В. И. Туманский
Стихотворения
----------------------------------------------------------------------------
"Здравствуй, племя младое...": Антология поэзии пушкинской поры:
Кн. III / Сост., вступ. ст., ст. о поэтах и примечания Вл. Муравьева.
М., "Советская Россия", 1988
----------------------------------------------------------------------------
Содержание
Одесса
Греческая ода
Поэзия
В память Веневитинова
Имя милое России
ОДЕССА
В стране, прославленной молвою бранных дней,
Где долго небеса отрада для очей,
Где тополы шумят, синеют грозны воды, -
Сын хлада изумлен сиянием природы.
Под легкой сению вечерних облаков
Здесь упоительно дыхание садов.
Здесь ночи теплые, луной и негой полны,
На злачные брега, на сребряные волны
Сзывают юношей веселые рои...
И с пеной п_о_ морю расходятся ладьи.
Здесь - тихой осени надежда и услада -
Холмы увенчаны кистями винограда.
И девы, томные наперсницы забав,
Потупя быстрый взор иль очи приподняв,
Равно прекрасные, сгорают наслажденьем
И душу странника томят недоуменьем.
<1823>
ГРЕЧЕСКАЯ ОДА
(Песнь греческого воина)
Блестящ и быстр, разит наш меч
Поработителей Эллады;
Мы бьемся насмерть, без пощады,
Как рая жаждем грозных сеч;
И станут кровью наши воды,
Доколь не выкупим свободы.
Мы зрели казнь своих друзей,
Неверной черни исступленье,
Пожары градов, оскверненье
Святых господних алтарей.
Не скорбь нам помощь, не угрозы, -
Нам кровь нужна за наши слезы!
Так! дивным знаком сих знамен {*},
Красой наследственного брега,
Стыдом измены и побега,
Бесчестьем наших чад и жен, -
Прияв булат на бранну жатву,
Отмстить врагам даем мы клятву!
Не будет радости у нас;
Без жениха увянет дева,
Поля заглохнут без посева,
Свирелей мирных смолкнет глас,
Доколь над турком в память века
Не совершится мщенье грека.
О, сердцу льстящие мечты!
Надежды близкой, грозной тризны!
Нагряньте с гор, сыны отчизны,
Сомкнитесь, латы и щиты!
Гряди, святое ополченье:
Во имя бога мщенье, мщенье!..
Декабрь 1823
Одесса
{* На знаменах греческих инсургентов изображен крест с надписью
"свобода". (Примеч. автора.)}
ПОЭЗИЯ
Сонет
Ее гармония святая
Из дивных звуков сложена;
В них блещет вечная весна,
Благоухает воздух рая.
Ликует сердце, ей внимая,
Всё внемлет: дол и вышина;
Но мир не знает, кто она,
Сия певица неземная!
Перунам Зевсовым равны
С душевной пламенной струны
Поэтов сорванные звуки!
Им всё отверсто: рай и ад,
Душа - сосуд живых отрад,
И сердце - кладезь хладной муки.
1825
В ПАМЯТЬ ВЕНЕВИТИНОВА
1
Блеснул он миг, как луч прелестный мая,
Пропел он миг, как майский соловей;
И, ни любви, ни славе не внимая,
Он воспарил в страну мечты своей.
Не плачь о нем, заветный друг поэта!
Вне жизни, он из мира не исчез:
Он будет луч божественного света,
Он будет звук гармонии небес.
2
Благословим без малодушных слез
Его полет в страны эфира,
Где вечна мысль, где воздух слит из роз
И вечной жизнью дышит лира!
Друзья! Он там как бы в семье родной.
Там ангелы его целуют,
Его поят небесною струей
И милым братом именуют.
1827
ИМЯ МИЛОЕ РОССИИ
У подножия Балкана,
На победных берегах,
Имя милое России
Часто на моих устах.
Часто, вырвавшись из града,
Всадник странный и немой,
Я в раздумьи еду, еду
Долго всё на север мой.
Часто, родина святая,
За тебя молюсь во сне;
Даже в образах чужбины
Верный лик твой светит мне.
Слышу ль моря плеск и грохот -
Я сочувственно горжусь,
Мысля: так гремит и плещет
Вновь прославленная Русь!
Вижу ль минарет, всходящий,
Белый, стройный, в облака, -
Я взываю: наша слава
Так бела и высока!
И, объятый гордой думой,
Я не помню сердца ран:
Имя милое России
Мне от скорби талисман.
Февраль 1830
Бургас
----------------------------------------------------------------------------
Песни и романсы русских поэтов.
Вступительная статья, подготовка текста и примечания В. Е. Гусева.
Библиотека поэта. Большая серия. Второе издание.
М.-Л., "Советский писатель", 1965
----------------------------------------------------------------------------
СОДЕРЖАНИЕ
390. Песня ("Любил я очи голубые....")
391. Дева
Василий Иванович Туманский родился в 1802 году в с. Черториги
Глуховского уезда Черниговской губ., умер в 1860 году в с. Апанасовка
Гадячского уезда Полтавской губ. Учился Туманский в харьковской гимназии,
затем в Петропавловском училище в Петербурге и в "College de France"
(Париж), служил в канцелярии М. С. Воронцова в Одессе, был на
дипломатической службе (до 1840 г.), затем помощником статс-секретаря
Государственного совета (по 1850 г.). Состоял в "Вольном обществе любителей
российской словесности", был близок к декабристским кругам. Он сотрудничал
во многих периодических изданиях 1820-1840-х годов, как поэт принадлежал к
романтическому направлению в русской поэзим. Первое его печатное
стихотворение - "Поле Бородинского сражения" ("Сын отечества", 1817, № 50).
Кроме публикуемых стихотворений в песенниках встречаются: "Зачем в душе моей
волненье...", "Когда всё пирует и плещет вокруг...". На слова стихотворения
Туманского "Звено" ("Былых страстей, былых желаний...") романс написал
Балакирев.
390. ПЕСНЯ
(Посвящена А. О. Смирновой)
Любил я очи голубые,
Теперь влюбился в черные,
Те были нежные такие,
А эти непокорные.
Глядеть, бывало, не устанут
Те долго, выразительно,
А эти не глядят, а взглянут
Так - словно царь властительный.
На тех порой сверкали слезы,
Любви немые жалобы,
А тут не слезы, а угрозы,
А то и слез не стало бы.
Те укрощали жизни волны,
Светили мирным счастием,
А эти бурных молний полны
И дышат самовластием.
Но увлекательно, как младость,
Их юное могущество,
О! я б за них дал славу, радость
И всё души имущество.
Любил я очи голубые,
Теперь влюбился в черные,
Хоть эти сердцу не родные,
Хоть эти непокорные.
Начало 1830-х годов
391. ДЕВА
Как мила ее головка
В белом облаке чалмы!
Как пристало ей раздумье
В томный час вечерней тьмы!
Как роскошно алой тканью
Обрисован гибкий стан!
Скажешь: розами одета,
Скажешь: гость волшебных стран.
А глаза - живые звезды -
Что за нега и краса:
В них сквозь влагу брызжут искры,
Сквозь огонь блестит роса.
Это гурия пророка,
Предвещающая рай;
О гяур! Гляди на деву
И желанием сгорай!
1836
ПРИМЕЧАНИЯ
390. Отд. изд. с муз. Даргомыжского, СПб., 1843, под загл. "Голубые
глаза". Печ. по Стихотворениям и письмам, СПб., 1912, с. 217. В песенниках -
с 1850-х годов ("Знаменитый русский и цыганский песенник", СПб., 1859) до
1908 г. Датируется приблизительно, по времени создания романса
Даргомыжского. А. О. Смирнова, урожд. Россет (1810-1882) - фрейлина; была
дружна со многими писателями, известна своими "Воспоминаниями о Жуковском и
Пушкине" и автобиографическими "Записками".
391. "Утренняя заря на 1839 год", с. 128. Музыка Даргомыжского
("Одалиска", 1839). Гурии (араб.) - в мусульманской мифологии вечно юные,
прекрасные девушки, обитающие в раю и служащие наградой правоверным
магометанам. Гяур (араб.) - безбожник, инаковерующий, здесь: русский.
Северная лира на 1827 год
М., "Наука", 1984
ОДЕССКИМ ДРУЗЬЯМ
(Из деревни)
В тиши семейственной, под милою мне сенью,
Предавшись сладкому Поэзии влеченью,
Я сердцем памятным средь неги не забыл
Полуденных друзей, полуденных светил.
С отрадой мысль моя в тот край перелетает,
Где небо, как любовь, приветливо сияет;
Где вьется виноград, питомец южных стран;
Где ум и взор и слух пленяет океан,
Неумолкающий, необозримый, чудный,
То ясно-голубой, то ярко-изумрудный;
Где служба Царская и служба _добрых_ Муз
Единомыслием скрепили наш союз.
Но я ль, мои друзья, к противуречьям склонный,
Венчанный розами в отчизне благосклонной,
Вас ныне обману притворною тоской?..
Нет! весел сердцем я и весел голос мой.
Завидуйте певца благословенной доле:
Я мыслю и ленюсь и странствую по воле.
Ярмом мирских сует стесненная душа,
Очнулась, ожила, свободою дыша,
И вдохновение в ней гордо пробудилось;
Пред ней грядущее вновь блеском озарилось;
И обозрев, кляня мой прежний, темный путь,
Я силу чувствую на славу посягнуть.
Склониться сладостно к утехам деревенским
Тому, кто не пристав к _несносным_ сплетням женским,
К условиям невежд, к служению льстецов,
Ценит по-своему блаженство городов,
И друг Природы, друг свитых ее уставов,
В душе не ослеплен блестящим прахом нравов.
Здесь тишины моей ничто не возмутит.
Не завернет ко мне бродяга-Езуит {1},
Народа русского служитель чужеземной,
Россию осквернять хвалой своей наемной;
Напева нового моих горящих струн
Приходом не прервет городовой болтун,
Как с башни колокол гласящий всенародно,
Где свадьба, где пожар, где праздник благородной.
Я здесь не осужден в кругу жеманных дам
Учтиво потакать бессмысленным речам
Иль слушать набожно премудрые их толки,
Где вместе: вера, бог, булавки и иголки...
Я вижу вкруг себя лишь милых мне людей.
Ты здесь мой лучший друг от юношеских дней,
Усердный гражданин, философ доброхотной,
Поклонник радости и неги беззаботной,
Сестра любимая! {2} очам моим всегда
Ты здесь являешься как тихая звезда,
И чистотой души мне небо открываешь.
И ты, моя любовь, и ты здесь обитаешь!
Отрада первая моих сердечных дум,
Ты свежестью ума живишь мой праздный ум
И, как весна мила, блистательна как радость,
Усталых чувств моих восстановляешь младость.
О сколько в сей тиши утех прекрасных мне!
Светило ль дня горит на яркой вышине
И, воздух раскалив, во мрак дубрав сплетенных
Прогонит пастухов, от зноя утомленных;
Иль летних вечеров полупрозрачный свет
Из хижин вызовет для песен и бесед
Толпы веселых дев - мы вместе; сном отрадным
Летит наш ясный день. То внемлем ухом жадным
Свободной старины заветную скрижаль,
То, сердцем погрузясь в мечтательную дадь,
В роскошном трепете и радости и муки
Мы ловим Пушкина пленительные звуки.
Порой лукавый смех, добросердечный спор
Лениво-прерванный пробудят разговор,
И быстро бросится душа к предметам новым.
Когда ж под сумраком всплывая пурпуровымf
Прохладой, тайнами ночей напоена,
На темный небосклон подымется лука
И землю усыпит волшебным усыпленьем:
К ней очи устремив с невольным умиленьем,
В мечтах блуждаем мы над озером своим;
Глядим на бездну вод, на облака глядим,
И, мнится, в облаках мелькают перед нами
Живые образы бесплотными тенями;
И мнится: небеса, дубравы и струи,-
Все полно голоса, и ласки, и любви,
Как будто бы душа духовной лире внемлет
И в откровениях чудесный мир объемлет.
О други! чья приязнь, чьи теплые мольбы
Мне столько милых благ исторгли у судьбы?
Сбылись мои мечты, сбылись мои желанья,
Мой рай вокруг меня; сосуд очарованья
Я пью - и, прослезясь, взываю к небесам:
"Как жертва чистая да вознесется к Вам
В сих радостных слезах певца благодаренье;
Вы ниспослали мне и мир и наслажденье;
Хвала Вам! но еще дерзаю Вас молить -
Пошлите силу мне Ваш дивный дар хранить",
Ярославец.
Июнь, 1826.
Стихотворение В. И. Туманского. В СЛ - первая публикация. Было послано
А. С. Пушкину при письме от 2 марта 1827 г. вместе с другими
стихотворениями. В незаконченной рецензии на СЛ Пушкин обратил внимание на
стихотворения "Греческая песнь" и "К одесским друзьям", которые "отличаются
гармонией и точностию слога и обличают решительный талант" (Пушкин А. С.
Полн. собр. соч. М.; Л., 1937-1949, г. XI, с. 48). Вошло в издание:
Стихотворения и письма В. И. Туманского. СПб., 1912, с. 297. См. также
сопроводительную статью.
