бесстрастья,
Но от покоя сохрани!
Пускай, не старея с годами,
Мой дух тяжелыми трудами
Мужает, крепнет и растет
И, закалясь в борьбе суровой
И окрылившись силой новой,
Направит выше свой полет!
А вы? вам в душу недостойно
Начало порчи залегло,
И чувство женское покойно
Развратом тешиться могло!
Пускай досада и волненье
Не возмущают вашу кровь;
Но, право, ваше примиренье —
Не христианская любовь!
И вы к покою и прощенью
Пришли в развитии своем
Не сокрушения путем,
Но… равнодушием и ленью!
А много-много дивных сил
Господь вам в душу положил!
И тяжело и грустно видеть,
Что вами всё соглашено,
Что неспособны вы давно
Негодовать и ненавидеть!..
Отныне всякий свой порыв
Глубоко в душу затаив,
Я неуместными речами
Покоя вам не возмущу.
Сочувствий ваших не ищу!
Живите счастливо, бог с вами.
15 июня 1846
А. О. СМИРНОВОЙ
[править]<2>
[править]Когда-то я порыв негодованья
Сдержать не мог и в пламенных стихах
Вам высказал души моей роптанья,
Мою тоску, смятение и страх!
Я был водим надеждой беспокойной,
Ваш путь к добру я строго порицал
Затем, что я так искренно желал
Увидеть Вас на высоте достойной,
В сиянии чистейшей красоты…
Безумный бред, безумные мечты!
И этот бред горячего стремленья,
Что Вам одним я втайне назначал,
С холодностью рассчитанной движенья
И с дерзостью обидною похвал,
Вы предали толпе на суд бесплодный:
Ей странен был отважный и свободный
Мой искренний, восторженный язык,
И понял я, хоть поздно, в этот миг,
Что ждать нельзя иного мне ответа,
Что дама Вы, блистательная, света!..
Между июнем и августом 1846
К ***
[править]О преферансе не тоскуя,
Не утруждая головы,
Один мечтанием живу я,
Один бездействую… Но Вы,
Ссылаясь с важностью на опыт,
Смирясь пред наглостью судьбы,
Избрали род иной борьбы,
Где мысль нема, где дремлет ропот,
Где, в боевые вечера,
Вас тешит жар ее бесплодный
И счастья прихоти свободной
Волнообразная игра!
Вы правы, так. Живей и краше
Стократ, чем бальный contredanse,[1]
Отвод деятельности нашей —
Долгоживучий преферанс!
Как быть? жизнь тянется сурово,
Так всюду скучно, всё одно:
Стеснен порыв, робеет слово,
Перу свободы не дано!
Куда идти? и где дорога?
Куда девать богатство сил?
Я долго ждал, я слишком много
В мечте досугов погубил!
Не лучше ль с Вас мне брать примеры?
Завиден жребий, черт возьми:
Вы примиряетесь с людьми,
Все люди годны Вам в партнеры!
Быть так; решаюсь наконец.
Хочу моим досугом править
Отныне картам предоставить…
Но нет, спаси меня, творец,
От безнадежности покорной,
От сна ленивого души,
От жизни долгой, скучной, вздорной,
От прозябания в тиши!
15 августа 1846
Бывает так, что зодчий много лет
Над зданием трудится терпеливо
И, постарев от горестей и бед,
К концу его подводит горделиво.
Доволен он упрямою душой,
Веселый взор на здание наводит…
Но купол крив! Но трещиной большой
Расселся он, и дождь в него проходит!
Ломает всё, что выстроено им…
Но новый труд его опять бесплоден
Затем что план его неисполним,
И зодчий плох, и матерьял не годен!
Не так ли ты трудишься, человек,
Над зданием общественного быта?
Окончен труд… Идет за веком век,
И истина могучая разбита!
И всякий раз как много с ней падет
Безвинных жертв рабочего движенья!..
Ужель твое развитие идет,
Как колесо, путем круговращенья?
О род людской! Не раз в судьбе своей
Ты мнил найти и Истину, и Веру,
Затем чтоб вновь разуверяться в ней
И строить храм по новому размеру!
Каким путем ты цели не искал,
К каким богам не воссылал моленья?
Но много ль ты вопросов разгадал,
Но тайный смысл ты понял ли творенья?
К чему же ты нас ныне привела,
Судеб мирских живая скоротечность!
Всё та же власть враждующего зла,
Всё так же нам непостижима вечность.
Но опытом смирилися умы,
Исчезли с ним надежды и утехи;
И жизнь теперь, как бремя, носим мы,
И веры нет в грядущие успехи!..
26 августа 1846
СОВЕТ
[править]Храни устав приличий строгих света,
Волненья дум глубоко затаив.
Их назовут горячностью поэта,
Почтут хвалой твой искренний порыв!
Но похвала горячему движенью,
Как яд крови, опасна и вредна:
Она ведет к вопросу и сомненью,
Свободу чувств смутит в тебе она…
И чистота внезапного порыва
Затмится вдруг тщеславною мечтой.
О, бойся их хвалебного отзыва,
Не щеголяй душевной красотой,
Чтоб гордый свет улыбкой снисхожденья
Не оскорбил восторженную речь:
Бессильных душ порывом не увлечь!
Своей души растратишь ты движенья,
Остынет жар и притупится меч!
1 сентября 1846
МУХАНОВОЙ
[править]Смущен, и тронут, и согрет,
Прочел я отзыв Ваш похвальный,
И Вашей прозе музыкальной
Пишу рифмованный ответ.
С какою смелостью живою
Путь достославный на земли
Вы ободряющей рукою
Мне указуете вдали!
Боюсь — не та моя дорога!
И в простодушной слепоте
Боюсь судить себя не строго,
Боюсь поверить слишком много
Самонадеянной мечте!
Когда б, как Вы, душою нежной,
И я душе упрочить мог
Отраду веры скоробежной
И усмирить порыв мятежный
Сомнений дерзких и тревог;
Когда бы точно величавый
В моей груди таился дар,
Не самозванный, не лукавый,
Не просто молодости жар, —
Тогда принес бы я, напрасной
Себя борьбою не губя,
На подвиг чистый и прекрасный,
Высокий, стройный, сладкогласный
Всю жизнь свою, всего себя!
Но я, я грустного сознанья
В пустых мечтах не заглушу:
Я богом данного призванья
В груди бездарной не ношу.
Стремясь достигнуть идеала,
Гонясь за творчеством живым,
Бессильной мукою томим,
Казнюсь я казнию Тантала!
11 октября 1846
К ПОРТРЕТУ
[править]Смотри! толпа людей, нахмурившись, стоит.
Какой печальный взор! какой здоровый вид!
Каким страданием томяся неизвестным,
С душой мечтательной и телом полновесным,
Они речь умиую, но праздную ведут;
О жизни мудрствуют, но жизнью не живут
И тратят свой досуг лениво и бесплодно,
Всему сочувствовать умея благородно!
Ужели племя их добра не принесет?
Досада тайная подчас меня берет,
И хочется мне им, взамен досужей скуки,
Дать заступ и соху, топор железный в руки
И, толки прекрати об участи людской,
Работников из них составить полк лихой!..
Между 15 и 20 октября 1846
САННЫЙ БЕГ, ВЕЧЕРОМ, В ГОРОДЕ
[править]Бежит стрелой неудержимо
Озябший конь;
Дома, столбы несутся м.имо,
Блеснет огонь.
Теней бродящих вереница
Во тьме ночной
Скользит поспешно; в окнах лица
Мелькнут порой;
И брань и шум внезапной встречи
На краткий миг,
И недослышанные речи,
И смех и крик!..
Отрадно мне! люблю хрустливый
Морозный снег, —
По нем тревожно-торопливый
Лихой набег!
Когда зима здоровьем пышет
В лицо, и грудь
Смелей, вольней, бодрее дышит, —
Мне весел путь!
Мне благодатен зимний холод,
И полюбил
Я снова жизнь, и добр, и молод,
И полон сил!
И вновь стремлюсь, и не послушен
Своей судьбе,
Отважен, горд, великодушен,
Готов к борьбе!
И вновь я слышу вдохновенья
Святой призыв:
Теснятся б душу песнопенья
Наперерыв!
Так много, много сил свободных
В груди моей
Для всяких чистых, благородных,
Живых страстей!..
Отрадно мне! Порыв мятежен,
Подумал я,
Но краток он и скоробежен,
Как бег коня!
Исчезнет мир мечты свободной,
И с нею вновь
В труде пустом, в тоске холодной
Смирится кровь.
Пусть так! я рад, когда, усталый,
В заботах дня,
На сладкий миг, хотя и малый,
Забудусь я!
Ноябрь 1846
CAPRICCIO
[править]Законы осуждают
Предмет моей любви.
(Старинный романс)
Напев, давно забытый мною,
Опять преследует меня!..
Знакомец старый, где с тобою,
Когда и как сдружился я?
В часы ли тягостные скуки,
В минуты ль радости живой
Я под твои простые звуки
Носился вольною мечтой?..
Как часто мне, в дали туманной,
Сквозь дел и дум докучный ряд,
Вдруг звуки памятью нежданной
Былое время озарят!..
Теперь, конечно, — я не скрою —
Романсы прежние смешны,
Но я люблю внимать порою
Романс унылый старины!
Под лад мотива старомодный
Слежу фантазией свободной
Его бывалую судьбу:
Как много раз его, в печали,
Уста красавицы певали,
Любви упреки и борьбу
Чужою речью выражали!
Его чувствительный напев
Свидетель многих был мучений
В домашней драме приключений
Влюбленных юношей и дев!
Старушки с прелестью былою,
Ко мне! Я дряхлые черты
Одену свежей красотою,
Всесильной властию мечты!
Я пудрой волосы седые
Украшу снова. Я отдам
Улыбку яркую устам
И в душу чувства молодые,
Движенью легкость, томный взгляд
И обольстительный наряд!
Поставлю тесной вереницей
За своенравною певицей
Кругом открытых клавикорд;
Пред ней лежат, пестрея, ноты,
На нотах нимфы и эроты
Везде красуются… Аккорд
Берет она рукой небрежной,
И вот чувствительный и нежный
Романса слышится куплет.
Она поет с тоской и жаром,
Она поет его недаром:
Кому-то в нем лежит ответ!
Вздыхатель страстный…
Но довольно!
Времен отжитые черты,
С какой улыбкою невольной
Рисуют вас мои мечты!
Смешны теперь нам эти нравы
И простодушные забавы!
Презреньем к прошлому дыша,
Иначе любит и страдает,
И не о том уже мечтает
В нас беспокойная душа.
Всегда готовы мы к отпору,
И красоты не верим взору,
Суровой твердостью гордясь…
Но иногда, борьбой сомнений,
Бесплодной мукою стремлений
И дум высоких утомясь,
Я, как теперь, в отраду скуки,
Люблю вечернею порой
Под гармонические звуки
Забыться вольною мечтой!..
1846
Блаженны те, кто с юношеских лет
Заботой дум себя не отравили,
Но радостей сорвали полный цвет,
Но на земле для жизни только жили!
И наконец под старость, в добрый час,
Когда грешить им стало не под силу,
Покаялись на случай, про запас,
И отошли в холодную могилу!..
1846
ПАНОВУ
[править]Хотел я прозой и стихами
Вам изготовить целый лист,
Но срок прошел и перед вами
Винюсь я, милый журналист!
И приношу чистосердечно
Вам покаяние мое,
Вы сами знаете, конечно,
Как здесь промчалось скоротечно,
Лениво, сонно и беспечно
Мое домашнее житье!
Привычкой сладостной покоя
Тревогу мысли заглуша,
От строгих дум, труда и боя
Отстала мирная душа.
Вопросы спят, и стихли звуки,
И поэтический призыв,
И очистительные муки,
И освежительный порыв!
Среди пленительного круга
Семьи домашней и друзей
Не раз сурового досуга
Я пожелал душе моей!
И, полон тайного стремленья
В беседе шумной и живой,
Нередко рвусь с своей мечтой
Я на простор уединенья,
И мнится — в звучной тишине
Знакомый мир предстанет мне!..
1846
ПРИ ПОСЫЛКЕ СТИХОТВОРЕНИЙ Ю. ЖАДОВСКОЙ
[править]В наш век пересуда, страдальческий век
Сомнений, вопросов, раздумья,
Стал скуден душой и бежит человек
Порывов святого безумья.
В нем ум, изощренный трудами веков,
Так зорок, разборчив и гибок!..
В нем чувство стыдится обманчивых снов
И сердце боится ошибок.
И мир обнаженный стал грустен и пуст
Для бедного, праздного чувства,
Не слышно вещаний пророческих уст,
Святых откровений искусства!
Рой светлых видений и грез отлетел,
Пытливых очей убегая:
Нам думы и думы достались в удел,
Тяжелым ярмом налегая…
Но я красотою мечтанья и сна
Любуюсь и радуюсь вчуже:
Мне веет отрадой и негой она,
И так непривычна к тому же!
Былые напевы, преданья отцов
Люблю я душой староверца,
И прелесть сих женских, небрежных стихов,
Поэзию чистую сердца!
Отрадней, доступней, приветней для Вас
Те сладкие, тихие звуки,
Чем мой непрерывный, тяжелый рассказ
О страшных вопросах, волнующих нас,
Чем все современные муки!..
19 декабря 1846
Мы все страдаем и тоскуем,
С утра до вечера толкуем
И ждем счастливейшей поры.
Мы негодуем, мы пророчим,
Мы суетимся, мы хлопочем…
Куда ни взглянешь — все добры!
Обман и ложь! Работы черной
Нам ненавистен труд упорный;
Не жжет нас пламя наших дум,
Не разрушительны страданья!..
Умом ослаблены мечтанья,
Мечтаньем обессилен ум!
В наш век — век умственных занятий —
Мы утончились до понятий
Движений внутренних души, —
И сбились с толку! и блуждаем,
Порывов искренних не знаем,
Не слышим голоса в тиши!
В замену собственных движений,
Спешим, набравшись убеждений,
Души наполнить пустоту:
Твердим, кричим и лжем отважно,
И горячимся очень важно
Мы за заемную мечту!
И, предовольные собою,
Гремучей тешимся борьбою,
Себя уверив без труда,
Что прямодушно, не бесплодно
Приносим „мысли“ благородно
Мы в жертву лучшие года!
Но, свыкшись с скорбью ожиданья,
Давно мы сделали „страданья“
Житейской роскошью для нас:
Без них тоска! а с ними можно
Рассеять скуку — так тревожно,
Так усладительно подчас!
Тоска!.. Исполненный томленья,
Мир жаждет, жаждет обновленья,
Его не тешит жизни пир!
Дряхлея, мучится и стынет…
Когда ж спасение нахлынет
И ветхий освежится мир?
1846 или 1847
При кликах дерзостно-победных,
Торжеств блестящей суеты,
О, сколько раз красавиц бедных
Встречал я грустные черты!
И в них, приличию послушных,
Сквозь блеск и шум читалось мне
Так много жертв великодушных,
Так много горя в тишине!..
Легла на вас — условий разных,
Неумолима и тяжка,
Приличий света безобразных,
Житейской мудрости рука!
Должны вы стон многострадальный
От всех далеко затаить…
Хотел бы я душой печальной
Все ваши скорби разделить!
Хотел бы я лампадой ночи
Светить пред ней в заветный час,
Когда подъемлет к небу очи
Одна страдалица из вас,
Чтоб видеть пыл душевной битвы
Перед творцом, наедине,
Чтоб слышать мне полет молитвы
В благоуханной тишине!..
Я святость тайны не нарушу:
О, дай понять мечты твои
И врачевать больную душу
Словами мира и любви!
Пускай теперь мой стих летучий,
Как дань участья моего,
Волшебной властию созвучий
Дойдет до сердца твоего!..
2 февраля 1847
Что мне сказать ей в утешенье,
Чем облегчить ярмо судьбы?
Она отвергнет примиренье,
Она не вынесет борьбы!
Ее ли чувство не глубоко!
А сколько зла судили ей
Так простодушно, так жестоко
Законы мудрые людей?..
Пускай же, миром позабыта,
Она страдает до конца,
Живой упрек земного быта
И обличение творца!..
Февраль 1847
Зачем душа твоя смирна?
Чем в этом мире ты утешен?
Твой праздный день пред богом грешен,
Душа призванью не верна!
Вокруг тебя встают задачи,
Вокруг тебя мольбы, и плачи,
И торжествующее зло,
А ты… Ужель, хотя однажды,
Тебя огнем палящей жажды
Добра и подвигов не жгло?
Ты возлюбил свое безделье
И сна душевного недуг.
В пустых речах, в тупом веселье
Чредою гибнет твой досуг.
На царство лжи глядя незлобно,
Ты примиряешься удобно
С неправдой быта своего,
С уродством всех его увечий,
Не разъяснив противоречий,
Не разрешая ничего!
Пред богом ленью не греши!
Стряхни ярмо благоразумья!
Люби ревниво, до безумья,
Всем пылом дерзостным души!
Освободись, в стремленье новом,
От плена ложного стыда,
Позорь, греми укорным словом,
Подъемля нас всевластным зовом
На дело общего труда!
Безумцем слыть тебе у всех!
Но пред святыней убежденья
Ничтожны мира оскорбленья
И прелесть жизненных утех.
Кто может здесь, презрев преграды,
Без ободренья, без награды
Безумно правду полюбить,
Тот век стремись за правды светом…
Одним безумцам в мире этом
Дано лишь истину добыть!..
Февраль 1847
Свой строгий суд остановив,
Сдержав готовые укоры,
Гордыню духа усмирив,
Вперять внимательные взоры
В чужую душу полюби…
Верь: в каждой презренной и пошлой,
В ее неведомой глуби,
И в каждой молодости прошлой
Отыщешь много струн живых,
Мгновений чистых и прекрасных,
Порывов доблестных и страстных
И тайну помыслов святых!
Благие в жизни времена
На долю каждому даются,
Когда душа его сильна
Добра взлелеять семена,
Когда мечты роями вьются;
И чутко сердце к красоте,
И сердце он другое любит, —
Пока в житейской суете
Себя напрасно не погубит;
И постепенно, день за день,
Окаменеет он лениво…
Бери ж надежное огниво,
Ударь в заржавленный кремень!..
