П. П. Сумароков[править]
Стихотворения[править]
Библиотека поэта. Второе издание
Поэты 1790—1810-х годов
Вступительная статья и составление Ю. М. Лотмана
Подготовка текста М. Г. Альтшуллера.
Вступительные заметки, биографические справки и примечания М. Г. Альтшуллера и Ю. М. Лотмана
Л., «Советский писатель», 1971
Оригинал здесь — http://www.rvb.ru
Биографическая справка
32. Соловей, Попугай, Кошка и Медведь
33. Лишенный зрения Купидон
34. Плач и смех
35. Ода в громко-нежно-нелепо-новом вкусе
36. К человеку
37. Чудеса
38—54. Эпиграммы
1. «Жена Глупона за нос водит…»
2. «Не стыдно ли тебе, Дамон…»
3. «Клит, сделавшись больным…»
4. «Ты хочешь знать, Дамис…»
5. «Какое сходство Клит…»
6. «Девица, кою сбыть скорее с рук…»
7. «Что не видал ослов, наш Клит весьма жалеет…»
8. «Однажды Скрягин видел сон…»
9. «За что не терпит Клит…»
10. «Что Клав меня лечил…»
11. «На Клита, верно б, я…»
12. «Увидя Спеськина…»
13. «Однажды барыня спросила астролога…»
14. «Клит голову ушиб…»
15. «Охотник Клит стихи чужие поправлять…»
16. «Клав, борзый наш поэт…»
17. «Ах, батюшка, ах, ах!..»
Биографическая справка[править]
Панкратий Платонович Сумароков, внучатый племянник знаменитого русского писателя А. П. Сумарокова, родился в городе Владимире 14 октября 1765 года. С двенадцатилетнего возраста он воспитывался в Москве в семье своего родственника И. П. Юшкова, где получил хорошее домашнее образование. Службу Сумароков начал в Преображенском полку в Петербурге. Там он познакомился с Н. М. Карамзиным. Вскоре Сумароков был переведен в конную гвардию.
В 1787 году по обвинению в подделке ассигнации П. Сумароков был сослан на двадцать лет в Тобольск.
Здесь развернулась его литературная деятельность. Когда в сентябре 1789 года в Тобольске в связи с открытием Главного народного училища стал выходить «Иртыш, превращающийся в Иппокрену», душой всего дела и, по всей вероятности, фактическим редактором журнала стал Сумароков, хотя официальная редакция была возложена на преподавателей училища.
В 1791 году в Тобольске проживал отправленный в Илимский острог А. Н. Радищев. Возможно, именно Сумароков является адресатом известного стихотворения Радищева «Ты хочешь знать, кто я…».
Параллельно с «Иртышом» в Тобольске выходил также издававшийся П. Сумароковым и им же составленный «Журнал исторический, выбранный из разных книг».
После прекращения «Иртыша» П. Сумароков начинает издание нового журнала «Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей» и в течение 1793—1794 годов выпускает двенадцать его книжек.
С 1796 года, после запрещения вольных типографий, он печатает свои произведения в «Аонидах» Карамзина и в журнале «Приятное и полезное препровождение времени». В 1799 году, возможно при участии Карамзина, в Москве вышла первая часть его стихотворений.
Вернувшись из ссылки в 1802 году, Сумароков продолжал писательскую и редакторскую деятельность. В 1802—1804 годах он выпускает в Москве «Журнал приятного, любопытного и забавного чтения», а в 1804 году становится ненадолго редактором журнала «Вестник Европы», сменив на этом посту Н. М. Карамзина. После 1808 года (когда вышла вторая книга его сочинений) он, по словам сына, «не писал более стихов».[1]
Последние годы жизни Сумарокова были отданы переводам романов и составлению экономических и врачебных книг.
Жил Сумароков в это время в своей деревне Кунеево, Каширского уезда, Тульской губернии, стремясь привести в порядок свое имение.
В 1813 году Сумароков заболел и 1 марта 1814 года скончался.
Основные издания сочинений П. П. Сумарокова:[править]
Библиотека ученая, экономическая, нравоучительная, историческая и увеселительная в пользу и удовольствие всякого звания читателей, Тобольск, 1793—1794.
Собрание некоторых сочинений, подражаний и переводов. Пан<кратия> Сум<ароков>а, чч. 1—2, М., 1799—1808.
Журнал приятного, любопытного и забавного чтения, М., 1802—1804.
Стихотворения Панкратия Сумарокова, СПб., 1832.
32. СОЛОВЕЙ, ПОПУГАЙ, КОШКА И МЕДВЕДЬ[править]
Весьма, мне кажется, тот глупо поступает,
Кто свой лишь хвалит вкус, а прочих охуждает.
Я это докажу
Сейчас примером,
И сказку вам скажу
Эзоповым манером.
Ахти! читатели, какой я молодец!
Я вам из басни сей две выведу морали,
Из коих первую уж вы и прочитали,
Вторую ж берегу на самый я конец.
Однажды Соловей спросил у Попугая:
«Скажи, что в комнате у нас за вонь такая,
Сосед любезный мой!
И что за дым такой,
Тяжелый и густой,
Ко мне сквозь сетку
Набился в клетку?
Мне тошно от него и ломит голова».
По-людски Попугай болтать был мастер;
Он вот как отвечал: «Виной тому трава,
Которая зовется кнастер;
Ее наш барин жжет,
И этот дым, мой свет,
Который боль тебе такую приключает,
Он с жадностью глотает,
Великий находя в нем смак».
— «Какой же он дурак!
Возможно ль статься, —
Воскликнул Соловей, —
Чтоб мог питаться
Он дрянью сей?
Неужто в свете есть такие басурманы,
Для коих могут быть невкусны тараканы?
Они-то прямо барский кус!
А он от кушанья такого морщит ус;
О! как испорчен ныне вкус!»
— «Вздор! — молвил Попугай. — Не то он должен кушать;
А если б он хотел меня послушать
И был бы умный человек,
Тогда б лишь сахар ел и не пил бы вовек».
— «Неправы оба вы, — мяукнула им Кошка, —
Когда бы вкусу он хоть капельку имел,
То б, без сомнения, мышей да крыс лишь ел».
— «Все трое глупы вы! — внезапу заревел
Медведь, прикованный к столбу возле окошка. —
Когда б по правилам он вкуса поступал,
То, верно бы, себя хищением питал,
Бессильных так, как я, терзая без разбору,
А в осень, выкопавши нору,
Он в ней бы полгода по-моему лежал
И жир из лап сосал…
Ну, что вы скажете об этом?
