Иннокентий Анненский. Стихотворные переводы
----------------------------------------------------------------------------
----------------------------------------------------------------------------
ВИЛЬГЕЛЬМ МЮЛЛЕР
ШАРМАНЩИК
В дальнем закоулке
Дед стоит седой
И шарманку вертит
Дряхлою рукой.
П_о_ снегу да б_о_сый
Еле бродит дед, -
На его тарелке
Ни копейки нет.
Мимо _и_дут люди,
Слушать не хотят -
Только псы лихие
Деда теребят.
Уж давно о счастье
Дед не ворожит,
Старую шарманку
Знай себе крутит...
Эй, старик! Не легче ль
Вместе нам терпеть...
Ты верти шарманку,
А я буду петь...
ГАНС МЮЛЛЕР
МАТЬ ГОВОРИТ
Аннушка, тут гость сейчас сидел,
Все на дверь твою, вздыхая, он глядел:
"Пропадаю, мол, без Аннушки с тоски,
Сердца вашего прошу я и руки".
Аннушка, добра желает мать:
Что-то графской и кареты не слыхать.
А у гостя - что шелков, да что белил,
"А постель я с ними б нашу разделил".
И кого-кого не путал этот май,
Принца, видишь, нам из-за моря подай,
А как осень-то неслышно подошла,
Смотришь: каждая приказчика нашла.
Аннушка, конфетинка моя!
Побеги-ка ж да скажи: согласна я,
Право, бредни-то пора и позабыть,
Не за графом ведь, за лавочником быть.
АРЕТИНО
Сонет
Таддэо Цуккеро, художник слабый, раз
Украдкой с полотном пробрался к Аретину
И говорит ему: "Я вам принес картину,
Вы - мастер, говорят, свивать венки из фраз
Для тех, кто платит вам... Немного тускло... да-с,
И краски вылинять успели вполовину.
Но об искусстве я не утруждаю вас,
Вот вам сто талеров, и с этим вас покину".
Подумал Аретин, потом перо берет
И начинает так: "Могу сказать заране -
Мадонна Цуккеро в потомстве не умрет:
Как розов колер губ, а этот небосвод,
А пепел... Полотно виню в одном изъяне:
На нем нет золота - оно в моем кармане".
ГОВОРИТ СТАРАЯ ЧЕРЕШНЯ
Остов от черешни я, назябся ж я зимой,
Инею-то, снегу-то на ветках, Боже мой!
А едва заслышал я твой шаг сквозь забытье,
В воздухе дыхание почувствовал твое,
Весь я точно к Троице разубрался в листы,
Замерцали белые меж листьями цветы.
Было утро снежного и сиверкого дня,
Но когда ты ласково взглянула на меня,
Чудо совершилося - желания зажглись
И на ветках красные черешни налились.
Каждая черешенка так и горит, любя,
Каждая шепнула бы: "Я только для тебя,
Все же мы, любимая, на ласковый твой свет
Сердца благодарного мы - ласковый ответ".
Но со смехом в поле ты, к подругам ты ушла,
И, дрожа, увидел я, как набегала мгла,
Как плоды срывалися, как цвет мой опадал,
Никогда я, кажется, сильнее не страдал.
Но зато не холоден мне больше зимний день,
Если в сетке снежной я твою завижу тень.
А когда б в глаза твои взглянуть мне хоть во сне,
Пусть опять и чудо мне, пусть и мука мне.
РАСКАЯНИЕ У ЦИРЦЕИ
Красу твою я проклинаю:
Покоя я больше не знаю,
Нет сердцу отрады тепла.
Чем дети мои виноваты?
Кольцо и червонцы взяла ты,
Что знал я, чем был я, взяла,
Я вынес ужасную пытку,
Но губ к роковому напитку,
Клянусь, не приближу я вновь.
С детьми помолюсь я сегодня:
Слова их до Бога доходней,
Целительней сердцу любовь.
ФРЕДЕРИК МИСТРАЛЬ
МАГАЛИ
ИЗ ПОЭМЫ "MIREIO"
Юноша
Магали, моя отрада,
Слышишь: льются звуки скрипки.