1 ...бродяга-Езуит...- член католического монашеского ордена (основан
в 1534 г.) - опоры папства и одной из самых воинствующих организаций
католической церкви. Уже со второй половины XVI в. иезуиты стали проникать в
Россию, занимаясь миссионерской деятельностью, открывали свои школы. Указом
1815 г. они были высланы из Петербурга; жительство в обеих столицах иезуитам
запрещалось, и в их училищах с того времени могли обучаться только дети
католиков. Через пять лет иезуиты были вовсе высланы из России.
2 ...Сестра любимая...- Софья Григорьевна Туманская.
МОЛЬБА
Нужна любовь, как воздух ясной,
Стесненной чувствами груди:
О случай! встречею прекрасной
Ее во мне ты пробуди!
Не верить счастию - мученье,
Но, мнится, счастье я б узнал,
Когда б я мог в земном творенье
Найти свой милый идеал.
Когда ж нельзя свершиться чуду,
То пусть беспамятным умом,
Как сон, свой идеал забуду
Перед любимым существом.
В. Туманский.
Март, 1825. Одесса.
В СЛ - первая публикация стихотворения. Вошло в издание стихотворений
В. И. Туманского (СПб., 1881, с. 122).
Северная лира на 1827 год
М., "Наука", 1984
НА КОНЧИНУ Р {1}.....
СОНЕТ
(Посвящ. А. С. Пушкину)
Ты на земле была любви подруга:
Твои уста дышали слаще роз,
В живых очах, не созданных для слез,
Горела страсть, блистало небо Юга.
К твоим стопам с горячностию друга
Склонялся мир - твои оковы нес;
Но Гименей, как северный мороз,
Убил цветок полуденного луга.
И где ж теперь поклонников твоих
Блестящий рой? где страстные рыданья?
Взгляни: к другим уж их влекут желанья,
Уж новый огнь волнует души их;
И для тебя сей голос струн чужих -
Единственный завет воспоминанья!
В. Туманский.
Одесса. Июль, 1825.
Автограф под заглавием "На смерть Р-чь" и без посвящения - в ГПБ. В СЛ
- первая публикация стихотворения. Вошло в издание стихотворений В. И.
Туманского (СПб., 1881, с. 122-123).
1 На кончину Р.....- Имеется в виду Ризнич Амалия (1803-1825) -
итальянка, жена триестского коммерсанта И. С. Ризнича, приехавшего весной
1823 г. в Одессу. Знакомая Пушкина и Туманского. Предмет увлечения Пушкина,
посвятившего ей несколько стихотворений. В мае 1824 г. Ризнич вместе с мужем
уехала на родину и умерла во Флоренции в 1825 г. Известие о ее смерти было
получено в Одессе 26 июня (8 июля) 1825 г. (Пушкин и его современники. Л.,
1927, вып. XXXI-XXXII, с. 94).
--------------------------------------------------------------------------
Поэты 1820-1830-х годов. Том первый. Библиотека поэта. Большая серия.
Л. Советский писатель 1972 г.
-------------------------------------------------------------------------
Картина Жиродета
Юной прелестнице
Видение
Гимн Богу
Музы
Торжество поэта
К кн. Н. А. Цертелеву
Май
Век Елисаветы и Екатерины
Черная речка
Зенеиде
Элегия ("Как звонкое журчание Салгира...")
Манценил
Постоянство
Элегия ("На грозном океане света...")
Элегия ("На скалы, на холмы глядеть без нагляденья...")
Моя любовь
Девушка - влюбленному поэту
Песня ("Друг веселий неизменный...")
Элегия ("Не озабочен жизнью я!..")
Сетование
Греция
Элегия ("Не ведает мудрец надменный...")
Песнь любви
Поэзия
Гречанке
Ченерентола
Судьба
Звено
Стансы ("Ни дум благих, ни звуков нежных...")
Мысль о севере
Приглашение
Strand-weg
Размолвка
Примирение
Неаполь, прощай
Дом на Босфоре
Отрады недуга
Люди и судьба
Жалоба
Певец
В. И. ТУМАНСКИЙ
Василий Иванович Туманский (1800-1860), один из наиболее значительных
элегиков 1820-х годов, принадлежал к старинному украинскому дворянскому
роду. Получив домашнее воспитание, учился в Харьковской гимназии, затем в
Петропавловском училище в Петербурге; в 1819 году отправляется в Париж и
поступает в качестве вольнослушателя в College de France, где слушает лекции
известнейших профессоров этого времени (Кузена, Араго и др.). Первое
выступление Туманского в печати относится к 1817 году ("Поле Бородинского
сражения"). Ранние стихи его выдержаны в традиционных формах "кладбищенской
элегии" или горацианского эпикуреизма; избирает он в качестве образцов и
французских и немецких преромантических поэтов (Парни, Мильвуа, Тидге);
охотно пишет и альбомные стихи. Еще до отъезда, 14 марта 1818 года, он
избирается действительным членом Общества любителей словесности, наук и
художеств и довольно активно участвует в деятельности общества и в журнале
"Благонамеренный". Встреча в Париже с Кюхельбекером, несомненно,
способствовала росту его политического либерализма; Кюхельбекер упоминал о
Туманском в своих дневниковых заметках 1821 года и посвятил ему
стихотворение "К Ахатесу" - один из значительных образцов гражданской лирики
1820-х годов.
В 1821 году Туманский вместе с Кюхельбекером возвращается на родину.
Связи его с "михайловским" обществом постепенно слабеют; взамен этого он с
1821 года становится участником Общества любителей российской словесности;
одновременно укрепляются и общественные мотивы в его творчестве ("Гимн
богу", "Послание к кн. Н. А. Цертелеву", 1823; "Век Елизаветы и Екатерины",
1823). Туманский заявляет себя сторонником "новой школы" поэтов. Его стихи
("Видение", "Черная речка" и др.), подчеркнуто метафоричные и отражающие
влияние Жуковского, подвергаются теперь критическим и эпиграмматическим
атакам в "Благонамеренном". Туманский решительно примыкает к левому крылу
"ученой республики", принимает ближайшее участие в полемике с Цертелевым и
Федоровым, выступает в защиту радикальных петербургских кружков, задетых в
сатире Родзянки, и т. д.
В 1823 году Туманский уезжает в Одессу, откуда продолжает поддерживать
связь с Бестужевым и Рылеевым, которые обращаются к нему не только как к
литературному, но и как к политическому единомышленнику, вверяют его
попечениям Мицкевича, Малевского и Ежовского, направляющихся в Одессу, и т.
д. {См.: "Русская старина", 1890, № 8, с. 382; "Киевская старина", 1899,
№ 3, с. 299; С. Я. Боровой, Мицкевич накануне восстания декабристов. -
"Литературное наследство", 1956, № 60 (1), с. 436.} К 1823 году относится,
по-видимому, и его личное знакомство с Пушкиным; к личности и творчеству
Пушкина он относится почти восторженно, несмотря на какое-то предупреждение
из Петербурга, чтобы он избегал слишком близкого общения {Б. Модзалевский,
Пушкин, Л., 1929, с. 85.}. Туманский становится посредником между Пушкиным
и "Полярной звездой". Его совместное с Пушкиным письмо Кюхельбекеру 11
декабря 1823 года есть своего рода общественно-литературная декларация,
попытка отторгнуть Кюхельбекера от "младоархаиков" во имя "объединения" и
"спасения народной нашей словесности" (см. вступ. статью, с. 24). При всей
короткости общения, Пушкин, впрочем, несколько иронически отзывается о
творчестве Туманского одесского периода. Иронию вызывали подражательные
черты поэзии Туманского; он не открывал новых путей, а продолжал
традиционную линию "унылой элегии", правда, добиваясь высокой степени ее
гармонизации {Среди неопубликованных записей М. Н. Лонгинова сохранился
рассказ о шутке Пушкина по поводу Туманского: "У Туманского (Василия) был
брат (кажется, двоюродный), Антон, живой и доныне, который отличался разными
нечистыми проделками. Их часто смешивали. Пушкин так объяснял разницу между
ними: "Василий, кроме стихов, ничего не крадет, а Антон крадет все, кроме
стихов". Москва, 26 февраля 1856 г." (ГБЛ, ф. 233, карт. 49, № 8; указано
Б. Л. Бессоновым).}. Сам Пушкин позднее отмечал в лучших стихах Туманского
"гармонию и точность слога". Вслед за Пушкиным Туманский сближает элегию и с
антологической лирикой, но при этом не ставит себе целью ни воссоздание
строя чувств "древних", ни углубление эмоционально-психологического
содержания своих элегий за счет "диалектики чувства". В лексическом
отношении он в это время также чуждается каких-либо поисков, лишь
усовершенствуя традиционные "поэтизмы", характерные для элегии его
предшественников. Этот недостаток ощущал и сам Туманский, признаваясь, что
он "не привык" к лирической "дерзости".
Поэтическую деятельность Туманский в Одессе небезуспешно совмещает со
служебной: с 1823 года он служит в качестве актуариуса (затем переводчика) в
ведомстве государственной коллегии иностранных дел. М. С. Воронцов очень
ценит Туманского как чиновника; его постоянно командируют с разными
поручениями в Крым, Херсон, Молдавию и т. д. В одесских салонах и
литературных кругах он также является одной из заметных и ценимых фигур.
После 14 декабря 1825 года следственная комиссия интересовалась личностью
Туманского, упомянутого в некоторых показаниях; однако к следствию он
привлечен не был. Туманский тяжело переносит поражение восстания и
начавшиеся репрессии; в 1827 году он прозрачно пишет Пушкину о наступлении
реакции в Одессе.
С организацией "Московского вестника" при ближайшем участии Пушкина,
Туманский становится его активным сотрудником, хотя далеко не во всем
разделяет позиции журнала. Последовательная ориентация журнала на немецкую
романтическую эстетику оказывается ему чуждой; он рассматривает ее как отход
от насущных современных проблем в область "отвлеченных умствований". В
известной степени скептицизм Туманского по отношению к "метафизике"
любомудров разделял почти весь пушкинский круг, литературно сближавшийся
скорее с французской просветительской традицией.
Со второй половины 1820-х годов поэтическая продуктивность Туманского
идет на убыль. В 1827 году он принимает участие в издании "Одесского
вестника"; в 1828-м - назначен состоять при председателе диванов княжеств
Молдавии и Валахии графе Палене по дипломатической части; в 1829-м -
участвует в редактировании Адрианопольского мирного трактата. В 1830-1831
годах Туманский посещает Петербург и Москву, видится с Дельвигом и Пушкиным;
в 1831 году в письме к С. Г. Туманской дает восторженную характеристику
"Путешествию Онегина". 1830-е годы Туманский проводит в дипломатических
разъездах; служит в Яссах по комитету о составлении нового регламента по
управлению Молдавией и Валахией, а с 1835 года по протекции своих родных,
Кочубеев, назначается вторым секретарем при посланнике в Константинополе А.
П. Бутеневе. Вернувшись в 1839 году в Петербург, он оставляет
дипломатическую службу и переходит в Государственный совет в качестве
статс-секретаря по департаменту экономии.
Пишет Туманский в 1830-е годы мало; однако стихи этого времени
составляют лучшую часть его поэтического наследия. В эпоху господства
"поэзии мысли" Туманский остается верен элегической основе своего раннего
творчества, хотя оно и претерпевает значительную эволюцию. В 1830 году он
выступает с декларативным утверждением общественной функции поэзии
("Стансы", 1830). В стихах его усиливается "объективное", эпическое начало;
предметный мир его стихов расширяется и конкретизируется; обогащается их
эмоциональный диапазон. К такого рода стихам принадлежит серия лирических
пейзажей Туманского, среди которых выделяется получившая широкую
популярность "Мысль о юге" (1830); ср. также "Мысль о севере" (1830),
"Strand-Weg" (1833), "Дом на Босфоре" (1836). В 1832 году, возможно под
впечатлением жизни в Молдавии, он вновь обращается к Шенье и создает два
антологических стихотворения ("Приглашение", "Отроковице"). Однако и в своей
любовной лирике он предпочитает теперь прозаизацию, куплетные формы,
ритмико-интонационное строение романса ("Размолвка", 1833; "Песня", 1843),
предвосхищая в некоторых отношениях романсную лирику Фета или Полонского.
С конца 1830-х годов Туманский совершенно отходит от поэзии; в
1839-1840 годах он занимается составлением "Истории Государственного
совета". В 1841 году он действительный статский советник; однако его
служебная карьера омрачается в 1844-1846 годы столкновениями с новым
государственным секретарем Н. И. Бахтиным. В 1846 году он выходит в отставку
и поселяется в своем имении Апанасовке Полтавской губернии, время от времени
выезжая в Петербург и Москву.
В последние годы жизни Туманский активно участвует в подготовке
крестьянской реформы и даже избирается депутатом для представления в
Петербург "Проекта положения об улучшении быта помещичьих крестьян
Полтавской губернии". Поручения этого он, однако, принять уже не смог и 23
марта 1860 года скончался.
