Перейти к содержанию

Стихотворения (Станде)

Материал из Викитеки — свободной библиотеки
Стихотворения
автор Станислав Ришардович Станде, переводчик неизвестен
Оригинал: польский, опубл.: 1933. — Источник: az.lib.ru • Плотина (Отрывок из поэмы о Магнитогорске)
Карл Маркс

Ст. Р. Стандт.

[править]

Плотина

[править]
Отрывок из поэмы о Магнитогорске.

Магнитострой поднялся над Уралом, — рекой в овраге.

Все котловины да ямы, огни и бараки, палатки — лагерь.

Потаенная, скрытная речка — Урал. Боевая, кровавая.

Облака грозовые витают над ней да старинная слава.

Человек раскрывает все тайны, в крови утопая.

Над Уралом гремел Пугачов, Каширин, Блюхер, Чапаев.

Извивается речка в скалах, сверкает холодной цепью

и песками скрывается в море, расставшись со степью.

Вьется, хилая, скачет, прячется робкою ланью.

Этой скудной водою жара утоляет степное желанье.

А зимою — мороз зажимает ее в ледяную, толстую шубу,

замирает река и молчит, неподвижны мерзлые губы.

Но весной она вскочит и сбросит кожух, — и, волнуясь, и споря,

захватив берега, понесется с грохотом в море.

Кто же этот весенний напор остановит руками,

и не пустит, и свяжет разлив, и волей своей заарканит?

— Тот, кто кует коммунизм упорством и страстью,

кто не боится ничьей руки,

кто в беде не сдает, не слабеет в несчастьи —

большевики.

Плотина охватит реку. Плотина задержит воду.

Сожмет ее в пруд глубокий. Не даст ей весною ходу.

Железобетонным змеем, склубившимся в сотню арок,

длиною в тысячу метров, Урал перережет старый.

Семиметровым гребнем вонзится в грунт каменистый.

Ну-ка, Урал, прорвись-ка! Двинься весной на приступ!

Ты станешь прудом смиренным — в 13 километров квадратных,

в миллионы кубических метров, скованных силой стократной.

Штурмуй же воду, бетонщик, плотники, землекопы!

Смотрит страна в ожиданьи.

Товарищи, вы — в окопах!

"Литературная газета", № 3, 1933

Ст. Р. Станде

[править]

КАРЛ МАРКС

[править]

Мартовский, пасмурный вечер.

Лондо хмурый стынет

в тумане печном.

Дождь. Нищий.

В призрачном свете синем —

Хайгейтское кладбище.

Могила и надпись —

«Карл Маркс».

Сырость. Дождь. Март.

Жертва насилья

Германии острожной,

спит он, изгнанник,

и в могиле

тревожно.

Музыка прошлых дней

барабанной дробью дождя

над гробом вождя

шумит все сильней.

Всю жизнь прожить

в войне с этим миром лжи, —

и не шевельнуть даже пальцем,

когда мир этот рабский

валится!

Тяжело гробовое бремя!..

Время —

пять десятков грохочущих лет —

над его отшагало могилой.

Сотрется последний след

того, что в столетьях стояло незыблемой силой,

но им оставленный след —

он не исчезнет. Нет!

Он станет неслыханно мощной силой,

преображающей свет!

Пятьдесят уже лет подряд —

(а словно прошло, — двести!! —

все ждет он известий

из Германии, из России.

Над ним — восстаний стихии,

над ими пожары горят.

Пусть, пусть, хоть в гробу,

лишь бы знать, что угла на земле нет,

где не бушевал бы бой,

что изменит судьбу

и облик земной!

Что с его партией! Как настроение масс!

Надежны ль вожди! Ощутим ли напор!

А от Фридриха — ни слова

до сих пор….

А что если нужен там снова

критический, острый глаз.

чтобы партия не обожглась

на какой-нибудь Готской программе!

А, может быть, бунтарь упрямый,

ты снова борешься, Париж,

и, человечества светоч,

бодрящим пожаром

над миром горишь!

И, шеи напружинивая

клокочущим сгустком речей,

«Коммунары.

к оружию!»

взываешь еще горячей!

И, гордый и непобедимый ныне,

штурмуеши земля и небес твердыни!..

Лондонский, пасмурный вечер.

Город стынет

в тумане вечном.

В призрачном свете, синем —

Хайгейтское кладбище

Могила и надпись —

«Карл Маркс».

Сырость. Дождь. Март.

И бездомный, продрогший нищий —

безработный.

Вход на кладбище —

свободный.

Тут проведет он ночь.

Небо ли —

не крыша?

Разве не ложе удобное —

плита надгробная!

Тут он не услышит!

«Прочь!»

вездесущего констебля.

Сырость. Туман. Дождь…

«А ведь я тебя знаю,

вождь!

Я знаю также, что ты пророчил.

Ты говорил:

рабочий станет хозяином мира.

Но, видишь, я без квартиры,

и в горле —

ни крошки уже со вчера.

И у многих — такой же непрошенный отдых.

Вся Англия — в голодных походах.

Скоро ли, вождь! Скоро ли!

Впрочем,

у нас ведь не тори, не виги,

а тоже „рабочие“

в „правительстве“

наконец.

Но я не пойму,

почему

над нами — все то же иго,

почему

для нас всегда наготове

вместо хлеба — свинец!

Ты думаешь, вождь,

это шумит дождь?

Это — нашей нужды угрожающий топот,

это — Индии, залитой кровью,

шестисотмиллионмый ропот!»

Смолк человек.

И в ту же минуту

на пол земли как будто

чей то сдавленный стон

и смутный шопот пронесся,

в слышит он

незнакомое слово!

«Genosse!»

И человек потрясен:

он не спит и не пьян.

Что ж это было?

Ах, это, наверно, сирена на Темзе завыла,

это мартовский шутит туман…

И продолжал человек:

"Да, вождь, только одна страна —

Россией зналась она —

в один октябрьский день знаменитый

восстала —

и рушила

подгнившее дерево капитала,

и вырвала, и до тла корень

его ядовитый

сожгла.

Вождь, это очень обидно,

что ты тоже

до наших дней не дожил,

что тебе не видно,

как там

несокрушимая рабочая мощь

и какие дела большие

вершит, засучив рукава,

социалистическая Россия,

красная

Москва!

Право, обидно очень,

Что ты — в гробу…

ты даже не знаешь,

что русский рабочий

сверг

буржуазное иго,

что он совершил все то,

чему ты учил в своих книгах

Русский рабочий

свою судьбу

самолично

кует и кует отлично.

И ходит — голова вверх,

и нет кандалов на ногах,

и на врагах,

об их волчьи шкуры,

оттачивает он все острей

разящий меч

диктатуры

своей.

И, новую жизнь творя,

через моря

и за океан —

из далекой Москвы —

он нам говорит, мечом тем указывая:

"Я — аванпост.

А вот — план,

и вот — путь,

и вот — мост.

по которым и вы

перейдете в завтра —

бесклассовое!…

И тут прекращается дождь.

И словно от чьей то улыбки,

плотный, промозглый, липкий

туман над Хайгейтским кладбищем,

где покоится вождь.

становится реже и реже.

И небо — все чище.

И, словно ветер свежий

пронесся.

и, словно плита раскололась,

и — чу! —

Ликующий голос:

«Я слышал, Genosse!

Я снова — живу!

Туда хочу — на родину.

в Москву!»

Перев. с польского

ЛЕВ ПЕНЬКОВСКИЙ

"Литературная газета", № 12, 1933