Да не смутит же сор и хлам,
На сердце жизнью наносимый,
Твоих очей! Пусть смело там
Они провидят мир незримый.
Любовью кроткою дыша,
Вглядись в него: и пред очами
Предстанет каждая душа
С своими вечными правами.
Поверь: нетленной красоты
Душа не губит без возврата;
И в каждом ты послышишь брата,
И бога в нем почуешь ты!
Между январем и апрелем 1847
Странным чувством объята душа,
Будто хочет проститься с землею,
Будто всё, чем земля хороша,
С бесконечной и пестрой семьею,
Всё покинуть ей должно спеша!..
И с порывом тоскливо-больным
Просит воли, — на миг позабыться,
Всё вместить, полюбить, всем земным,
Всем дыханием жизни упиться,
Всем блаженством ее молодым!..
Между январем и апрелем 1847
ОТДЫХ
[править]В жизни путь предназначив себе,
На него я без страха гляжу,
И, скупой покорившись судьбе,
Твердо цель я простую слежу.
Много было вопросов в груди,
Всяких смелых порывов и грез,
И надежд предо мной впереди,
И ненужных страданий и слез.
Все мечты обличить я умел,
Не пришлось им меня обмануть,
И, поняв ежедневный удел,
Я побрел в незаманчивый путь…
Нынче целый трудился я день,
Утомленный, сижу без огня, —
И покой, и законная лень
Сладкой негой объемлют меня.
Тихо. Ночь. На простор голубой
Из-за туч выплывает луна,
Белый свет пробежит полосой,
В тучи снова уходит она.
И сменило заботливый шум
Беспокойной дневной суеты
Время стройных и медленных дум,
Время легких видений мечты…
Всё, что в сердце давно улеглось,
Что таила души тишина,
Всё нежданно с глуби поднялось,
Всколебалось до самого дна!
Все вопросы моей старины,
Неоконченных песен слова,
Все мои позабытые сны,
Все забытые жизни права!
Стаю дум поднимая собой,
Шепчет голос лукавый в тиши,
И слабеют — трудом и борьбой
Напряженные силы души!..
О, вернись, утомительный день!
Пристыди малодушную ночь,
Ярким светом природу одень,
Отгони всё неверное прочь!
Снова жизнь, без прикрас и затей,
В ежедневных размерах яви
И насмешкою бодрой рассей
Полуночные грезы мои!
1847
Не дай душе твоей забыть,
Чем силы в юности кипели,
И вместо блага, вместо цели
Одно стремленье полюбить.
Привычка — зло. Одним усталым
Отраден дух ее пустой…
Стремясь, не будь доволен малым
И не мирись своей душой!..
Хоть грезим мы, что цели ясны.
Что крепок дух и прочен пыл,
Но для души ленивых сил
Пути нескорые опасны!
Но стынет жар с теченьем лет,
Но каждый подвиг наш душевный,
Прожитый жизнью ежедневной,
Готов утратить прежний цвет!
1848
А. П. ЕЛАГИНОЙ
[править]Душевных тайн не прозревая,
Ее не ведая путей,
Не раз один хвала людская
Взмутила глубь души моей.
Больней хулы, больней упрека
Звучит, увы! мне с давних пор
Обидной колкостью намека
Хвалебный каждый приговор!
Мне ведом мир, никем не зримый,
Души и сердца моего,
Весь этот труд и подвиг мнимый,
Весь этот дрязг неуловимый
Со всеми тайнами его!..
С каким же страхом и волненьем
Я дар заветный увидал
И пред святым изображеньем,
Как перед грозным обличеньем,
С главой поникшею стоял!
Но я с болезненной тоскою,
С сознаньем немощей земных,
Я не гонюсь за чистотою
Всех тайных помыслов моих!
Стыжусь бодрить примером бога
Себя, бродящего во мгле…
Пусть приведет меня дорога
Хоть до ничтожного итога
Случайной пользы на земле!..
1848
ПОСЛАНИЕ К Л. И. АРНОЛЬДИ
[править]Нет, не фата формошика,
Не дудука в цвете лет,
Черноброва, мититика
Нежный шлет тебе привет;
Не молдавская кукона,
Ратник правды и закона,
Посулит тебе наград…
Нет, письма сего виновник
Стихотворец и чиновник,
Твой кочующий собрат.
Славных дел твоих отгула
Вся далекая полна,
От Днестра и до Кагула,
Новой Руси сторона!
Ты бежал трудов доселе;
Я твердил тебе о деле,
Я твою позорил лень;
Но теперь ты мне любезен,
Твой досуг общеполезен,
Труден труд, но честен день!
Жаром подвига объята,
Пусть рука громит сплеча
Спесь и злость аристократа
И неправду богача!
Станет лгать на спрос докучный,
Оробев, развратник тучный,
Он, подобьем требуха!..
Ты раскрой тот быт безбожный,
Наглый срам, порок вельможный,
Мерзость знатного греха!
И, познавши сладость дела,
Доведешь его тогда
До желанного предела,
До надворного суда.
Декабрь 1848
Пусть гибнет всё, к чему сурово
Так долго дух готовлен был:
Трудилась мысль, дерзало слово,
В запасе много было сил…
Слабейте, силы! вы не нужны!
Засни ты, дух! давно пора!
Рассейтесь все, кто были дружны
Во имя правды и добра!
Бесплодны все труды и бденья,
Бесплоден слова дар живой,
Бессилен подвиг обличенья,
Безумен всякий честный бой!
Безумна честная отвага
Правдивой юности — и с ней
Безумны все желанья блага,
Святые бредни юных дней!
Так сокрушись, души гордыня,
В борьбе неравной ты падешь:
Сплошного зла стоит твердыня,
Царит бессмысленная Ложь!
Она страшней врагов опасных,
Сильна не внешнею бедой,
Но тратой дней и сил прекрасных
В борьбе пустой, тупой, немой!..
Ликуй же, Ложь, и нас, безумцев,
Уроком горьким испытуй,
Гони со света вольнодумцев,
Казни, цари и торжествуй!..
Слабейте ж, силы!.. вы не нужны!
Засни ты, дух! давно пора!
Рассейтесь все, кто были дружны
Во имя правды и добра!
Февраль 1849
N. N. N., ОТВЕТ НА ПИСЬМО
[править]Противен смех и говор шумный
Обычных, суетных речей —
Живой, законной и разумной,
Внезапной скорби наших дней.
Ужели свет, ярму послушный,
Не может ныне, малодушный,
Почтить страдание сполна,
Уважить памятью особой,
Когда Бессмыслицей и Злобой
Святая правда попрана?..
Нет! словом злым и делом черным
До дна души потрясены,
Мы все врагов клеймом позорным
Клеймить без устали должны!
Но если в ком души не станет,
Кто совесть выгодой обманет
И ниц пред Силою падет, —
Тот жди грозы! Тот год от году
Грешнее богу и народу
И месть обоих призовет!..
Март 1849
Клеймо домашнего позора
Мы носим, славные извне:
В могучем крае нет отпора,
В пространном царстве нет простора,
В родимой душно стороне!
Ее в своем безумье яром
Гнетут усердные рабы…
А мы молчим, слабеем жаром
И с каждым днем сдаемся даром,
В бесплодность веруя борьбы!
И слово правды оробело,
И реже шепот смелых дум,
И сердце в нас одебелело —
Порывов нет, в забвенье дело,
Спугнули мысль… стал празден ум…
Декабрь 1849
Усталых сил я долго не жалел.
Не упрекнут бездействием позорным
Мою тоску; как труженик, умел
Работать я с усердием упорным.
Моей душе те годы нелегки;
Скупым трудом не брезгал я лукаво,
И мнится мне — досуга и тоски
Купил себе я дорогое право!..
В былые дни поэтов чаровал
Блаженства сон, эдем в неясной дали..
Почуяв ложь, безумец тосковал,
И были нам смешны его печали!
И, осмеяв его бессильный плач,
Я в жизнь вступил путем иных мечтаний:
К трудам благим, к решению задач,
На жаркий бой, на подвиг испытаний
Все помыслы, все силы, всю любовь
Направил я, и гром далекий слышал!..
Лгала и ты, о молодая кровь,
Исчез обман, едва я в поле вышел!
И понял я, что спит желанный гром,
Что, вместо битв, нередко с бранным духом
За комаром бежим мы с топором,
За мухою гоняемся с обухом!
И понял я, что подвигов живых,
Блестящих жертв, борьбы великодушной
Пора прошла, — и нам, в замену их,
Борьбы глухой достался подвиг скучный!
Отважных сил не нужно в наши дни!
И юности лукавые порывы
Опасны нам — затем, что все они
Так хороши, так ярки, так красивы.
Есть путь иной, где вера нелегка:
Сгорает в нем порыва скорый пламень;
Есть долгий труд, есть подвиг червяка:
Он точит дуб… Долбит и капля камень.
Невзрачный путь! тебе я верен был!
Лишен ты всей отрады упоенья,
И дерзко я на сердце наложил
Тяжелый гнет упорного терпенья!..
Но слышно мне порой, в тиши работ,
Что бурных сил не укротило время…
Когда же власть, скажи, твоя пройдет,
О молодость, о тягостное бремя?..
23 ноября 1850
ПОСЛЕ 1848 ГОДА
[править]Глагола ему Пилат:
Что есть истина?
Иоан. XVIII, 38.
Пережита тяжелая година;
Была борьба и пролилася кровь.
Последних грез решалася судьбина…
Но дряхлый мир не обновился вновь!
И вера в нем последняя разбилась!
Он счастья ждал от мудрости земной —
Она ему обманщицей явилась,
А истины не видит он другой!..
О гордый ум! средь дерзостной надежды
Вдруг старым вновь ты словом поражен,
Что вечно здесь тебе удел невежды
Неведомой судьбою обречен.
Среди побед над силами природы,
Среди чудес, что всюду ты воздвиг,
Раскрыл ли нам ты таинство свободы,
Каким путем блаженства ты достиг?..
Смутился мир… окрест себя взирая,
Обломки вер он видит пред собой:
Возникнет мысль… является иная,
Миг отживет и сменится другой!
Безумец пал, весь преданный мечтанью,
Но сном почить страдалец не успел:
Еще живой, он предан осмеянью,
Уже забыт для новых жертв и дел!..
И мы, трудясь, трудам своим не верим,
И втайне мы не верим ничему;
Бежим ли в бой, на гибель?.. лицемерим,
Назло себе, наперекор уму!
Где ж истина?.. Безмолвствует могила,
Везде алтарь разрушенный стоит…
Какая ж мир зиждительная сила
Для жизни вновь и веры оживит?..
Но слово есть… Любви, свободы, света
Оно создать пыталось дивный храм…
Вполне ль оно дождалося ответа?..
Сдержало ль всё, что обещало нам?..
Иль на земле с землею примиренье
И счастье дать не властно и оно,
И нам, живым, дарует утешенье,
Что мертвым лишь блаженство суждено?..
Вам слово то дало ль отраду мира,
Скажите мне, вы поняли ль завет,
Вы, заживо умершие для мира,
Ты, на столбе стоявший тридцать лет,
Ты, целый век молившийся в пустыне,
Ты, в гробовой себя зарывший мгле,
Святые все безумцы! дайте ныне
Ответ: где жизнь, меж вас иль на земле?..
И вправе ли или не вправе к счастью
Стремиться здесь, средь мира, человек,
Он, созданный ему безвестной властью,
Он, мучимый страданьем целый век?
В пещере ль жизнь? в пустыне ль примиренье?
Вопросы те ужель не решены?
Стремление, мученье и сомненье
От века нам, как видно, суждены!..
Безмолвно всё!.. Но если в мире этом
Есть истина, неведомая нам,
Блесни лучом, откликнись мне ответом,
На твой алтарь всего себя отдам!
Перед собой устал я лицемерить!
Для дел твоих мне силы сбереги…
О, если есть, чему я должен верить,
Ты моему безверью помоги!..
31 декабря 1850
К. Ф. МИЛЛЕР
[править]Есть много истин задушевных,
Есть много старых, добрых слов:
Добыча праздных языков,
От повторений ежедневных
Они не будят сердца в нас,
Звучат без смысла и значенья…
Зато случаются мгновенья,
Такой простой находит час,
Такие нам бывают встречи,
Когда, стыдяся слов пустых,
Как будто вновь те слышишь речи.
Впервые будто молвишь их.
Так, вещь, не новую в подлунной,
Твержу я с новой простотой;
Я рад, что с Вашей многострунной
Созвучно встретился душой,
Что много всякого богатства
Моя душа в Вас обрела,
Что правда дружбы, правда братства
Меж нас уставиться могла!
Причудам мелким не подвластный,
Я путы светские рассек,
И честен он, мой суд бесстрастный:
Мне дела нет, что Вы прекрасны,
Но Вы — хороший человек.
Я не могу хвалить иначе, —
Себя б и Вас я обманул…
Я будто сам душой богаче
С тех пор, как в Вашу заглянул!
Счастливой, трудной ли дорогой,
Я верю, жизнь пройдете Вы
Путем добра и правды строгой,
Не оскудев любовью многой,
Не устрашась людской молвы!
В той вере твердой — на разлуку
Без опасений я смотрю.
Простите ж! Крепко жму Вам руку
И снова Вам я повторю
Всей силой трезвого участья
Звучащий искренно привет:
Бодрее в путь! Дай бог Вам счастья!
Дай бог Вам много светлых лет!..
7 января 1851
МОИМ ДРУЗЬЯМ, НЕМНОГИМ ЧЕСТНЫМ ЛЮДЯМ, СОСТОЯЩИМ В ГОСУДАРСТВЕННОЙ СЛУЖБЕ
[править]В среде бездушной, где закон
Орудье лжи, где воздух смраден
И весь неправдой напоен, —
Один лишь ты мне был отраден,
Ты, малочисленный союз
Мужей без страха и без лести,
Себя добром взаимных уз
Скрепивший для добра и чести!
Досуга праздно не губя,
Вы чужды дерзких замышлений;
Вы не взложили на себя
Задачи целых поколений.
Скупой покорствуя судьбе,
Избравши путь, неяркий с виду,
Вы обрекли себя борьбе,
И слабых внемлете мольбе,
И мстите бедного обиду.
Я знаю — подвиг вам сужден
Докучный, тесный, ежедневный,
Но сколько раз прекрасней он
Печальной праздности душевной,
Бесплодным преданной мечтам!..
А вы, средь козней и проклятий,
Всё тот же пыл несли к трудам…
Мужайтесь! сил добудут вам
Благословенья меньших братии!
Я знаю — мелок ваш удел,
Но пышен плод усилий дружных:
Невинный в битве одолел —
Проснулась бодрость в безоружных!
И мог обиженный не раз
Изведать здесь, в среде разврата,
Что встретит в каждом он из вас,
На всякий день, на всякий час,
В делах добра слугу и брата!
Так пусть же дремлет в тишине
Тоска несбыточных желаний;
Зато, без праздных ожиданий,
Вы люди честные вполне.
Так жизнь скупа! предел так краток!
Надеждам смелым не созреть!
И благо всем, кому без взяток
Придется здесь разов десяток
Слезу вдовицы утереть,
Вновь возвратить стесненным грудям
Простор и воздух в душной мгле…
Так благо вам, хорошим людям,
За ваше дело на земле!
Декабрь 1851
Могучим юности призывам
Правдивый выслушай ответ:
Не уступай ее порывам,
Не верь кипенью бурных лет!
Ее любви восторг поспешный
Бежит труда. Дороже ей
Ненужный шум борьбы потешной,
Красивый жар ее страстей;
Ей недоступен подвиг темный,
И много грешной суеты
Таит нередко пыл нескромный
Ее возвышенной мечты!
И речи, шумные для слуха,
В разладе с правдой и добром!..
Не в блеске дел, не в буйстве духа
Мы силы духа познаем!
Пусть твердость мужа, с беспощадной,
Докучной зоркостью суда,
Блюдет от той заразы смрадной
Заслугу честного труда.
И, всех тщеславных обольщений
Мятеж корыстный усмирив —
Да будет свят тебе призыв
Одних лишь строгих побуждений!
Чтоб, трезвым мужеством дыша,
Ты не робел судьбы бесславной,
Чтоб шел ты честно в бой неравный,
Чтоб ненавидела душа —
Где б ни был ты, в глуши ль невидной.
Иль на опасной высоте —
При бодрых силах сон обидный,
С неправдой мира мир постыдный,
Потворство лжи и суете!..
Март 1852
Добро б мечты, добро бы страсти,
С мятежной прелестью своей,
Держали нас в могучей власти,
Сбивали нас с прямых путей!
Нет! счастьем мелкого объема
Довольны мы, без бурь и грома
И мирно путь проходим свой,
И, тратя жизнь разумной мерой,
С туманным днем, с погодой серой
В согласный лад живем душой.
Но эта жизнь — ни сон, ни бденье,
Бог знает что! Подчас, друзья,
Какое горькое презренье
К себе и к вам питаю я!
Нам всё дано! Мы грубой ложью
Затмить не в силах правду божью, —
Так ярок свет ее вдали!
Ее мы чтим, о ней мы тужим…
Но где же храм, в котором служим?
Какие жертвы принесли?
А впрочем, мы, дворянской ленью
Врачуя совести недуг,
Святому истины служенью
Свой барский жертвуем досуг!
Мы любим к пышному обеду
Прибавить мудрую беседу
Иль в поздней ужина поре,
В роскошно убранной палате,
Потолковать о бедном брате,
Погорячиться о добре!
Что ж толку в том? Проходят лета, —
Любовь по-прежнему мертва!
О, слово старое поэта:
„Слова, слова, одни слова!“
Не то чтоб лгали мы бесстыдно,
Но спим, но дремлем мы обидно;
Но постепенно силы в нас,
Пугаясь подвигов суровых,
Средь мелких благ, средь благ дешевых
Счастливо гаснут каждый час!
Не всё же сон! Худых желаний
Соблазн послышав иногда,
Обману ловких оправданий
Мы поддаемся без труда.
Мудрец умом, хитрец душою,
Как примирился ты с собою?