132. КАРТИНА ЖИРОДЕТА
На склоне вечера, ловитвой утомленный,
Сложив с себя колчан и лук окровавленный,
В дубраве сумрачной, младый Эндимион,
Разлегшись на листах, вкушал отрадный сон.
Но верная любовь заботливой Дианы
И там, сквозь сень дерев, сквозь тонкие туманы,
Золотокудрого ловителя нашла:
И там, любуяся красой его чела,
Богиня к пастырю в лучах своих слетала
И сонного в уста и в очи целовала.
1820 Париж
133. ЮНОЙ ПРЕЛЕСТНИЦЕ
Люблю я звук твоих речей,
Наряда твоего небрежность;
Но тягостна душе моей
Твоя услужливая нежность.
Твоих восторгов я стыжусь,
Меня пугает наслажденье;
В моем прискорбном умиленье
Я на тебя не нагляжусь.
Беспечная, в чаду разврата
Еще не огрубела ты,-
Не памятна ль тебе утрата
Твоей девичьей простоты?
Не сладостно ль тебя увидеть
Доверчивую, как дитя,-
Я устыдился б и шутя
Твое младенчество обидеть.
Нередко без огня в крови,
С каким-то грустным состраданьем
Дарю тебя немым лобзаньем,
О жрица ранняя любви.
Нередко ласкою нескромной
Тревожишь ты мою печаль;
Мне жаль красы твоей наемной,
И слабости своей мне жаль.
Ноябрь 1822
134. ВИДЕНИЕ
На берегах задумчивой Эсмани,
Чуть слышной в звонких камышах,
Унынием встревоженный, в мечтах
Платил я прошлой жизни дани.
Видения носились надо мной,
Виденья дней, погибших без возврата;
В толпе их я узрел, опять в красе земной,
Отца, и мать, и брата.
Узрел утраченных друзей,
Среди надежд, блаженства и свободы,
И в утренней небрежности своей
Мои младенческие годы.
"Привет вам! - я вскричал без ропота, без слез,
С душою, полной встречи тайной. -
Привет вам, легкие посланники небес
Иль гости милости случайной!
Приходом вашим ожил я,
Как узник, милою утешенный в неволе.
Побудьте же со мной, небесные друзья,
Порадуйте меня подоле!
О, дайте мне вкусить всю сладость сих минут,
Все тайны вашего явленья,
Постигнуть ваш удел, воздушный ваш приют
И горних тел прикосновенья.
Скажите, добрые, вы счастливы ль вполне?
Не нужны ль и для вас желанья?
Не ожидали ль вас в небесной вышине
Еще дальнейшие за небом упованья?
Скажите, помните ль вы прежней жизни круг:
Волненье юности, мечту любви прелестной, -
Или прошедшее, как недостойный дух,
Не прикасается к обители небесной?
Скажите..." Но уж их как бурей унесло;
Сверкнула лишь толпа святая,
И только матери знакомое крыло
Повеяло мне лаской, улетая...
<1822>
135. ГИМН БОГУ
Есть бог всевидящий! есть бог каратель злобы!
Предвечная любовь и красота!
Пославший праху жизнь и утвердивший гробы
И на гробах бессмертия врата.
Как буря - длань его, и глас его - как громы:
Подымет перст и возмутит миры;
Но, правосудием и благостью ведомый,
На добрых льет он нежные дары.
Он пастухов хранит соломенные кровли,
Невинность их простосердечных дней;
Смиренным рыбарям уготовляет ловли
И любит дым их сельских алтарей.
Тоске гонимого дарует упованье,
Дарует мир сердцам беспечных дев;
Отеческой рукой таит от них страданье
И слушает веселый их припев.
Но вы, могущие, на ложе наслажденья
Презревшие безумно божий глас!
Вы, пренебрегшие его узаконенье,-
О горе, горе вам! Он видит вас,-
Он видит всюду вас! В безвинных приговорах,
В слезах вдовиц, в лиющейся крови,
В терзаньях матерей, в потухших старца взорах
И в бедствиях приязни и любви.
Не дремлет в небе он! Очами гневный двигнет,
Нашлет на вас нежданную боязнь,
И вспыхнут молнии и громы - и постигнет
Неправедных всеправедная казнь.
<1822>
137. МИЛОЙ ДЕВЕ
Другим судьба послала милый дар
Пленять твой ум, живить твое бесстрастье,
Угадывать твой потаенный жар
И похищать души твоей участье;
Пускай других с тобою нежит счастье,
Пускай, тебе покорствуя, они
Забудут мир, желания, измену
И в долгие прекрасной жизни дни
Младой любви твоей познают цену.
Без зависти, смиренный до конца,
Их тайный друг, твой обожатель тайный,
Я буду ждать, что лаской, хоть случайной,
Когда-нибудь ты наградишь певца.
Декабрь 1822 Петербург
138. МУЗЫ
И думы важные, и огнь моей души -
Ваш дар, волшебницы камены!
Вы были верны мне в украинской тиши
И на брегах роскошной Сены.
На пиршествах друзей, в беседе молодой
Со мной вы пели и смеялись,
Любили братский шум и чашей круговой
В жару веселья прохлаждались.
Но чаще, полные волнением одним,
В прозрачной мгле беззвездной нощи
Со мной гуляли вы и пением своим
Безмолвны потрясали рощи.
Как солнце, золотя небес своих лазурь,
Им тихо светит и в ненастье,
Так, неизменные, в минуты грозных бурь
Вы тайно мне дарили счастье.
Когда больной, без сна и охладев, как лед,
В борьбе с недугом изнывая,
Я ждал, что с важностью наемной отопрет
Мой ранний гроб рука чужая;
Когда веселых дней коварные друзья
Страданья моего бежали
И ни единый взгляд не падал на меня
С участьем искренней печали;
Когда в очах моих последний пламень гас...
В тот миг я, с верою спокойной,
Ко мне слетающих опять увидел вас
Толпой приветливой и стройной.
Вы, с лаской нежною и за сестрой сестра,
К одру любимца приближались
И, став, как гении, по сторонам одра,
Приятно меж собой шептались.
С усильем голову больную приподняв,
Я слушал шепот сей волшебный
И, в радостных слезах, подруг своих узнав,
Источник обретал целебный...
Мне улыбнулась жизнь - и долго, бодрый вновь,
В благословенной ими сени
Я славил песнями высоких дев любовь,
И сладко трепетал мой гений.
<1823>
139. ТОРЖЕСТВО ПОЭТА
Когда Владыку муз с холмов его счастливых
Пустынник-юноша, игрою струн своих,
В неведомый шалаш приманит, хоть на миг,
Он празднует сей миг в мечтах честолюбивых!
Но что же чувствует возвышенный певец,
Кто чародейством уст и верой в них сердец,
Земный еще, достиг священных сеней неба?
Кому сладчайший мед подносит с лаской Геба?
Кто, лицезрением бессмертных упоен,
На лире радостной подъемля стройный звон,
Томит гармонией Олимп гостеприимный?
Чьи песни смелые, пророческие гимны
Поодаль ото всех воссевший Аполлон
Безмолвно слушает и, быстро вдохновенный,
Снимает древний лавр с главы своей священной.
<1823>
140. К КН. Н. А. ЦЕРТЕЛЕВУ
Мой друг! Не тот еще Поэт,
Кто, музам преданный от юношеских лет
И устарев над их законом,
С обычной нежностью ласкает юный свет
Однообразным лиры звоном.
Не тот еще Поэт, кто, слабою душой
Искусства позабыв высокие начала,
В толпе своих друзей, с цевницей иль трубой,
Идет просторною тропой
По шумным гульбищам журнала.
Нет! не заблещет лавр бессмертный на челе
Рабов общественного мненья,
Привыкших истину вещать - без убежденья,
Неправду и порок щадящих на земле.
Законы Гения - свобода!
Не знает он оков иных,
В глубоких вымыслах своих
Неисчерпаем, как Природа;
Как ангел бытия с надзвездной вышины
Проникнув в таинства созданья,
Он видит слитый там мятежный лик страданья
С прекрасным ликом тишины.
Он слышит глас судеб, веков предназначенья,
И, властный в души нам свой пламень передать,
Кладет он на свои живые песнопенья
Ума высокого печать.
То, дней минувших собеседник,
В счастливой дерзости своей,
Вскрывает древний прах народов и царей,
Народов и царей отважный проповедник;
То воспевает он грядущий светлый мир,
И духи горние с безоблачного края,
Еще невольно воздыхая
От звуков сладостных поющих в небе лир,
Слетают хорами на глас певца земного.
Смотри, как Байрон в наши дни,
В отчизне испытав гонения одни,
В слезах страдания живого
Велик душою на земли!
Смотри, с каким презреньем он оставил
Забавы светские и светскую толпу,
И сети узкие разорванных им правил!
Без страха разглядев грядущих дней судьбу,
Он бросился в ее холодные объятья,
Не тратя гордых сил на позднюю борьбу,
Сокрыв в душе своей моленье и проклятья.
И, предназначенный к великому, не пал
Страдалец юноша, его хранили чувства!
И в нем, как вечный огнь, горел, не потухал
Светильник мыслей и искусства.
Пролив от братий токи слез,
Он знал людей, пороком обольщенных,
Сих падших ангелов - и тратою небес
К раскаянью не пробужденных.
Рукой безжалостной покров он с них сорвал,
И страшный человек предстал
Испуганному человеку;
Он видел ужас их - и в исступленьи сил
За язвой новую он язву наносил
Как труп бесчувственному веку.
Он пел любовь - чтоб сердцу показать
Любви жестокую измену,
Он верной дружбы славил цену,
Чтоб бытие ее пред миром отвергать.
Но он Поэт, и глас его нельстивый,
Свирепый, безнадежный глас,
Как ветра бурного порывы,
И мучит, и терзает нас.
<1823>
141. МАЙ
Повеял май! шумят и блещут воды,
На солнце лист трепещет и блестит,
Цветут луга, пестреют огороды,
Но светлый май меня не веселит.
Пусть тот весны очарованье славит,
Чью душу кроткую, как тихий мир полей,
До поздних лет младенчески забавит
И первый лист, и первый соловей.
Но я, томясь в душе мятежной
Однообразием и жизни, и забав,
Безумный, я б желал, чтоб снова вихорь снежный
Затмил красу потоков и дубрав.
Не говорите мне: всему чреда на свете,
Иные думы на уме:
Я в дни снегов грущу о теплом лете,
В весенний день тоскую по зиме.
Так пылкий юноша, изведав страсти муку
И сердцем полюбить испытывая вновь,
В своей любви находит грусть и скуку,
А разлюбив, опять зовет любовь.
15 мая 1823
142. ВЕК ЕЛИСАВЕТЫ И ЕКАТЕРИНЫ
(Отрывок из послания к Державину)
Ты помнишь ясное Елисаветы время,
Когда, на слабый мир бросая верный взгляд,
Мы стали с важностью народов первых в ряд.
В те дни всё было шум и пиршество и радость;
Надеждой почестей одушевляясь, младость
Стремилась к знаниям в волненьи гордых дум,
В приятных обществах с умом сближался ум.
Свободу отыскав, предательницы-жены
Слагали варварства последние законы
И, строгость лишнюю вменив себе в позор,
Любезностью своей увеселяли двор.
В сердцах проснулися возвышенные чувства:
Желанье нравиться - произвело искусства.
Тогда, нежданностью дивя полночный свет,
Рыбак по промыслу, но по душе поэт,
Рожденный средь пустынь и ледяных утесов,
На лире загремел впервые Ломоносов.
Чья хладная душа при имени его
Порывы укорит восторга моего?
Кто вспоминал без слез, кто слышал равнодушно,
Как отрок избранный, судьбе своей послушный,
Презрев опасности, покинув край родной,
Богатый верою, но с легкою сумой,
В плаще работника, одеянный туманом,
К бессмертию ступал за бедным караваном.
Сбылись мечты его! Он видит древний град,
Куда с ладьи своей перелетал стократ,
Где ждут его труды и честь образованья,
И новый дальний путь, и новы испытанья.
Но в чуждой стороне изнемогая вновь,
На миг почувствовав, преодолев любовь,
Беглец, не ведал он, мечтая о возврате,
Что друга обретет в российском Меценате!
Ты воссиял, о Бард! Благословляю час,
В который Промыслом ты обречен для нас!
Люблю исследовать твой откровенный гений,
В волненьи первых дум и первых вдохновений.
Я вижу: на стене, в туманах, над рекой
Задумчиво стоит и ходит часовой.
Всё спит; окованы ночной дремотой волны;
В прозрачных облаках блуждает месяц полный
И светом трепетным пылающих ланит
Младого ратника оружье серебрит.
Всё тихо, но толпой над юношею думы
Кружатся, носятся, то резвы, то угрюмы;
Пылает взор его: он жаждет громких дел,
Блаженства мирного не льстит ему удел
Без славы; почести не радостны без славы.
Он жаждет к вам принесть, родимые дубравы,
Труды высокие, заслуженный венец
И память сладкую признательных сердец...
И вдруг - о дивный глас! - среди надежд и муки
С мечтой его слились неведомые звуки -
И стихла шумная в груди его борьба.