Не самый ли благой совет ему я дал?»
Погибни ты, Медведь, с благим твоим советом!
И так уж многие по-твоему живут;
Лишь тем страшней тебя, что жир чужой сосут.
<1790>
33. ЛИШЕННЫЙ ЗРЕНИЯ КУПИДОН[править]
Пою несчастие, от коего Эрот
Стал слеп, как крот.
О вы, чувствительные души!
Развесьте уши,
Разиньте рот,
Дыхание свое сколь можно притаите
И песне жалкой сей внемлите…
Но нет, немного погодите,
Мне должно сделать здесь возгл_а_с:
Ведь я отделаюсь тотчас.
О ты! что на Сибирь взираешь исподлобья! 1
Скажи мне, светлый Феб, за что до нас ты лих?
За то ль, что своего блестящего подобья
Не видишь здесь ни в чем, как лишь почти в одних
Льдяных сосульках
Да в таковых же пульках,
Которы бедная Аврора вместо слез,
От стужи плачуща, бросает к нам с небес?
Но кто ж виновен в том, коль сам ты нас не греешь?
Ты права не имеешь
Коситься так на нас.
Услышь же мой к тебе охриплый с стужи глас:
Пожалуй, сделай одолженье!
Просунь сквозь снежных туч
Хотя один свой луч
И мерзлое мое распарь воображенье.
Теперь, читатели, прошу мне сделать честь,
Прочесть,
Что об Эроте вам желаю я донесть.
Оставя некогда небесные чертоги,
Задумали сойти на землю древни боги.
Омир-покойник был тогда еще в живых,
И он-то позвал их.
Зачем, вы спросите, — не знаю:
Откушать, может быть, или на чашку чаю;
Всяк знает, что он был им закадычный друг:
Едал амврозию, тянул и не?ктар с ними;
Со спящих же богинь обмахивал он мух
И часто забавлял их сказками своими.
Но полно вам скучать подробностями сими.
Теперь поедем мы на час в небесный дом:
Мне хочется, чтоб вы со мною прокатились
И посмотрели б там, как боги в путь пустились.
Они отправились в порядке вот каком:
Зевес сел на орла с Юноною верьхом,
На всякий случай взяв с собой в дорогу гром;
Потом за прочими начальными богами
Вулкан шел с молотом и с длинными рогами,
Которы приобрел своею он виной,
Ревниво поступив с женой.
Позвольте на часок мне здесь остановиться,
Хочу с ревнивыми немного побраниться.
Послушайте, друзья,
Ревнивые мужья!
Советую вам я
Не слишком строгости к супругам предаваться,
Коль вы не любите бодаться.
Не стройте из домов своих монастырей,
Не запирайте жен, как стариц иль зверей;
А то, когда на час явится им свобода,
Тогда-то госпожа Природа
Свое возьмет,
И то, над чем с трудом вы много лет корпели,
В минуту пропадет,
А вы навек с рогами сели.
Совет полезный давши вам,
Я обращаюся к богам.
Зефиры собрались на пир туда же с ними,
Так и начнем мы ими.
Надмеру нежные и малые божки,
Дабы не простудили ножки,
Обулись в теплые сапожки
И, чтоб от ветру им сберечь свои ушки,
Надели лисьи треушки
И сели в дрожки;
В которых бабочек впряжён был целый цуг;
А на запятках вместо слуг
Стояла пара шпанских мух;
Да сверх того еще божков конвоевали
Шестнадцать бойких комаров,
Носами острыми и писком погоняли
Крылатых легких скакунов.
Но чья везется колесница
Четверкой сизых голубей?
Конечно, то любви царица
Желает покататься в ней?
Так точно. Вот она садится;
За нею вслед, резвясь, толпится
Рой целый Смехов, Игр, Амуров и Утех.
Но как их посажать с собой богине всех?
Нельзя; однако ж с ней иные заломались,
Другие в ноги побросались,
Иные, не успевши сесть,
Цепочкой свившися, за нею полетели,
Бросали к ней цветы и песни пели
Богине в честь;
Иные втерлись к ней за спинку,
Иные скрылись в волосах,
Иные в ямках на щеках,
Иные впутались в косынку,
Иные… Но оставим их;
Давно пора мне догадаться,
Что я болтать отменно лих;
Но впредь не буду я так много завираться
И в двух скажу стихах
О прочих всех богах:
Они туда ж помчались,
Иной на радуге верьхом,
Иной на облаке, иной пошел пешком;
А дома лишь Эрот с Дурачеством остались;
Один затем, что мал, другой затем, что глуп.
Но что же делать им, оставшись на просторе?
Эрот сначала был весьма в великом горе.
Калякать о любви? — Его товарищ туп:
Не знает и начал прекрасной сей науки.
Наскучив наконец сидеть поджавши руки,
Эрот сказал ему вот так:
«Дурак!
Теперь одни с тобой мы дома,
Так станем как-нибудь играть,
Хоть в жмурки, ведь игра сия тебе знакома;
Всё лучше, нежели от скуки нам зевать».
— «Ох, нет! — в ответ сказал глупец Эроту. —
Давно я потерял к игр_а_м таким охоту;
А дай мне свой колчан на час,
Хочу я испытать один хоть в жизни раз,
Умею ль действовать и я, как ты, стрелами;
Я сам тебе за то, голубчик, отплачу:
Пузырики пускать тебя я научу,
Клянуся в том тебе я Стиксом и богами».
Эрот было сперва и слушать не хотел;
Но сладить с дураком, скажите, кто б умел?
И так он наконец был должен согласиться;
Дурачество ж к нему умело подлеститься,
Дав опыт, пузыри из мыла как пускать.
Эроту новость та смертельно полюбилась,
Товарищ же его взял лук и стал стрелять;
Но вот беда какая вдруг случилась:
Дурачество, разинув рот,
В безмерной радости не видя, где Эрот,
Стрельнуло изо всей своей дурацкой мочи
И вышибло ребенку очи!
Какой нелепый поднял вой
Лишенный зрения крылатый мой герой!
Искусный же стрелок, от страха и печали
Разинувши свой зев,
Такой пустил ужасный рев,
Как будто бы с него живого кожу драли.
Вытье его оттоль повсюду разнеслось,
Всё зданье от того небесное тряслось.
Но бросим мы на час сих двух глупцов несчастных
И съездим в тленный мир.
Я чаю, кончился уже давно тот пир,
Который жителям небес давал Омир.
