Русская стихотворная сатира 1908—1917-х годов
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., «Советский писатель», 1974
А. П. ДОБРОХОТОВ[править]
115. Из крымских мотивов
116. «И в Питере, и в Нижнем…»
115. ИЗ КРЫМСКИХ МОТИВОВ[править]
На лихом коне я мчался
В Симеиз во весь опор.
Справа горы, слева море
Убаюкивали взор.
Разукрашенные туфли
С запыленных снявши ног,
Страстно молится татарин,
Обратившись на Восток…
«Помолись, о брат мой добрый,
За меня… ведь бог — один…»
— «Бог один, но есть Думбадзе…» —
Отвечает муэдзин.
<1908>
116[править]
И в Питере, и в Нижнем,
И там, где блещет Дон,
Царят на рынке книжном
Картер и Пинкертон.
«Сатир», «Вопросы пола»
Для любящих сердец…
Анакреона школа
На русский образец!
<1908>
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
Анатолий Павлович Доброхотов (р. 1874), выступавший в печати также под псевдонимом «Мечтательный рыцарь», с 1890-х годов сотрудничал в журнале «Развлечение», в 1908 г. — в журнале «Зритель». Стихи за двенадцать лет (1900—1912) собраны в его книге «Песни воли и тоски» (1913).
115. «Зритель», 1908, № 8, с. 2. Сатирический перепев собственного стихотворения «По дороге в Симеиз» (см.: Анатолий Доброхотов, Песни воли и тоски, М., 1913, с. 12). Симеиз — курортный городок в Крыму. Муэдзин — служитель при мечети.
116. «Зритель», 1908, № 10, с. 7, подпись: Мечтательный рыцарь. Ник Картер и Нат Пинкертон — сыщики, персонажи детективных романов, широко распространенных в России. «Сатир» — под этим названием с 1896 г. выходили альбомы и альманахи, содержащие рассказы, анекдоты и карикатуры низкопробного свойства. «Вопросы пола» — журнал, посвященный сексуальным проблемам; выходил в 1908—1909 гг.
Содержание[править]
В Татьянин день
17-ого октября 1905 года
Война
Нерадивый ландскнехт
По дороге в Симеиз
Тоска о неисполненном
Князь мира
В родной глуши
Яблоня севера
Заповедный лес
Листопад
Берлин
Мать и сын
В Татьянин день[править]
Они сверкали ярко во мраке тёмной ночи
Каскадом бирюзовых, сапфировых огней,
Святой науки звёзды, победной правды очи,
Зарницы голубые грядущих светлых дней.
Пускай за стяг науки бойцы в сраженьи пали,
Пусть умерли за правду Спиноза и Бруно —
Звучит победа света в торжественном хорале:
Бойцов нерасторжимо могучее звено.
Пусть ставит косность злая позорные препоны
И в плясках Сатурналий хохочет злобный мрак —
Придут авгуры света, Коперники, Ньютоны,
Великий Ломоносов — архангельский рыбак.
Сегодня служит юность сверкающую мессу
В честь праздника науки и воли золотой…
Почтим святой науки звезду и патронессу,
Почтим, друзья, Татьяну признательной хвалой.
Пусть смёл в душе надежды суровой жизни молот
И очи мне туманит тоски моей роса…
Сегодня я блаженен, душою снова молод,
Хоть снегом серебрятся печально волоса.
В душе моей воскресли былые орхидеи,
В груди моей ликует, смеётся и поёт…
Вдали заря сверкает, пленительно алея…
Да здравствует Татьяна, свобода и народ!
17 октября 1905 года
Знаю из сказок народных —
Нет на Руси ни одной
Сказки с победою света
Над торжествующей тьмой.
Тёмная страшная сила
Правду гнетёт под конец…
Был лишь моим утешеньем
Милый Иван-молодец:
Долго сносил он неволю,
Горечь обиды и гнёт…
Верил я — время настанет,
Цепи Иван разорвёт,
Братьям он старшим покажет
Силу и удаль свою —
Вера сбылась золотая…
Слава погибшим в бою!
«Вечерняя почта» — 17 октября 1905
Война[править]
Как бедная чайка над сирым гнездом,
Так мысль моя ныне грустит об одном,
И в горьких слезах повторяет она
Позорное, страшное слово «война».
Я вижу убитых в сраженьях детей,
Я вижу тоскующих их матерей,
Я слышу безумно рыдающих жён,
И треск канонады, и раненых стон…
Забыв о великой вселенской любви,
Мы руки свои обагряем в крови,
Идём на кровавый, бессмысленный бой,
Венчаем возвышенным словом «герой»
Того, кто был всех кровожадней в бою…
Я песню проклятья «героям» пою…
О, люди, о, братья, другая война
Встаёт предо мною в цветах, как весна, —
Война с вековечным, безжалостным злом…
Мы шпагою воли оковы собьём.