В тех звуках юноши исполнилась судьба,
И быстро осветил луч утренней денницы
Грядущего певца божественной Фелицы!
Ты зрел: уже собой дивила свет Она!
Рукой всевышнего от бедствий спасена,
Народов сильных Мать сияла в славной доле,
Как солнце на своем лазоревом престоле.
Заране предсказав успехи наших лет,
Ты зрел в очах Ее сей благодатный свет,
Как ток, пролившийся и в грады, и в пустыню.
Ты живо начертал сию полубогиню,
Хозяйку милую средь избранных гостей,
Героя и вождя в кругу богатырей,
Но всюду русскую, всегда Екатерину!
Жену, которая, очаровав судьбину,
Умела нисходить к мечтам от важных дум;
В безвестном юноше предвидеть зрелый ум;
Над сердцем властвовать, давать законы миру;
Улыбкою будить твою, Державин, лиру;
В доспехах воина скакать перед полком,
Вольтера побеждать аттическим пером
И, даже в Сан-Суси пугая Фредерика,
Не ведать, сколь сама прекрасна и велика.
О, сколько славных дел и памятных картин
В твоих писаниях! Правдивый гражданин,
Свободный в похвале, бесстрашный в порицанье,
Ты пел, восторженный, отчизны ликованье,
И, гордо отклонив в пристрастии упрек,
Ты внукам завещал Екатеринин век!
Величественный век! Вотще в мечтах безумных,
Как дети, радуясь толпе событий шумных,
Образователи людей на новый лад
Бросают на него неблагосклонный взгляд,-
Поднесь жива его зиждительная сила,
И слава наших дней его не помрачила.
1823
143. ЧЕРНАЯ РЕЧКА
Пора покинуть терем древний,
Пора мне воспевать луга,
Свободу, светлые деревни
И Черной речки берега.
Прости, обманчивая радость
Высоких мраморных палат:
Сих мест уединенных сладость
Душе пленительней стократ.
Здесь неизменные забавы!
Здесь мило слушать, как порой
Словоохотные дубравы
С болтливой шепчутся волной.
Здесь мило, предаваясь лени,
Следить по влаге у брегов
Берез трепещущие сени
И цепи легких облаков.
Но вот со свода голубого
Скатилось солнце; день погас;
Утихло всё, и без покрова
Нисходит вечер в поздний час.
Умолкли сельские певицы;
Ко мне летят издалека
Лишь стоны перелетной птицы
Иль гул призывный рыбака.
О речка! много оживила
Ты милых снов в водах твоих,
Когда без весел и ветрила
Я тихо плыл по воле их.
В душе возобновлялись думы,
В устах теснилися мольбы;
Разоблачался вид угрюмый
Давно разгневанной Судьбы.
Я вспоминал мои обеты,
Надежды, слезы и любовь,
И милой давние приветы,
Как прежде, волновали кровь.
Она повсюду мне являлась...
Быть может, здесь, в полдневный зной,
Она небрежно наклонялась
И воду черпала рукой.
Быть может, образ незабвенной
Напечатлелся на водах -
И мне сиял он неизменно
В моих изменчивых мечтах.
Катись, катись волною сонной,
О речка тихая моя,
И добродушно, благосклонно
Ласкай любви моей края.
С дубравным шумом непрерывно
Сливай свой говорливый ток,
Как с песнью девы заунывной
Вдали сливается рожок.
Когда ж ты грусть ее пробудишь,
Не скрой мне ласковых речей -
И, речка Черная, ты будешь
Светлее зеркальных морей.
1823
144. ЗЕНЕИДЕ
В любезной резвости своей
Вы сохранили детских дней
Простосердечные привычки.
Вас тешат бабушкины сны,
Наряды, пляски старины,
Цветы и комнатные птички.
Живя по воле каждый миг,
Вы избалованы бездельем,
И не привыкли для других
Счастливым жертвовать весельем.
Не раз пред модным женихом
Вы шутке вольной предавались,
Ловили поступь, речи в нем,
Или нахмуренным лицом
В беседе важной забавлялись.
Вы не умеете скучать:
Беспечной радостью, забавой
С рожденья прыгать, хохотать
Дано законное вам право.
Они заране от любви
Вас увели прекрасным следом,
И вашей младости неведом
Огонь, играющий в крови.
Непостижимы вам желанья
Неволи, милого страданья,
И к нежным бредням наших лет
У вас ни крошки веры нет.
Хотя (подслушав, что толкует
Язык молвы в досужный час)
Не первый юноша от вас
Украдкой плачет и тоскует...
2
Но всё изменится вокруг!
Придут и к вам иные годы
Похитить резвый ваш досуг,
Затеи детства и свободы.
Быть может, скоро, перестав
Утеху звать невинным взором,
Вы грустным встретите укором
Беспечных нынешних забав.
Вам будет жаль сих дней бесценных
В очаровании своем,
Ни с кем, ни с кем не разделенных
И не замеченных никем.
Вослед за томным размышленьем
Тоской, желаньем, огорчением
Со всех сторон теснимый ум
Предастся жару новых дум,
Тогда простится с вами радость,
Тогда понятны будут вам
Тревоги, сродные сердцам,
Мечты, терзающие младость!..
Эпилог
Так непритворными стихами,
Без утомительных похвал,
Внушенный музою, пред вами
Я вас самих изображал.
Под небом юности прекрасной,
За рубежом грядущих дней
Мой взор следил ваш образ ясный,
Я пел вас лирою моей.
За то не осудите строго,
Когда, от правды отступя,
Иль предсказал я слишком много,
Иль слишком мало видел я.
18 сентября 1823
145. ЭЛЕГИЯ ("Как звонкое журчание Салгира...")
Как звонкое журчание Салгира,
Как шепот миртов на горах,
Как шум ладьи, бегущей на водах,
Приятен мне твой голос, лира!
Я грустен был - охладевал мой ум,
Разлука грудь мою томила;
Любви моей ты песни повторила,
И стал я полон прежних дум.
Я слышу вновь обеты разлученья,
Прощальной речи томный звук,
И тихий плач, и сочетанье рук,
И девы жалкие моленья.
Утешен я сей грустною мечтой:
С ней неразлучно упованье, -
И вновь живу, питаю вновь желанье,
И счастлив, милая, тобой.
Сентябрь 1823
146. МАНЦЕНИЛ {*}
Из Мильвуа
{* Манценил, дерево Антильских островов, усыпляет, говорят, навеки -
неосторожного, который станет отдыхать под его тенью. Уверяют также,
неизвестно по чьим наблюдениям, что сей род смерти бывает предшествуем
сладчайшими ощущениями.}
"Давно манит меня твой поцелуй отрадный,
Зарина! я люблю, и я владыка твой!"
Так в страсти говорил властитель беспощадный
Зарине трепетной, Зарине молодой.
"Нелуско! выслушай: тебе подвластна дева,
Но милый Зораим - один любимец мой!"
Ответом раздражен, затрепетав от гнева,
Он молвил: "Я люблю, и я владыка твой!"
Потом, с улыбкою склонясь к плечу Зарины:
"Во тьме ночной тебя, красавица, я жду...
Там у источника полуденной долины..."
И дева горестно воскликнула: "Приду!"
И, удалив царя, в молчании унылом
Ко древу смертному Зарина побрела
И гласом медленным, воссев под манценилом,
Своей кончины песнь, младая, начала:
"Приди теперь, приди, Нелуско! в роще дальной
Под бурей слышится дерев протяжный стон,
Бессонна будет ночь любви твоей печальной,
И будет сладостен мой непорочный сон.
О чувство новое, неведомая радость!
Ты ль это, легкий дух надзвездной стороны?
Ты ль это прилетел гонимой девы младость
Унесть с собой в края счастливейшей весны?..
Я сберегла тебе невинных уст лобзанье,
О юный, милый друг! мы свидимся с тобой
В стране, где гордый царь в надменном упованье
Не скажет: "Я люблю, и я владыка твой"".
1823
148. ПОСТОЯНСТВО
Как в море плаватель, живущий без забав,
Средь звезд бесчисленных одну звезду избрав,
Младый, зовет ее любовию своею,
В пустынном странствии обрадованный ею,
Следит ее восход и в тишине ночей
Сладчайши имена придумывает ей,-
Так я, задумчивый, средь жен и дев прекрасных,
То резво-ласковых, то горделиво-страстных,
О дева милая! звезда любви моей!
Везде ищу тебя, со сладостью очей,
С волшебной гибкостью и поступи и стана.
И полный страстного, отрадного обмана,
Незримый для тебя, с мечтою о тебе,
Одну тебя люблю наперекор судьбе.
1823
150. ЭЛЕГИЯ ("На грозном океане света...")
На грозном океане света,
Как волны легкие, мелькают наши лета,
Заметные единый миг.
Усилия племен земных,
Победный меч, скрижаль поэта -
Всё гибнет наконец.
А если медленным преданьем
И сохранится нам минувших дней венец:
Иль мужа доброго прекрасный образец,
Иль мысль, внушенная небесным созерцаньем,-
Как перлы, случаем изверженны на брег, -
Мы сами, жадные к заботам современным,
Средь слабых дум, средь праздных нег,
Вниманья не даем векам, давно смененным,
Ни веры памятникам их.
Так в бездне хладного забвенья
Всё потопляет смертный миг!
Но сколько в жизни утешенья
В замену будущих утрат?
Кому неведомо очарованье счастья?
Кто, полный нежного участья,
Беспечный, не вкушал семейственных отрад?
Не услаждался гласом друга,
Приветным лепетом детей,
Или, на склоне бурных дней,
Твоими ласками, о верная подруга?
Любовь! А твой небесный жар
Чье сердце чистое без тайных нег оставил?
Чей вдохновенный, гордый дар
Твоих восторгов не прославил,
Твоих надежд, тоски твоей
Очаровательных речей?
Я помню сам лета младые,
Их обольстительный обман,
И кудри пепельно-златые,
И, будто пальма, стройный стан,
И взор задумчиво-приветный,
Живое зеркало души.
Я помню: робкий, незаметный,
Я милую любил в тиши.
О, первой грусти упоенье,
Любви, надежд благая лесть,
Когда для чувства - вдохновенье,
И для блаженства - чувство есть!
Каким волшебством непонятным,
Каким слияньем лучших дум
В те дни всё услаждает ум,
Всё душу радует весельем необъятным:
Блистанье неба, шепот струй,
Любимых уст простые речи,
Свиданье, скромный поцелуй
И жажда новой, милой встречи!
Не зная вас, не пил бы я
Сладчайшей чаши бытия!
Зачем же призраки сердец славолюбивых
На блага верные менять
И мнимой вечностью деяний горделивых
Мир человека возмущать?
К забавам жизненным беспечное пристрастие
Не тщетно с жизнью нам дано:
"Как ваши дни, - гласит оно,-
Невозвратимо ваше счастье;
Цветите, радуйтесь, покуда длится срок!"
Но гордому уму невнятен сей урок!
Скучает негой он, он славных бедствий просит
И, полный силы неземной,
Свои желания в потомство переносит,
Блуждает в будущем мечтой.
<1824>
151. ЭЛЕГИЯ ("На скалы, на холмы глядеть без нагляденья...")
На скалы, на холмы глядеть без нагляденья;
Под каждым деревом искать успокоенья;
Питать бездействием задумчивость свою;
Подслушивать в горах журчащую струю
Иль звонкое о брег плесканье океана;
Под зыбкой пеленой вечернего тумана
Взирать на облака, разбросанны кругом
В узорах и в цветах и в блеске золотом, -
Вот жизнь моя в стране, где кипарисны сени,
Средь лавров возрастя, приманивают к лени,
Где хижины татар венчает виноград,
Где роща каждая есть благовонный сад.
1824 Алупка
152. МОЯ ЛЮБОВЬ
За днями дни бегут толпой,
Следов их сердце не находит;
Но, друг бесценный, образ твой
Поныне властвует душой
И с памяти моей не сходит.
Я посещал прекрасный край<ref>Тавриду</ref>:
Там ухо ропот моря слышит,
Беззнойно, долго светит май,
И человеку тихий рай
В тени олив и лавров дышит.
Там, нежась в лени и в мечтах,
В час лунных, сладостных туманов,
Как будто видишь на горах,
Вокруг мечетей, на гробах,
Блуждающие тени ханов.
Там жены, тайно, сквозь покров,
Назвав себя, лукавым взглядом
Манят счастливых пришлецов
На мягкий одр, на пух ковров,
В гарем, увитый виноградом.
Но в той стране, на бреге том,
К иным занятиям остылый,
Без цели странствуя кругом,
Мечтал, грустил я об одном -
Всё о тебе, мой ангел милый!
Как ночью песня соловья,
Как пленнику родные звуки
На бреге чуждого ручья -
Отрадна мне любовь моя,
Слиянье неги, счастья, муки.
Люблю, любовь потребна мне!
Я услажден, утешен ею!
Наскучу ль жизнью в тишине,
Мне милый лик блеснет во сне -
И вновь я к жизни пламенею.