Как столько выгод согласил
Ты с духом мудрости змеиной,
Какой „златою серединой“
Ты путь опасный проходил?..
Нет! темных сделок, боже правый,
С неправдой нам не допусти,
Покрой стыдом совет лукавый,
Блаженство сонных возмути!
Да пробудясь в восторге смелом
С отвагой пылкою любви,
Мы жизнью всей, мы самым делом
Почтим веления твои!
Апрель 1853
Опять тоска! опять раздор!
Знакомых дум знакомый спор!
Давно ли я мечту спровадил,
На мирный строй себя наладил
И сам поверить был готов,
Что жизнь права, что я доволен…
И вот опять я болен, болен
И для тоски не знаю слов!
И скажут мне — и знаю сам, —
Что бесполезен ропот нам,
Что жизни путь призванью верен,
Что мудрый ход ее измерен…
Всё это ведаю давно!
Всё мной самим или друзьями
Раз двести, прозой и стихами,
На все лады повторено!
Всё это сердца не мирит!
Душа в огне, душа горит, —
Она насилью ждет отпора,
Ей нужно воли и простора,
Все силы в подвиг положить
Велит ей дух неугомонный…
Души мятеж и бунт законный,
Бесплодны вы!.. Но так и быть!
Бесплодна ты, тоска моя!
Твою законность слышу я!
Не грез обман в туманной дали
Виною скорби и печали,
Но гибель силы молодой,
Но гнет всего, что дух возносит,
Чего душа безумно просит —
Служенья истине живой!
Молчи же, умник! твой совет
Давно знаком мне, с детских лет.
Всегда в труде, с судьбой не споря,
Я праздным днем не тешил горя;
Но сердце тщетно вдалеке
Восхода утра ожидало…
И ныне сил моих не стало —
Я волю дал моей тоске!
Но я пределы наложу
Души святому мятежу;
Примусь, смиряя пыл душевный,
За мелкий труд мой ежедневный,
И побредет со мною он
День за день, шагом, до могилы…
Есть силы, боже!.. гибнут силы!
Есть пламень честный… гаснет он!..
1853
На Дунай! туда, где новой славы,
Славы чистой светит нам звезда,
Где на пир мы позваны кровавый,
Где, на спор взирая величавый,
Целый мир ждет божьего суда!
Чудный миг! миг строгий и суровый!
Там, в бою сшибаясь роковом,
Стонут царств могучие основы,
Старый мир об мир крушится новый,
Ходят тени вещие кругом.
И века над ратными полками
Грозными виденьями встают,
Мрачными глядят на них очами,
Держат свитки длинные руками —
К страшному ответу их зовут.
Там, сквозь пыл, и стоны, и рыданье,
Гул и гром тревоги боевой,
Чьих-то крылий слышно трепетанье,
Чье-то дышит мерное дыханье,
Чья-то длань простерлась над землей!
На Дунай! что медлишь ты напрасно?
Слыша сил властительный призыв,
Подвигов у бога ежечасно
Ты просил… Мгновение прекрасно;
Подвиг свят и праведен порыв!
О, туда! Отрадно на просторе
Там вздохнуть средь жизни мировой,
В горе всех — свое растратить горе,
В счастье всех — исчезнуть будто в море,
Хода дней не слышать над собой…
В общей жизни — жизнью потеряться,
В общем деле — свято послужить:
Дням таким уж вновь не возвращаться.
На Дунай! Что медлить? чем смущаться?
Раз один дается в мире жить.
Так проси ж у бога сил небесных,
Всё для дня великого забудь,
Весь зажгись огнем восторгов честных,
Меж рабочих темных и безвестных
Ты везде рабочим добрым будь!
26 апреля 1854
ОТВЕТ
[править]Я знаю — в час тоски тревожной
Мой жесткий стих тебя смутил,
И ты хвалой неосторожной
Мои стремленья оскорбил.
Ты мир души не видишь тайный,
Ты за вседневный принял строй
Восторга миг необычайный,
Порыв поэзии живой.
Нет! пусть дары ее высоки,
Но даже лучшие жрецы
Во храме — вещие пророки,
Вне храма — жалкие слепцы!
Пускай поэт — небес избранник,
Но, к долу снидя с высоты,
Он снова узник, раб и данник
Страстей и мелкой суеты!
Так, в громких звуках песнопенья
Сокрыты всем мои борьбы,
Мои нечистые влеченья
И сердца тайные судьбы…
Всё то, что жарко ненавидел,
Всю власть общественного зла
В себе самом я с детства видел,
Во мне самом она жила! —
И вот, тоской объят душевной,
Из хора всех доступных муз
Я с музой бодрой, строгой, гневной
Вступил в воинственный союз!
Сурово песнь ее звучала,
Ничто не грело сердца в ней,
Ревниво пламень охраняла
Она поэзии своей.
Не прелесть праздного мечтанья,
Не нега сладостных молитв,
Но злой порыв негодованья,
Жестокий суд, призывы битв,
Отвага дерзко-молодая
В ней вдохновляли песен строй, —
И каждый раз, к другим взывая,
Она глумилась надо мной;
Ко мне, за каждый проблеск нежный,
Был обращен ее укор,
Меня в стихах ее мятежный
Казнил так часто приговор!..
Но никогда на гибель брата,
Неправде в честь, во славу зла
Она наперсницей разврата
В моем паденьи не была;
Порока темное жилище
Не огласил веселый стих…
Ее хвали: умней и чище
Она и дел и чувств моих!
Но муза строгая немеет,
Тоской смущенная моей.
Мой черствый стих души не греет:
Другого слова нужно ей!
В моих строфах насмешку злую
Читаю я; я слышу в них
Души разлад м боль немую
Сердечных судорог моих.
Но, как плащом, рядясь борьбою,
Пустой, не давшею плода,
Стою пред жизнию живою
Без животворного труда.
Порыв, упрек, негодованья,
Как мне наскучил ваш причет!
Увы! путь мертвый лтрицанья
Плодов живых не принесет!..
Отвергну ль путь?.. Решить не смею;
В стремленьи новом есть ли толк?
Но с музой гневною моею
Теперь надолго я умолк.
1857
НА 1858 ГОД
[править]День встает, багрян и пышен,
Долгой ночи скрылась тень,
Новой жизни трепет слышен,
Чем-то вещим смотрит день!
С сонных вежд стряхнув дремоту,
Бодрой свежести полна,
Вышла с богом на работу
Пробужденная страна.
Так торжественно-прекрасно
Блещет утро на земле;
На душе светло и ясно,
И не помнится о зле,
Об истекших днях страданья,
О потрате многих сил
В скорбных муках ожиданья,
В безвременности могил!
Пусть почиют мирно гробы
Тщетно ждавших столько лет!
Память им! Но в сердце злобы,
Ни вражды, ни мести нет.
Всё простит он без расчета,
Устоявший в дни тревог, —
Он, чей дух годину гнета
Пережил и перемог.
Слышишь: новому он лету
Песню радости поет:
Благо всем, ведущим к свету,
Братьям, с братьев снявшим гнет.
Людям мир, благословенье,
Долгих мук исчезнет след,
Дню вчерашнему забвенье,
Дню грядущему привет!
31 декабря 1857
Навстречу вещего пророка
И с ним грядущего суда —
Еще в ночи, еще востока
Дрожала яркая звезда —
Он вышел, град покинув сонный,
Не взяв ни пищи, ни одежд,
В тоске святой, неугомонной,
Свершенья чающей надежд!
Кругом лишь темь да влага ночи,
Не скоро светлый день взойдет…
Но он, во мрак вонзая очи,
Стоит и ждет; стоит и ждет.
И мыслит: „Чаемый, молимый
День наступает. Близок срок.
Узрю тебя, досель гонимый,
Но ныне судящий пророк!
Не призрак ты: с костьми и кровью,
Как мы, в плоти идешь ты к нам…
С каким стенаньем и любовью
Я припаду к твоим ногам!
И всё, что в эти дни и годы
Терзаний, мук изведал я,
Всё в этот миг, пророк свободы,
Благословит душа моя!
Какое утро миру встанет!
Какая вера вспыхнет в нем!
С каким позором зло отпрянет
Перед святым твоим челом!
Свершишь ты жертвы очищенья —
И в жизнь оденутся слова:
Освобожденья, обновленья,
Любви и правды торжества!..
Оттуда путь ему, с востока…
Придет, смиренен и могуч,
Под пыльным рубищем пророка
Скрывая слова острый луч!
О, эту пыль одежды бедной
Как я слезами орошу!
Какою праздничной, победной
Я песнью воздух оглашу!
Но близко, боже!.. Ныне, ныне!..
Вся кровь отхлынула в груди;
Ужасен ты в своей святыне,
Великий бог!.. Гряди, гряди,
О жизни новое начало,
О царства нового рассвет!..“
Заря пылает. Солнце встало,
Проснулся дол. Пророка нет.
„Нет! но придет он в сроке скором,
Я верю, знаю — он придет!“
И смотрит, даль пытая взором…
Сменился день. Пророк нейдет.
Но, сердцем скорбь приняв покорным,
Он всё зовет, он всё глядит;
Всё тем же гордым и упорным
В нем вера пламенем горит.
И дни бегут, — за днями годы
Неудержимой чередой;
Над ним бушуют непогоды,
Его сжигает солнца зной;
Он миг за мигом время мерит,
Мольбу призывную твердя,
И с каждым мигом ждет и верит,
Очей с востока не сводя.
И лет несчетных ряд промчался…
Он старцем стал. От мужа сил
Один лишь остов воздвигался.
Как тень, как выходец могил,
Снедаем тайною тоскою —
Видали странники, — порой
Дрожащей, старческой рукою
Он тусклый взор прикроет свой.
Но веры пламенной гордыни
Душа не свергнула его:
Стоит до днесь он средь пустыни
И ждет пророка своего!
Безумец! страстными мольбами
Вотще зовешь пророка ты!
Давно он ходит между вами,
Но скрыты вам его черты.
Как знать — с полудня ль, иль с востока,
В начале ль дня, или в конце, —
Но он не в рубище пророка,
Пришел не в царственном венце!
И речь его не идет мимо,
И правит царство он свое,
И мира нашего незримо
Преображает бытие!..
Когда ты к встрече нас готовил,
Он близ тебя, с тобою был;
Когда ты пел и славословил,
Не он ли песнь тебе внушил?
Когда ты ждал зари начала,
Чтоб новой жизни встретить день, —
Уж целый век заря пылала,
Ночи веков сгоняя тень!
Взгляни назад. Смотри: в то время,
Пока ты взор стремил вперед,
Взошло посеянное семя, —
Не те уж люди, мир не тот!
Безумец! тайный ход творенья
Как подстеречь и уловить,
В пределы зыбкие мгновенья
Жизнь мира вечную втеснить?
А ты хотел чертой отметить
Начало новых, лучших дней,
И песнь пропеть, и громко встретить,
Упиться радостью своей!..
Нет! верь, кто божье слово сеет,
Что, как древесное зерно,
Оно неслышно, тихо зреет
И всходит медленно оно,
И туго стебель свой подъемлет,
Пока корней могучих сеть
Охватит мир…
Но он не внемлет,
Мечту бессильный одолеть,
И, несказанной полон муки,
Уж слыша жизни скорый срок,
Стоит и ждет, простерши руки,
Подъемля очи на восток!
24 февраля 1860
К тишине, к примиренью, к покою
Мне пора бы склониться давно.
Порешить я намерен с тоскою!..
Но могу ли? удастся ль оно?
Отвращусь ли от грустной юдоли,
Убаюкаю ль скорбные сны —
Сердцу страшно не чувствовать боли,
Сам своей я боюсь тишины!
Всё как будто обман и забвенье
Притаились под мудрости сень:
Мыслим — в душу сошло примиренье,
А в душе лишь усталость да лень!
Всё как будто готовлю измену
Я великому множеству их —
Обреченных работе и плену
Бедных, страждущих братьев моих.
Нас роднят лишь печали да горе,
Только там я не чуждый им брат,
Только в скорбном сливался хоре,
Наши песни согласно звучат!..
И сдается — над всей бесконечной
Жизнью мира проносится стон,
Стон тоски мировой, вековечной,
Порожденный в пучине времен, —
В те творения дни молодые,
Как, собравшись на жизненный пир,
Человеческим воплем впервые
Огласился ликующий мир…
С той поры и поныне ты с нами
Неразлучно проходишь века,
О всесильная, ветхая днями,
О владычица мира, тоска!
Март 1860
Ф. В. ЧИЖОВУ
[править]Так далека, так весела дорога!
Так молод он!.. и путник сгоряча
Кладет в суму, не разбирая строго,
Всё, что взвалить он может на плеча!
И тешится он ношею тяжелой,
И путь ему окольный нипочем!
Но с каждым днем скромнее пыл веселый,
И взор его тревожней с каждым днем.
Уж он устал — а не набрел дорогу!
Их много там, заманчивых путей!..
Но ждать нельзя: пора, доверясь богу,
Избрать один, попроще, попрямей!
А путь избрав — к чему такую ношу
Ему таскать?.. И, сняв свою суму,
Решает он: „Всё лишнее я брошу,
Лишь нужное я в новый путь возьму!
Чего в ней нет! Какой мечты досужной,
Каких затей и прихотей следы!..
Мне роскошь их в те дни казалась нужной!..
Обман, обман! в них больше нет нужды!..“
Не ново ты, печальное сближенье,
А всё звучишь как новое порой!
Как в путнике, раздумье и сомненье
Встают и в нас о жизни прожитой.
В свою суму, как он, заглянем строго!..
Как много в ней напрасной тяготы!
Как налгано, надумано как много
Влечений, мук, терзаний суеты!
Но прочь с души сметая сор ненужный,
Спугнули мы мечтаний целый рой…
Заветный рой, пленительно-недужный!..
Прочь, прочь и ты! опасен шепот твой!
Не скуден был отваги и задора
Растраченный, растерянный запас!
Немало мы отмерили простора
Про нашу мощь… Но недостало нас!..
То не был труд — но жизни пированье,
Но праздник сил, броженья гул и шум!..
Где ж дерзких рук могучее созданье?
Где добрый плод кипучих дел и дум?
Устали мы!.. Но опытом мы зрелы;
Своих задач убавим же объем,
Стесним простор, дадим ему пределы
И цель одну — из многих изберем!
Молчите ж вы, лукавые призывы!
По сторонам не разбегайся, взор!
Сверитесь все тревожные порывы
В один тугой и медленный напор!..
Начало мая 1860
ВАРВАРИНО
[править]Как будто вихрем бури злой
Снесло мой дом, и я — изгнанник!
Но дружба путь водила мой,
И вот я в пристани… Я твой
Отныне гость и сердцем данник.
Как тихо дни мои текут!
Как мил, укромен твой приют!
Как сердцу вид его отраден,
Как нежит душу, тешит взор,
Как в простоте своей наряден!..
Как величав и безогляден
Пред ним раскинулся простор!
Реки серебряный извив,
Блестящий в мураве зеленой;
По зыбким скатам желтых нив
Бродящей тени перелив
И рощей сумрак отдаленный…
Виднеют села… здесь и там
Сверкает крест, белеет храм.
Куда ты взор ни обратишь,
Какая ширь! какая тишь!
Но всюду в ней снует, бесшумный,
Рабочей Руси труд святой…
О чудный мир земли родной,
Как полон правды ты разумной!
Великий мир, родимый мир!
Ты бодр и мощен, как стихия…
Твоей лишь правдою Россия
Преодолеть возможет мир
И свергнуть идолы чужие!..
Но час не близок. Злая мгла
Вершины Руси облегла.
В той безнародной вышине
Родная мысль в оковах плена;
Одни лишь властвуют вполне
Там лесть и ложь, и буйство тлена!..
Но внимет бог простым сердцам:
Сквозь смрад и чад всей этой плесни
Восходит с долу фимиам,
Несется звук победной песни,
Поющей славу небесам.
18 августа 1878
АННЕ
[править]Еще морозом не побиты,
Среди осенней пестроты,
Как ясным днем росой обмыты,
Пышней красуются цветы!
Они всё те же, но иначе,
Но ярче блещет их наряд,
Благоухание богаче,
Свежей струится аромат.
Весь до конца свой подвиг чистый
Как бы торопятся свершить,
И всё, что силы есть душистой,
Пока щадит мороз сребристый,
До дна исчерпать и излить!
Не так ли, друг, душа твоя,
Презрев невзгоды и насилья,
Широко расправляет крылья,
Встречая осень бытия?
Звучнее сердце, выше строй,
И чувств и мыслей лад упрочен,
И голос правды золотой
Так безусловно полномочен!..
8 сентября 1878
НОЧЬ
[править]Спустилась ночь в убранстве звездном
И, дольних чуждые страстей,
Как бы зажглись по синим безднам
Тьмы зорких, мыслящих очей.
Мир опочил. Едва колышет
Листы ветвей; кругом дрема
И сон…
Лишь ночь не спит сама,
Живет и мощно, мерно дышит,
И чутко землю сторожит,
Всё вещим таинством объемлет,
И всё невидимое зрит,
Неизглаголанному внемлет!
Беззвучный хор во мгле ведет…
И внятна сердцу песнь ночная,
И мнится — с горних тех высот
Зияет правда неземная!..
10 сентября 1878
Среди цветов поры осенней,
Видавших вьюгу и мороз,
Вдруг распустился цвет весенний —
Одна из ранних алых роз.
Пахнуло вдруг дыханьем мая,
Блеснуло солнцем вешних дней,
И мнилось — гостья дорогая
Мне принесла, благоухая,
Привет из юности моей!..
7 октября 1878
29 НОЯБРЯ
[править]Затворы сняты; у дверей
Свободно стелется дорога;
Но я… я медлю у порога
Тюрьмы излюбленной моей!
В моей изгнаннической доле
Как благодатно было мне,
Радушный кров, приют неволи,
В твоей привольной тишине!
Когда в пылу борьбы неравной,
Трудов подъятых и тревог,
Так рьяно с ложью полноправной
Сразился я — и изнемог,
И прямо с бранного похмелья
Меня к тебе на новоселье
Судьба нежданно привела, —
Какой отрадой и покоем,
Каким внезапным звучным строем
Душа охвачена была!