Это - тихая обада
Ясной ждет твоей улыбки.
Небеса в лучах синеют.
Много звезд там золотых...
Но взгляни!.. и побледнеют
Звезды в блеске глаз твоих.
Магали
Не пленит меня собою
Песнь твоя, что шум ветвей.
Лучше рыбкой золотою
Я уйду в простор морей.
Юноша
Магали, но если в волны
Ты уйдешь, я не сробею;
Есть и неводы, и челны:
Скоро будешь ты моею.
Магали
Вот и нет... Как только в море
Ты закинешь невод свой,
Птичкой вольной на просторе
Распрощаюсь я с тобой.
Юноша
Магали! Для милой птички
Я охотником явлюся:
Против пташки невелички
Злым силком вооружуся.
Магали
Ну, уж если жить на воле
Ты и пташке не даешь,
Я былинкой скроюсь в поле,
И меня ты не найдешь.
Юноша
Магали, мой голубочек,
Все же буду я с тобою -
На душистый тот листочек
Я живой паду росою.
Магали
Ты росой... Я стану тучей...
И туда, на край земли,
Вольной, гордой и могучей
Унесется Магали.
Юноша
Магали! И я с тобою...
Ветром сделаюсь я бурным
И помчу тебя стрелою
По полям светло-лазурным.
Магали
Ну, тогда я стану ярким,
Ярким солнечным лучом,
Что живит лобзаньем жарким
Земли, скованные льдом.
Юноша
Магали! А я - я стану
Саламандрою зеленой
И тебя с небес достану -
Выпью луч тот раскаленный.
Магали
Нет, не быть тебе со мною:
Ползай здесь между кустов!
Я ж... я сделаюсь луною,
Что глядит ночной порою
На косматых колдунов.
Юноша
Магали моя!.. Напрасно
Светлой станешь ты луною...
Как туман, я пеленою
Обовью тебя так страстно.
Магали
И пускай луна в тумане...
Молодая Магали
Свежей розой на поляне
Может спрятаться вдали.
Юноша
Если розой безмятежно
Зацветешь ты в неге сладкой,
Мотыльком я стану нежно
Целовать тебя украдкой.
Магали
О, целуй, коль сердцу любо!
Я ж от солнца и небес
Под кору густого дуба
Скроюсь в темный-темный лес.
Юноша
Магали!.. Я не покину
Дуба... в мох я обращуся...
Прилепившись к исполину,
С лаской вкруг я обовьюся.
Магали
И обнимешь дуб зеленый,
Магали ж твоя уйдет
В монастырь уединенный:
Там приют она найдет.
Юноша
Магали! Не спорь со мною...
И под кровом тем священным
Я явлюсь перед тобою
Исповедником смиренным.
Магали
Ты придешь и крепко спящей
Там увидишь Магали:
Черный гроб и хор молящий
Охладят мечты твои.
Юноша
Магали! Моя родная,
Не расстанусь я с тобою:
Стану я сырой землею,
Милый прах твой обнимая!
Магали
Не на шутку начинаю
Верить я твоей любви.
Вот кольцо мое... лови!
В нем залог я посылаю!
(Показывается в окошке.)
Юноша
Магали! Ты здесь... со мною!
О! ты жизни мне милее...
Посмотри - перед тобою
Звезды сделались бледнее!
1879
ШАРЛЬ БОДЛЕР
ИСКУПЛЕНИЕ
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Тоска, унынье, стыд терзали вашу грудь?
И ночью бледный страх... хоть раз когда-нибудь
Сжимал ли сердце вам в тисках холодной стали?
Вы, ангел радости, когда-нибудь страдали?
Вы, ангел кротости, знакомы с тайной властью?
С отравой жгучих слез и яростью без сил?
К вам приводила ночь немая из могил
Месть, эту черную назойливую гостью?
Вы, ангел кротости, знакомы с тайной злостью?
Вас, ангел свежести, томила лихорадка?
Вам летним вечером, на солнце у больниц,
В глаза бросались ли те пятна желтых лиц,
Где синих губ дрожит мучительная складка?
Вас, ангел свежести, томила лихорадка?
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?