1824
153. ДЕВУШКА - ВЛЮБЛЕННОМУ ПОЭТУ
Поверьте мне - души своей
Не разгадали вы доселе:
Вам хочется любить сильней,
Чем любите вы в самом деле.
Вы очень милы - вы поэт.
Творенья ваши всем отрада;
Но я должна, хоть и не рада,
Сказать, что в вас чего-то нет.
Когда с боязнью потаенной
Встречаю вас наедине,
Без робости, непринужденно
Вы приближаетесь ко мне.
Начну ль беседовать я с вами -
Как будто сидя с автор_а_ми,
Вам замечательней всего
Ошибки слога моего.
Со мной ведете ль разговоры -
Без выраженья ваши взоры!
В словах нет чувства - только ум!
И если б, в беззаботной доле,
Была я памятлива боле,-
То, затвердив из модных дум
Сто раз печатанные слезы,
Желанья, сетованья, грусть, -
В стихах я б знала наизусть
Все изъясненья вашей прозы!
Простите мне язык простой:
Нет, не хочу судьбы такой!
С душой, надеждою согретой,
Хочу в дни лучшие мои
Любимой быть я - для любви,
А не затем, чтоб быть воспетой.
28 (?) сентября 1824
154. ПЕСНЯ ("Друг веселий неизменный...")
"Друг веселий неизменный,
Для чего, певец младой,
Нынче бродишь потаенно
Всё один, одной стезей?
Молви нам: или то скука,
Иль то память о былом,
Или мысли, или звука
Ищешь пламенным умом?"
"Нет, друзья! от вас украдкой
Не скучаю, не грущу,
Не готовлю песни сладкой,
Светлых мыслей не ищу.
Я брожу у милой окон,
И одним лишь занят я:
Не мелькнет ли темный локон,
Не блеснет ли взор ея!"
<1825>
155. ЭЛЕГИЯ ("Не озабочен жизнью я!..")
Не озабочен жизнью я!
Равно мой ум и сердце праздны:
Как бой часов однообразный,
Однообразна жизнь моя.
Напрасно возвратить я мнил
Под благосклонным небом Юга
Напевы счастья и досуга
И бодрость юношеских сил.
Напрасно сердце обновить
Алкал любви очарованьем
Иль славы гордым обладаньем
Любви потерю заменить.
Не изменился жребий мой!
Я вяну, скукой изнуренный,
Как вянет цвет, перенесенный
Под небо родины чужой.
<1825> Одесса
157. СЕТОВАНИЕ
Как доблестный корабль, друг моря и светил,
В недвижной пристани, без волн и без ветрил,
Стоит окован, обескрылен, -
Мой дух, изнеженный бездейственной мечтой,
Дряхлеет в праздности немой
И разорвать свой плен бессилен.
"Чего ты ждешь, корабль?.. Оставь сей пыльный брег!" -
Я молвил, и - смотри! - величественный бег
Уж он простер по океaio...
Когда ж, когда ж и я, стряхнув душевный сон,
От лени вырвавшись, как он,
И окрилюся, и восстану!
Нет, в самой праздности мой благородный ум
Гордыней прошлых дней, избытком новых дум
Не раз, как море, волновался,
Как море между скал, и бился, и гремел,
И, жадный славы, жадный дел,
Разлиться в песнях порывался.
Я слышу и теперь мятеж его святой!
Он кличет, он влечет! о! замолчи, постой,
Постой, властитель беспощадный!
Но он как вихорь встал, все узы он расторг,
И охватил меня восторг,
Как жертву бога пламень жадный!
Раскрылся предо мной высокий прежний путь,
Приливом бодрых чувств восколебалась грудь,
Затрепетали сердца струны!
А! дайте ж лиру мне, судьбы бессмертный дар:
Да перелью мой вещий жар
В ее гремящие перуны!
Я, как орел, с вершин направлю свой полет!
При имени моем гонимый отдохнет
И дрогнет дерзостный гонитель!
Чтоб злобу поразить, проникну в самый ад
И насыщу душевный глад,
И буду славы покоритель!
Как жалкий раб земли, от колыбельных дней
Я не был обречен судьбиною моей
Бесчувственным заботам света;
Высоких мыслей клад мне был от неба дан,
И вечным жаром, как волкан,
Моя душа была согрета.
Уже я чувствовал отвагу юных сил;
Меня сокрытый бог насильственно стремил
На поприще Труда и Славы...
Но, легкомысленный, я дар свой пренебрег
Для уз любви, для томных нег,
Для их подслащенной отравы.
Я мирно отдался в свой произвольный плен;
Проникнут гласом дев, как пением сирен,
Я был объят очарованьем...
Казалось, тихий вал меня к Эдему нес,
Я плавал в океане роз,
Был напоен благоуханьем.
Но сердцем я клянусь! - и в рабской неге той
Я не был обаян земною суетой,
Земного счастия кумиром!
Мой дух был усыплен, но всё я был певец,
И обреченный мне венец
В цвету затоптан не был миром!
Так, сидя на скале и шумом моря полн,
Я вслух согласовал с порывным плеском волн
Мои заветные мечтанья;
Я трепетал, кипел, ловил победный миг,
Но грозный океан утих,
И сон исчез очарованья
С вечерней сладостью, с вечернею луной
Всё погрузилося в божественный покой,
Душа склонилась к прежней неге.
Лишь изредка шептал неясный голос в ней,
Как легких, медленных зыбей
Звук, умирающий на бреге.
Август 1825 Одесса
158-159. ГРЕЦИЯ
Два сонета
1. "Давно ль твой плач, как жалкий плач вдовицы..."
Давно ль твой плач, как жалкий плач вдовицы,
Твоим сынам был праведный упрек?
О Греция, казалось, бог обрек
Тебя мечу карательной десницы!
Бесплодней скал, мрачнее стен темницы,
Казалось, ты погибнула навек,
И прозябал на славном прахе грек,
Как вялый мох на мраморе гробницы.
Узрев тебя, мы восклицали: "Нет!
Угасло там мужей великих племя!
Там край рабов: им груз цепей не бремя;
Наследных прав для них не свят завет".
Но дивный нам ты берегла ответ
И грозное приготовляла время.
2. "Внемли! Чей зов потряс пещер сих своды..."
Внемли! Чей зов потряс пещер сих своды,
Глубокий мир сих вековых дубрав? {*}
Дрожат сердца, знакомый глас узнав,
Как чуткие перед грозою воды.
Восстал, восстал великий дух свободы!
Воздвигнув крест, булат препоясав,
Как ангел битв, на выкуп славных прав
Он вас зовет, гонимые народы!
И се кругом звук брани пробежал;
Как ратный стан, Эллада восшумела;
Сомкнулись в ряд бойцы святого дела
Грозней твердынь, неколебимей скал,-
Как божий гром, их меч врага попрал,
И слава их по миру загремела!
1825 Одесса
{* Западная сторона Албании и Мореи.}
160. ЭЛЕГИЯ ("Не ведает мудрец надменный...")
Не ведает мудрец надменный,
Не постигает хладный свет,
Как тяжко тратить постепенно
Все обольщенья юных лет.
"Он с призраком своим простился,
Он стал умнее", - говорят,
Не скажут: "Бедный! он лишился
Своих любимейших отрад".
Престань оплакивать измену
Мечты! О боги! я готов;
Но что ж даете вы в замену
Живых, блестящих, милых снов?
На жизнь я поднял взор бесстрастный;
Что было - есть; но где же ты,
Мир ненаглядный, мир прекрасный,
Зерцало горней красоты?..
Разнесся дым очарованья,
Слетел покров волшебный твой,
И ты без тайн, без упованья,
Однообразный, предо мной
Предстал, как памятник бездушный
Времен минувших торжества,
Как истукан, жрецу послушный,
Златой кумир без божества!
1825
161. ПЕСНЬ ЛЮБВИ
Проникни в дух мой охладелый,
Любви спасительная власть!
И жизни, рано помертвелой,
Отдай веселье, силу, страсть.
Лишь тот познал красы земные,
Лишь тот воистину блажен,
Кого любовь в лета младые
Прияла в неискупный плен.
На что ему венцов сиянье?
На что сокровищ мрачный клад?
Его мечта, его желанье
Ликуют в области отрад.
К чистейшей, сладостнейшей цели
Стремится без боязни он,
Чтоб очи милые узрели
Ее черты сквозь вещий сон,
Чтоб, тайным пламенем сгорая,
Игра волненья своего,
Наутро красота младая,
Стыдясь, взглянула на него,
Чтоб силой страстного признанья
Из бледных уст, из томных глаз
Исторгнуть слезы и лобзанья,
Вкусить блаженства дивный час.
Любовь! любовь! владей ты мною!
Твоим волшебством обаян,
Не погибал бы я душою
В глуши безлюдной чуждых стран.
Пустынной жизнью изнуренный,
Не увядал бы в цвете я:
Кружился б образ незабвенный
И днем и ночью вкруг меня.
Всегда прекрасный, вечно юный,
Как солнце ясное весны,
Он оживлял бы сонны струны
Приветным гласом старины.
Играя чувствами моими,
Как своенравный чародей,
Он тайно грезами живыми
Питал бы страсть души моей.
Порой бы мнилось: кто-то дышит,
Склонясь невидимо ко мне,-
Как сквозь дремоту, ухо слышит
Знакомый шепот в тишине.
Как будто кудри шелков_ы_е
Прильнули вдруг к моим устам...
Как будто перси молодые
Открылись радостным очам...
Ты ль это, милое виденье,
Мой рай, мой гений на земли?
Ах, нет! то сердца обольщенье.
Обман пленительный любви!
1826 Скуляны
163. ПОЭЗИЯ
Сонет
Ее гармония святая
Из дивных звуков сложена;
В них блещет вечная весна,
Благоухает воздух рая.
Ликует сердце, ей внимая,
Всё внемлет: дол и вышина;
Но мир не знает, кто она,
Сия певица неземная!
Перунам Зевсовым равны
С душевной пламенной струны
Поэтов сорванные звуки!
Им всё отверсто: рай и ад,
Душа - сосуд живых отрад,
И сердце - кладезь хладной муки.
1825 <1827>
164. ГРЕЧАНКЕ
Царицей дев наречена
Ты вдохновением поэта;
Гордись! Ты будешь им воспета,
Ты будешь по свету слышна.
На резвых играх Терпсихоры,
Где звон муз_ы_ки, гул речей,
Мельканье ножек, блеск огней
Обворожают слух и взоры,
Где, удаль праздников любя,
Весельем жарким младость дышит,
Одну тебя он в шуме слышит,
В толпе он зрит одну тебя.
Прелестным станом упоенный,
Влекомый страстною мечтой,
Не раз он в пляске окрыленной
Кружился радостно с тобой.
Когда же локон твой касался
Его влюбленного чела,
Какой в нем трепет разливался!
Как резво кровь его текла!
Гордись, гордись! он в лиру грянет!
Он твой!.. Как бледный цвет пустынь,
Уж ныне в мраке не увянет
Краса, достойная богинь.
Обречена любви и славе,
Двойным увенчана венцом,
Ты в пиитической державе
Предстанешь с царственным челом.
И, веря гордому напеву
Певца, наперсника харит,
Про победительную деву
С восторгом мир заговорит...
Я в дивный пояс Афродиты
Твой стан воздушный облеку;
Сотку из роз твои ланиты,
Из роз твои уста сотку.
В глаза, под гордые ресницы,
Я брошу быстрый огнь зарницы,
И в них зажгу я тихий свет -
Любви таинственный привет.
Как с девственным челом Дианы
Порой играют облака -
То в сребротканые туманы
Ее опутают слегка,
То, разбегаяся мгновенно,
Как тени творческой мечты,
Вновь кажут ночи усыпленной
Ее алмазные черты,-
Так будут кольца шелков_ы_е
Летучих облачных кудрей
Играть, небрежно рассыпные,
С красой блистательной твоей.
Я полн твоим очарованьем,
Тебе Олимп я покорю;
Всю блеском дивным озарю,
Всю обовью благоуханьем!
Певца всемощная любовь
Тебя бессмертьем увенчает.
Пою - во мне сам Феб пылает!
А ты награду мне готовь!
13 февраля 1827
167. ЧЕНЕРЕНТОЛА
Как Ченер_е_нтола мила,
Как Ченерентола гонима,
Ты добрым колдуном хранима
В отцовском замке не была,
И принцем не была любима.
Заснув в домашнем уголке,
Не просыпалась ты на бале,
И не печатали в журнале
О изумрудном башмачке,
Тобой потерянном на бале.
В наш век холодный нет чудес!
Меж современников постылых
Нет колдунов, нет принцев милых:
Земля чуждается небес!
Жила ты просто, в скуке, в горе,
Сиротка сердцем и судьбой,
С заветной думою во взоре,
В душе с привычною мольбой.
Ты, кроме веры да печали,
Не знала в жизни ничего;
Надежды резво не играли
Вкруг изголовья твоего!
Лишь иногда глас дружбы тайной -
Привет сердечной полноты -
Смущал отрадою случайной
Твои унылые мечты!..
Я говорил судьбе жестокой:
"Зачем ты губишь милый цвет?