Как я постиг благую разность,
Как оценил я сердцем вдруг
Твою трезвительную праздность,
Душеспасительный досуг!..
29 ноября 1878
ШУТКИ, СТИХОТВОРЕНИЯ НА СЛУЧАЙ
[править]Шибко едет вниз по Волге
Небольшая лодка.
В ней сидит князь Оболенский»
С ним табак и водка!
Астраханская моряна
Будоражит Волгу,
И ревет, и воет рьяно,
И свистит подолгу.
Но гребцы гребут не пьяно
И проедут Волгу, (bis)
Гамазеи, магазеи!
Видит он их кучу,
Всё правительства затеи,
А поет качучу! (bis)
Март 1844
Благовонная сигара
Не курится у меня,
И, сидя у самовара,
Я мечтаю про тебя,
Вероломная Варвара,
Дева грешная моя!
И, не пользуяся женской
Астраханской добротой,
Ни персидской, ни трухменской.
Ни армянской красотой,
Я на рынок на смоленский
Всё несусь своей мечтой!
Апрель 1844
В Кутуме плещет шумный вал;
Немченко, плащ надев испанский.
Собрался будто бы на бал.
Беги, чиновник астраханский,
Спеши, о бестия, домой!
Немченко ходит за тобой!
Уж поздно. В городе простор.
Всё спит кругом. Умолкли птицы.
Пошел гулять девичий вор,
И астраханские девицы
Бегут, визжа, во тьме ночной,
Немченко чуя за собой…
О страшный, о ужасный вид!
Кинжал обтачивая на ночь,
На жертву яростно глядит
Коварный, хищный Петр Иваныч!
И, злобной радуясь душой,
Вонзает острый и кривой!
Апрель 1844
УТЕШЕНИЕ
[править]Нет, не татаркою простой.
Не недоступной персиянкой
Пленился Бюлер молодой,
А белокурою армянкой.
Она ему милее всех:
Так круглы, полны эти плечи,
Так звонко весел детский смех
И русские так живы речи!
Канал Варвациевский свел
Его с армянкою прелестной,
И с мужем мой барон вошел
В союз приятельский и тесный.
Но муж… но муж…
Своей опасности не видел,
Любил он мягкий свой диван,
Тревог душевных ненавидел.
Всё шло прекрасно. Но всегда
Судьба такие шутки любит;
Ее вмешательство тогда
Любви всё здание погубит.
Его товарищ между тем
Глядел, сидел, считал и мерил:
К любви он был и глух и нем,
Ее мучениям не верил!
Слова внезапно раздались:
«Чтобы три доблестные мужа
На подвиг тяжкий поднялись
И шли отважно, смело, дюжо!
Чтобы они, отбросив лень,
Спустилися по Волге низом,
Чтоб перевесили тюлень,
Весь не оплаченный акцизом».
Что ж вы поморщились, барон?
Вы член комиссии тюленной,
Вы охраняете закон,
Казенной пользой умиленный!
Завиден жребий ваш! Молва
Повсюду разнесет с хвалою
Про подвиги младого льва,
Барона титлом и душою!
4 мая 1844
АСТРАХАНСКИЙ BEAU MONDE1
[править]В многочисленном собранье
Я губернское вниманье
От себя отсторонил
И на дам и их уборы
Испытующие взоры
С любопытством устремил.
Друг за другом вереницы
Кажут новые все лица
Астраханского beau monde…
То чиновничие жены
Разодеты, набелены,
В полном блеске лент и блонд.
Мне знакомы лишь мужчины
И судебные лощины,
Где сражался с ними я,
Где оправдывалась нами,
Воздвигалася с правами
Свода каждая статья.
Да, хоть женщин я не знаю,
Но я их преображаю,
Отмечаю по местам,
Где мужья теперь их служат,
Но о службе и не тужат.
Предаюсь своим мечтам…
Вот Сальянская опека
В виде рыбы-человека
Или матки-тюленя;
Густо, щедро наложила
И румяна, и белила,
Но не скрасила себя.
Вот купчиха не простая:
Это дума городская.
Хочет пыль в глаза пустить!
Не к лицу ей астраханских
Сил гильдейских и мещанских
Представительницей быть!
Баба ловкая купчиха,
Недурна и смотрит лихо,
Но морщин закрыть нельзя!
Ридикюль ее хоть полон…
Да для города он солон…
Так повсюду слышал я!
Пусть себе гуляет дума!..
Это кто глядит угрюмо?
Не добьешься пары слов?
Хоть она не из смиренных,
Экспедиция тюленных
И всех рыбных промыслов.
Сентябрь 1844
1 Высший свет (франц.). — Ред.
ПРИГЛАШЕНИЕ
[править]Iohannes Aksakovlus Romant
Imperli Sancti Baroni Buhlero
salutem.
Vetii, vidi et audi!1
Я полон умиления
(О, неба благодать!):
Губернского правления
Отчет спешу читать!
Он operum corona,2
Он подвигов венец…
И римского барона,
Пленителя сердец,
Я приглашаю ныне,
Окончив долгий труд,
Цитатом по-латыни
В нагорный свой приют,
Чтоб сверить вместе дружно,
Не промахнулся ль я?..
P.S. Цигар твоих не нужно:
Есть много у меня.
21 октября 1844
1 Иван Аксаков, приветствует священной Римской империи барона Бюлера. Приди, смотри и слушай! (лат.) — Ред.
2 Венец создания (лат.). — Ред.
В АЛЬБОМ В. А. X—ОЙ
[править]Люблю я светлые мечты
И Ваши резвые желанья:
В них много милого незнанья,
Невинной много простоты.
Вы так доверчиво-спокойны,
Так непорочно хороши,
Так детской ясностью души
Вы счастья всякого достойны,
Так неиспытаны судьбой,
Что я, на резвость Вашу глядя,
Любуюсь ей, как старый дядя,
С тревожной тайною мольбой:
Чтоб был безоблачен и ясен,
Веселой песнью оглашен,
Всегда спокоен и прекрасен
Для Вас житейский небосклон;
Чтоб Ваши чувства не старели,
Но расцветали вновь и вновь,
Чтоб дружба, вера и любовь
В Вас постоянно пламенели;
Чтоб также помнили о том,
Кто, в память краткого знакомства
Простосердечным языком
Вам написал стихи в альбом,
Кто предан Вам без вероломства!
1846
Л. И. АРНОЛЬДИ
[править]Не дописав своей тетради,
По странной прихоти судеб,
Казенной надобности ради
Помчались вы по снежной глади
Скупать муку, овес и хлеб.
Одну ль в виду имел услугу
Сей неожиданный отъезд,
Родил ли он печаль и тугу,
Как вы оставили Калугу
При блеске месяца и звезд?
Нет, ехать было вам не скучно,
Сужу по вашему лицу.
Вот колокольчик стукнул звучно,
Вот кони двинулись сподручно,
И сани подали к крыльцу.
И вот, прощальный выпив кубок,
К вам сел инкогнито жандарм,
Надев бараний полушубок,
Покинув дым солдатских трубок,
И жар и теплоту казарм.
На облучок усевшись боком,
Ямщик во всю несется мочь.
Всё спит в молчании глубоком,
На небе ясном и широком
Какая месячная ночь!
О чем же думали до смены
Вы, для кого так дорог Феб,
Какие вам мечтались сцены:
Княжна, граф Бобринский иль цены,
Но цены низкие на хлеб?..
Между 1845 и 1847
В АЛЬБОМ НЕВЕСТЕ БРАТА
[править]Душою светлой и прекрасной,
Свободной, чистой и живой
Вступаешь ты в союз согласный
С другою светлою душой.
И, верно, с женственной и нежной
И робкой смелостью мечты,
Ждала ты встречи неизбежной,
Опоры твердой и надежной,
Мужского сердца красоты!
И ты достойно оценила,
Кого судьба тебе нашла1
Его свободно полюбила,
Его надежно избрала —
Не детской страсти увлеченьем,
Не чувств внезапных слепотой:
Души любовным разуменьем
И сердца мудрой простотой!
Из всех минут одну особо
Моя мечта рисует мне,
Когда сказалося вполне,
Что так давно таили оба!..
Кто тайну женскую проник?..
Она задумчиво сидела,
Ей внятен был его язык,
И на нее в тот строгий миг
Немая будущность глядела!..
Что нужды вам до неминучей
Судьбы, лежащей вдалеке;
Полно любовию могучей,
Не дрогнет сердце перед тучей,
Доверясь дружеской руке!
Так смело в путь! Веселым пиром
Встречайте праздник ваших уз:
Мне веет счастием и миром
Ваш гармонический союз!
26 декабря 1847
N. N. N--ОЙ ПРИ ПОЛУЧЕНИИ ОТ НЕЕ РУКОДЕЛИЯ
[править]Средь вьюг житейских и метелиц
Суровых жизненных путей
Люблю я память светлых дней,
Значенье беглое безделиц
И прелесть милых мелочей!..
Была бы жизнь, с тоскою знанья,
Без них печальна и суха;
Примите ж ныне, на прощанье,
Мое шутливое посланье
И шалость резвую стиха.
И знайте: будут мне работы
Всегда от Вас в одной цене,
Как память Вашей обо мне
Недолговременной заботы,
Покуда делались оне!..
1847
ГР. В. А. СОЛЛОГУБУ
[править]Увы! пространство скользкое
Взъерошили дожди,
И ты меня в Никольское,
Писатель мой, не жди!
Затем, что здесь лечение
Едва окончил я,
Откинув попечение
О выдержке себя, —
Спешу, не медля долее,
Не мешкая в пути;
Хоть день в Москве, не более,
Желал бы провести,
Покуда службой тяжкою
Не занят каждый час…
Лети ж, с тройной упряжкою
Мой легкий тарантас!
И вправо не сворачивай,
Пыли себе, пыли,
Качай себе, укачивай,
Видений мне пошли!
Твой скрип с дорожной тряскою,
Я знаю, даровит,
Устроен ты коляскою,
И барин не лежит
Помещиком, с прислугою
Подушек и перин!..
Хорош и зимней вьюгою
Он, мерзлою белугою
Лежащий дворянин!
А от тебя, я думаю,
Нельзя мне не попасть
Туда, где, на беду мою,
Холера просто страсть,
Там, в Вишенках!.. Но с шутками
Довольно, и поверь:
Нельзя мне даже сутками
Пожертвовать теперь;
К тому ж, и время скверное,
Частехонько дожди,
А у тебя, наверное,
Денек-другой пожди!..
Прощай же ты, целебная,
Холодная струя!
Забота здесь служебная
Не мучила меня,
И многое отрадное
Мне в память залегло,
И, наблюденья жадное,
Спокойно ты могло,
Души живое зеркало,
Всё отразить извне…
Любовью ж не коверкало
Ума и сердца мне!..
А письма что? а драма-то?
Пускай о том твоя
Рифмованная грамота
Уведомит меня.
Пускай тебе Никольского
Свободные утра
Дадут влиянья польского
И нравов до Петра
Списать картину верную…
Но знать хотят мечты:
Чем эту не химерную,
Чем Иппокрену серную
Ознаменуешь ты?
Июнь или июль 1848
В АЛЬБОМ С. Н. X—ВОЙ
[править]Знавал и я восторг поэта,
Мне звуков строй покорен был;
Но эта песнь весны и лета
Теперь давно уж мной пропета,
И прежний дар мне изменил.
Жаль! Так хотелось бы мне ныне
Семейной ваше благостыне
В строках достойных бить челом
И гармоническим стихом
Воспеть свободно, без усилий,
И мать, и восемь дочерей —
Цветник роскошный роз и лилий
Средь наших светских пустырей!..
18 февраля 1873
ПРИМЕЧАНИЯ
[править]В настоящем издании предпринята первая попытка дать научный, прокомментированный, проверенный по печатным публикациям и рукописям свод поэтических произведений И. С. Аксакова. Эта задача представляет собой большие трудности, которые в некоторых случаях окончательно разрешить пока еще невозможно.
При жизни А. не вышло ни одного сборника его стихотворений. К сохранению рукописей своих стихов он относился небрежно, их собиранию не придавал серьезного значения. Так, например, в 1860 г. А. сообщил родным в ответ на их вопрос, что у него не сохранилась рукопись поэмы «Мария Египетская», тогда еще не напечатанной («И. С. Аксаков в его письмах», т. 3, стр. 411). В то же время А., очевидно, имел привычку править текст своих стихотворений всякий раз, как они почему-либо попадали ему в руки или восстанавливались по памяти. Этими причинами объясняется, по-видимому, обилие мелких разночтений почти в каждом известном нам автографе или авторизованном списке. Особый разнобой характеризует пунктуацию произведений. Наконец, 52 стихотворения, 2 поэмы и большие отрывки из третьей поэмы впервые появились в печати лишь после смерти А. Следовательно, автор ни в коей степени не мог быть ответствен за выбор публикуемого текста.
В силу указанных обстоятельств выбор наиболее авторитетного текста произведений А. весьма затруднителен. Во всяком случае, отдавать бесспорное предпочтение прижизненной публикации нельзя. Большинство таких публикаций, бывших одновременно и первыми и последними, относится к годам жестокого цензурного террора. В дальнейшем же А., за редким исключением, свои стихи 40—50-х годов не перепечатывал. Таким образом, рукописи часто оказываются более надежным источником, чем подготовленные самим автором прижизненные публикации. В ряде случаев сохранившиеся рукописи дают текст стихотворения заметно более совершенный в отношении языковой точности и выразительности. Было бы неверно и в этих случаях держаться за первопечатный текст. Вполне естественно, что за последние четверть века, когда А. почти не давал в печать своих стихотворений и поэм, он имел возможность улучшать их и, надо полагать, в эти годы работал над ними. Таким образом, вопрос об установлении наиболее авторитетного текста для настоящего издания в каждом отдельном случае решался особо. В этой заметке приведены лишь общие основания предпочтения того или иного текста при подготовке книги. В примечаниях не всегда дается совершенно полное и детальное обоснование выбора текста, так как это является задачей академического издания.
Настоящее собрание поэтических произведений А. значительно превосходит по полноте единственный сборник, выпушенный двумя изданиями вскоре после смерти поэта его вдовой А. Ф. Аксаковой («Сборник стихотворений И. С. Аксакова». М., 1886). Сборник 1886 г. включает 39 стихотворений и 3 поэмы, напечатанные в произвольной последовательности, часто с произвольно установленными названиями, и по случайным источникам. В настоящем издании публикуются 84 стихотворения и 4 поэмы. Многие из этих произведений появились впервые в печати уже после выхода в свет Сб. 1886, в приложениях к первым трем томам издания «И. С. Аксаков в его письмах». Помещенным там текстам также далеко не всегда можно безоговорочно доверять. Подавляющее большинство произведений, вошедших в настоящее издание, так или иначе отличается по тексту от Сб. 1886 г. и приложений к «Письмам» благодаря проведенным уточнениям. Кроме того, здесь впервые напечатаны 8 стихотворений и большое количество отдельных, ранее неизвестных строк в стихотворениях и поэмах.
Рукописи поэтических произведений А. хранятся в основном в Рукописном отделе Института русской литературы Академии наук СССР в Ленинграде (Пушкинский дом), а также в Центральном государственном архиве литературы и искусства в Москве. Единичные рукописи имеются в архиве Музея Академии наук СССР «Абрамцево» и др.
При обращении к спискам стихотворений А. надо учитывать, что некоторые произведения приписываются ему без достаточных, а то и без всяких оснований. Так, например, в рукописном сборнике из библиотеки М. И. Семевского (хранится в Рукописном отделе Пушкинского дома) А. приписано стихотворение «Подводный город» (в изданном в 1861 г. в Лондоне сборнике «Русская потаенная литература XIX столетия» его автором назван А. С. Хомяков). В действительности автором стихотворения является М. А. Дмитриев. «Подводный город» вошел в сборник М. А. Дмитриева «Стихотворения», ч. I, М., 1865, стр. 175.
Фрагменты двух стихотворений Аксакова приведены в воспоминаниях П. П. Семенова-Тян-Шанского («Мемуары», т. 1, П., 1917, стр. 200, 251). Однако Семенов-Тян-Шанский ошибся: это отрывки из одного и того же стихотворения 1855 г., автором которого к тому же является не Аксаков, а П. Л. Лавров; см., например, сб. «Вольная русская поэзия второй половины XIX века», Л., 1959, стр. 619—627, 835.
В настоящее издание не вошли лишь некоторые мелкие экспромты, ничего не прибавляющие ни к поэтическому облику А., ни к имеющимся биографическим сведениям. Часть таких экспромтов астраханского периода, опубликована Ф. А. Бюлером в «Русской старине» (1886, № 12; есть отдельный оттиск). Другие разбросаны по страницам писем А. Вот, например, четверостишие из неопубликованного письма 1843 г. к кн. Д. А. Оболенскому:
Улучив оказию,
Шлю тебе в Казань,
В эту quasi-Азию
Дружбе нашей дань!
(Рукописный отдел Пушкинского дома)
Настоящее издание состоит из трех отделов. В первом даны стихотворения Аксакова. Второй отдел составляют поэмы. К ним отнесены также «Жизнь чиновника» и «Зимняя дорога», произведения, представляющие собой весьма своеобразные опыты в этом жанре. В третьем отделе собраны стихотворные шутки и произведения «на случай» (рифмованные письма, записи в альбом), исторически гораздо менее важные, а художественно гораздо более несовершенные, но все же дополняющие наше представление об А. — поэте и человеке. Все стихотворения в рамках каждого отдела расположены в хронологическом порядке. Точные даты, проставленные самим А. или установленные редакцией, даются в тексте, предположения — в примечаниях. Источник датировки не оговаривается особо, если указываются даты, взятые из первых публикаций или из рукописей, по которым текст стихотворения печатается в настоящем издании.
Особо следует остановиться на вопросе о ненайденных стихотворениях А.
В силу различных причин тексты некоторых стихотворений А., не опубликованных в свое время в печати, до нас не дошли. Это можно утверждать прежде всего по отношению к большей части юношеских стихотворений А., особенно ранних. В Рукописном отделе Государственной публичной библиотеки им. M. E. Салтыкова-Щедрина хранится альбом А. П. Воскресенского. А. записал в него: «Что же мне написать тебе в альбом? Стихов я не пишу решительно… Я, боже упаси, избавился от этой болезни, что и для меня и для тебя лучше. И<мператорское> у<чилище> пр<авоведения>. Марта 9-го 1840 г. Ив. Аксаков». Из этой записи видно, что А. писал стихи ранее известного нам времени.