Угрозы старости уж леденили вас?
Там в нежной глубине влюбленно-синих глаз
Вы не читали снисхождения к сединам?
Вы, ангел прелести, теряли счет морщинам?
О ангел счастия, и радости, и света!
Бальзама нежных ласк и пламени ланит
Я не прошу у вас, как зябнущий Давид...
Но, если можете, молитесь за поэта
Вы, ангел счастия, и радости, и света!
ПРИВИДЕНИЕ
Ядом взора золотого
Отравлю я сон алькова,
Над тобой немую тьму
Я крылами разойму.
Черным косам в час свиданья -
Холод лунного лобзанья,
Руки нежные твои -
В кольца цепкие змеи.
А заря зазеленеет,
Ложе ласк обледенеет,
Где твой мертвый гость лежал,
И, еще полна любовью,
Прислоненный к изголовью
Ты увидишь там - кинжал.
СОВЫ
Зеницей нацелясь багровой,
Рядами на черных березах,
Как идолы, старые совы
Застыли в мечтательных позах.
И с места не тронется птица,
Покуда, алея, могила
Не примет останков светила
И мрак над землей не сгустится.
А людям пример их - наука,
Что двигаться лишняя мука,
Что горшее зло - суета,
Что если гоняться за тенью
Кого и заставит мечта,
Безумца карает - Движенье.
ПОГРЕБЕНИЕ ПР_О_КЛЯТОГО ПОЭТА
Если тело твое христиане,
Сострадая, земле предадут,
Это будет в полночном тумане,
Там, где сорные травы растут.
И когда на немую путину
Выйдут частые звезды дремать,
Там раскинет паук паутину
И змеенышей выведет мать.
По ночам над твоей головою
Не смолкать и волчиному вою.
Будет ведьму там голод долить,
Будут вопли ее раздаваться,
Старичонки в страстях извиваться,
А воришки добычу делить.
СТАРЫЙ КОЛОКОЛ
Я знаю сладкий яд, когда мгновенья тают
И пламя синее узор из дыма вьет,
А тени прошлого так тихо пролетают
Под вальс томительный, что вьюга им поет.
О, я не тот, увы! над кем бессильны годы,
Чье горло медное хранит могучий вой
И, рассекая им безмолвие природы,
Тревожит сон бойцов, как старый часовой.
В моей груди давно есть трещина, я знаю,
И если мрак меня порой не усыпит
И песни нежные слагать я начинаю-
Все, насмерть раненный, там будто кто хрипит,
Гора кровавая над ним все вырастает,
А он в сознаньи и недвижно умирает.
СПЛИН
Бывают дни - с землею точно спаян,
Так низок свод небесный, так тяжел,
Тоска в груди проснулась, как хозяин,
И бледный день встает, с похмелья зол,
И целый мир для нас одна темница,
Где лишь мечта надломленным крылом
О грязный свод упрямо хочет биться,
Как нетопырь, в усердии слепом.
Тюремщик-дождь гигантского размера
Задумал нас решеткой окружить,
И пауков народ немой и серый
Под черепа к нам перебрался жить...
И вдруг удар сорвался как безумный, -
Колокола завыли и гудят,
И к облакам проклятья их летят
Ватагой злобною и шумной.
И вот... без музыки за серой пеленой
Ряды задвигались... Надежда унывает,
И над ее поникшей головой
Свой черный флаг Мученье развевает.
СЛЕПЫЕ
О, созерцай, душа: весь ужас жизни тут
Разыгран куклами, но в настоящей драме.
Они, как бледные лунатики, идут
И целят в пустоту померкшими шарами.
И странно: впадины, где искры жизни нет,
Всегда глядят наверх, и будто не проронит
Луча небесного внимательный лорнет,
Иль и раздумие слепцу чела не клонит?
А мне, когда их та ж сегодня, что вчера,
Молчанья вечного печальная сестра,
Немая ночь ведет по нашим стогнам шумным
С их похотливою и наглой суетой,
Мне крикнуть хочется - безумному безумным:
"Что может дать, слепцы, вам этот свод пустой?"