Зачем лилее одинокой
Опоры, тени в мире нет?"
Судьба молчит, вещать не смея,
Судьба ответа не дает,
А цвет прекрасный, а лилея
Бледнеет, вянет и падет!
<1828>
171. СУДЬБА
Со дня создания подъят над смертным родом
Незримый, вечный меч Судьбы:
Его не избежишь обдуманным уходом,
Его не искусят чистейших уст мольбы!
Он слепо падает, вращаем в длани твердой,
На слабый цвет, на идол гордый,
Разит без выбора земных племен толпы!
А человек - игра живая
Коварных снов, надежд, сует, -
В мечтах торжественных до неба досягая,
Не помнит грозных, близких бед.
Как бурный вихрь они нагрянут,
Его блаженство разметут,
И никогда потом отрады не заглянут
В его развенчанный приют!
1830
172. ЗВЕНО
Былых страстей, былых желаний
Пересмотрел я старину;
Всю цепь моих воспоминаний
Я подобрал звено к звену.
Какою яркою печатью
Сверкает каждое звено!
Но чувства тихой благодатью
Меня проникло лишь одно.
Ах! то звено поры прекрасной,
Поры надежд и чистоты,
Поры задумчивости ясной
И целомудренной мечты.
И я из цепи разноцветной
Исторгнул милое звено,
Чтоб в грустный час, как луч заветный,
Оно светилось мне одно.
Декабрь 1830
173. СТАНСЫ ("Ни дум благих, ни звуков нежных...")
Ни дум благих, ни звуков нежных
Не хочет раздраженный мир;
Он алчет битв и бурь мятежных;
Он рвется на кровавый пир.
За тучей тучу Запад гонит;
Дух тьмы свой злобный суд изрек;
Земля растерзанная стонет,
Как пред кончиной человек.
Теперь не суетную лиру
Повесь на рамена, певец!
Бери булат, бери секиру,
Будь гражданин и будь боец.
Но прежде с пламенем во взоре,
Как богом избранный Пророк,
Воскликни: "Горе, горе, горе
Тому, кто вызвал гневный рок!"
Декабрь 1830
174. МЫСЛЬ О СЕВЕРЕ
- Морозная ночь! полнолунная ночь!
Блеск неба и снега вокруг! -
"Певец! простодушных друзей не морочь,
А юг твой, а песни про юг?"
- Мой демон, молчи! вещих струн не порочь:
Мысль сердца, как птица, вольна.
Морозная ночь! полнолунная ночь!
Как весело: снег и луна!
Любуйся: уж дым не ложится на дол,
Над кровлей не вьется венцом,
Он бел и лег_о_к; как пророка глагол,
Он к небу восходит столбом.
Любуйся: вдоль улиц в решетчатый свод
Не льется ручей дождевой;
Там, словно сребро до боярских ворот,
Разостлан ковер снеговой.
На воздух, на воздух! Из хат, из палат
Детей своих кличет мороз.
Вот он, наш кормилец! Как щеки горят -
Весенних румянее роз!
Какая отвага и удаль в очах!
Льдяная нагайка в руке,
И прянул он в сани, и мчится в санях
На бурном гнедом рысаке.
О родина! в снежных сугробах играй
Назло полуночной судьбе.
Без роскоши солнца, без неги твой край,
Народ твой с природой в борьбе;
Но крепость и волю дарует борьба,
Но дух возвышает она.
Морозная ночь! полнолунная ночь!
Ты сил богатырских полна!
Между ноябрем 1830 и 1831
175. ПРИГЛАШЕНИЕ
Приди, я жду тебя в томлении бессонном!
Я жду тебя одна на ложе благовонном,
С восточной роскошью любви и наготы,
Одна с лампадою, как любишь, милый, ты!
О, верь мне, никогда в восторгах сладострастных
Ты не испытывал таких ночей прекрасных,
Как будет эта ночь! Мой дух тобой объят.
Лобзаний полные уста мои дрожат,
Грудь ноет и горит, и брачные виденья
Рисуют предо мной все виды наслажденья.
Я увлеку тебя в небесную страну,
Я в море огненном с тобою потону,
И завтра скажешь ты, меня целуя в очи:
"О, нет! не пережить другой подобной ночи!"
Январь 1832 Яссы
176. ОТРОКОВИЦЕ
Не упреждай годов; зрей тихо; не вреди
Развитию красот, сокрытых впереди.
Утехи ранние отрава, а не сладость:
Лишь целомудрием цветет и блещет младость.
О милая! дозволь златой твоей весне
Без искушения, в беспечной тишине
Допраздновать свой век. Дни счастья не изменят.
Придет твоя пора, и юноши оценят
Влюбленной думою все прелести твои:
Блеск утренний ланит, густых кудрей струи,
Уста цветущие с двойным жемчужным рядом
И светлые глаза с победоносным взглядом.
1832
177. STRAND-WEG {*}
(Береговая дорога от Мемеля до Кенигсберга)
{* Дорога от Мемеля до Кенигсберга доселе следует по берегу моря.
Берег образован из сыпучего песка, так что экипажи для облегчения лошадей
часто упираются одним колесом в море. В продолжение трех перепряжек,
путешественник решительно не видит ни произрастений, ни человеческого
жилища. С севера необъятная пустыня вод; с юга ветром набросанные песчаные
курганы, кой-где прибрежные камни да небольшие сараи, поставленные для
укрытия от непогод путников и скота - вот общий очерк этой нагой дороги.
Даже почтовые лошади приводятся из-за песчаных возвышенностей, где есть
несколько деревень, но вовсе окруженных бесплодием. Однообразие почвы и
медленность переезда утомили бы меня до крайности, если б в это время
необычайность и быстрота воздушных явлений не развлекли моего воображения.
То было в средних числах равноденственного марта, и я в жизни моей не помню
дня, который бы заключал в себе такие видоизменения, такие внезапные и
решительные переходы от дождя к солнцу, от ясного неба к непроницаемому
туману, от тепла к холоду и метели. Может быть, влиянию этой чудной погоды
обязан я некоторым поэтическим раздражением, которое выразилось в помещаемых
здесь стихах. (Извлечено из путевых воспоминаний 1833 года).}
1
Песок и море; грустный вид!
Со смертью жизни сочетанье:
Шум вечный, вечное молчанье!
Здесь распростертый он лежит,
Как труп недвижный, беспробудный.
Вотще над ним гремит волна,
Сверкая ризой изумрудной,
Неистощимых ласк полна!
Ее объятья и лобзанья
Глагола не дают устам,
На коих с дня миросозданья
Наложена печать молчанья,
Да будут вечной тайны храм.
И море целое возьми,
И бури хищными крылами
Восколебай и подыми,
И затопи его волнами
Весь одр безжизненный песков -
Нет! и тогда твой грозный зов
Сна первобытного не взбудит,
И пред могуществом твоим
Всё мертвым мертвое пребудет
И безглагольное немым.
Не так ли племена земные,
С начала данных твари дней,
Пытают камни гробовые
Упорной думою своей
И алчут в тайны роковые
Проникнуть? Тщетная борьба -
Нема грядущего судьба.
И может быть, когда б разъяли
Мы смерти грозную печать,
Мы б сами небо заклинали
Незнанья мир нам даровать!
2
Песок и море! Этот брег
Как будто сотворен для летних, мирных нег,
Для звучных игр и прихотей купанья.
Вокруг какая тишина!
Какая чистая и сильная волна!
Какое ложе для мечтанья!
О! верно, в алой мгле тех дивных вечеров,
Когда закат горит в отливах светозарных,
Здесь, покидая мрак палат своих янтарных,
Своих коралловых садов,
Ундина северного моря
Всплывает русой головой,
И жадно плавает, с жемчужной пеной споря
Высокой груди белизной;
И жадно воздух пьет, и брызгами играет;
И косу длинную по влаге расстилает,
Как сеть из ткани золотой;
Иль вдруг, причудница, песнь дивную заводит,
Из бездны кличет свой народ,
И, слушая ее, за нею рыба ходит,
Сверкая чешуей на темном лоне вод.
3
Песок и море: ни жилища,
Ни поля, ни дерев, ни гор;
Как мрачным зрелищем кладбища,
Здесь утомлен упорный взор,
Пустынен берег, и пустыня
На зыбкой бездне моря синя!
Лишь кой-где на мели разбитая ладья
Обезображенной кормою
Торчит над бурною волною,
Обломок жалкий бытия!
Да невод, к свае прикрепленный,
Кой-где чернеющий в песке,
Напоминает мысли сонной,
Что человек невдалеке!..
Беги отсель ты, чья душа,
Заемной жизнию дыша,
Не знает, нищая, отрады самобытной,
Ключей живительных сердечной глубины!
Но ты, питомец тишины,
Ты, собеседник ненасытный
Неумолкающей мечты,
О, приходи сюда! На обнаженном бреге,
Подобно мне, воссядь средь мира пустоты
И одиночества предайся дикой неге,
Затем что много, много дум
Наводит моря вещий шум!
И если, звуками той музыки волшебной
В страну видений унесен.
Ты в сердце оживишь иль образ, или сон,
Давно разрушенны судьбиною враждебной...
О, ведай, странник! что и я
Здесь так же вспоминал весны моей края,
Моей любви истлевшие одежды
И юности разбитые надежды,
Как эта бедная ладья!
1833
178-179. ДВЕ ПЕСНИ
1. РАЗМОЛВКА
"Сорентинка, голубица
Померанцевых садов,
Что так пристально ты смотришь
Вдаль от наших берегов?
Всё на море голубое
Да на резвые ладьи, -
Уж не рвутся ли на волю
Думы праздные твои?
Поцелуй меня: ты знаешь,
Я ревную иногда..."
- "Милый, я хочу в Неаполь;
Повези меня туда".
"Что в Неаполе, мой идол!
Там обычный скучный свет;
Много стуку, много блеску,
Для любви ж и места нет.
А под тихой нашей сенью
Всё к согласию манит.
Даже в листьях голос неги
Сердцу внятно говорит".
"Милый, милый! здесь пустыня,
Там же светлый пир людей;
Там забавы, там уборы,
Вечный праздник для очей.
Там по улице Толедской
Мы вдвоем пойдем гулять,
Пред народом ленты, цепи
Отмечать и выбирать..."
"Сорентинка, голубица
Померанцевых садов,
Больно мне твое признанье.
Едем в город - я готов.
Но, в узорны ленты, цепи,
Как Мадонна, убрана,
Знай - под свой навес зеленый
Ты воротишься одна.
Там, где сердцу счастье снилось,
Не хочу припоминать,
Что любовь и сельской девы
Откупная благодать".
2. ПРИМИРЕНИЕ
За прихоть женского тщеславья,
За резвый бред души младой,
В безумном гневе, тень бесславья
Набросил я на идол мой.
И думал: "Нет! мечты послушной
За нею вслед не повлачу:
Я не хочу любви бездушной,
Корыстных благ я не хочу".
Но как же грудь моя забилась,
Когда внезапною грозой
Она, прелестница, явилась
В слезах и в блеске предо мной!
Когда небесные все силы
Призвала, дни свои кляня,
И застонала: "Милый, милый,
Ужель разлюбишь ты меня!"
В одно мгновенье гнев и пени -
Всё разлетелося как дым,-
И вот уж вновь в зеленой сени,
Сплетясь руками, мы сидим.
Глядим на море, где трепещут
Заката яркие струи,
И наши взоры так же блещут
Златыми искрами любви.
1833
180. НЕАПОЛЬ, ПРОЩАЙ
(Посвящается М. В. А-г)
Неаполь, прощай! О, недолго мой взор
Красою твоей любовался,
Отливами дивными моря и гор,
Лазурью небес упивался!
Как изгнанный дух, покидая свой рай,
С тобой расстаюсь я, Неаполь. Прощай!
Прощай, голубой, полнозвучный залив,
Живая Неаполя лира!
В час ночи, когда твой немолчный призыв
Носился по безднам эфира,
Гремучий и жалобный, вещий без слов,-
Мне мнилось: то голос отживших веков.
И ты, мой любимец, надводный чертог,
Ты, замок плавучий Капрея,
Прощай! Кто прекрасного чувство сберег,
Тот, в сердце твой образ лелея,
Его сохранит до заката мечты,
Как милые милого друга черты.
А вот и Везувия грозный панаш,
Как облако, к небу восходит.
Привет тебе, старец, недремлющий страж!
Очей с тебя странник не сводит
И мыслит, тобою любуясь: "Вот он,
Кем древнего мира обломок спасен!"
Прощайте, балконов зелены шатры,
Садов благовонные своды,
Звон музыки, песни, ночные пиры,
Разгул нищеты и свободы, -
И ты, сорентинка, цвет юга златой,
Поэзии Тасса отрывок живой!
Край солнца, чудес вечно юных страна,
Где создал Эдем свой Виргилий!
На лаве твоей жизнь, как чаша, полна
Без грубых забот и усилий;
Душа, упоенная внешней красой,
Ликует и пищи не хочет иной.
О, что же отныне мой путь озарит
Таким вдохновительным светом?
