Русская стихотворная сатира 1908—1917-х годов
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание
Л., «Советский писатель», 1974
ВЛАДИМИР ЗЛОБИH[править]
350. «Часы Публичной библиотеки…»
351. Университет
330[править]
Часы Публичной библиотеки
Сказали: половина пятого.
Гостиный двор. В пальто на котике
Прошла любовница богатого.
И грязью мелкою и талою
Ложится снег по лентам каменным…
Трамваи улицу усталую
Перерезают крестным знаменем.
А на углу, годами согнутый,
Ларек с халвою и пирожными.
И люди, наглухо застегнуты,
Идут застывшие и ложные.
О, кто из них при свете месяца
Сегодня, потеряв терпение,
На чердаке своем повесится
Из чувства самосохранения?
<1916>
351. УНИВЕРСИТЕТ[править]
Весенний воздух, лужи, капли с крыш.
Вдали фигура зоркого жандарма.
И на углу, столетний, ты стоишь,
Безвредных истин трезвая казарма.
Минувший век медвежьего душой
Тебя терпел, как скучную причуду,
И гнет, непережитый и простой,
Еще упорно смотрит отовсюду.
Но ты устал от правил и от шпор,
От приказаний в голосе и взоре;
И неспокоен длинный коридор
И полумрак твоих аудиторий.
Не передать затверженным словам
О накипевшей ярости усилий,
И человек бессмысленно упрям
В покорности величию и пыли.
Но где-то бьется мировая дрожь,
И не возникнет неизбежный гений
Из веры в схоластическую ложь,
Из прихоти кустарных откровений.
<1916>
КОММЕНТАРИИ[править]
350. «Рудин», 1916, № 7, с. 14. Гостиный двор — торговая галерея в Петрограде.
351. «Рудин», 1916, № 8, с. 11. Столетний, ты стоишь. Петербургский университет был основан в 1819 г.
Владимир Злобин[править]
Дом с балконом[править]
Мысли брось — они мучительны —
О спасении души.
Все мальчишки отвратительны,
Все девчонки хороши.
Кипарисы стынут длинные
У кладбищенских ворот.
На балконах дамы чинные
Вышивают круглый год.
Мимо них проходят важные
Пожилые господа
И на шармы авантажные
Взор бросают иногда.
Дамы кротко улыбаются,
Прячут вышивку в мешок.
И бесшумно открываются
В доме двери на звонок.
Все возможно в ночь безлунную.
Не видать кругом ни зги.
Ты вонзись во тьму чугунную,
Дом с балконом подожги.
Зевают львы, гуляют дачники,
От пирамид ложится тень.
В арифметическом задачнике
Журчит вода, цветет сирень.
Неравномерно наполняются
Бассейны лунною рудой.
Павлин в дельфина превращается,
Паук становится звездой.
А босяки и математики
Сидят в тюрьме и видят сон,
Что оловянные солдатики
Цветочный пьют одеколон.
Злобин Владимир Ананьевич (9.07.1894, Петербург — 9.12.1967, Париж)
Поэт, критик. Из купеческой семьи. Учился в Петербургском ун-те, но не окончил его. В 1916 познакомился с Мережковскими, стал их секретарем и в конечном итоге хранителем архива. Эмигрировал в 1919, с 1921 жил в Париже. Печататься начал в 1910-е, но первую книгу стихов выпустил лишь в 1951 («После ее смерти»).
Тяжелая душа. М.: Интелвак, 2004.
Дом с балконом — V часть цикла «Из черновой тетради».
Русские стихи 1950—2000 годов. Антология (первое приближение). В двух томах. / Сост. И. Ахметьев, Г. Лукомников, В. Орлов, А. Урицкий. — М.: Летний сад, 2010. — 920+896 с. (пер.) — (Культурный слой; Волшебный хор.) — Тир. 1000 экз.
Т. 1, с. 44 (878).
Оригинал здесь
Я будто вырос из всего на свете
и все кругом безцельно и некстати.
Наверно так же вырастают дети
из страшных сказок и коротких платьев.
И замолчали сгорбленныя няни,
и так понятны сделались предметы,
и нет уже ни слов, ни очертаний,
лишь маятник отстукивает где-то.
А Мiр все неподвижнее и старше,
Он, утомленный, дремлет на дороге,
и бородой закрыты патриаршей
его большие, каменные ноги.
Оригинал здесь
Владимир Злобин[править]
Стихи из журнала «Рудин» 1915 № 1.[править]
Мы тоже те, чья кровь обречена
Не причащать из драгоценной чаши.
На мир, как на чужое и не наше
Мы смотрим из раскрытого окна.
И взяв себе Любовницу из Муз,
Мы всюду будем приняты в гостиной,
Сгибая в старости сухие спины,
Носившие большой, но легкий груз.
И, как-нибудь упав, не сможем встать:
Так дети, расшалившиеся в жмурки,
Роняют на пол дряхлые фигурки,
А после забывают их поднять.
(с. 1)
ЖАЖДА[править]
Порвать себя, как тряпку, на куски
И выбросить канавам или тине,
И вздрогнуть, если радости отныне
Забудутся и станут далеки.
Быть гордым, не сгибаться пополам
В сражениях сознания и плоти,
И все-таки на первом повороте
Продаться неразборчивым устам.