Та шпага — науки, любви и труда…
Нам светит победы великой звезда!
«Южный Кавказ» — 12 октября 1911
Нерадивый ландскнехт[править]
Нахально гремят барабаны,
Литавры и трубы звучат;
Идёт чрез леса и поляны
Усталый немецкий солдат.
А рожь золотится и зреет,
И щука играет в реке…
Вечерняя зорька алеет,
И песня звучит в челноке.
«Какое мне дело, какое,
Восторг и печаль оттого —
Карл Пятый ли будет героем
Иль грозный противник его!
Он громкую славу добудет,
Мир станет про Карла твердить…
Умру я — жена моя будет
Безумно и горько грустить».
По дороге в Симеиз[править]
На лихом коне я мчался
В Симеиз во весь опор —
Справа горы, слева море
Убаюкивали взор.
Песни звучные на воле
Мне прибой немолчно пел,
А восток в дали прозрачной
Розовел и розовел.
Разукрашенные туфли
С запылённых снявши ног,
Тихо молится татарин,
Обратившись на восток.
«Помолись, о брат мой добрый,
За меня — ведь Бог один…»
— «Бог один!» — несётся эхо
Из гарцующих долин.
Симеиз мелькал пред взором,
Утопая весь в садах,
Весь в магнолиях душистых,
Кипарисах и цветах.
1906
Тоска о неисполненном[править]
Ах, знаю, знаю, как я ничтожен
В сравненьи с вами — бойцами света,
Что бесполезен, что путь мой ложен,
А всё же путь мой был путь поэта.
И если знамя, мечту лелея,
Не мог нести я, лишённый дара,
То всё ж сверкало в груди пигмея
Сиянье Солнца — огонь пожара,
Огонь великий, огонь мятежный,
Огонь заветной вражды к тиранам,
И это пламя храню я нежно,
Хоть жизнь одета густым туманом.
Моих страданий о смятой воле —
Мой стих бессильный в тоске рыдает,
Но спеть не может о горькой доле,
О страшных муках, цепях народа,
О гордо-смелых орлиных крыльях…
Тебя прославить, о мать-свобода,
Нет сил, тщетны мои усилья.
Я верил страстно в приход рассвета,
Мечтой о воле душа горела —
Всё ж я ничтожен… Как больно это:
Прожить до гроба пигмеем дела!
Безумство храбрых, геройство смелых
Я, средь пигмеев пигмей ничтожный,
Хотел прославить в стихах незрелых,
Мечтой обманут красиво-ложной.
Мне жить осталось совсем немного,
Но жизнь прошёл я путём поэта —
Всё грёз волшебных влекла дорога…
Как сладко это, как грустно это!
«Астраханский вестник» — 25 марта 1912
Князь мира[править]
Мне весело царить среди попойки дикой —
Я в чистые сердца вношу преступный яд,
А в нежную семью — губительный разлад…
Я — алкоголь, я мира князь великий!
У чуткой совести я закрываю око,
Караю правнуков за дедов старый грех,
Над всем возвышенным я вызываю смех
И девушку несу в объятиях порока.
Я многих победил, я грозный триумфатор…
За мной идут толпы поверенных рабов,
С лицом болезненным, под тяжестью оков,
А я лежу в цветах, как римский император.
Я царствую везде — в Лапландии холодной,
В стране, где нежно Нил сверкает голубой,
Где дышит океан могучею волной,
В бретанских деревнях, в степях Руси голодной.
Мне не страшны людских проклятий крики —
Сам грозный Вельзевул меня послал сюда…
И умных, и глупцов влечёт моя звезда…
Я — алкоголь, я — мира князь великий!
В родной глуши[править]
Я в деревне живу вдалеке от людей,
В стороне от столичного гула,
Я живу в тишине золотистых полей…
Моё сердце на время уснуло.
Что-то утром звучит и ласкает мой слух, —
Я с восторгом глаза открываю:
То играет в рожок деревенский пастух.
Просыпаюсь… опять засыпаю…
В жаркий полдень иду в заколдованный лес,
И лежу на зелёной поляне,
И смотрю в синеву беспредельных небес…
Закрываются очи в тумане.
А под вечер на сердце уснувшем легко;
Небо чисто, ясней перламутра;
И жужжит мошкара высоко, высоко,
Предвещая хорошее утро.