О некоторых полностью не найденных стихотворениях А. известно по цитируемым в письмах строчкам. Привадим список таких автоцитат, который может содействовать обнаружению полных текстов произведений А.:
1. «Я никогда не мог сказать себе: „Я гордо чувствую: я молод! Мила мне жизнь, мужчина я!“, но, напротив, часто повторяю с прискорбием собственные стихи мои:
Мне не живется беззаботно,
Мне ноша жизни нелегка!»
(П., т. 1, стр. 84)
2. «Словом, говоря моими же стихами:
Как том пятнадцатый, он тонок,
Она толста, как том второй.
(Свод законов издания 1842 года)»
(П., т. 1, стр. 123)
3. Послание в ответ на стих. В. А. Соллогуба «И. С. Аксакову»:
«Сначала я говорю ему, что хороша природа, красиво бегут реки на земле, но Волга красивее их, и я поневоле люблю ее больше; так и Русь, которую люблю преимущественно по той же причине, не только как русский. Говоря про созерцание природы, я объясняю, что покойное созерцание природы, так ясно отражающееся в русской песне, мудрено для нас, разорвавших связь с народом, и что вообще слишком скверно кругом нас, — тут и ему досталось в этой строфе, вот она:
И негодует дух поэта,
Теснимый горестно кругом
Всей этой челядью паркета,
Несущей мрак, с названьем света
На нашу Русь, на божий дом!
Обращаясь к нему, я говорю и кончаю так:
…К тебе же речь теперь иная:
Зачем, ошибку сознавая,
Так малодушна жизнь твоя?
Зачем, под властью чужестранной,
Тщеславной, мелкой красоты,
Досель талант, от бога данный,
Растит на почве бездыханной
Недолговечные цветы?
Пора! Мы ждем опроверженья
Упреков горьких…»
(П., т. 1, стр. 458—459)
4. Ссылка на свои слова:
Но я люблю «природы лоны».
Мне сладко петь, взывать к нему.
И все прозванья Аполлона
Любезны сердцу моему!
(«Русский архив», 1909, № 5, стр. 146)
5. Рассказ об испытанном в прошлом любовном чувстве А. сопровождает четверостишием из утраченного им стихотворения:
Господь, господь, мою ты знаешь душу!
Суди меня, о грозный судия!
Пусть казнь твою я на себя обрушу,
Но пусть блеснет мне истина твоя.
(П., т. 4, стр. 127—128)
6. «Я до сих пор терпеть не мог ежедневность и склонен был желать, чтоб
Вся жизнь была одно служенье,
Один лирический порыв…»
(П., т. 4, стр. 159)
Другие ссылки на стихотворения «на случай» и упоминания — П., т. 1, стр. 165, 400, 401; П., т. 2, стр. 77; П., т. 3, стр. 457. См. также ниже примечания к «Бродяге».
В примечаниях к настоящему изданию в тех случаях, когда указан лишь один печатный источник текста произведения, не оговаривается особо, что текст печатается по нему. Если различия между печатным и рукописным текстом специально не указываются, это значит, что они сводятся к частной стилистической правке, не имеющей большого принципиального значения.
Считаю своим долгом принести глубокую благодарность И. Я. Айзенштоку и И. Г. Ямпольскому за ценные советы и указания.
ЛБ — Отдел рукописей Публичной библиотеки СССР им. В. И. Ленина.
П., т. 1—«Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Часть первая. Учебные и служебные годы. Том первый. Письма 1839—1848 годов». М., 1888.
П., т. 2— «Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Часть первая. Учебные и служебные годы. Том второй. Письма 1848—1851 годов». М.. 1888.
П., т. 3 — «Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Часть первая. Учебные и служебные годы. Том третий. Письма 1851—1860 годов». М., 1892.
П., т. 4 — «Иван Сергеевич Аксаков в его письмах. Часть вторая. Письма к разным лицам. Том четвертый». СПб., 1896. Если ссылка на страницу «Писем» дана римской цифрой, она относится к «Приложению».
ПД — Рукописный отдел Института русской литературы Академии наук СССР (Пушкинского дома).
Сб. 1886 — «Сборник стихотворений И. С. Аксакова». М., 1886.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства.
ЦГИАМ — Центральный государственный исторический архив СССР в Москве.
ЦГИАЛ — Центральный государственный исторический архив в Ленинграде.
СТИХОТВОРЕНИЯ
[править]Простая история. Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 643, под заголовком «История старой девушки. Предсказание». В списке ПД озаглавлено «Простая история (Посвящ. К. С. А — ву)». О том, что героем стихотворения является именно К. С. Аксаков, учившийся на словесном факультете Московского университета в 1832—1835 гг., говорится и в «Русской старине». Там же после даты указано место написания — «село Ильинское». В списке после пятой следует еще одна строфа:
Иной был дух в том университете, Там Каченовский мыслью всех смущал, Что не бывало Рюрика на свете; Качаяся, коленки потирал Надеждин во словесном факультете, Когда студентам лекцию читал. Свои уста пространно разверзая, Эстетику свою преподавал.
Каченовский Михаил Трофимович (1775—1842) --профессор кафедры истории, статистики и географии Российского государства Московского университета. Надеждин Николай Иванович (1804—1856) — профессор кафедры изящных искусств и археологии, друг семьи Аксаковых (П., т. 1, стр. 20). Стихотворение написано октавами, применение их в шутливом по сюжету и тону произведении заставляет предположить здесь определенную связь с «Домиком в Коломне» Пушкина. По своей ритмике и интонациям стихотворение близко к «Сказке для детей» Лермонтова.
В альбом П. А. Сазонова. Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 641. Дата — по списку ПД. Написано в связи с окончанием Училища правоведения в Петербурге и адресовано одному из соучеников по курсу. Во второй строфе, по указанию Бюлера, упоминаются последовательно барон Г. Е. Ферзей, барон В. Г. Клебек, князь Г, К. Багратион-Мухранский.
На прощанье. Впервые — «Русское обозрение», 1894, № 2, стр. 563. В примечании сообщается, что текст стихотворения приведен по автографу из альбома товарища А. по училищу С--ова (П. А. Сазонова?). Автограф без заглавия — в ПД. Дата и отдельные поправки — по автографу. Написано по тому же поводу, что и предыдущее. Не подеремся за Елену. По гомеровскому эпосу похищение жены спартанского царя Менелая Елены Парисом вызвало возмущение греческих царей и привело к Троянской войне.
«Я знаю, Лидия, кто в сумраке ночном…» Впервые-- «Русское обозрение», 1894, № 1, стр. 56. В примечании указано, что стихотворение печатается по автографу из того же альбома, что и предыдущее. О дате написания — «Русское обозрение», 1894, № 2, стр. 563. Автограф в ЦГАЛИ.
«Итак, в суде верховном — виноват!..» Впервые — «Исторический вестник», 1888, № 2, стр. 331, в статье М. И. Сухомлинова «А. в сороковых годах». M И. Сухомлинов нашел публикуемый неполный текст стихотворения среди доставленных после обыска в марте 1849 г. в III Отделение бумаг А. (ныне — в ЦГИАМ). Стихотворение представляет собой «послание к бывшему соученику его, князю Д. А. Оболенскому». Написано во время службы А. в Москве после окончания Училища правоведения. Стихотворение вызвало особое недовольство III Отделения (П., т. 2, стр. 162). Немецкие ничтожные прозванья — очевидно, ранги и титулы западного происхождения.
К. С. Аксакову. Печ. впервые по списку ПД. Посылая брату написанное в Астрахани стихотворение, А. в письме родным от 5 февраля 1844 г. с огорчением замечал: «Мне пишете вы, что Костя, свалив с плеч диссертацию, выезжает в общество беспрестанно… Мне жалко, мне грустно, мне досадно видеть человека, как он, унижающегося до светской толпы, страшной своей пустотой; мало того, не нечувствительного к ее бессмысленным похвалам, часто некстати, невпопад высказываемым! Человека, добровольно профанирующего высокие мысли и подбирающего чутко будто бы лестные слова тупоумных женщин и близоруких светских судей! Посылаю ему стихи, которые, я надеюсь, он примет в настоящем их смысле, т. е. как излияние дружеского, негодующего сердца» (П., т. 1, стр. 71).
Романс. Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 648.
Послание. Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 649.
Христофор Колумб с приятелями. Впервые — «Москвитянин», 1845, № 2, стр. 64. Печ. по авторизованному списку ПД. Об этом стихотворении А. писал из Астрахани родным 5 ноября 1844 г.: «…чтоб вам было не скучно дожидаться меня, посылаю вам стихи свои под шуточным названием: „Колумб с приятелями“. Пожалуйста, не думайте, чтоб они были написаны с какой-нибудь особенной мыслью, с какого-нибудь повода… Хотел было посвятить их Константину, да испугался, к тому же и стихи того не стоят» (П., т. 1, стр. 225). Слова письма о «шуточном названии» надо, очевидно, понимать как указание на произвольность заглавия, отсутствие прямой его связи с содержанием стихотворения.
Голос века. Впервые — «День», 1862, № 45, 10 ноября, вместе со стих. «Не в блеске пышного мечтанья…» под обшим названием «Из стихотворений прежнего периода. Разговор». Под цифрой 1 дано стих. «Не в блеске…», под цифрой 2 — «Много сил и твердой воли…». Печ. по автографу ПД. Имеются автографы и списки, объединяющие данное стихотворение со стих. «Не в блеске…» под общим названием «Голос века» или под одним номером в альбоме. Важнейшие варианты по спискам ПД:
ст. 17
Но вижу я: печальный и смущенный
21—24
Но берегись, чтобы в избытке чувства
Не ослабела крепкая душа:
Блаженство даст тебе искусство,
Могучих сил ее лиша!
26
В странах поэзии святой
28
Готов возникнуть быт иной!
«Среди удобных и ленивых…». Впервые — «Московский литературный и ученый сборник», М., 1846, стр. 216. Печ. по автографу ПД. Дата установлена на основании рукописных пометок о времени написания. В автографе ПД примечание А.: «В этом стихотворении выражается негодование на нас самих, на наше бездействие и многословие. Пламенная вера в истину славянофильства моего брата увлекла и меня, но потом я опять вернулся к своему раздумью». Получив в ответ на свою просьбу стихи А. от С. Т. Аксакова, Гоголь писал о них H. M. Языкову в марте 1846 г. из Рима: «Мне особенно понравились стансы:
Среди удобных и ленивых,
Упорно-медленных работ…
В юноше виден талант решительный, стремление приспособить поэзию к делу и к законному влиянию на текущие современные события, хотя сам поэт для этого еще не воспитался и, вероятно, будет долго еще ходить и колесить около, пока не попадет на самое дело» (Полное собрание сочинений, т. 13. М., 1952, стр. 47). Свою оценку «стансов» Гоголь высказал и в письме С. Т. Аксакову (там же, стр. 46).
«Зачем опять теснятся в звуки…» Впервые — П., т. 1, стр. LIII. Печ. с поправкой по автографу ПД («Не легче ль ждать» вместо «Но легче ль ждать»). Дата по автографу и списку ПД. Стих, не было пропущено цензурой в составе подготовлявшегося А. в 1846 г. сборника (П., т. 1, стр. 322, 376, 379). О попытках провести сборник через цензуру см. «Русский архив», 1877, № 12, стр. 365, 372; «Русский филологический вестник», 1915, № 3, стр. 5—7, 11—12; «Литературное наследство», № 56, М., 1950, стр. 181. Когда сказалися слова — очевидно, имеется в виду славянофильская доктрина Константина Аксакова. Полемика со взглядами брата очень характерна для писем и стихотворений А. этого периода (см. вступительную статью).
«Не в блеске пышного мечтанья…» Впервые — «День», 1862, № 45, 10 ноября (см. выше примечание к стих. «Голос века»). В автографах и списках ПД есть опущенные автором при публикации строки (после ст. 12):
И полагал я, в духе века,
Все чувства личные стыдом,
Природы слабой человека
Смешным, презрительным плодом.
В П., т. 1, стр. LI впервые опубликованы следующие заключительные строки:
Что ты, высокое искусство. Противно жизни трудовой: Всегда с тобой рифмует чувство, Как неразлучный спутник твой!
«Нет, с непреклонною судьбою…» Впервые не полностью — П., т. 1, стр. LXII. Печ. по письму А. к Д. А. Оболенскому из Калуги от 17 сентября 1845 г. (ПД). Судя по этой дате, стихотворение написано в середине сентября. Князь Дмитрий Александрович Оболенский (1822—1881) — соученик А. по Училищу правоведения, сохранивший с ним впоследствии дружеские отношения, крупный чиновник, автор воспоминаний о Гоголе. Панин Виктор Никитич (1801—1874)--министр юстиции в 1841—1861 гг., начальник А. в период его службы в должности товарища председателя уголовной палаты в Калуге.
26-е сентября. Впервые — «Московский литературный и ученый сборник», М., 1846, стр. 137. Автограф — в ПД. Датируется на основании упоминаний в письмах А., предположительно между 26 сентября и 9—13 октября (П., т. 1, стр. 256, 257). Обещая послать стихотворение своему другу Д. А. Оболенскому, А. писал: «Я стал серьезнее и мягче, и если я еще не исправился вполне, так как хотел, то это потому, что всякий человек дрянь и ложь; зато я много высказал себе. Я вышлю тебе стихи, они называются „26 сентября“ (день моего рождения). Многие скажут, что это повторение нравственных истин, давно известных в прописях. Но надобно было вновь прожить все эти истины. Много опошлилось вокруг нас, но, если оно предстало нам, зажило бы внутри со всей своей глубиной и серьезностью, обновило бы оно человека» (там же, стр. 231). Брату Константину А. писал о стихотворении, что это — «род длинной нравственной оды, точно ода „Бог“ <стихотворение Г. Р. Державина>. Я думаю, многие скажут, что это старое, смешное сожаление о скверности человеческой! Другие, пожалуй, примут ее в смысле тесной благонамеренности… Но я должен признаться, что она нравственного, не политического содержания» (там же, стр. 275). В рецензии на «Московский сборник» 1846 г., помещенной в «Москвитянине», дается высокая оценка стихотворениям А. («в стихотворениях И. С. Аксакова виден талант замечательный»); со слов «Так мысли я, труда и дела» и до «меж нас гнездящийся порок» приводится стих. «26-е сентября» («Москвитянин», 1846, № 5, стр. 180). В «Литературной летописи» «Библиотеки для чтения» (1846, № 7, стр. 9) отзыв о стихотворениях А. из «Московского сборника» проникнут иронией к их «славянскому направлению». В большой статье А. В. Никитенко о сборнике («Библиотека для чтения», 1846, № 9) об А. нет ни слова. Всяк человек ложь. Эпиграф взят из книги псалмов, ветхозаветных религиозных песен и молитв, созданных, по преданию, царем Давидом.
Сон. Впервые — П., т. 1, стр. LXV. Стихотворение датируется началом октября по упоминанию в письмах родным (П., т. 1, стр. 257, 275). Оно посвящено К. С. Аксакову. Не было пропущено цензурой в составе подготовлявшегося в 1846 г. сборника (там же, стр. 379). Мартын Заоека — легендарный автор неоднократно переиздававшейся в первой половине XIX в. книги «Древнейший и новый всегдашний гадательный оракул, найденный после смерти одного стошестилетнего старца Мартина Задека… с присовокуплением Волшебного зеркала и толкования снов…». Багряница — торжественная пурпурная одежда владетельных особ, порфира, Старцы доблии. Доблий (старослав.)--доблестный.
Очерк. Впервые — «Московский литературный и ученый сборник», М., 1846, стр. 140. Печатается по Сб. 1886. Автограф — в ПД. В письме родным от 23 октября 1845 г. А. предупреждал, что героиня стихотворения не имеет определенного прототипа (П., т. 1, стр. 283). Упоминания о стихотворении см. еще на стр. 264, 268 «Писем»,
Ночь. Впервые — там же, стр. 143. Печ. по автографу ПД. Упоминания о стихотворении — П., т. 1, стр. 279, 298.
«С преступной гордостью обидных…» Впервые — Сб. 1886, стр. 50. Печатается по этому тексту с прибавлением по спискам ПД последних девяти строк, которые публикуются впервые. В Сб. дата: «Петербург, 1845». Однако никаких данных о пребывании А. в 1845 г. в Петербурге нет. Возможность подобной поездки в течение года очень сомнительна, а в ноябре — исключена. Об этом стихотворении сам А. писал, что оно обращено «к Петербургу и к светским людям вообще» (П., т. 2, стр. 281). Вонми — внемли. Содом — описанный в Библии город, жители которого — хананеи — отличались крайней развращенностью нравов, чем навлекли на себя, вместе с жителями соседних городов (Гоморры и др.), божью кару: город был сожжен упавшим с неба огнем и провалился в бездну,
«Вопросом дерзким испытай…» Впервые — «Московский литературный и ученый сборник», М., 1846, стр. 199. Автограф — в ПД. А. о стихотворении — П., т. 1, стр. 293.
Языкову. Впервые — П., т. 1, стр. LXX. Из письма А. родным (П., т. 1, стр. 282—283) известно, что 9 ноября он получил письмо от своего знакомого, поэта H. M. Языкова, со стихотворным посланием «И. С. Аксакову» («Прекрасны твои вдохновенья живые…»)-- см.: Н. М. Языков. Собрание стихотворений. 1948, стр. 278. Языков писал в своем послании:
Беги ты далече от шумного света,
Не знай вавилонских работ и забот;
Живи ты свободною жизнью поэта
И пой, как дубравная птица поет
На воле…
А. около 20 ноября написал стихотворный ответ Языкову, но остался им недоволен и послал его для прочтения только родным (П., т. 1, стр. 291, 298) и Д. А. Оболенскому, что явствует из неопубликованной записки к последнему, приложенной к автографу ПД. Около 15 декабря А. написал новый вариант ответа и послал его Языкову. Различие между двумя вариантами настолько велико, что первый полностью воспроизводим по автографу ПД (публикуется впервые):
Да будут впрок твои слова!