Быть бедным, как сжигающий огонь,
Не видеть даже солнечного света
И лечь, как драгоценная монета
Кому-нибудь в просящую ладонь.
(с. 3)
Стихи из журнала «Рудин». 1915. № 2.[править]
ВЕНЕЦИЯ[править]
Уже длинней и легче стали тени,
Мосты упруго изогнули спины,
Прошел мошенник с шапкой на бекрени,
И чудаки одели пелерины.
И все сильней античные дурманы,
Холодный мрак безжалостно расколот,
На мертвой башне быстрые Вулканы
Приподняли и опустили молот.
И ты так строго, так неуловимо
Хранишь на всем старинные печати,
А помнишь, как ты отняла у Рима
Литых коней монументальной рати,
И как потом благословив стихию,
Во времена крестового разгула,
Твои купцы уплыли в Византию,
Где их хранила золотая булла.
Когда же пальцы тонкого Беллини
Сжимали кисти бешено и плотно, —
Какой восторг рождающихся линий
Узнали обнаженные полотна.
И сколько муз непознанных и граций
Открыли чьи-то бешенные пытки —
Теперь под колоннадой прокураций
Не верят в ядовитые напитки.
Но я люблю сквозь старые атласы
И сквозь давно не ношенные цепи
Смотреть на искривленные гримасы
И на разврат твоих великолепий
И опускать в испорченные бездны
Своих корней испорченные ткани,
Пока дракон, ревущий и железный,
Не оборвет моих очарований…
(с. 11)
Стихотворения из ж. «Рудин» 1915 № 3[править]
МУДРЕЦЫ[править]
Посвящается М.А.Р.
О, мир их мучал, вставших на дыбы,
Их, — обретавших мудрость в тайном смысле,
Чьи гордые и проклятые лбы
Носили горечь раздвоенной мысли,
И не могли мириться с блеском зла
И жить, не тронув хрупкие личины,
За каждой тайной чувствуя причины,
Простертые, как два больших крыла.
Тогда один из них, кто был сильней
И чья тоска была всего безмерней,
Весь мир — от смеха до проклятой черни
Собрал, как азбуку, в груди своей
И жил года, неся в себе хаос,
Пока он стал понятней обелиска,
И лег, как сердце, где-то очень близко
И делал больно каждой каплей слез.
И эту боль, без меры и границ,
Они несли, ничем не облегчая,
И походили грезы их на птиц,
На мертвых птиц, хотевших веток рая,
Как мусульмане — утренней зари,
И юноши ложились на их лоно
И становились старше, и цари
Играли ими у подножья трона.
Теперь они из мрамора. С их уст
Не упадут невидимые путы
И мир, как чаша выпитой цикуты
Лежит у ног их, призрачен и пуст.
(с. 7)
ИЗ МОЕЙ ЛИРИКИ[править]
Их было много, старых, молодых,
Идущих без желаний и без цели.
И я себя, как дождь из ожерелий
По капле отдал каждому из них.
Они же шли, враждебно, не глядя,
Не чувствуя, как радостна победа,
И каждый переспрашивал соседа:
Что делать с этим жемчугом дождя,
Который был не нужен для заплат
И не похож на новые медали,
И все его под утро возвращали,
Как бледных женщин, взятых на прокат.
Но в сумерки, когда из темноты
Я вынул душу, полную разлуки,
Все взгляды протянулись к ней, как руки,
И все слова упали, как цветы.
(с. 13)
Стихотворения из ж. «Рудин». 1916.[править]
РЕНЕССАНС[править]
Как мог он стать так снова беспределен
И все-таки опять необъясним,
Тот гордый дух, который древний Эллин
Когда-то бросил в победивший Рим.
Быть может, он под грубым искаженьем,
Под теснотой готических оков,
Уже пылал неутомимым мщеньем
И, не найдя необходимых слов,
Из тех страниц, которые желтели
В пыли времен, шептал нам, трепеща,
И каждый знал, зачем Макиавелли
Носил кинжал под складками плаща.
А после в нишах умерли святые,
И надоел средневековый пост,
Когда Христос с Антихристом впервые
Друг против друга стали во весь рост.
Но женщины не верили заране,
Чтоб Сатана безропотно поник,
И кружевной, из тысячи стараний,
За их плечом смеялся воротник.
И во вдорце, не знавшем о восторге,
На старых креслах выткали цветы,
И папы, утомленные от оргий,
Скучали в них, безгрешны и чисты.
А между тем, никем еще не встречен,
Трудом кистей, — под ищущим резцом
Далекий Бог стал нежно-человечен
И человек очнулся божеством.
(№ 4, с. 2)
ВЕНЕЦИЯ[править]
Посвящается Л. Р.
Любовница случайных королей,
Аркадами дрожавшая над ними,
Рожденная Лукавым и Святыми
И вскормленная грудью кораблей —
Сегодня я по прихоти твоей
Был Тассо, Тицианом и другими,
Пока усталый день, приблизясь к схиме,
Не сбросил в воду дерево кудрей.
Теперь сквозь ночь, бесцельна и понятна
Резьба колонн, похожая на пятна,
И над дверями ласка львиных лап,
Как будто мир в тончайших нитях хмеля
И рыцари широкополых шляп
Идут в альков к Мадоннам Рафаэля.
(№ 5, с. 13)
Оригинал здесь