СЮЛЛИ ПРЮДОМ
ПОСВЯЩЕНИЕ
Когда стихи тебе я отдаю,
Их больше бы уж сердце не узнало,
И лучшего, что в сердце я таю,
Ни разу ты еще не прочитала.
Как около приманчивых цветов
Рой бабочек, белея нежно, вьется,
Так у меня о розы дивных снов
Что звучных строф крылом жемчужным бьется.
Увы! рука моя так тяжела:
Коснусь до них - и облако слетает,
И с нежного, дрожащего крыла
Мне только пыль на пальцы попадает.
Мне не дано, упрямых изловив,
Сберечь красы сиянье лучезарной,
Иль, им сердец булавкой не пронзив,
Рядами их накалывать попарно.
И пусть порой любимые мечты
Нарядятся в кокетливые звуки,
Не мотыльков в стихах увидишь ты,
Лишь пылью их окрашенные руки.
ИДЕАЛ
Призрачна высь. Своим доспехом медным
Средь ярких звезд и ласковых планет
Горит луна. А здесь, на поле бледном,
Я полон грез о той, которой нет;
Я полон грез о той, чья за туманом
Незрима нам алмазная слеза,
Но чьим лучом, земле обетованным,
Иных людей насытятся глаза.
Когда бледней и чище звезд эфира
Она взойдет средь чуждых ей светил, -
Пусть кто-нибудь из вас, последних мира,
Расскажет ей, что я ее любил.
x x x
С подругой бледною разлуки
Остановить мы не могли:
Скрестив безжизненные руки,
Ее отсюда унесли.
Но мне и мертвая свиданье
Улыбкой жуткою сулит,
И тень ее меня томит
Больнее, чем воспоминанье.
Прощанье ль истомило нас,
Слова ль разлуки нам постыли?
О, отчего вы, люди, глаз,
Глаз отчего ей не закрыли?
КОГДА Б Я БОГОМ СТАЛ...
Когда б я Богом стал, земля Эдемом стала б,
И из лучистых глаз, сияя, как кристалл,
Лишь слезы счастия бежали б, чужды жалоб,
Когда б я Богом стал.
Когда б я Богом стал, среди душистой рощи
Корой бы нежный плод, созрев, не зарастал,
И самый труд бы стал веселым чувством мощи,
Когда б я Богом стал.
Когда б я Богом стал, вокруг тебя играя,
Всегда иных небес лазурный сон витал,
Но ты осталась бы все та же в высях рая,
Когда б я Богом стал.
Ночь на 28 декабря 1900
ТЕНИ
Остановлюсь - лежит, иду - и тень идет,
Так странно двигаясь, так мягко выступая;
Глухая слушает, глядит она слепая,
Поднимешь голову, а тень уже ползет.
Но сам я тоже тень. Я облака на небе
Тревожный силуэт. Скользит по формам взор,
И ум мой ничего не создал до сих пор:
Иду, куда влечет меня всевластный жребий.
Я тень от ангела, который сам едва,
Один из отблесков последних божества,
Бог повторен во мне, как в дереве кумира,
А может быть, теперь среди иного мира,
К жерлу небытия дальнейшая ступень,
От этой тени тень живет и водит тень.
UN BONHOMME {*}
{* Честный малый (франц.). - Ред.}
Когда-то человек и хил, и кроток жил,
Пока гранению им стекла подвергались,
Идею божества он в формулы вложил,
Такие ясные, что люди испугались.
С большою простотой он многих убедил,
Что и добра и зла понятия слагались,
И что лишь нитями незримо подвигались
Те мы, которых он к фантомам низводил.
Он Библию любил и чтил благочестиво,
Но действий божества он в ней искал мотивы,
И на него горой восстал синедрион.
И он ушел от них - рука его гранила,
Чтобы ученые могли считать светила,
А называется Варух Спиноза он.
СОМНЕНИЕ
Белеет Истина на черном дне провала.
Зажмурьтесь, робкие, а вы, слепые, прочь!
Меня безумная любовь околдовала:
Я к ней хочу, туда, туда, в немую ночь.
Как долго эту цепь разматывать паденьем...
Вся наконец и цепь... И ничего... круги...