На лицах их, от спирта красных,
Сверкают радости следы.
Не ведая совсем ужасной той беды,
Которая без них на небесах стряслася,
Толпа божественна всвояси поднялася,
С хозяином простясь
И точно так же, как и прежде, поместясь.
Какая сделалась тревога,
Как мать слепого бога
Домой пришла!
Ах! что она нашла!
Богиня видит токи крови,
Зрит сына своего:
Прелестные ж глаза где были у него,
Там только ямочки осталися да брови.
Тогда-то скорбь ее все меры превзошла:
Какое зрелище для матери столь нежной!
Наместо роз вступил в лице ее цвет снежный,
Затмилися ее небесные красы;
Терзает в горести она свои власы;
Колени слабые едва ее держали,
И если бы когда богини умирали,
То б этой, верно, умереть;
Но боги ведь не мы, так как же быть? — Терпеть.
Но можно ль перенесть столь бедствие несносно?
Богине же не мстить — и горько, и поносно.
Горя отмщением, вдруг силу ощутив
И взор с плачевного предмета совратив,
На крыльях бешенства летит она в чертоги,
Где был Зевес и прочи боги.
Киприда в ярости, в отчаяньи, в слезах,
Вбежав растрепана, во всех вселяет страх,
Бросается Зевесу в ноги
И, вздохи тяжкие пуская без числа,
О бедствии своем, рыдая, донесла.
Зевес, услыша то, столь сильно огорчился,
Что чуть с престола не свалился.
О, лютая напасть!
Отец богов, разинув пасть,
Ревет быком и стонет,
Богов с Олимпа гонит;
Потом с отчаянья он на стену полез.
Не столько в бурный ветр шумит дремучий лес,
Не столько турок зол, соделавшись с рогами,
Как злился наш Зевес, кричал, стучал ногами,
Сбираясь пересечь богов всех батогами.
Он рвет
И мечет,
Попавшихся ему дерет,
Как перепелок кречет;
Шумит,
Гремит,
Своей заморской ищет трости
И хочет изломать Дурачеству все кости.
Уставши наконец, Зевес потише стал
И драться перестал;
Но вот что бедному Дурачеству сказал:
«Скотина!
За то, что ослепил Кипридина ты сына,
Который мой любимый внук,
Достоин ты ребром повешен быть на крюк;
Но я свой гнев смягчаю
И вот какую казнь тебе определяю:
С сего часа всегда с Эротом ты ходи;
Куда он ни пошел, везде его води.
Вот что навеки я тебе повелеваю!»
Потом пощечины две-три ему влепил
Да тем и заключил.
С тех пор Дурачество всегда с Амуром ходит.
Но это бы еще не важная беда,
А вот лишь плохо что: Дурачество всегда,
Когда стреляет он, его руками водит;
Какой же может быть тут лад?
Безмозгло божество стреляет невпопад;
Удар любви с тех пор нам в голову приходит
Почти всегда,
И очень метко;
А в сердце никогда,
Иль очень редко.
<1791>
1 Все сии сочинения писаны в Сибири.
34. ПЛАЧ И СМЕХ[править]
Когда жестокий сплин 1 мне ночью спать претит,
То, вставши поутру с тяжелой головою,
Бываю я всегда печален и сердит,
Бранюсь с своей судьбою;
Все бедствия людей я вижу пред собою.
Мне мнится, слышу смертных стон;
Зло лезет мне в глаза тогда со всех сторон.
Явятся предо мной огнем дышащи горы,
Страданья, смерть, чума —
И словом, я тогда куда ни взвел бы взоры,
Несчастий и злодейств мне всюду зрится тьма.
Потом изыскиваю средства,
Нельзя ль чем облегчить несносны смертных бедства!
Но видя, что никак нельзя помочь тому
И что напрасно я на то лишь время трачу,
Нахмурюсь и — заплачу.
Когда же с умными людьми я где сижу
Иль книгу новую читаю и лежу,
Притом здоров бываю,
Тогда все горести свои позабываю
И ни о чем я не тужу.
Тогда и то себе на память привожу,
Что от драгой моей Климены
Не зрел и, кажется, не буду зреть измены.
И что несчастливой судьбы моей премены
Авось-либо когда-нибудь я и дождусь.
Авось-либо велико дело!
Я без него давно оставил бы сей свет;
Несчастный только им одним лишь и живет,
Скажу я это смело.
Хоть сим авось-либом я тщетно, скажут, льщусь,
Но от него всегда я вмиг развеселюсь
И — засмеюсь.
Август 1788, <1795>
1 Spleen — известный припадок англичан, которому часто подвергаются и другие люди с чувством.
35. ОДА
В ГРОМКО-НЕЖНО-НЕЛЕПО-НОВОМ ВКУСЕ 1[править]
«Croyez moi, resistez a vos tentations,
Derobez au public vos occupations,
Et n’allez point quitter, de quoi que l’on vous somme,
Le nom, que dans la cour vous avez d’honnete homme,
Pour prendre de la main d’un avide imprimeur
Celui de ridicule et miserable auteur».
«Misantr.», act 1, sc. 22
Сафиро-храбро-мудро-ногий,
Лазурно-бурный конь Пегас!
С парнасской свороти дороги
И прискочи ко мне на час.
Иль, дав в Кавказ толчок ногами
И вихро-бурными крылами
Рассекши воздух, прилети.
Хвостом сребро-злато-махровым
Иль радужно-гнедо-багровым
Следы пурпурны замети.
Жемчужно-клюковно-пожарна
Выходит из-за гор заря;
Из кубка пламенно-янтарна
Брусничный морс льет на моря.
Смарагдо-бисерно светило,
Подняв огнем дышаще рыло
Из сольно-горько-синих вод,
Усо-подобными лучами
Златит, как будто бы руками,
На полимент небесный свод.
Сквозь бело-черно-пестро-красных
Булано-мрачных облаков
Луна, стыдясь гостей толь ясных,
Не кажет им своих рогов
И, мертво-белоснежным цветом
Покрывшись перед солнца светом,
На небе места не найдет.
Ветр юго-западно-восточный
Иль северо-студено-мочный
Ерошит гладкий вод хребет.
Октябро-непогодно-бурна
Дико-густейша темнота,
Сурово-приторно сумбурна
Сбродо-порывна глухота
Мерцает в скорбно-желтом слухе,
Рисует в томно-алом духе
Туманно-светлый небосклон.
В уныло-мутно-кротки воды
Глядятся черны хороводы
Пунцово-розовых ворон.