Твое приветное посланье
Милей, чем громкая молва,
Для сознающего призванье!
Но слышит сердце в тишине
Не раз сомнений тяжких муку…
И кстати нынче подал мне
Ты ободряющую руку!
Твои стихи, в шуму забот,
Прошли по мне глубоким следом…
Чего понять не в силах тот,
Кому душевный труд неведом!..
Ты знаешь сам: вела меня
Иначе жизнь. Путем холодным
Шел много лет, подавлен я
Его стремлением бесплодным.
Суровой юности моей
Не возмущали девы-розы,
Веселье бурное страстей,
Любви свежительные грозы!
Когда ж впервые, меж трудов,
Мое раздалось песнопенье,
Мне страшен был моих стихов
Язык и ново вдохновенье!
Так указать свою судьбу
Дерзнет ли воля молодая,
Вопросов внутренних борьбу
Самонадеянно решая?..
Но если смутно и темно
В груди таится дарованье,
Да воспитается оно,
Да оправдается призванье!
Да будет мир души моей
Высокой думою настроен,
Да не угаснет пламень сей,
Да буду ввек его достоин!
Ноябрь 1845
Отдельные строки второго варианта, в частности две последние, не были пропущены цензурой в составе подготавливавшегося в 1846 г. сборника (П., т. 1, стр. 379). В этом стихотворении А. использует полемически некоторые образы из стихотворения Языкова. Ср. в письме родным: «Не понимаю только, к чему он все толкует мне про любовь и красавицу-розу, певца-соловья, ее воспевающего» (П., т. 1, стр. 282).
«В тихой комнате моей…» Впервые — П., т. 1, стр. IL. В списках ПД разные даты: то 1844, то 1845. Место написания в двух случаях — Москва. В 1845 г. А. был в Москве с выездами в Абрамцево до конца августа, а затем в последней неделе декабря. Но в начале декабря стихотворение уже было написано (П., т. 1, стр. 306). Возможно, что, несмотря на пометки в списках, оно написано в Калуге (ср. там же, стр. 321).
Отрывок из ненаписанной поэмы. Печ. впервые по списку ПД, с подписью А. В списке — «Москва» (о пребывании А. в Москве см. предыдущее примечание).
Andante. Впервые — «Московский литературный и ученый сборник», М., 1847, стр. 191. Автограф с разночтениями в ПД. Последние строки третьей строфы в автографе:
Что, мнится, знанием готовым
Давно далось тебе сполна, —
Тогда каким-то даром новым,
Верь, сердцу скажется она!
Очевидно, об этом стихотворении упоминает А. в «Письмах» (т. 1, стр. 318). Andante (итал.) — музыкальный термин, обозначающий произведение, написанное в среднем темпе (соответствует медленному движению).
Поэту-художнику. От слов «Блажен, кому в удел служенье…» и до конца впервые в сб. «Киевлянин», изданном М. А. Максимовичем, кн. 3, М., 1850, стр. 189. Полностью впервые в П., т. 1, стр. LXXV. Автограф в ПД. Об этом стихотворении — П., т. 1, стр. 322. В рецензии на «Киевлянина» М. П. Погодин высоко оценивает напечатанные там стихи А. «Отдых», «Свой строгий суд остановив…», «Поэту», последнее приводит полностью, выражая сожаление о том, что стихи А. очень редко появляются п печати («Москвитиянин», 1850, № 5, кн. 2, стр. 55, 59). Трудись, поэт, трудись келейно и след. три строки — реминисценция из пушкинского «Пророка» («Восстань, пророк, и виждь и внемли…»).
Русскому поэту. Печ. впервые по списку ПД. Точная дата по П., т. 1, стр. 344.
Дождь. Впервые — П., т. 1, стр. LXXVII. Печ. по автографу ПД, не имеющему заглавия. Заглавие и точная дата по П., т. 1, стр. 345.
А. О. Смирновой <1> («Вы примиряетесь легко…»). Впервые — Сб. 1886, стр. 45, под заглавием « -ой». Печ. с полным наименованием адресата. Списки в ПД (встреч, заглавие «К петербургской даме»). Смирнова Александра Осиповна, урожд. Россетти (1810—1880) — в молодости фрейлина двора императрицы. Вышла замуж за H. M. Смирнова, бывшего калужским губернатором в годы службы в Калуге А.; была в дружбе с Пушкиным, Лермонтовым, Гоголем, Жуковским и другими выдающимися современниками. В Калуге А. часто встречался с А. О. Смирновой. Обо всех разговорах и спорах с ней он регулярно сообщает родным в своих письмах. Отдавая должное уму, образованности, вкусу Смирновой, юноша А. с возмущением относился ко многим чертам ее поведения, мнениям и оценкам. О ссоре, послужившей поводом к написанию стихотворения, см. П., т. 1, стр. 343—344, 345, 348—349, 367 и др. В ответ на настойчивые просьбы Смирновой дать ей текст стихотворения, о существовании которого она узнала, А. послал его со следующей припиской:
В порыве бешеной досады,
В тревожных думах и мечтах
Я утешительной отрады
Искал в восторженных стихах.
И всё, что словом неразумно
Тогда сказалось ввечеру,
Поверил пылко и безумно
Неосторожному перу!
Веленью Вашему послушен,
Посланье шлю и каюсь в нем,
Хоть знаю, будет Ваш прием
И очень прост, и равнодушен!..
Но право, мне в мои стихи
Отныне не внесут укоров
Ни ряд обидных разговоров,
Ни Ваши скудные грехи!
(П., т. 1, стр. 351)
Письма А. к Смирновой более позднего времени — «Русский архив», 1895, № 12, стр. 423—480.
А. О. Смирновой («Когда-то я порыв негодованья…»). Впервые — П., т. 1, стр. LXXXI. Печ. по этому тексту. Автограф в ПД (заглавие «Неоконченное послание»). О желании Смирновой послать друзьям текст первого послания А. к ней (см. выше) говорится еще в письмах А. конца июня (П., т. 1, стр. 350 и др.). Однако первое и единственное упоминание о втором послании есть лишь в письме от 24 августа (там же, стр. 368). До 20 июля, в течение трех недель, А. был у родных в Абрамцеве, где мог прочесть им уже написанное послание. Во всяком случае, нет оснований предполагать, что А. посылал его, по обыкновению, родным; может быть, потому, что текст стихотворения был им уже знаком. С учетом этих данных установлены хронологические рамки даты написания.
К *** («О преферансе не тоску я…») Впервые — П., т. 1, стр. LXXXI. Автограф в ПД. Посвящено Клементию Россетти, брату А. О. Смирновой, проживавшему в то время в ее доме в Калуге (П., т. 1, стр. 363). Дата по П. (там же).
«Бывает так, что зодчий много лет…» Впервые — «Современник», 1846, № 11, стр. 226, под названием «Бывает». Печ. по автографу ПД. Очевидно, это стихотворение упоминается в П., т. 1, стр. 371.
Совет. Впервые — там же, стр. 231. Печ. по автографу. В списке ЛБ (Елаг., п. 16, № 42), ст. 7 — «Она ведет к сознанью и сомненью». Упоминание — в П., т. 1, стр. 386. В. С. Аксакова писала А. 24 ноября 1846 г.: «Константин читал Грановскому последние стихи твои, и он пришел в совершенно искренний восторг» («Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», т. 1. М. —Л., 1936, стр. 174). Возможно, что речь идет здесь о стих. «Бывает так…» и «Совет», опубликованных в недавно вышедшей книге «Современника», или о стих. «К портрету», написанном в середине октября и вскоре, очевидно, посланном, по обыкновению, родным для прочтения и отзыва.
Мухановой. Впервые — П., т. 1, стр. LXXXV, с неверным инициалом адресата «С. Мухановой». Автограф в ПД (заглавие: « -ой»). Дата по упоминанию в П., т. 1, стр. 388. Муханова Мария Сергеевна — представительница известного дворянского рода, проживавшая в 1846 г. в калужском имении, где А. с ней и познакомился. Отличалась образованностью и умонастроением, близким славянофилам, со многими из которых была хорошо знакома и состояла в переписке (А. о ней — П., т. 1, стр. 360—361, 388). Тантал — греческий царь, герой мифа. За оскорбление богов был низвергнут ими в Аид. В подземном царстве он стоял по горло в воде и терзался жаждой — вода отступала, когда он собирался сделать глоток; не мог он утолить и голод: ветви с плодами, висевшие над ним, отодвигались, когда он протягивал к ним руку.
К портрету. Впервые — «Московский литературный и ученый сборник», М., 1847, стр. 590, без заглавия. Печ. по автографу ПД. В другом автографе название «К мечтателям» и примечание А. под заголовком: «Или же к самому себе, себя собственно имел я в виду, когда писал эти стихи. Прочтя эти стихи, вы поймете, почему я не считал себя вправе предаваться досужей поэзии и в буквальном смысле слова подавлял себя „делом“». Дата — по письму от 20 октября, в котором впервые упоминается стихотворение как недавно написанное, и предшествующему (см. П., т. 1, стр. 390).
Санный бег, вечером, в городе. Впервые — П., т. 1, стр. ХС. Печ. по автографу ПД. Дата — по П., т. 1, стр. 399—400.
Capriccio. Впервые — П., т. 1, стр. LXXXVI. Печ. по автографу ПД (в нем зачеркнутый чернилами подзаголовок — обращение к неизвестному лицу: «А… П… Б…»). Упоминается в письме родным 5 октября 1846 г. (П., т. 1, стр. 387), что дает возможность установить крайнюю дату написания. Capriccio (итал.) — музыкальное произведение, обычно виртуозное, свободного построения. Законы осуждают и т. д. — начальные строки песни молодого человека из повести H. M. Карамзина «Остров Борнгольм» (1794):
Законы осуждают
Предмет моей любви;
Но кто, о сердце, может
Противиться тебе?
Какой закон святее
Твоих врожденных чувств?
Какая власть сильнее
Любви и красоты?
Песня была весьма популярна еще в 30-х годах XIX в. (ср. слова Хлестакова в «Ревизоре», д. IV, явл. 13). Клавикорд — клавишно-струнный инструмент XV—XVIII вв., предшественник фортепьяно. «Клавикордами» в России в первой половине XIX в. неправильно называли фортепьяно.
«Блаженны те, кто с юношеских лет…» Впервые — П., т. 1, стр. LXXXVI. Печ. по автографу ПД (с указанием места написания-- Калуга). В списке ЛБ (рукой М. В. Киреевской) представляет собой последние строфы стих. «Бывает так…». Там же дата — «26 августа 1846».
Панову. Впервые — П., т. 1, стр. LXXII, с пометкой «Москва». В Москве в 1846 г. А. был в конце апреля, первые три недели июля и в последних числах декабря. Вернее всего, стихотворение написано во время последнего приезда. Панов Василий Алексеевич (1819—1849) — известный деятель-славянофил, литератор, близкий знакомый Аксаковых, издатель «Московского литературного и ученого сборника» 1846 и 1847 гг.
При посылке стихотворений Ю. Жадовской. Впервые — П., т. 1, стр. LXXXIX, с пометкой «1846 г. Калуга». Печ. по автографу ЛБ. Автограф ПД озаглавлен «N.N.N-ой при посылке стихотворений Ю. Жадовской». Адресат стихотворения не установлен. Жадовская Юлия Валериановна (1824—1883) — писательница. Ее стихотворения печатались с 1843 г. В 1846 г. издала в Москве сборник стихотворений. Жадовская жила постоянно в Ярославле. Во время выездов в Москву познакомилась с Аксаковым. Отзыв А. об ее стихотворениях — в П., т. 1, стр. 404; т. 2, стр. 172—173, 285—286 и др. письмах периода службы в Ярославле. 10. В. Жадовская посвятила А. стихотворение, в котором писала о большом значении знакомства с ним для уяснения ею жизненных вопросов, для поэтического творчества:
Давно уж мне хотелося
Сказать, как освежительно
На душу, утомленную
Житейскою всеядностью,
Талантом вы повеяли
И осветили темные
Вопросы сердца смутного и т. д.
(Ю. В. Жадовская. Полное собрание сочинений, т. 1, изд. 2-е. СПб., 1894, стр. 115).
«Мы все страдаем и тоскуем…» Впервые — «День», 1862, № 29, 28 апреля, под заглавием «Из стихотворений прежнего периода». Автограф первых десяти строк и список в ПД имеют варианты:
ст. 4—5
Мы негодуем суетливо,
Соболезнуем хлопотливо
7—12
Обман и ложь! Не пыл желанья,
Не жгучий пламень состраданья,
Не жажда скорого конца,
Не беспокойные заботы,
Не бескорыстные работы
Волнуют праздные сердца!
Удобной прихотью для нас
35—36
Прожить шумливо и тревожно
И позабавиться не раз!
В «Дне» датировано 1847 г., в списке и публикации в П., т. 1, — 1846 г.
«При кликах дерзостно-победных…» Впервые — П., т. 1, стр. XCIII, под заглавием «(Посвящено Л. И. Арнольди)». Название дано произвольно. Печ. по автографу ПД под названием «N.N.» и с примечанием: «Одной неизвестной мне девушке, историю которой рассказывали мне». О том же адресате стихотворения — П., т. 1, стр. 418—419. Прочтя стихи, С. Т. Аксаков писал 8 февраля сыну: «Сейчас принесли твое письмо, милый друг Иван, от 4 февр. Стихи прекрасны, превосходны! Одни из лучших твоих стихов. Еше не прочитав их, я знал, что они таковы, ибо ты пишешь, что стихи без особенного достоинства. Мне всего более нравится „Чтоб слышать мне полет молитвы в благоуханной тишине“» («Н. В. Гоголь. Материалы и исследования», т. 1. М. — Л., 1936, стр. 179—180).
«Что мне сказать ей в утешенье…» Впервые — в письме родным от 1 марта 1847 г. (П., т. I, стр. 428—429). Автограф письма — в ПД. Стихотворение связано по содержанию с предыдущим. В указанном письме А. рассказал его историю: «Стихов новых нет. Правда, есть небольшие, ответ Ар<нольди>. Дело в том, что, рассказав ему об одной девушке, проживающей не в здешних местах, я привел его восприимчивую душу в такой восторг, что он, постоянно ' бредящий по юности лет об идеале женщины и девы, сошел с ума на несколько дней, в состоянии был ехать ее отыскивать и написал мне о ней пребольшие стихи… Он спрашивает, неужели девушка эта примирится с жизнью и страданием, сделается барыней уездной, и зачем все это так на свете и т. п. Я отвечал на это следующими стихами, которые, впрочем, написать можно было только в сердитую минуту расположения духа…» Арнольди Лев Иванович (ум. в 1860 г.) — сводный брат А. О. Смирновой (сын ее матери от второго брака), автор воспоминаний о Гоголе, чиновник, находившийся в Калуге в годы службы в ней А.
«Зачем душа твоя смирна?..» Впервые — «Русская беседа», 1859, кн. 5, стр. 8, где опубликовано вместе со стих. «Отдых», «Моим друзьям», «Опять тоска! опять раздор!..» под общим заголовком: «Из стихотворений прежнего периода» (к нему примечание: «Это значит — до 1855 года»). Печ. по автографу ПД.
Основные варианты «Русской беседы»:
ст. 9—10
Ты боевой не сведал жажды,
Тебя в борьбу не увлекло?
Последняя строфа:
Безумцем слыть тебе у всех!
Но для святыни убежденья
Полезней казни и гоненья,
Чем славы суетной успех.
О, в этой душной нашей ночи
Кому из нас бесстрашной мочи
Достанет правду возлюбить?
Кто озарит нас правды светом?..
Одним безумцам в мире этом
Дано лучей ее добыть!..
Дата — на основании письма родным, где А. пишет, что эти стихи «мне самому нравятся» (П., т. 1, стр. 421). Летом 1847 г. А. послал Д. А. Оболенскому тетрадь своих стихов, указав в письме: "В тетради я отметил карандашом стихи, писанные вследствие Гоголевой книги <"Выбранные места из переписки с друзьями">, или, лучше сказать, вследствие мыслей, ею возбужденных" (П., т. 1, стр. 438). А. Ф. Аксакова, издательница писем А., сделала к этим словам примечание, назвав отмеченные стихи: «Свой строгий суд остановив…», «Зачем душа твоя смирна?..», «Не дай душе твоей забыть…». Указание это нельзя считать совершенно достоверным, так как последнее стихотворение из названных и в автографе, и в прижизненной публикации датировано 1848 г. В 1852 г., в составе второго тома «Московского сборника», его редактор А. предполагал напечатать под названием «Подражания еврейской поэзии» стих. «Зачем душа твоя смирна?..» и «Усталых сил я долго не жалел…» Сборник к печати разрешен не был, а стихи А. причислены цензурой к особенно подозрительным материалам («Русская старина», 1905, № 5, стр. 398—399).
«Свой строгий суд останови в…» Впервые — сб. «Киевлянин», кн. 3, М., 1850, стр. 211, под заглавием «К N.N.». Печ. текст, опубликованный А. в газете «День», 1863, № 1, 5 января, под заглавием «Из стихотворений прежнего периода». В П., т. 1, стр. XCII датировано: «1847 г. Калуга». Автографы ПД также с пометкой «Калуга». В Калуге А. был до 24—25 апреля. Наряду с мелкими поправками, в тексте несколько вариантов имеют ст. 17—19:
Когда мечты в нем роем вьются;
И рвется сердце к красоте,
И сердце женщины он любит,
(Автограф I ПД)
И чувства полно, пылко бьются,
И чутко сердце к красоте,
И сердце он другое любит, —
(Автограф II ПД)
И светлым роем грезы вьются;
И рвется сердце к красоте,
И славу он, и доблесть любит, —
(Киевлянин)
См. также примечание к стих. «Зачем душа твоя смирна?..».
«Странным чувством объята душа…» Впервые — П., т. 1, стр. XCIV, где датировано: «1847 г. Калуга». Печ. по автографу ПД, также имеющему пометку «Калуга».