Что душу, как ты, освежит, обновит
И врежется в память заветом?
Мне грустно; отныне мне счастья не знать:
Кто видел Неаполь, тому умирать.
Март 1834
181. ДОМ НА БОСФОРЕ
Зеленый сад, фонтан и розы;
Над зеркалом воды прохлады полный дом;
С навеса вьющиеся лозы;
Стена заветная кругом
(Приют домашних тайн), а в стороне кладбище;
Ряд кипарисов, минарет -
Вот очерк твой, восточное жилище!
Восток! вот милый твой привет!
О! в этом светлом заточенье,
Наверно, жизнь как сон легка.
Понятно лени здесь влеченье,
Понятна сладость чубука.
Сядь у окна, кури, - дым вьется, взор ликует,
Ряды картин мелькают пред тобой,
Как будто их живописует
Волшебный перст, лелея отдых твой.
Здесь - ткань пролива голубая
С живыми, яркими узорами ладей;
Там пирамиды гор; там башня вековая,
Увечный страж гробов минувших дней;
Подале цепь дворцов; а дале у потока
Толпы народа, блеск одежд, шатры дерев,
И всё озарено алмазным днем востока,
Как рай очами райских дев.
Но вот за синею громадой Истамбула
Закат то розами, то золотом горит;
Свой звездный плащ ночь тихо развернула,
Умолк последний звук молитвы. Море спит.
Ты близок, час утех и чувственности страстной.
О! сколь пророка благ закон!
Для мысли - светлый мир; для неги - мир прекрасный
Гарема чистых дев и жен.
И правоверного приемлет
В ревнивый свой чертог решетчатый гарем.
На персях счастья там он дремлет,
Там предвкушает он Эдем.
Но только тонкий луч востока
К его очам сквозь полог проскользнет,
Он, бодрый, вновь спешит благословлять пророка,
Любуясь зрелищем холмов своих и вод.
1836
182. ОТРАДЫ НЕДУГА
От всех тревог мирских украдкой,
Приятно иногда зимой
С простудой, с легкой лихорадкой
Засесть смиренно в угол свой;
Забыв поклоны, сплетни, давку,
И даже модных дам собор,
Как нектар, пить грудную травку
И думам сердца дать простор.
Тогда на зов воображенья,
Привычной верности полны,
Начнут под сень уединенья
Сходиться гости старины:
Воспоминания, виденья,
Любви и молодости сны.
Ум просветлеет; голос внятный
В душе опять заговорит,
И в мир созданий необъятный
Мечта, как птица, улетит...
Пройдут часы самозабвенья,
Посмотришь: день уж далеко,
Уж тело просит усыпленья,
А духу любо и легко, -
Затем что, голубем летая
В надзвездном мире вечных нег,
Он, может быть, хоть ветку рая
Принес на радость в свой ковчег.
1838
183. ЛЮДИ И СУДЬБА
Со всех концов земли, как смутный пар с полей,
Восходит каждый миг до неба
Неистощимый вопль людей:
Кто просит радостей, кто хлеба,
Один - бесстрастия, другой - борьбы страстей;
Тот молит обновить скудеющие силы,
А тот - уснуть скорей во глубине могилы.
И всем им строгий глас судьбы
Дает один ответ: "О смертные безумцы!
Зачем ваш плач, зачем мольбы
И праздных жалоб ропот шумный?
Вовек неколебим державный мой закон.
Жизнь вашу жизнь иная сменит,
Но так же тверд пребудет он,
И никакая власть его не переменит.
Рукою праведной вам жребии даны,
И если благами неравны ваши доли -
Вы общей участью равны
И все равно одарены
Сокровищницей чувств и воли.
Для полной цели естества
Всё нужно: радость и страданье,
Блеск солнца, грохот бурь, позор и торжества,
И жизни цвет, и жизни отцветанье.
Храните ж мой завет святой:
Терпите в скорбный час, в отрадный час ликуйте,
Мужайтесь волею, но суетной мольбой
Суда небес не испытуйте".
1838
184. ЖАЛОБА
Где прежних дум огонь и сила?
Где вдохновение младой моей поры?
Я старец: чувственность, как бездна, поглотила
Обильной юности дары.
Прекрасна жизнь, когда любовь и слава
Души единая корысть:
Тогда мечта полна, светла и величава,
Тогда творит перо, творит резец и кисть.
Но - горе мне! - высокой цели радость
Невластна более мне душу волновать:
Кто раз вкусил земной отравы сладость -
Утратил духа благодать.
Отдай мне, ангел мой, хоть на одно мгновенье
Мой чистый, мой сердечный труд:
Игривой мысли вдохновенье,
Заветных образов сосуд!
Отдай мне нить моих созданий,
Тревогой светскою разорванную нить:
Усталый от сует, как ратник после брани,
Я жажду душу обновить!
Безумная мольба! Минуло то, что было!
Усопших душ ничто не воскресит!
Я кличу ангела, но ангел светлокрылый
Лишь издали мелькнет и - мимо пролетит!..
Сентябрь 1839
186. ПЕВЕЦ
Быль
"Вино и песни любит младость,
Пиры и девы нужны ей
И увлекательная радость
Как день сверкающих ночей!
Ищи отрад в народных спорах,
Кто хочет! Счастье мы найдем
В разгульных звуках, в милых взорах
И в чашах с пенистым вином",-
Так пел германец. Вдруг по граду,
Как буря, грянул грозный клик...
Прервал певец свою балладу
И ухом к буре той приник,-
И, слово страшное "свобода"
Услышав, бросил лиру он...
И вот уж вдаль волной народа
Он, как потоком, унесен.
Умолк мятеж! Смирились люди;
Как прежде, тих и светел град,
Отрада вновь проникла в груди...
Но где же ты, певец отрад?
О горе! с площади кровавой
Не воротился к лире он!
И песнь, дышавшая забавой,-
То был его предсмертный стон.
Напрасно ж ты, мечтатель юный,
Вне жизни думал жизнь создать;
Ты сладко пел, но лгали струны -
Событий носим мы печать!
В дни бурь - поэзии нет мира;
Делам и песням путь один...
Стихотворения Т. впервые были собраны в 1881 г. двоюродным племянником
поэта, графом А. Г. Милорадовичем, в сборнике "Стихотворения Василия
Ивановича Туманского (1817-1839)", СПб., 1881 (далее - Изд. 1881). Издание
осуществлялось по печатным материалам и отдельным автографам; к нему были
приложены стихотворения Ф. А. и А. А. Туманских, а также биографические и
библиографические данные. Издание это в значительной мере носит любительский
характер. После того как в 1889 г. стал доступен архив Т., на его основе
были изданы книги: С. Браиловский, Василий Иванович Туманский.
Биографический и историко-литературный очерк, с приложением неизданных
произведений поэта, СПб., 1890 (далее - Изд. 1890) и "Письма Василия
Ивановича Туманского и неизданные его стихотворения", Чернигов, 1891 (далее
- Изд. 1891), опубликованные Милорадовичем. Результатом многолетнего
изучения материалов стал сборник "В. И. Туманский, Стихотворения и письма".
Редакция, биографический очерк и примечания С. Н. Браиловского, СПб., 1912
(далее - Изд. 1912), включивший все известные стихотворные тексты Т.,
воспроизведенные по автографам и печатным изданиям, и снабженный обширным
историко-литературным, биографическим и текстологическим комментарием, где
были приведены (выборочно) и черновые варианты. Между тем в текстологическом
отношении издание оказалось неудовлетворительным даже для своего времени
(тексты подготовлены небрежно, система подачи вариантов не выработана,
проблема источника текста не поставлена и т. д.). Один из самых серьезных
дефектов Изд. 1912 - произвольность атрибуций, приведшая к включению в
корпус стихов Т. произведений Батюшкова, Вяземского и Тютчева (см. рецензию
Н. В. Недоброво в Известиях ОРЯС, 1912, т. 17, кн. 3, с. 357). После 1912 г.
стихотворения Т. отдельно не издавались. Фонд автографов Т. сосредоточен в
ГПБ, небольшое их количество имеется в ПД и ЦГАЛИ. Автографы ГПБ -
преимущественно беловые или перебеленные, с последующей правкой,
превращающей их в черновик; первоначальные черновые редакции, как правило,
отсутствуют. Сведения по истории архива см.: Изд. 1912, с. 327 и "Материалы
для словаря одесских знакомых Пушкина", Одесса, 1926, с. 19.
132. НЛ, 1823, кн. 4, № 26, с. 208. Автограф, под загл.: "Картина" -
ГПБ. Печ. по НЛ, с исправл. по автографу опечатки в ст. 6. Жиродет -
Жироде-Триозон Анна-Луи (1767-1824) - французский живописец; описывается его
картина "Эндимион", которую Т. видел в Лувре во время путешествия во
Францию. О Жироде писал Кюхельбекер, близко общавшийся с Т. в Париже
("Оссиан", 1835; см. также его дневниковые заметки в кн.: Ю. Н. Тынянов,
Пушкин и его современники, М., 1968, с. 270, 308), и Сомов, указывавший на
его необычайный успех (СО, 1820, № 51, с. 221). Эндимион (греч. миф.) -
прекрасный юноша, возлюбленный богини луны Дианы (Селены).
133. Изд. 1890, с. 39. Автограф - ГПБ. Читалось в ОЛРС 15 ноября 1822
г.
134. ПЗ на 1823, с. 389. Автограф (беловой, с позднейшей карандашной
правкой) - ГПБ. Строфы 1-5 зачеркнуты карандашом. К ст. 36 сделано примеч.:
"Напечатано до сих пор. Последняя строфа выброшена по совету друзей". Далее
следовала эта строфа (в автографе зачеркнута):
[На берегах Эсмани я бродил,
Тоска на сердце - в думах трепет.
Благоухало всё - и ветер разносил
Кругом волны ленивой лепет.]
Печ. по автографу. Эсмань (Усмань) - левый приток реки Воронежа. Отца,
и мать, и брата. К моменту написания стих, не было в живых ни отца Т., ни
его матери, умершей 14 августа 1814 г. Брат - возможно, Семен Иванович,
офицер лейб-гвардии гусарского полка, умерший в молодых летах (см.:
"Родословная фамилии Туманских". - Изд. 1881, с. XLIV). Скажите... Но уж их
как бурей унесло и т. д. Эта строфа в особенности подвергалась нападкам
критиков "Благонамеренного". См. примеч. 96.
135. СО, 1822, № 51, с. 230. Читалось в ОЛНСХ 21 декабря 1822 г.
137. ПЗ на 1823, с. 314. Печ. по автографу ГПБ.
138. СО, 1823, № 4, с. 190. Автограф ст. 1-14 и 33-40 (средний лист
утрачен) - ГПБ.
139. Соревн., 1823, ч. 21, кн. 2, с. 291. Автограф (беловой, с
позднейшей карандашной правкой) - ГПБ. Печ. по автографу. Читалось в ОЛРС
под загл. "Торжество певца". Владыка муз - Аполлон. Геба (греч. миф.) -
богиня вечной юности, дочь Зевса; изображалась разливающей напиток богов -
нектар.
140. Соревн., 1823, ч. 23, кн. 1, с. 60. Читалось в ОЛРС в 1823 г.
Является откликом на выступления Н. А. Цертелева (1790-1869) - одного из
вдохновителей антиромантической группы в ОЛСНХ (см. вступ. статью, с. 25).
Ср., например, речь Цертелева в ОЛРС в январе 1823 г. - предисловие к
"Исторической картине русской словесности", с критикой "молодых романтиков",
якобы пренебрегающих требованиями "высокой цели, содержанием и чистотой
языка", и статью "Новая школа словесности" (читана в ОЛСНХ 8 марта 1823 г.);
здесь в уста адепта "новой школы" вкладывается определение гения, довольно
близкое характеристике Байрона в стихотворении Т.: "Поэт не знает пределов,
пламенное воображение его объемлет всю вселенную, его гений - деспот,
располагающий все по своему произволению" и т. д. Стихи Т. о гении стали
объектом насмешек "михайловцев", а апология Байрона вызвала пасквиль о "г.
Мглине" (Туманском), "одном из молодых отличных наших пиитов", который
аттестует "Бейроном" "двоюродного своего братца г. Федула Мглина" (Ф. А.
Туманского). - Благ., 1823, № 17, с. 328; № 18, с. 410.
141. СО, 1823, № 23, с. 127. Отмечено А. А. Бестужевым (ПЗ на 1824,
с. 12) как одно из заметных явлений поэзии 1823 г.