Но вдруг картина пременилась:
Услышал стон я голубка,
У Клары слезка покатилась
Из левого ее глазка;
Катилась по лицу, катилась,
На щечке в ямке поселилась,
Как будто в лужице вода.
Не так-то были в прежни веки
На слезы скупы человеки;
Но люди были ли тогда?
Коль девушке тогда случалось
В разлуке с милым другом быть,
То должно, дуре, ей казалось,
О том реками слезы лить.
Но в наши веки просвещенны
Как могут люди огорченны
Так слезы проливать рекой?
Ведь ныне слезы дорогие,
Сравнятся ль древние простые
С алмазной нынешней слезой?
Теперь посмотрим мы, как вьется
Голубушка над голубком;
А сердце бьется, жмется, рвется
И в грудь стучит, как молотком.
Голубчик выпустил, знать, душку,
Нет жизни в нем ни на полушку,
Уж носик съежился его.
Овсянки, ласточки, синички,
Варакушки и прочи птички
Роняют слезки на него.
От этой жалостной картины,
Читатель, если ты не взвыл,
А от начальной пиндарщины
В восторг когда не приходил,
То сердца твоего тон низок,
Умом ты к готтентотам близок
И так, как лютый тигр, жесток.
Ты б должен на стену бросаться
Или в лоскутья истерзаться
От сих громко-прискорбных строк.
<1802>
1 К сочинению сего вздора подали мне мысль некоторые из новых наших стиходеев, из коих одни желают подражать Горацию нашему Г. Д<ержави>ну, а другие К<арамзи>ну и Д<митрие>ву; но как, вместо вкуса и таланта, имеют они только непреодолимую охоту марать бумагу, то и пишут точно такую чепуху, какую читатель найдет в сей оде, если будет иметь терпение ее прочитать.
2 «Поверьте мне, боритесь с собою, скрывайте от людей свои занятия и не оставляйте, как бы вас к этому ни побуждали, своего имени, которое слыло при дворе именем честного человека, ради того, чтобы принять из рук жадного печатника имя смешного и жалкого автора». «Мизантроп», действие 1, явл. 2 (франц.). — Ред.
36. К ЧЕЛОВЕКУ[править]
Игрушка счастья и судьбины,
С дурным посредственного смесь,
Кусок одушевленной глины,
Оставь свою смешную спесь!
Почто владыкой ты себя природы ставишь?
Сегодня гордою пятой
Ты землю, презирая, давишь,
Но завтра будешь сам давим землею той.
<1802>
37. ЧУДЕСА[править]
Видал я на своем веку чудес немало,
И мне великое желание припало
Читателям об них здесь вкратце рассказать.
За это многие дадут себя мне знать!..
Но так и быть! пущусь. Извольте же послушать:
Во-первых, видел я таких богатырей,
Которы годовой доход пяти семей
Изволили втроем за ужином прокушать.
Видал таких я лекарей,
Которые не всех больных своих морили.
Видал таких господ, которые кормили
Подвластных им людей
Не хуже лошадей
И их не походя бранили или били.
Видал подьячего, который трезв был так,
Что в сутки хаживал лишь два раза в кабак.
Я видел старую девицу,
Которая себе не убавляла лет!
Клеон, покойный мой сосед,
Имел хоть много книг, читал и был уж сед,
Но Африку считал за птицу;
Однако ж, так как сей многопочтенный муж
Имел шесть тысяч душ,
То с Лейбницем его в учености равняли.
Хоть дурен был он так собой, как смертный грех,
Но все его в глаза с божбою уверяли,
Что за пояс заткнет он херувимов всех.
Индейских петухов боялся он и раков;
Но утверждали все, что этот господин
Легко бы мог один
Взять в пять минут Очаков
И рать турецкую побить всю кулаком,
А если бы его кто на?звал дураком,
Важнее всякого то было б святотатства!..
Как после этого не пожелать богатства!..
Но мало ли еще каких видал я штук!
Видал я русских дам, охотниц до наук;
Видал, что с кошкою дружна была собака;
Видал я жен таких,
Которые мужей своих
Любили с месяц после брака!
Видал, что сельский поп на свадьбе был не пьян.
Видал богатых я и молодых дворян,
Которые всегда в большом хоть свете жили,
Однако ж иногда по-русски говорили.
Они ж по нескольку недель
Верст за пять от Москвы живали
И там, о чудеса! с тоски не умирали!
Видал я чудаков, которые езжали
За тридевять земель
Смотреть, как солнышко заморское садится,
Иль слушать, как шумит заморский ветерок,
Иль любоваться, как заморский ручеек
По камням и песку заморским же струится.
Как будто на Руси не стало ручейков!
Иль будто ветерок шуметь у нас не смеет
И солнце русское садиться не умеет!..
Таких несчастных я писателей видал,
Которым никаких похвал
В газетах даже не сплетали!
Видал российских я ученых бедняков,
Которы площади топтали!
В учители ж не их бояре к деткам брали,
А иностранных кучеров.
Но этого, знать, мне не видывать вовеки,
Чтоб в Волге не было белуг и стерлядей;
Чтобы злословить Фирс не стал честных людей;
Чтоб перестали грызть друг друга человеки;
Чтобы цыгане красть не стали лошадей;
Чтобы жеманиться Климена перестала;
Чтобы Москва-река через Иркутск течь стала;
Пугать не стали чтоб боярами робят;
Чтобы в Гренландию переселились музы;
Чтобы премудрые французы
Узнали наконец, чего они хотят!
О богословии чтоб споры прекратились.
……………………………………………..
Чтоб денег кто взаймы мне без процентов дал
Или чтоб, наконец, когда богат я стал.
<1804>
38—54. ЭПИГРАММЫ[править]
1[править]
Жена Глупона за нос водит,
И часто в гнев она приходит,
Что ухватить рукой неловко мужнин нос,
Затем что он курнос.
Простительно ль иметь так мало ей догадки
И не видать того,
Что у него
По милости ее ловчей есть рукоятки.
<1790>
2[править]
Не стыдно ли тебе, Дамон, быков бояться?
Простительно лишь тем рогов их опасаться,
Кто не имеет, чем от них обороняться.
<1790>
3[править]
Клит, сделавшись больным, за лекарем послал;
Тот с сердцем отвечал: «Ведь я не коновал!»
<1790>
4[править]
Ты хочешь знать, Дамис, за что твоя жена
Желает зла тебе, как будто лиходею,
Хотя и ничего не делаешь ты с нею? —
Уж полно, не за то ль и злится так она?