«Юная Россия» — август 1906
Яблоня севера[править]
Яблоня севера, деточка бедная,
Словно сиротка, природой забытая,
О, деревцо моё, чахлое, бледное,
Зеленью вялой печально покрытое.
Вновь мне припомнилась тундра угрюмая,
Остров средь волн, неустанно бушующих,
Снова я полон тоскливою думою,
Вновь улетаю из мира ликующих.
Севера яблоня — детка печальная,
Знаешь ты яблони юга душистые —
К морю спускаясь тропой триумфальною,
Гордо стоят они, ярко цветистые…
Яблонька-друг, деревцо бесталанное,
С думами севера робко-пугливыми
Всё я к тебе улетаю, желанная, —
Лучше с тобою, чем с гордо-счастливыми…
«Юная Россия» — ноябрь 1912
Заповедный лес[править]
Лес тёмный, лес дремучий,
Мой заповедный лес,
Прекрасный и могучий,
Исполненный чудес,
Когда душа уныла
Была, тоской полна,
Меня к тебе манила
Лесная тишина.
Беззвучно с гордых елей
Вдруг шишки упадут…
Щеглов несутся трели…
Малиновки поют…
Украсились берёзы
В свой девственный наряд…
Цветут на сердце грёзы…
Кузнечики звенят…
Там озеро лесное
Прозрачно, как хрусталь,
Студёною водою
Течёт привольно вдаль…
Лишь в небе месяц строгий
Торжественно взойдёт,
Серебряной дорогой
Он в озере блеснёт;
Дорогу чистым златом
Покроет, серебром…
К русалочьим палатам
Дорожкой там придём.
Средь ночи чарованья,
В объятьях тишины,
Воскресли вновь сказанья
Далёкой старины.
Черёмухи да ивы
Склонились над водой,
Мечтая молчаливо;
Вечернею порой
Кувшинники, купавы
Блаженно, сладко спят…
О, ночи величавой
Пленительный наряд!
А месяц круглоликий,
Король ночных чудес,
Наводит нежно блики
На озеро и лес.
«Южная Россия» — июль 1912
Листопад[править]
Листья падают тоскливо
С опечаленных берёз,
И грустит, тоскует ива,
И в саду не видно роз.
Тихо падают на землю
Помертвелые листы…
С грустью шороху их внемлю
В царстве мёртвой красоты.
Сколько листьев пожелтелых
Ярко-красных, золотых!
Я по ним хожу несмело
И жалею сердцем их.
Ходят в небе злые тучи;
Вьюга крадется к листам;
Ветер яростно-могучий
Их уносит к облакам…
………………………..
Розы тихо умирают
И роняют перлы слёз;
Листья грустно опадают
С опечаленных берёз.
«Детский отдых» — № 10, 1906
Берлин[править]
Посвящ. С. О. Серополко
Этот город огромный жесток;
Он украсился пышно домами,
Он украсился ярко дворцами,
Но царит в нём холодный порок.
Этот город могучий хорош:
В нём — создания гордой культуры,
В нём — творения чудной скульптуры,
А внутри — беспощадная ложь.
Здесь так резки границы контраста:
Барельефы роскошных дворцов,
А кругом — угнетённая каста
Истомлённых фабричных рабов.
Где витрины сверкают богато,
Средь довольных, сияющих лиц
Ходят дети нужды и разврата,
Бродят стаи голодных блудниц.
Для приманки в шелка разодета,
Возле ярких, блестящих витрин —
Это ты, это ты, Margarethe,
А твой Фауст — бездушный Берлин.
И тоску миллионных страданий
Отгоняет приманками прочь
Осквернённая ядом желаний,
Опьянённая ночь…
Мать и сын[править]
Он вернулся домой, невредимый,
После бури военных годин,
Её первенец нежно любимый,
Её милый единственный сын.
И не знает старушка, как сына
После долгой разлуки принять,
И с очей улетела кручина,
И хлопочет счастливая мать.
«Горячо я, родимый, молилась
Перед Матерью Божьей в слезах,
Чтоб она за тебя заступилась
И хранила в кровавых боях.
И услышала Матерь Господня…
Ты устал, мой сыночек, усни…
И тебя я целую сегодня,
Как в былые младенчества дни.
Ну, а ты, дорогой мой, прекрасный,
Никого ты в бою не убил,
Мать другого не сделал несчастной,
Не прибавил угрюмых могил?»
И лампада печально горела
Перед образом кротким Христа;
Мать с вопросом на сына глядела,
Но молчали сыновьи уста…
«Семья и школа» — сентябрь 1909
Анатолий Доброхотов.
Песни воли и тоски: 1900—1912 гг: (За 12 лет). М., 1913.
Оригинал здесь