142. ЛЛ, 1823, № 1, с. 5 (ст. 65-77); Изд. 1890, с. 34 (ст. 1-19 и
46-89); полностью - Изд. 1912, с. 111. Автограф (с утраченным 2-м листом),
послуживший источником первой публикации, - ГПБ. Недостающий лист был
разыскан С. Н. Браиловским для Изд. 1912; местонахождение его ныне
неизвестно. Печ. по автографу (ст. 1-19 и 46-89) и Изд. 1912 (ст. 20-45). В
автографе после заглавия: "Сочинитель [после необходимого введения к своему
предмету рассказывает], рассказав начало русской словесности при Петре,
новое устройство и победы России, направление, данное умам великим ее
образователем, снова обращается к Державину". Готовилось Т. для чтения на
публичном собрании "соревнователей" в доме Державина; на последнем
подготовительном заседании 19 мая 1823 г. было утверждено к чтению, под
загл.: "Век Елизаветы и Екатерины II. Отрывки из послания к Державину"
(Базанов, с. 300). Читалось Т. в собрании 22 мая 1823 г., вместе с отрывками
из "Войнаровского" Рылеева. Общий объем и характер прочитанного произведения
неизвестны; какие-то эпизоды были посвящены Ломоносову, просветительской
деятельности Екатерины и пр. (СА, 1823, № 11, с. 374). Видимо, Т.
предполагал продолжить работу над "отрывками"; на обороте листа автографа
сохранились карандашные наброски, совершенно стершиеся и не поддающиеся
чтению. В стихах Т. давалась трактовка Державина как гражданского поэта,
выразителя своего века, близкая к осмыслению его в думе Рылеева "Державин"
(1822) и противостоявшая умеренной трактовке Державина в речи Н. А.
Цертелева "О философских или нравоучительных одах Державина" (см. Благ.,
1823, № 10, с. 300, под загл.: "О нравственно философических одах
Державина"); эта последняя была отвергнута после бурных прений 16 мая
(Базанов, с. 300; ЛН, 1956, № 60, кн. 1, с. 200); продолжением начавшихся
споров о назначении поэзии было послание Т. к Цертелеву (см. ниже). О
проблеме "двух веков" в 1820-е годы см. примеч. 77. Не исключено, что в
"отрывках" отразилась проблематика "Двух веков" Родзянки; сатира эта,
вызвавшая у Т. противоречивое отношение, была известна ему уже в начале мая
1823 г., а может быть, и ранее. "Послание" Т. вызвало одобрение левой части
"соревнователей": А. А. Бестужев сообщал П. А. Вяземскому 22 мая 1823 г.:
"Туманскому аплодировали, и стоит: были звонкие стихи и новые картины" (ЛН,
1956, № 60, кн. 1, с. 204); А. И. Тургенев собирался прислать Вяземскому
"смелые" стихи Т., но не получил их вовремя (письмо 25 мая 1823 г. - ОА, т.
2, СПб., 1899, с. 325); Бестужев благожелательно упомянул о них в ПЗ на 1824
(с. 8) и просил их у Т. для ПЗ на 1825: "Mon cousin, будь ласков и пришли
что-нибудь на красное яичко - махни-тко Державина! Мы поклонимся в пояс"
(письмо от 24 декабря 1824 г. - PC, 1890, № 8, с. 382). Небольшой отрывок
из стихотворения процитировал Ф. Булгарин в "Письмах о Петербурге" (ЛЛ,
1823, № 1, с. 5), с примеч.: "Отрывки из сего прекрасного послания,
находящегося поныне в рукописи, читаны были в публичном заседании Общества
любителей российской словесности мая 23 дня (22 мая. - Ред.) 1823 года".
Нежелание Т. отдавать послание в печать, видимо, объясняется его намерением
продолжать работу над ним. Но в чуждой стороне изнемогая вновь и т. д.
Имеется в виду женитьба Ломоносова в Марбурге в 1740 г. и последующий побег
его через Вестфалию в Россию. Российский Меценат - И. И. Шувалов (см.
примеч. 97). Я вижу: на стене, в туманах, над рекой и т. д. Описание,
близкое экспозиции незаконченной думы Рылеева о Державине ("Ii iaao
aieoaiio...", 1821-1822). Вольтера побеждать аттическим пером и т. д. Речь
идет о постоянном общении Екатерины II с французскими просветителями, в том
числе и ее переписке с ними на философско-политические темы. Фредерик -
Фридрих II (1740-1786), король прусский; одной из постоянных резиденций его
был дворец Сан-Суси в Потсдаме.
143. ЛЛ, 1823, № 1, с. 13. Стихотворение стало предметом полемики как
метафорическое и принадлежащее к "новой школе". См.: Д. В. р. ст-в (Б.
Федоров), "Разговор о романтиках и о Черной речке". - Благ., 1823, № 15, с.
169; Гильев, "Письмо к сердечному другу моему в О..." - там же, 1823, № 17,
с. 322 (в статьях упоминаются также "Видение" и "Музы"). Черная речка -
название нескольких речек в окрестностях Петербурга.
144. ПЗ на 1824, с. 319. Автограф, под загл.: "[Семнадцатилетней] Юной
красавице", с посвящением эпилога "З. А. О." и датой - ГПБ. Адресат не
установлен.
145. ЛЛ, 1824, № 6, с. 232, с примеч.: "Писано в Крыму. Изд.".
Автограф, с датой и пометой: "Иски-Сарай" - ГПБ. Иски-Сарай (Эски-Сарай) -
деревня по дороге в Алушту, на реке Салгир.
146. НЛ, 1825, кн. 13, № 7, с. 60. Автограф - ГПБ. Перевод стих.
Мильвуа "Mancenillier". Та же тема - в "Анчаре" Пушкина. Т. опустил
сентиментальную концовку подлинника, усилив трагическое звучание и
антитиранический пафос стихотворения (см.: В. Саводник, Забытый поэт
пушкинской плеяды В. И. Туманский. - PB, 1902, № 2, с. 557).
Предназначалось для ПЗ на 1824. 3 октября 1823 г. Рылеев в письме к Т.
сожалел, что "Манценил" "переведен не пятистопными стихами"; в приписке к
тому же письму сообщил, что цензор А. С. Бируков не пропустил стихотворение,
как слишком либеральное (К. Ф. Рылеев, Полн. собр. соч., М.-Л., 1934, с.
474). Переведено также А. Ф. Раевским ("Древо смерти". - "Украинский
журнал", 1825, № 3, с. 173).
148. ПЗ на 1825, с. 155, с подписью: Т-ий. Автограф, с первоначальным,
зачеркнутым загл.: "Элегия" и датой - ГПБ.
150. Соревн., 1824, ч. 28, кн. 2, с. 217.
151. СЦ на 1825, с. 289, с подписью: Т.
152. Там же, с. 319, с подписью: Т. Позднее в печати было приписано
Пушкину. Автограф, под загл.; "Элегия (1824)" - ГПБ.
153. НЛ, 1825, кн. 11, № 2, с. 95, с подписью: В. Т-ий. Автограф, с
датой - ГПБ. В письме С. Г. Туманской от 3 июля 1825 г. Т. писал об этом
стихотворении как об "отрывке из маленькой повести", который принял на свой
счет А. Г. Родзянка (Изд. 1912, с. 283). Родзянка бывал у Туманских в
Вознесенске в 1823 г. и увлекся сестрой Софьи Григорьевны - Ульяной (Юлией,
в замужестве Санковской, 1799-1886) (см.: Изд. 1891, с. 136). На
стихотворение Т. Родзянка ответил стихотворением "Ответ поэта девушке" (НЛ,
1825, № 5). О стихотворении Т. одобрительно отозвался Пушкин, писавший
автору из Михайловского: "Девушка вл<юбленному> поэту - прелесть! сидя с
автора?ми одно не хорошо. Не так ли":
Со мной ведете ль разговоры,
Вам замечательней всего
Ошибки слога моего.
Без выраженья ваши взоры etc..
(Пушкин, т. 13, с. 206; письмо от 13 августа 1825 г.; ср. также письмо
к Л. С. Пушкину конца января - начала февраля 1825 г. - там же, с. 143, с
более сдержанным отзывом).
154. Звездочка, с. 69. Печ. по НА на 1827, с. 165. Автограф - ГПБ.
155. ПЗ на 1825, с. 154, с подписью: Т-ий. Перепечатка - ЛПРИ, 1833,
№ 10, с. 79, с датой: 1824. Автограф, с первоначальным, зачеркнутым загл.:
"Моя судьба" - ГПБ.
157. МВ, 1828, № 8, с. 358. Вторую редакцию стихотворения (до нас не
дошедшую) Т. отдал в СЦ на 1831; 9 декабря 1830 цензор Н. П. Щеглов
представлял ее в Петербургский цензурный комитет, который разрешил ее с
изменениями ст. 31-36 и 43-45. Вторичная попытка Дельвига напечатать
стихотворение без изменений в ЛГ в марте - апреле 1831 г. также окончилась
неудачей (Н. К. Замков, К истории "Литературной газеты" барона А. А.
Дельвига. - PC, 1916, № 5, с. 277; там же - дошедшие до нас разночтения
редакций).
158-159. Соревн., 1825, ч. 31, кн. 2, с. 217, с подписью: Т. Автограф
- ГПБ. См. примеч. 147.
160. МВ, 1827, № 15, с. 227.
161. МВ, 1827, № 10, с. 110.
163. МВ, 1827, № 9, с. 7. Автограф - ГПБ; ранняя редакция,
датированная 10 мая 1825 г. - там же (см.: Изд. 1890, с. 45).
164. МВ, 1827, № 8, с. 309. Автограф, с датой - ГПБ. Прислано Пушкину
из Одессы при письме от 2 марта 1827 г., где Т. писал: "Я бы желал, чтобы вы
прежде всего напечатали стихи "К Гречанке". Я люблю эту пьесу потому, что
написал в ночь после бала и ужина, полупьяный и психически влюбленный. В ней
есть какая-то дерзость выражений, к которой я обыкновенно не привык"
(Пушкин, т. 13, с. 322).
167. Галатея, 1829, № 1, с. 44, под загл.: "E..." и с примеч.:
"Ченерентола - италианское название Сандрильоны (Золушки)". Печ. по
"Альционе", 1831, с. 76 втор. паг., где имеется примеч.: "Сия пьеса была
помещена в "Галатее", но с ошибками; она выправлена самим автором и
доставлена издателю". Адресат не установлен.
171. СЦ на 1831, с. 79 втор. паг. Черновой и беловой автографы
(последний - с датой) - ГПБ.
172. Совр., 1837, т. 8, с. 70, с датой: 1834; там же, с. 332 -
исправление в ст. 7 опечатки, искажающей смысл. Автографы - черновой (с
датой: декабрь 1830) и беловой (с датой: 1834) - ГПБ. Положено на музыку М.
А. Балакиревым.
173. Совр., 1837, т. 8, с. 271. Автограф, с датой - ПД (в деле
Санктпетербургского цензурного комитета). Отклик на европейские события 1830
г. (июльская революция во Франции, польское восстание). Стихотворение
представлялось для помещения в СЦ на 1831 и запрещено в заседании комитета 9
декабря 1830 г., так как в нем было усмотрено "направление мыслей
неблагоприятное, судя по обстоятельствам времени" (ПД). В 1831 г. Дельвиг
вновь представлял "Стансы" в Главное управление цензуры для напечатания в
ЛГ, но безуспешно (см.: "Временник Пушкинского дома, 1914", Пг., 1914, с.
13). В 1837 г. строфы 3-4 вызвали возражение цензора, но были пропущены
(ПиС, вып. 16, СПб., 1913, с. 94).
174. Совр., 1837, т. 8, с. 62, с датой: 1831 и примеч.: "Написано в
противоположность стихотворению "Мысль о юге". Автора упрекали в
непатриотическом пристрастии к полуденным странам - вот его ответ и
оправдание". Автографы - черновой (с датой: ноябрь 1830) и беловой - ГПБ.
175. Изд. 1890, с. 43. Автографы - черновой, под загл.: "Отрывок" и
беловой - ГПБ.
176. Совр., 1837, т. 8, с. 65. Свободное переложение мотивов
"Euphrosine" А. Шенье. Интерес Т. к Шенье возник еще в начале 1820-х гг.;
томик Шенье со своими пометами он постоянно возил с собой (см.: "Начала",
1922, кн. 2, с. 262).
177. Совр., 1837, т. 8, с. 266. Автограф (ст. 1-34) - ГПБ. Печ. с
конъектурой (по смыслу) в ст. 71.
178-179. Совр., 1837, т. 8, с. 66. Автограф первого стих., с загл.:
"Ссора" и пометой: "Неаполь. Ноябрь 1833" - ГПБ.
180. УЗ на 1839, с. 382. Автограф, под загл.: "Прощание с Неаполем", с
датой, с пометой "Неаполь" и без посвящения - ГПБ. Адресат посвящения не
установлен. Капрея - Капри, остров в Неаполитанском заливе. Панаш - султан
из перьев, украшающий шлем. "Вот он, Кем древнего мира обломок спасен". Речь
идет о Помпее, погребенной под слоем вулканического пепла и тем самым
сохранившейся.
181. Совр., 1837, т. 8, с. 72. Написано под впечатлением пребывания в
Константинополе (в качестве второго секретаря при русском посланнике А. П.
Бутеневе, 1835-1839). Истамбул - Стамбул.
182. ОЗ, 1839, № 1, отд. 3, с. 176.
183. Там же, № 3, отд. 3, с. 274.
184. УЗ на 1840, с. 358.
186. Изд. 1890, с. 41. Печ. по автографу ГПБ. Окончание утрачено;
датировке не поддается.