<1790>
5[править]
Какое сходство Клит с календарем имеет?
— Он лжет и не краснеет.
<1791>
6[править]
Девица, кою сбыть скорее с рук желают
И тщатся для сего богатей нарядить,
Сходна с пилюлею, котору позлащают,
Дабы скорей ее заставить проглотить.
<1791>
7[править]
Что не видал ослов, наш Клит весьма жалеет;
Неужто бороду без зеркала он бреет?
<1791>
8[править]
Однажды Скрягин видел сон,
Что будто пиршество давал большое он.
От этого он сна столь сильно испугался,
Что мог насилу встать,
И страшной клятвой обязался
Вперед совсем не спать.
<1791>
9[править]
За что не терпит Клит Дамона, как врага?
Что сделал он ему? — Рога.
— Ага!
<1791>
10[править]
Что Клав меня лечил, слух этот, друг мой, лжив:
Когда б то было так, то как же б был я жив?
<1791>
11[править]
На Клита, верно б, я сатиру сочинил,
Когда бы стоил он бумаги и чернил.
<1799>
12[править]
Увидя Спеськина, со мной весь скажет свет,
Что оплеушины лицо его зовет.
<1799>
13[править]
Однажды барыня спросила астролога:
«Пожалуй, дедушка, скажи мне ради бога,
Иметь я буду ли детей?»
А тот, поворожив, ответ такой дал ей,
Что будут у нее их трое.
Тут муж, услышавши решение такое,
Спросил, худого быть в вопросе том не мня:
«А сколько будет у меня?»
<1799>
14[править]
Клит голову ушиб так больно ныне летом,
Что с месяц у него в глазах была всё тьма;
Однако ж от сего он не сошел с ума,
А только сделался — поэтом.
<1802>
15[править]
Охотник Клит стихи чужие поправлять
И также прозу;
Но право чем сие он может оправдать?
Он колдуном себя желает показать,
В крапиву превращая розу.
<1804>
16[править]
Клав, борзый наш поэт,
Одною славою питается шесть лет,
Так мудрено ли же, что худ он, как скелет?
<1804>
17[править]
Ах! батюшка, ах, ах!
Какой я видел страх!
Клит по уши в долгах,
А сверьх ушей — в рогах.
Ах! батюшка, ах, ах!
<1808>
ПРИМЕЧАНИЯ[править]
32. Иртыш, 1790, февр., с. 42. Печ. по СНСПС, ч. 1, с. 90.
33. Иртыш, 1791, янв., с. 33; «Аониды», кн. 3, М., 1798, с. 277. Печ. по СНСПС, ч. 1, с. 131. Сюжет заимствован из басни Лафонтена «L’amour et la folie». Поэма Сумарокова пользовалась успехом, встречается в рукописных копиях, ей было уделено несколько сочувственных слов в обзоре А. Бестужева «Взгляд на старую и новую словесность в России» (см.: «Полярная звезда», СПб., 1823, с. 18).
Но чья везется колесница и т. д. Описание выезда Венеры связано с предшествующей традицией: оно встречается уже у Апулея («Метаморфозы»), затем у Лафонтена («Любовь Амура и Психеи»), Богдановича («Душенька»).
34. ПиП, 1795, ч. 7, с. 29. Печ. по СНСПС, ч. 1, с. 153. Автограф — ПД (др. ред., с датой). Вольный перевод первых двух строф сатиры Вольтера «Jean, qui pleure et qui rit».
Несч_а_стливой судьбы и т. д. — намек на свое положение ссыльного.
35. ЖПЛЗЧ, 1802, ч. 1, N 2, с. 111. Печ. по СНСПС, ч. 2 с. 56. Направлена против преромантической и сентиментальной лирики, против подражателей Державина и Карамзина, отчасти и против них самих.
Стон голубка — намек на популярную песню И. И. Дмитриева «Стонет сизый голубочек»
Алмазная слеза — эпитет, часто встречавшийся в сентиментальной лирике конца века. Против этого сентиментального словоупотребления выступал и Карамзин (см. «Аониды», кн. 2, М., 1797, с. 9—10).
Пиндарщина — здесь: высокопарность (от имени Пиндара, см. Словарь).
36. ЖПЛЗЧ, 1802, ч. 1, N 3, с. 211. Печ. по СНСПС, ч. 2, с. 72.
38—54. 1 Иртыш, 1790, янв., с 61. 2 Иртыш, 1790, апр., с. 58. 3. Иртыш, 1790, май, с. 57. 4. Иртыш, 1790, авг., с. 49. 5. Иртыш, 1791, июнь, с. 44. 6. Иртыш, 1791, авг. с. 54. 7. Иртыш, 1791, июнь, с. 44. Печ. по СНСПС, ч. 1, с. 122. 8. Иртыш, 1791, авг., с. 40. 9. Иртыш, 1791, авг., с. 55. 10. Иртыш, 1791, авг., с. 55. Перевод эпиграммы Буало «АР ***» (Шарлю Перро) 11. «Аониды», кн. 3, 1798—1799, с. 298. 12. СНСПС, ч. 1, с. 113. 13. СНСПС, ч. 1, с 119. 14. ЖПЛЗЧ, 1804, ч. 4, N 10, с. 4. 15. BE, 1804, ч. 16, с. 146. 16. BЕ, 1804, ч. 16, с. 146. 17. СНСПС, ч. 2, с. 84—85. Все вошли в СНСПС.
Условные сокращения, принятые в примечаниях[править]
Аксаков — С. Т. Аксаков, Собр. соч., тт. 1—4, М., 1955—1956.
Арзамас — «Арзамас и арзамасские протоколы», Л., 1933.
БАН — Библиотека Академии наук.
Батюшков — К. Н. Батюшков, Сочинения, тт. 1—3, СПб., 1885—1887.
БГ — «Беседующий гражданин».
БЛ — Рукописный отдел Государственной библиотеки СССР имени В. И. Ленина.
BE — «Вестник Европы».
ГПБ — Рукописный отдел Государственной Публичной библиотеки имени М. Е. Салтыкова-Щедрина.
ДВ — «Драматический вестник».
Десницкий — В. Десницкий, Избранные статьи по русской литературе XVIII—XIX вв., М. —Л., 1958.
ДЖ — «Дамский журнал».
Досуги — Н. Грамматин, Досуги, кн. 1, СПб., 1811.
ДП — «Друг просвещения».
ДЮ — «Друг юношества».