Отдых. Впервые — сб. «Киевлянин», кн. 3, М., 1850, стр. 190. Печ. по «Русской беседе», 1859, кн. 5, стр. 9 (см. примечания к стих. «Зачем душа твоя смирна?..»). В «Киевлянине» ст. 10 «Грезам не дал себя обмануть»; есть и другие более мелкие варианты. Написано в конце года (П., т. 1, стр. 438). О стих. «Отдых» А. впоследствии писал: «Стихи эти относятся к тем годам службы, где я заставлял себя работать, дабы, не обольщаясь праздными мечтами, быть полезным. Тут и сказалась внутренняя борьба, борьба поэтического и художественного призвания с сознанием долга гражданского. Надо вспомнить, что я тогда служил, заставлял себя служить, считал себя не вправе сложить руки, сказать — я-де поэт и потому-то бездействую» (там же).
«Не пай душе твоей забыть…» Впервые — «Русская беседа», 1856, кн. 1, стр. 5. Печ. журнальный текст. Автографы в ПД. Один из них — с пояснением А.: «Я разумею подвиг к добру, ставший рутиною, привычкою и потому переставший благотворно действовать на душу», — содержит иной текст второй строфы:
Но мнится нам, что цели ясны,
Что крепок дух и прочен пыл,
Увы! для наших вялых сил
Пути нескорые опасны!
Остынет жар с теченьем лет,
И каждый подвиг наш душевный,
Дробимый жизнью ежедневной,
Теряет смысл и тратит цвет.
Закончено не позднее октября, т. е. до длительного отъезда из Москвы, где написано стихотворение, согласно пометке в автографе и первой публикации. Вероятнее всего написано в начале года. См. примечания в стих. «Зачем душа твоя смирна?..».
А. П. Елагиной. Впервые — «Русский архив», 1877, No Ö, стр. 496. Автограф ПД содержит мелкие разночтения, а также пояснение А.: «Старушка А. П. Елагина, мать Киреевских, тому давно, когда я еще служил, прислала мне образ спасителя с восторженными похвалами за какое-то мое доброе дело на службе. Эти похвалы меня смутили. Я отвечал ей». В примечании П. И. Бартенева к публикации в «Русском архиве» указывается: «Написаны они <стихи> в 1848 году, когда И. С. Аксаков служил обер-секретарем в Московском сенате». Если это указание верно, то стихотворение не могло быть написано позднее середины сентября, когда А. оставил названную должность. Елагина Авдотья Петровна (1789—1887) играла заметную роль в жизни литературной и ученой Москвы первой половины века, была близка ко многим выдающимся людям. От первого брака имела сыновей И. В. и П. В. Киреевских, от второго — В. А. и Н. А. Елагиных. В салоне Елагиной часто встречались славянофилы.
Послание к Л. И. Арнольд и. Впервые — П., т. 2, стр. L, с подзаголовком: «Из Бессарабии по случаю данного ему поручения произвести следствие над N». Имеется в виду дело Рахманова (см. список стихотворения в ЛБ). Автограф в ПД. Согласно пометке А., написано в Кагуле (город в Молдавии). В октябре 1848 г. А., только что поступивший на службу в Министерство внутренних дел, был послан в Бессарабию с секретным поручением ознакомиться с бытом местных раскольников. В Кагуле А. был около 20 декабря. Об Арнольди см. выше примечание к стих «Что мне сказать ей в утешенье…» Формошика (молдавск.) — хорошенькая девушка; дудука — барышня; мититики — миниатюрная, маленькая; кукона — сударыня, госпожа, барыня. Надворные суОы, существовавшие в 40-х годах XIX в. (до упразднения их в 1866 г.) лишь по одному в Петербурге и Москве, учреждены были для разбора уголовных и гражданских споров по личным обязательствам между иногородними и разночинцами, не имевшими недвижимой собственности в пределах столичной губернии.
«Пусть гибнет всё, к чему сурово…» Впервые — «Русская беседа», 1859, кн. 6, стр. 2, под названием: «Из стихотворений прежнего периода». Печ. с исправлением слова «сгибнет» на «гибнет», согласно всем автографам ПД. Автографы имеют отличия от печатного текста и отдельные различия между собой. Основные из них:
ст. 1—2
Пусть гибнет всё, в чем так сурово
Так долго дух воспитан был
23—24
Не тратой дней и сил напрасной
В безбрежной пошлости людской
27
Клейми прозваньем вольнодумцев
Вошло в состав сборника «Русская потаенная литература XIX столетия» (Лондон, 1861, стр. 229), где опубликовано без указания даты написания по тексту, несколько отличающемуся от текста публикации «Русской беседы», и приписано покойному К. С. Аксакову (умер 7 декабря 1860 г.). Написано в Петербурге (на это указывает и пометка А.). В автографе ПД после даты карандашная приписка: «После ареста Самарина». Если верить неоднократному отнесению самим А. времени создания стихотворения к февралю (ср. П., т. 2, стр. 111), то здесь налицо ошибка памяти. Юрий Федорович Самарин (1819—1876), известный славянофил, был арестован 5 марта 1849 г. за распространение в рукописи «Рижских писем» и просидел 12 дней в Петропавловской крепости.
N.N.N., ответ на письмо. Печ. впервые по автографу ПД с пометкой «СПбург». Адресат не установлен. В марте 1849 г. был арестован и заключен в крепость Ю. Ф. Самарин (см. предыдущее примечание), а 18 марта арестован и сам А. по подозрению во вредном образе мыслей (вопросы, предложенные А. III Отделением и его ответы на них — в П., т. 2, стр. 147—163).
«Клеймо домашнего позора…» Впервые — П., т. 2, стр. 277—278. Печ. по автографу ПД. Посылая в конце января 1850 г. стихотворение родным, А., знавший, что его письма прочитываются полицией, дал ему заглавие «Перевод с санскритского» (там же, стр. 275). В ответном письме сестра поэта В. С. Аксакова сообщала: «Перевод твой прекрасен, всем нравится. Гоголь очень хвалит, желает только, чтобы ты не сочувствовал этому расположению духа…» («Литературное наследство», № 58. М., 1952, стр. 725). Это стихотворение записал в свою тетрадь И. С. Никитин («Бюллетени рукописного отдела Пушкинского дома», IV, 1953, стр. 101). // сердце в нас одебелело. Одебелеть (старослав.) — делаться дебелым, толстым; грубеть, погрубеть.
«Усталых сил я долго не жалел…» Впервые — «Русская беседа», 1856, кн. 1, стр. 5. Дата — в П., т. 2, стр. LIII. Автографы, в частностях отличающиеся друг от друга, в ПД. Основные варианты:
ст. 6
Сухим трудом не брезгал я лукаво
28
Борьбы глухой достался жребий скучный
41
Но мнится мне порой, в тиши работ
В автографе пояснение А.: «Этот скорбный и неестественный клич был очень естественен в прошлом царствовании». Об этом стихотворении см. в письмах А. родным (П., т. 2, стр. 362, 363). Ответ С. Т. Аксакова — «Русская мысль», 1915, № 8, стр. 122. В «Заметках о журналах за апрель 1856 года» в «Современнике» Н. А. Некрасов писал о первом номере «Русской беседы»: «Из него мы успели прочесть только несколько стихотворений и в числе их нашли два превосходные. Они принадлежат И. Аксакову. Приводим их здесь». Приведя полностью стих. «Усталых сил я долго не жалел…» и «Добро б мечты, добро бы страсти…», Некрасов заключает: «Давно не слышалось в русской литературе такого благородного, строгого и сильного голоса» (Полное собрание сочинений и писем, т. 9. М, 1950, стр. 406—408). Н. Г. Чернышевский в «Заметках о журналах. Декабрь 1856» повторил отзыв Некрасова: «Кто хочет узнать „Русскую беседу“ с самой выгодной стороны, должен прочесть эти статьи <кн. В. А. Черкасского> и стихотворения г. И. Аксакова (в первой книге; в свое время мы представили нашим читателям эти стихотворения; к сожалению, в трех следующих книгах г. И. Аксаков не поместил ни одной пьесы. Неужели он так мало пишет?)» (Полное собрание сочинений, т. 4. М., 1948, стр. 692) О цензурной истории стихотворения — в примечаниях к стих «Зачем душа твоя смирна?..».
Стихотворения А., опубликованные в первой книге «Русской беседы», и особенно «Усталых сил я долго не жалел…», вызвали большое волнение в органах надзора за печатью. Министр народного просвещения А. С. Норов узнал из рапорта чиновника особых поручений Родзянко о том, что А. провел в печать стихотворении, ранее запрещенные цензурой. Это обстоятельство вызвало гнев и угрозы со стороны министра и обширную внутриведомственную переписку. Когда в 1858 г. А. стал ходатайствовать о возвращении ему права быть редактором периодического издания, оказалось, что история с напечатанием запрещенных ранее стихотворений не была забыта начальством (ЦГИАЛ. Ф. 772, оп. 6, ед. хр. 151217; он. 7, ед. хр. 151725).
После 1848 года. Впервые — Сб. 1886, стр. 25. Автограф R ПД. Стихотворение вызвано революционными событиями 1848 г. на Западе, откликами на них в России и последовавшими затем жестокими репрессиями (см. вступительную статью). А. придавал стихотворению большое значение, очень им дорожил и неоднократно возвращался к нему в письмах (П., т. 2, стр. 367, 369 и др.) В частности, А. просил, «чтоб их прочли Грановскому или вообще людям, у которых болела душа от 1848 года» (там же, стр. 375). С. Т. Аксаков, получивший стихотворение от сына по почте, был очень встревожен им. «Я желал бы, — писал он А. в ответ, — чтобы ты никогда не написал этих стихов, но как они уж написаны, го прошу убедительно и приказываю строго никому их даже не читать… Неужели ты думаешь, что если стихи твои попадутся злонамеренному толкователю, то он не найдет в них обширного поля для обвинения тебя…» («Русская мысль», 1915, № 8, стр. 126—127). Однако сам С. Т. Аксаков не утаил стихотворения от близких людей, в частности от И. С. Тургенева. 26 января 1851 г. он писал сыну: «Тургенев выздоровел: он был у меня третьего дни, вчера и будет сегодня. Вчера я прочел ему стихи. Едва ли есть человек, который бы мог почувствовать их глубже во всех отношениях: это собственный вопль его души, выраженный только другим» (там же, стр. 128). «Я очень рад, что И. С. Тургеневу понравились стихи», — отвечал А. (П., т. 2, стр. 375). Настроения, выраженные А. в стихотворении, чрезвычайно характерны для многих представителей передовой русской интеллигенции после 1848 г. Так, Грановский писал Герцену летом 1849 г.: "Положение наше становится нестерпимее день ото дня. Всякое движение на Западе отзывается у нас новою стеснительною мерою. Доносы идут тысячами… Деспотизм громко говорит, что он не может ужиться с просвещением… О литературе арестован и заключен в крепость Ю. Ф. Самарин (см. предыдущее примечание), а 18 марта арестован и сам А. по подозрению во вредном образе мыслей (вопросы, предложенные А. III Отделением и его ответы на них — в П., т. 2, стр. 147—163).
«Клеймо домашнего позора…» Впервые — П., т. 2. стр. 277—278. Печ. по автографу ПД. Посылая в конце января 1850 г. стихотворение родным, А., знавший, что его письма прочитываются полицией, дал ему заглавие «Перевод с санскритского» (там же, стр. 275). В ответном письме сестра поэта В. С. Аксакова сообщала: «Перевод твой прекрасен, всем нравится. Гоголь очень хвалит, желает только, чтобы ты не сочувствовал этому расположению духа…» («Литературное наследство», № 58. М., 1952, стр. 725). Это стихотворение записал в свою тетрадь И. С. Никитин («Бюллетени рукописного отдела Пушкинского дома», IV, 1953, стр. 101). // сердце в нас одебелело. Одебелеть (старослав.) — делаться дебелым, толстым; грубеть, погрубеть.
«Усталых сил я долго не жалел…» Впервые --«Русская беседа», 1856, кн. 1, стр. 5. Дата — в П., т. 2, стр. LIII. Автографы, в частностях отличающиеся друг от друга, в ПД. Основные варианты:
ст. 6
Сухим трудом не брезгал я лукаво
28
Борьбы глухой достался жребий скучный
41
Но мнится мне порой, в тиши работ
В автографе пояснение А.: «Этот скорбный и неестественный клич был очень естественен в прошлом царствовании». Об этом стихотворении см. в письмах А. родным (П., т. 2, стр. 362, 363). Ответ С. Т. Аксакова — «Русская мысль», 1915, № 8, стр. 122. В «Заметках о журналах за апрель 1856 года» в «Современнике» Н. А. Некрасов писал о первом номере «Русской беседы»: «Из него мы успели прочесть только несколько стихотворений и в числе их нашли два превосходные. Они принадлежат И. Аксакову. Приводим их здесь». Приведя полностью стих. «Усталых сил я долго не жалел…» и «Добро б мечты, добро бы страсти…», Некрасов заключает: «Давно не слышалось в русской литературе такого благородного, строгого и сильного голоса» (Полное собрание сочинений и писем, т. 9. М., 1950, стр. 406—408). Н. Г. Чернышевский в «Заметках о журналах. Декабрь 1856» повторил отзыв Некрасова: «Кто хочет узнать „Русскую беседу“ с самой выгодной стороны, должен прочесть эти статьи <кн. В. А. Черкасского> и стихотворения г. И. Аксакова (в первой книге; в свое время мы представили нашим читателям эти стихотворения; к сожалению, в трех следующих книгах г. И. Аксаков не поместил ни одной пьесы. Неужели он так мало пишет?)» (Полное собрание сочинений, т. 4. М., 1948, стр. 692) О цензурной истории стихотворения — в примечаниях к стих «Зачем душа твоя смирна?..».
Стихотворения А., опубликованные в первой книге «Русской беседы», и особенно «Усталых сил я долго не жалел…», вызвали большое волнение в органах надзора за печатью. Министр народного просвещения А. С. Норов узнал из рапорта чиновника особых поручений Родзянко о том, что А. провел в печать стихотворения, ранее запрещенные цензурой. Это обстоятельство вызвало гнев и угрозы со стороны министра и обширную внутриведомственную переписку. Когда в 1858 г. А. стал ходатайствовать о возвращении ему права быть редактором периодического издания, оказалось, что история с напечатанием запрещенных ранее стихотворений не была забыта начальством (ЦГИАЛ. Ф. 772, оп. 6, ед. хр. 151217; on. 7, ед. хр. 151725).
После 1848 года. Впервые — Сб. 1886, стр. 25. Автограф в ПД. Стихотворение вызвано революционными событиями 1848 г. на Западе, откликами на них в России и последовавшими затем жестокими репрессиями (См. вступительную статью). А. придавал стихотворению большое значение, очень им дорожил и неоднократно возвращался к нему в письмах (П., т. 2, стр. 367, 369 и др.). В частности, А. просил, «чтоб их прочли Грановскому или вообще людям, у которых болела душа от 1848 года» (там же, стр. 375). С. Т. Аксаков, получивший стихотворение от сына по почте, был очень встревожен им. «Я желал бы, — писал он А. в ответ, — чтобы ты никогда не написал этих стихов, но как они уж написаны, то прошу убедительно и приказываю строго никому их даже не читать… Неужели ты думаешь, что если стихи твои попадутся злонамеренному толкователю, то он не найдет в них обширного поля для обвинения тебя…» («Русская мысль», 1915, № 8, стр. 126—127). Однако сам С. Т. Аксаков не утаил стихотворения от близких людей, в частности от И. С. Тургенева. 26 января 1851 г. он писал сыну: «Тургенев выздоровел: он был у меня третьего дни, вчера и будет сегодня. Вчера я прочел ему стихи. Едва ли есть человек, который бы мог почувствовать их глубже во всех отношениях: это собственный вопль его души, выраженный только другим» (там же, стр. 128). «Я очень рад, что И. С. Тургеневу понравились стихи», — отвечал А. (П., т. 2, стр. 375). Настроения, выраженные А. в стихотворении, чрезвычайно характерны для многих представителей передовой русской интеллигенции после 1848 г. Так, Грановский писал Герцену летом 1849 г.: "Положение наше становится нестерпимее день ото дня. Всякое движение на Западе отзывается у нас новою стеснительною мерою. Доносы идут тысячами… Деспотизм громко говорит, что он не может ужиться с просвещением… О литературе и говорить нечего. Есть с чего сойти с ума. Благо Белинскому! умершему вовремя. — Много порядочных людей впали в отчаяние и с тупым спокойствием смотрят на происходящее. Когда же развалится этот мир? — Я решил не идти в отставку и ждать на месте свершение судьбы. Кое-что еще можно сделать благородному чело! веку. Пусть выгоняют сами… Слышен глухой общий ропот — но где силы для оппозиции? — Тяжело, Герцен, а выхода нет живому:! («Звенья. VI», М. — Л., 1936, стр. 359—361). В конце 1849 г. Грановский обращается к Я. М. Неверову: «…Сколько приходится ежедневно выносить мелких грубых нападок, в каждом служителя университета — шпион. Начальство смотрит подозрительно на мой отношения к студентам… Вероятно, скоро выгонят. Сам я не уйду.. Ты знаешь, я не из тех, кто бегает от опасности. Тяжело, брат! Близкие ушли, кто совсем, а кто далеко. Кругом пустота. Что же дальше? Будем делать пока наше маленькое дело, а там что будет. Пусть будет проклято настоящее! Может быть, будущее будет! светло» («Звенья. V», М, --Л., 1935, стр. 752—753). Эпиграф — из Евангелия от Иоанна: "Иисус сказал: я на то родился и на те пришел в мир, чтобы свидетельствовать о истине: всякий, кто от истины, слушает гласа моего; Пилат сказал ему: что есть истина?! (XVIII, 38). Согласно евангельскому преданию, Понтий Пилат — римский прокуратор, управлявший Иудеей и грубо попиравший обычаи и верования ее народа. Он судил Иисуса Христа и приговорил его к смертной казни.