Жихарев — С. П. Жихарев, Записки современника, М. —Л., 1955.
ЖПЛЗЧ — «Журнал приятного, любопытного и забавного чтения».
ЖРС — «Журнал российской словесности».
ЗС — «Зеркало света».
ИВ — «Исторический вестник».
Иртыш — «Иртыш, превращающийся в Иппокрену».
ЛА — «Литературный архив», т. 1, М. —Л., 1938.
ЛН — «Литературное наследство».
ЛОИИ--Ленинградское отделение Института истории АН СССР.
ЛТХ — «Лирические творения графа Хвостова», СПб., 1810.
МЖ — «Московский журнал».
MH — «Московский наблюдатель».
МТ — «Московский телеграф».
НЕЖ — «Новые ежемесячные сочинения».
НМ — А. Бунина, Неопытная муза, чч. 1, 2, СПб., 1809—1812.
ОА — «Остафьевский архив князей Вяземских», т. 1, СПб., 1899.
ОЗ — «Отечественные записки».
ОЛРС — Общество любителей российской словесности.
Пантеон — «Пантеон русской поэзии, издаваемый Павлом Никольским», СПб., 1814—1815.
ПД — Рукописный отдел Института русской литературы Академии наук СССР (Пушкинский дом).
ПЗ — «Полярная звезда».
ПиП — «Приятное и полезное препровождение времени».
Поэты — «Поэты начала XIX века», «Б-ка поэта» (М с), Л., 1961.
Поэты радищевцы — «Поэты радищевцы», «Б-ка поэта» (Б. с.), Л., 1935.
Поэты сатирики — «Поэты-сатирики конца XVIII—начала XIX века», «Б-ка поэта» (Б. с.), Л., 1959.
Прежние досуги — Н. Ф. Остолопов, Прежние досуги, или Опыты в некоторых родах стихотворства, М., 1816.
Притчи — Д. И. Хвостов, Избранные притчи из лучших сочинителей российскими стихами, СПб., 1802.
ПРП — «Пантеон русской поэзии», чч. 1—6, СПб., 1814—1815.
ПСХ — «Послания в стихах графа Дмитрия Хвостова», СПб., 1814.
ПСЧ — П. И. Шаликов, Плод свободных чувствований, чч. 1—3, М., 1798.
ПТ — «Покоящийся трудолюбец», чч. 1, 2, 1784, чч. 3, 4, 1785.
РА — «Русский архив».
РБ — «Русский библиофил».
PB — «Русский вестник».
РМ — «Российский музеум».
РП — «Рассвет полночи, или Созерцание славы, торжества и мудрости порфироносных, браноносных и мирных героев России с последованием дидактических, эротических и других разного рода в стихах и прозе опытов Семена Боброва», чч. 1—4, СПб., 1804.
PC — «Русская старина».
С — «Современник».
Сатиры — «Сатиры, послания и другие мелкие стихотворения Михаила Милонова», СПб., 1819.
СВ — «Северный вестник».
СГ — «Сочинения Сергея Глинки», ч. 4, M., 1817.
СВЛ — «Сочинения В. Пушкина», СПб., 1822.
СиП — Ф. Ф. Иванов, Сочинения и переводы, ч. 1, М., 1824.
СКШ — «Сочинения князя Шаликова», чч. 1, 2, М., 1819.
СНГ — «Стихотворения H. Грамматина», чч. 1, 2, СПб., 1829.
СНСПС — «Собрание некоторых сочинений, подражаний и переводов Па<нкратия> Сум<ароков>а», чч. 1, 2, М., 1799—1808.
СО — «Сын отечества».
Собеседник — «Собеседник любителей российского слова».
СПВ — «Санкт-Петербургский вестник».
СПГК — «Стихотворения П. И. Голенищева Кутузова», чч. 1—3, М., 1803—1804.
СРС — «Собрание русских стихотворений, взятых из сочинении лучших стихотворцев российских и из многих русских журналов, изданное Василием Жуковским», чч. 1—6, М., 1810—1815.
ССАБ — «Собрание стихотворений Анны Буниной», чч. 1—3, СПб., 1819—1821.
ССлПС — «Собрание сочинений и переводов в стихах С. Тучкова», М., 1797.
ССиПТ — «Собрание сочинений и переводов С. Тучкова», чч. 1—4, СПб., 1816—1817.
ССШ — «Собрание сочинений и переводов С. А. Шишкова», чч. 1—17, СПб., 1818—1839.
СШ — «Стихотворения H. M. Шатрова», чч. 1—3, СПб., 1831.
ТГУ — Тартуский государственный университет.
ТОЛРС — «Труды Общества любителей российской словесности».
УЗ — «Утренняя заря», труды воспитанников университетского благородного пансиона.
X 1 — «Полное собрание стихотворений графа Хвостова», чч. 1—4, СПб., 1817—1818.
X 2 --То же, изд 2, тт. 1—5, СПб., 1821—1827.
X 3 — То же, изд 3, тт. 1—8, СПб., 1818—1834.
ЦГ — П. И. Шаликов, Цветы граций, М., 1802.
ЦГАЛИ — Центральный государственный архив литературы и искусства.
ЦГИАЛ — Центральный государственный исторический архив (Ленинград).
ЧвБ — «Чтения в Беседе любителей русского слова».
Шишков Записки — А. С. Шишков, Записки, мнения и переписка, тт. 1—2, Берлин — Прага, 1870.
Эпиграмма[править]
Когда смеются над тобой,
Ты говоришь, приятель мой,
Что сам над теми ты смеешься.
Ах! как мне жаль тебя! ты верно надорвешься.
Шарада.[править]
Я с головой мертва, но пользу приношу:
И людям и скотам я пищу доставляю.
Отрежь мне голову, жива я, но дышу
Лишь злобою одной, и больно уязвляю.
Теперь, читатели отгадывать прошу:
Я, может быть, сейчас пред вашими очами,
Или у вас же за плечами.
[Сумароков П. П.] Эпиграмма («Когда смеются над тобой…») // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 13, N 1. — С. 60.
[Сумароков П. П.] Шарада («Я с головой мертва, но пользу приношу…») // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 13, N 1. — С. 60.
В природе смерти нет! Так Гердер говорит;
Но мнения сего он верно не держался,
Когда с Глупоном бы спознался,
Который, хоть кого, в минуту уморит.
Блажен, кому всегда печаль и скука чужды;
Блажен, кто не имел в родных ни разу нужды;
Блажен, кто не роптал вовеки на судьбу;
Блажен, равняющий с Расином К. …
Стократ блаженна та судебная палата,
Которая трезвыми подьячими богата;
Блажен, кто не имел, однако ж, с ними дел.
Блажен, кто от стихов своих разбогател;
Блажен, кто верную любовницу имеет;
Блажен, кто Кантовы писанья разумеет;
Блажен ревнивый муж, проживший без рогов;
Блажен, кто, дослужась до старших генералов,
Ни разу не видал, ни пушек, ни врагов;
Блажен, кто не бывал издателем журналов;
Но то блаженнее едва ль не всех святых,
Кто не читал поэм и драм, Клитандр, твоих!
У. Ф. Х. Ц. Ч.
[Сумароков П. П.] «В природе смерти нет! так Гердер говорит…» // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 16, N 14. — С. 146.
[Сумароков П. П.] «Блажен, кому всегда печаль и скука чужды…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 16, N 14. — С. 147-148.
Эпиграмма[править]
Тафты, атласы и перкали,
Алмазы, жемчуги и кашемирски шали,
Линоны, кружева, батисты, тарлатан;
Да фунтов несколько притом белил, румян,
В карете аглинской двухтысячной катают
И модной дамою сей сверток называют!
[Сумароков П. П.] Эпиграмма («Тафты, атласы и перкали…») / [Пер. эпиграммы Ж.О. де Гомбо «Blanc d’Espagne, couleurs vermeilles…»] // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 16, N 16. — С. 309.
Эпиграмма[править]
Примеру следуя ученого народа,
Клеон спешит свои творенья в свет издать.
Что ж против этого сказать?
Приятно в кучку всех детей своих сбирать,
Приятно с милою семьею обитать;
Но, по несчастию, в семье не без урода!
[Сумароков П. П.] (Эпиграмма)"Примеру следуя ученаго народа…" // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 18, N 21. — С. 58.
Гордость[править]
Доколе, смертный, суетами
Свой гордый будешь дух питать?
Доколь надменными мечтами
Себя ты станешь обольщать?
Доколе, бренная былинка,
Одушевленная пылинка!
Кичливо будешь возглашать:
'Я царь всех тварей, всей природы,
Я прочих всех творений роды
Ногами создан попирать;
Лев страшный, что в степях рыкает,
Послушным быть мне принужден;
Звезд бездна для меня блистает,
Свет солнца для меня возжен.
Я разумом Творцу подобен;
Один лишь в мире я способен
Предвечны тайны проницать.
Завесу мрака раздираю
И к небесам взносясь, дерзаю
Цель мирозданья постигать;
Натуры лоно обнаженно
Является передо мной
К моим лишь пользам сотворенно,
Что в свете я ни зрю… — Постой!
Постой! Что рек ты, дерзновенный!
Воспомни, прах и червь надменный,
Что и на малом шаре сем
Едва ты точку занимаешь;
Почтожь себя ты называешь
Всех видимых существ царем?
Тебе ли, слабое творенье,
Творцу себя уподоблять?
На свете честь твоя — сомненье.
Тебе ли промысл постигать?
Рожден ты верить, заблуждаться,
Не верить, спорить, пресмыкаться,
И куклою фортуны быть;
А ты, взносяся, ниспадаешь,
И пылью покровен, дерзаешь
Падение свое таить!
Каким волшебством омраченный,
Не слышишь рабства тяготы?
Оковами обремененный,
Зовешь себя свободным ты!
Тебя обуревают страсти;
Ты столько не имеешь власти,
Чтоб их рассудку покорить.
Коль ты не властвуешь собою,
Природе ль быть твоей рабою?
Тебе ль царем вселенной быть?
Взгляни на свод небес пространный,
На тьму висящих в нем шаров,
На блеск всех солнцев лучезарный;
Представь бесчисленность миров,
Которых луч от перва века
Не долетел до человека;
Потом к себе ты обратись:
Пространство мира измеряя
И с миром сим себя ровняя —
Тогда, коль можешь, ты гордись.
Но гордость общую оставя,
До частной я теперь коснусь;
К важнейшей цели мысль направя,
К тем пышным Крезам обращусь,
Которы бедных презирают
И с хладнокровием взирают
На льющийся их слезный ток.
Та гордость только заблужденье;
Сия ж сердец ожесточенье,
Из ада вышедший порок.
Вельможа, злом сим зараженный,
Рыданью страждущих внемли!
Воспомни, смертный ослепленный,
Что ты такая ж горсть земли.
Смеешься ты, а брат твой стонет!
Ты в роскоши, в слезах он тонет!
Ты в счастии, а он в бедах!
Но ты словам сим не внимаешь;
Почтожь главу ты воздымаешь?
Несчастных нет на небесах.
О смертный! Выдь из заблужденья,
Познай удел наш общий ты:
Родимся мы для облегченья
Взаимных бедствий тяготы.
Но, ах! Ты то ли исполняешь,
Когда тех гордо отвергаешь,
Покров которым нужен твой?
Иль ты не слышишь их стенанья?
Возможно ли без состраданья
Несчастных зреть перед собой?
Страшись! Наступит время грозно;
Спеши спасать себя от бед;
Раскаяние будет поздно,
Как смертная коса сверкнет;
Сверкнет — и дух твой вострепещет.
Смотри, сколь страшны взоры мечет…
Кто? — Совесть, строгий наш судья,
В сей жизни ад тебе покажет,
Злу фурию к тебе привяжет,
Вселится в грудь твою змея.
Но коей чудною мечтою
Внезапу стал я поражен?
Какой невидимой рукою
Я к пышну храму пренесен?
К нему дорогу ограждают
Кичливы кедры, что теряют
Свои вершины в облаках.
Тщеславье двери отверзает,
И в храм стремительно вбегает
Теснящийся народ в дверях.
Какое дивное виденье
Свет солнечный блистаньем тмит
И помрачает слабо зренье!
Богиня храма то сидит:
Несчастье, опершись рукою,
Небес касается главою,
В средине пышных олтарей,
Ногами скиптры попирает,
И взор презрения кидает
На скованну толпу царей.
Взирая на сие блистанье,
О смертный! Береги себя.
Сие приманчиво сиянье,
Страшись, да не прельстит тебя.
Но чтоб от зла тебе спастися,
Со мной не медля пронесися
В прелестный сей по виду храм;
Предметы в оном разбирая,
На место чаемого рая,
Ты страшный ад увидишь там.
Смотри, сквозь блеска ложной славы
Прискорбен сколь гордыни зрак!