К. Ф. Миллер. Впервые — П., т. 2. стр. LV, с неверным заглавием «Е. Ф. M--ой». Печ. по автографу ПД с поправкой в ст. 16 («Встретился» вм. «Встретились») по списку ЛБ. О Катерине Федоровне Миллер, с которой А. познакомился во время ее приезда из своей деревни в Ярославль, он писал родным: «Эта девушка приехала сюда на месяц времени, с матерью своею погостить к своим ярославским родственникам… Оболенский познакомил нас заочно, и я хотел было завести с ней переписку (разумеется, не тайную), находя, что гораздо приличнее переписываться девушке „о материях серьезных“ с незнакомым человеком и что, наконец, довольно оригинально — не зная друг друга лично, знакомиться через письма и потом поверить это через несколько лет личным знакомством. Однако ж, как я ни редко выезжаю, мне все же пришлось с ней встретиться и познакомиться, как со старой знакомкой. Действительно, умная и славная девушка, уже не в самой первой молодости… „Хороший человек“, повторял я невольно, возвращаясь домой. Действительно, мне слышался в ней больше человек, чем девушка. Я видел ее раза три, и, может быть, уже вовсе не увижу, и в эти три раза нельзя было переговорить обо всем. Я давал через Оболенского ей все мои сочинения, и она, кроме „Бродяги“, довольно строго осудила их: ее душа не удовлетворилась ими; она нашла путь примирения, выбранный мною, сухим путем и, не признавая меня сухим человеком, признает мало теплоты в стихах моих, а больше какого-то сухого жару. Не могу не сознаться, что во всем этом есть часть правды… Я уже рад был тому, что не услыхал обычных скудных похвал своим стихам… Для успокоения Веры <сестра А.> скажу ей, что у m-lle Миллер есть свой мир любви, есть один человек, с которым обстоятельства мешают ей до сих пор соединиться браком, но еще не совсем потеряна надежда; сбудется она или нет, для нее все равно: она верпа своему глубокому чувству, не бурному, но довольно светлому, сроднившемуся с ней… Она скоро едет; как я выезжаю весьма редко, то, может быть, мне и не удастся видеться с нею; она же уедет куда-то в дальнюю деревню. Но я рад, что существует для меня на свете хорошей душой больше. Истинно рад! Я так люблю в то же время душу человеческую и существование доброго человека; всякое доброе дело, и не мною совершенное, считаю для себя приобретением» (П., т. 2, стр. 370—371; см. там же, стр. 366—367).
Моим друзьям… Впервые — «Русская беседа», 1859, кн. 5, стр. 11 (см. примечания к стих. «Зачем душа твоя смирна?..»). Печ. по автографу ЛБ (там же помета — «с. Абрамцево»). Автограф другого варианта в ПД. Стихотворение вошло в сборник «Русская потаенная литература XIX столетия» (Лондон, 1861, стр. 227), где оно приписано покойному К. С. Аксакову. Текст имеет ряд отличий. В частности ст. 3: «И ядом злобы напоен». Возможно, что источник этих отличий — автограф. Во венком случае, подготовляя стихотворение к печати в 1856 г., А. переделал его «с мыслью о цензуре» (П., т. 3, стр. 277). Однако и в таком виде оно, как и стих. «Опять тоска! опять раздор!..», не было пропущено в 1856 г. цензором «Русской беседы» (там же, стр. 283). При жизни А. опубликовал стихотворение еще в газете «Русь» (1884, № 5) с датой «1852 год» и примечанием: «Помещаем это старое стихотворение, писанное 32 года тому назад, как дополнительную справку из собственного архива к передовой статье о старых судах в № 4 „Руси“. Вот какими скромными желаниями приходилось тогда ограничиваться!.. Автор, когда писал это послание, сам уже оставил службу. Ред.». Приводим основные варианты газетного текста:
ст. 28
Но дорог плод усилий дружных:
44—46
Слезу страдальца отереть,
Хоть дать вздохнуть стесненным грудям,
Дать света луч в кромешной мгле!..
Дата дается по «Русской беседе». Там же указано место написания — Ярославль. В 1851 г. А. был в Ярославле до начала апреля, т. е. до выхода его в отставку. О некоторых обстоятельствах написания стихотворения см. в воспоминаниях А. С. Хомутова («Исторический вестник», 1886, № 7, стр. 54—55). Там же письмо А. о стихотворении. Тема служебной деятельности — одна из характерных для поэзии А. Он видел в ней как посильный способ практического служения истине и людям, так и единственную возможность избавить дворянство от паразитического образа жизни за счет крепостных крестьян. Сам А. служил всю жизнь. В 1851 г. в знак протеста против прямо выраженного высшим начальством неудовольствия его литературными занятиями А. вышел в отставку. Но вскоре он снова начинает думать о службе. В письме он признается: «Оставив службу, я увидел себя в положении еще более неприятном; во-первых, мне приходилось жить на чужой счет, т. е. на счет своих крестьян…» (П., т. 2, стр. 408).
«Могучим юности призывам…» Впервые — «Московский сборник», т. 1, 1852, стр. 143. Автографы с мелкими разночтениями в ПД. Там же указано место написания — Москва.
«Добро б мечты, добро бы страсти…» Впервые — «Русская беседа», 1856, кн. 1, стр. 7. Без имени автора и даты — в «Полярной звезде на 1859», Лондон, 1859, стр. 42. Здесь добавлена заключительная строфа:
О, дай же нам благую дерзость —
Нарушить быта тишину,
Законов зла поведать мерзость
И в царство злых внести войну.
Пускай пожрет нас пламень бранный,
Пусть знойный дух снедает нас —
Одной мечтой, одной желанной,
Одной заботой непрестанной,
И день и ночь, и каждый час.
Там же варианты:
ст. 29
Потолковать о бедном брате
35
Не то чтоб жили мы бесстыдно
Тот же текст воспроизведен в сборнике «Русская потаенная литература XIX столетия», Лондон, 1861, стр. 347. «Слова, слова, одни слова!». Гамлет в трагедии Шекспира на вопрос Полония: «Что вы читаете, принц?» — отвечает: «Слова, слова, слова» (д. II, сцена 2).
«Опять тоска! опять раздор!..» Впервые — «Русская беседа», 1859, No. 5, стр. 12 (см. выше примечание к стих. «Зачем душа твоя смирна?..»). Автограф в ПД имеет варианты:
ст. 19
Она неправде ждет отпора
27—28
Не грезы сладостного счастья —
Бог с ним! — родят во мне участье.
«На Дунай! туда, где новой славы…» Впервые — Сб. 1886, стр. 6. Автограф без четвертой строфы в ЦГАЛИ (с датой и пометкой «Елисаветград»). Об этом стихотворении — П., т. 3, стр. 3, 5. Написано в связи с началом Крымской войны и ростом националистических настроений А., обращающегося в стихотворении к самому себе («На Дунай! что медлишь ты напрасно?»). В это время А. видит в действиях русского правительства и армии проявление высокой заботы о славянах и греках, борьбу «нового мира» «со старым», т. е. Западной Европой. Стихотворение вызвало сильное недовольство со стороны III Отделения, предполагавшего, по-видимому, в нем упреки в адрес правительства (Мих. Лемке. Николаевские жандармы и литература 1826—1855 гг. СПб., 1908, стр. 219—220).
Ответ. Впервые — «Русская беседа», 1857, кн. 1, стр. 2. Автограф в ЛБ (с пометкой «Москва»). Очевидно, написано в первые месяцы года, не позже начала марта, когда А. выехал в Петербург, а оттуда за границу. Представляет собой ответ на стих. Я. П. Полонского «Ивану Сергеевичу Аксакову (Когда мне в сердце бьет, звеня как меч тяжелый, твой жесткий беспощадный стих…)», напечатанное в 3-й книге «Русской беседы» за 1856 г. (дата — «СПб. Июнь 1856»), Полонский, между прочим, писал:
Не внемля шепоту соблазна, строгий гений
Ведет тебя иным путем —
Туда, где нет уже ни жарких увлечений,
Ни примирения со злом.
И. Г. Ямпольский видит в этом стихотворении А. несомненное влияние поэзии Некрасова, его понимания роли и назначения поэта, высказанного, в частности, в «Поэте и гражданине» («История русской литературы», т. 8, ч. 2. М. —Л., 1956, стр. 32).
На 1858 год. Впервые — «Русская беседа», 1858, кн. 1. стр. 1. Список в Рукописном отделе Гос. публичной библиотеки им, M. E. Салтыкова-Щедрина (архив П. П. Пекарского),
«Навстречу вещего пророка…» Впервые — «Русская беседа», 1860, кн. 1, стр. 133. Печ. по спискам ПД. В журнальной публикации вместо девяти последних строк след. текст:
И туго стебель подымает,
Пока корней живой объем
Охватит мир… Но мир не знает,
Какая сила зреет в нем.
Посылая стихотворение из Мюнхена, где оно было написано, А. писал родным: «В нем нет намеков и сближений. Мысль та, что мы все нередко ждем исторического события справа, а оно входит слева, ждем его в таком-то костюме, а оно явилось в другом, так что мы его и не узнаем, ждем нынче, а оно уже тут, да мы и сами — порождение этого события, его выражаем; между тем во всех нас лежит замашка мерить день исторический на мерку нашего солнечного дня, желание поймать историю за хвост, осязать, воплотить ее и проч.» (П., т. 3, стр. 376). В другом письме А. отмечал: «Задача стихотворения не самый пророк, а отношение к нему» (там же, стр. 396). См. еще там же, стр. 375, 382, 390. О некоторых обстоятельствах написания стихотворения — в воспоминаниях Ф. Боденштедта («Русская старина», 1887, № 9, стр. 579—584). Там же — сделанный Боденштедтом перевод на немецкий язык (стр. 586—588).
«К тишине, к примиренью, к покою…» Впервые — «День», 1862, № 16, 27 января. В Сб. 1886, стр. 72, под названием «Последнее стихотворение из прежних». Очевидно, об этом стихотворении А. писал из Мюнхена родным_ (П., т. 3, стр. 389).
Ф. В. Чижову. Печ. впервые по автографу ПД с пометкой «Май 1860 г. Мюнхен». В Мюнхене А. был до 6 мая. Этим обстоятельством определяется дата. Чижов Федор Васильевич (1811—1877) — общественный деятель, славянофил, литератор. С конца 50-х годов занимался в основном деятельностью в области промышленности, техники, железнодорожного строительства. Воспоминания о нем А. — в «Русском архиве», 1878, № 2, стр. 129—157.
Варварино. Впервые — «Русь», 1880, № 4, 6 декабря. Печ. по Сб. 1886, стр. 74. Автограф — в ЦГАЛИ. В газетной публикации вариант:
ст. 35—36
Чужая мысль царит вполне
И бессознательно — измена!
В «Руси» напечатано вместе с «29 ноября» под заглавием «Два стихотворения» с общим примечанием: "Эти стихи никогда не предназначались для печати, но мы решаемся их поместить ввиду тех argumenta ad hominem,[2] с которыми, при появлении 1-го No «Руси», обратились к автору «Страна> и другие полемизирующие с „Русью“ газеты, коснувшись при этом некоторых обстоятельств его личной жизни». В собрании П. Я. Дашкова в ПД список со следующим примечанием: «Точный список стихотворения, напечатанного в №№ 23—25 „Гражданина“ и не пропущенного цензурой». В архиве Аксаковых (ПД) хранится текст стихотворения, представляющий собой, очевидно, часть корректурного листа реакционной газеты «Гражданин». Создание этого и всех последующих стихотворений 1878 г. связано с одним заметным событием в биографии А. 22 июня он произнес в собрании Славянского благотворительного общества речь против Берлинского трактата 1878 г., дававшего право на подчинение или прямой захват Австрией и Турцией ряда славянских земель в Восточной и Южной Европе. В скором времени речь А. была опубликована во многих европейских газетах и стала широко известна. В августе по настоянию австрийского правительства А. понес наказание за свое выступление: ему было предложено от имени Александра II оставить Москву. А. поселился в селе Варварине Юрьевского уезда, Владимирской губернии, в имении сестры его жены, фрейлины Екатерины Федоровны Тютчевой. В конце ноября того же года А. был разрешен въезд в Москву, о чем и говорит последнее стихотворение варваринского цикла. Об истории этой ссылки — «Русский архив», 1903, № 12, стр. 670—671. Письма А. из Варварина разным лицам — «Русский архив», 1909, № 5, стр. 145—151. Эти «обстоятельства личной жизни» А. имела в виду, в частности, петербургская газета «Страна». Оспаривая возможность решения «уездной проблемы», т. е. вопроса о местном самоуправлении, в отдельности от вопроса о гарантиях общего самоуправления, «Страна» в передовой статье 20 ноября 1880 г. писала: «Самое великолепное решение „уездной проблемы“ не помешало бы, в известных случаях, представителям местного самоуправления неожиданно „выехать“ в другие губернии, в то самое время, когда сам И. С. Аксаков невольно „выехал“ из Москвы в деревню… Странно! Деятель, недавно возвратившийся из места невольного пребывания» и т. д. Несется звук победной песни. К этим словам в печатном листке, хранящемся в ПД (см. выше); имеется примечание: «Не всякому, может быть, из читателей понятно выражение „победная песнь“. Это есть выражение литургии: „Победная песнь, поюще, вопиюще… свят, свят… осанна в вышних!“».
Анне. Впервые — «Новое время», 1886, .Ne 3576, 10 февраля, в статье С. П<ономарева> «Памяти Ивана Сергеевича Аксакова» Печ. по автографу ЦГАЛИ. Посвящено жене поэта Аксаковой Анне Федоровне (1829—1889) — дочери Ф. И. Тютчева, автору воспоминаний «При дворе двух императоров». А. женился 12 января 1866 г. Об этом — в его письме А. О. Смирновой («Русский архив», 1895, № 12, стр. 469) и др.
Ночь. Впервые — «Русь», 1884, № 1, 1 января. Печ. по Сб. 1886, стр. 76. Автограф — в ЦГАЛИ (без заглавия). Об этом и следующих стихотворениях — в письмах А. П. И. Бартеневу («Рус» ский архив", 1909, № 5, стр. 145—149).
«Среди цветов поры осенней…» Впервые — «Новое время», 1886, № 3576, 10 февраля, в статье С. П<ономарева> «Памяти Ивана Сергеевича Аксакова». Печ. по Сб. 1886, стр. 77. В автографе ЦГАЛИ в конце имеется еще одна строфа:
Так пусть осеннею порою
Мороз и вьюга нам грозят:
Как те цветы, своей душою
И ты, склоняясь надо мною,
Струи свой бодрый аромат!
Датируется на основании приписки А. Ф. Благонравова в сделанном им списке стихотворения (ПД). М. А. Балакиревым в 1895 г. написана музыка к стихотворению.
29 ноября. Впервые — «Русь», 1880, № 4, 6 декабря. Печ. по Сб., 1886, стр. 80. См. выше примечания к стих. «Варварино».
«Шибко едет вниз по Волге…» Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 645. Это и последующие пять стихотворений написаны во время участия А. в ревизии астраханских губернских учреждений. В них упоминаются имена столичных и местных чиновников, купцов, прислуги (см. примечания Ф. А. Бюлера к публикации в «Русской старине»).
«Благовонная сигара…» Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 646.
«В Кутуме плещет шумный вал…» Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 647, без последней строфы, которая печатается здесь впервые по списку ПД. Кутум — протекающий в Астрахани рукав Волги.
Утешение. Печ. впервые по списку ПД. Слова внезапно раздались и т. д. Речь идет о назначении Бюлера (см. о нем ниже в примечании к стих. «Приглашение») вместе с другими чиновниками в очередную поездку с ревизией по губернии.
Астраханский beau monde. Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 650.
Приглашение. Впервые — «Русская старина», 1886, № 12, стр. 652. В латинском тексте грубые грамматические ошибки. Бюлер Ф. А., опубликовавший впоследствии некоторые ранние стихотворения А., — соученик его по Училищу правоведения, сослуживец в астраханский период. В. Г. Белинский высоко оценил написанную Бюлером в Астрахани работу «Кочующие и оседло живущие в Астраханской губернии инородцы», появившуюся в «Отечественных записках» за 1846 г. (см. «Взгляд на русскую литературу 1846 года» — Полное собрание сочинений, т. X. М., 1956, стр. 48).
В альбом В. А. X—ой. Впервые — П., т. 1, стр. LXXXVIII, с пометкой «Калуга». Автограф в ПД. К кому обращено стихотворение, не установлено.
Л. И. Арнольди («Не дописав своей тетради…»). Печ. впервые по неполному списку ПД (в конце — «и т. д.»). Очевидно, написано во время пребывания А. в Калуге. Об Арнольди см. выше примечание к стих. «Что мне сказать ей в утешенье…».
В альбом невесте брата. Впервые — Сб. 1886, стр. 33. Печ. по автографу в альбоме Софьи Александровны, урожд. Шишковой, жены родного брата А. Григория Сергеевича (музей «Абрамцево»). Пометка «Москва». В автографе ПД рукой А. приписано: «Скажу по совести, жена его не оправдала этих стихов».
N.N.N — ой при получении от нее рукоделия. Впервые — П., т. 1, стр. LXXXVIII. Автограф — в ПД. Дата по автографу. Возможный адресат — А. П. Елагина (см. о ней выше в примечании к стих. «А. П. Елагиной») или кто-либо из женщин — членов ее семьи, живших в имении недалеко от Калуги. А. посещал их и писал родным об их увлечении рукоделием (П., т. 1, стр. 396, 397).
Гр. В. А. Соллогубу. Впервые — П., т. 1, стр. XCVIII. Печ. по автографу ПД. Написано во время лечения А. на Сергиевских серных водах Оренбургской губ., где его посещал Соллогуб, живший в своем имении неподалеку (см. П., т. 1, стр. 455—456). Соллогуб Владимир Александрович (1814—1882) — писатель. А драма-то?.. влиянья польского И нравов до Петра Списать картину верную. Имеется в виду драма Соллогуба «Местничество», опубликованная в 1849 г. Об отношении А. к ней см. П., т. 1, стр. 456—457. Соллогубу принадлежит стихотворное послание «И. Г. Аксакову», оспаривающее националистические взгляды А. (Сочинения, т. 4, СПб., 1856, стр. 570).
В альбом С. Н. X—вой. Впервые — «Русский вестник», 1899, № 8, стр. 404. К кому обращено стихотворение — не установлено.