Она за счастье и забавы
Считает — их один призрак.
Тоска, унынье, отвращенья
Меньшие суть ее мученья:
Ей недоверчивость, боязнь
Всечасно сердце раздирают,
И беспрестанно низвергают
Ее из казни в нову казнь.
Пред ней растрепанный и бледный,
Потупя взоры, страх стоит;
Там злоба, ковы строя вредны,
Одними взглядами язвит.
Унылое сих мест молчанье
Лишь притесняемых рыданье
Дерзает иногда прервать;
Но гордость оным не внимает —
Услыша ж вопль, повелевает
В темницу бедных низвергать.
Там зависть подлая клевещет,
Стремяся ближних очернить,
Железо там пристрастья блещет,
Грозя невинность погубить.
Коварной хитростью попранны,
Усердье, истина изгнанны,
Не смеют в храм дверей отверсть;
Но вольный вход в него имеет,
Сплетать хвалы богине смеет,
С челом медяным нагла лесть.
Какие горды исполины
Грозят главами небесам?
И мнится, что из них единый
Удобен испровергнуть храм.
К стопам их подлость припадает,
И их колена лобызает;
Но каждый из колоссов сих,
Его коль выше кто явится,
Пред тем в пигмея притворится,
И спесь его исчезнет в миг.
Взгляни теперь на исходящих
Из храма пышного сего:
Ты слышишь горько их стенящих
От заблужденья своего.
Сиянья счастия лишенны,
От всех оставлены, презренны,
Идут в пустыню жизнь влачить.
Почтожь к друзьям не прибегают?
Увы! Друзей они не знают;
Им не с кем горестей делить.
Отчаянье, власы терзая,
Бия в окровавленну грудь,
Несчастных сих сопровождая,
Им терньем устилает путь;
Стенанье ими притесненных,
Иль помощи в бедах лишенных,
Пронзает их преступный слух;
Ступая робкими шагами,
Геену видят под ногами,
И ужас их объемлет дух.
О вы, сердца ожесточенны!
Да устрашит пример вас сей!
На то ль вы счастьем вознесенны
Наверх достоинств и честей,
Чтоб только для себя лишь жили,
Как василиски б взглядом били
К вам прибегающих в слезах?
Вы сильны и велики ныне;
Но будь угодно лишь судьбине —
Вы завтра ж ниспадете в прах!
Не медли же, о смертный! Боле,
Храм гордости оставь навек,
Хотя б ты был и на престоле;
На царь такой же человек.
Тогда лишь смертных превышает,
Когда их слезы отирает,
Снисходишь утешать их сам;
Тогда не саном он лишь славен,
Он Титам, Александрам равен,
Тогда — подобен он богам.
[Сумароков П. П.] Гордость («Доколе, смертный, суетами…») // Вестн. Европы. — 1804. — Ч. 18, N 22. — С. 130-137.
Эпиграммы.[править]
1.[править]
Оргон злым демоном Кларису называет.
Но вправду ли, друзья, не любит он ее?
Скажите мне, когда бывает,
Чтоб ненавидел кто подобие свое?
2.[править]
Как наш почтенный врач в деревне был пять дней,
То об отлучке сей
Вся публика тотчас узнала,
Хотя в ведомостях об оной не читала.
Скажите ж, почему?
А потому,
Что в городе при нем мрут люди, как в чуму.
3.
Ответ на вопрос: что за люди дантисты?[править]
Приемы их довольно грубы;
Они стараются чужие зубы,
Как можно чаще вырывать —
Чтобы своим зубам доставить что жевать.
У. Ф. Х. Ц. Ч.
[Сумароков П. П.] «Оргон злым демоном Кларису называет…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 1. — С. 43.
[Сумароков П. П.] «Как наш почтенной врач в деревне был пять дней…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 1. — С. 43.
[Сумароков П. П.] Ответ на вопрос: что за люди дентисты? («Приемы их довольно грубы…») / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 1. — С. 43.
Эпиграммы.[править]
1.[править]
Злослова, говорят, совсем переменилась:
Видал ли прежде кто, чтобы она белилась?
А ныне без сего не может дня пробыть.
Мне кажется, теперь за ум она хватилась:
Не лучшель во сто раз себе лицо белить,
Чем славу добрую других людей чернить?
2.[править]
Эраст совсем наш умирает:
Почто ж за лекарем бедняк не посылает?
Не хочет сделать он сего, —
И лишь одно твердит: умру и без него.
3.[править]
Леандр, наш стиходей, на Пиндара походит
Не слога красотой,
Не мыслей высотой;
Но особливостью лишь той,
Что также, как и тот, не вверх ногами ходит.
У. Ф. Х. Ц. Ч.
[Сумароков П. П.] «Злослова, говорят, совсем переменилась…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 2. — С. 129.
[Сумароков П. П.] «Эраст совсем наш умирает…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 2. — С. 129.
[Сумароков П. П.] «Леандр, наш стиходей, на Пиндара походит…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 2. — С. 130.
Эпиграммы.[править]
1.[править]
Вчера играли Магомета.
Прекрасная пиеса эта
Лишь тронуть не могла Валера одного.
Спросил я у него,
Желая знать сего бесчувствия причину.
«Вини, сказал он мне, ты в том мою судьбину;
Печальный вид принять я очень бы хотел;
Но сделать этого, признаться не умел:
Мой друг! Я только лишь сегодня овдовел.»
2.[править]
Почто, несмысленная Никса,
В болезни вверила себя ты двум врачам?
Подобно удалым и сильным двум гребцам,
На веслах мчат тебя они ко брегу Стикса.
3.[править]
Карп жизнь сидячую и праздную ведет,
И пользы ни себе, ни ближним не приносит;
Он дела по себе бедняжка не найдет
И у друзей своих о том советов просит.
Советом услужить ему я очень рад:
Пускай сошьет себе из перьев он халат,
И пусть возьмет подряд —
Высиживать цыплят.
У. Ф. Х. Ц. Ч.
[Сумароков П. П.] «Вчера играли Магомета…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 3. — С. 220.
[Сумароков П. П.] «Почто, несмысленная Никса…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 3. — С. 221.
[Сумароков П. П.] «Карп жизнь сидячую и праздную ведет…» / У.Ф.Х.Ц.Ч. // Вестн. Европы. — 1805. — Ч. 19, N 3. — С. 221.
- ↑ <Петр Сумароков>, Жизнь П. П. Сумарокова. — В кн.: Стихотворения Панкратия Сумарокова, СПб., 1832, с. XXVIII.