Я руки вытянул... Напрасно... Напряженьем
Кружим мучительно... Ни точки и ни зги...
А Истины меж тем я чувствую дыханье:
Вот мерным сделалось и цепи колыханье,
Но только пустоту пронзает мой размах...
И цепи, знаю я, на пядь не удлиниться, -
Сиянье где-то там, а здесь, вокруг, - темница,
Я - только маятник, и в сердце - только страх.
x x x
У звезд я спрашивал в ночи:
"Иль счастья нет и в жизни звездной?"
Так грустны нежные лучи
Средь этой жуткой черной бездны.
И мнится, горнею тропой,
Облиты бледными лучами,
Там девы в белом со свечами
Печальной движутся стопой.
Иль все у вас моленья длятся,
Иль в битве ранен кто из вас, -
Но не лучи из ваших глаз,
А слезы светлые катятся.
АГОНИЯ
Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов - их гул нестроен;
Немного музыки - и тихо я уйду
Туда - где человек спокоен.
Все чары музыки, вся нега оттого,
Что цепи для нее лишь нити;
Баюкайте печаль, но ничего
Печали вы не говорите.
Довольно слов - я им устал внимать,
Распытывать, их чисты ль цели:
Я не хочу того, что надо понимать,
Мне надо, чтобы звуки пели...
Мелодии, чтоб из одной волны
Лились и пенились другие...
Чтоб в агонию убегали сны,
Несла в могилу агония...
Над гаснущим в томительном плену
Не надо слов, - их гул нестроен,
Но если я под музыку усну,
Я знаю: будет сон спокоен.
Найдите няню старую мою:
У ней пасти стада еще есть силы;
Вы передайте ей каприз мой на краю
Моей зияющей могилы.
Пускай она меня потешит, спев
Ту песню, что давно певала;
Мне сердце трогает простой ее напев,
Хоть там и пенья мало.
О, вы ее отыщете - живуч
Тот род людей, что жнет и сеет,
А я из тех, кого и солнца луч
Уж к сорока годам не греет.
Вы нас оставите... Былое оживет,
Презрев туманную разлуку,
Дрожащим голосом она мне запоет,
На влажный лоб положит тихо руку...
Ведь может быть: из всех она одна
Меня действительно любила...
И будет вновь душа унесена
К брегам, что утро золотило.
Чтоб, как лампаде, сердцу догореть,
Иль, как часам, остановиться,
Чтобы я мог так просто умереть,
Как человек на свет родится.
Над гаснущим в томительном бреду
Не надо слов - их гул нестроен;
Немного музыки - и я уйду
Туда - где человек спокоен.
1907
АРТЮР РЕМБО
ВПЕЧАТЛЕНИЕ
Один из голубых и мягких вечеров...
Стебли колючие и нежный шелк тропинки,
И свежесть ранняя на бархате ковров,
И ночи первые на волосах росинки.
Ни мысли в голове, ни слова с губ немых,
Но сердце любит всех, всех в мире без изъятья,
И сладко в сумерках бродить мне голубых,
И ночь меня зовет, как женщина в объятья...
БОГЕМА
Не властен более подошвы истоптать,
В пальто, которое достигло идеала,
И в сане вашего, о Эрато, вассала
Под небо вольное я уходил мечтать.
Я забывал тогда изъяны... в пьедестале
И сыпал рифмами, как зернами весной,
А ночи проводил в отеле "Под луной",
Где шелком юбок слух мне звезды щекотали.
Я часто из канав их шелесту внимал
Осенним вечером, и, как похмелья сила,
Весельем на сердце и лаской ночь росила.
Мне сумрак из теней там песни создавал,
Я ж к сердцу прижимал носок моей ботинки
И, вместо струн, щипал мечтательно резинки.
ФЕИ РАСЧЕСАННЫХ ГОЛОВ
На лобик розовый и влажный от мучений
Сзывая белый рой несознанных влечений,
К ребенку нежная ведет сестру сестра,
Их ногти - жемчуга с отливом серебра.
И, посадив дитя пред рамою открытой,
Где в синем воздухе купаются цветы,
Они в тяжелый лен, прохладою омытый,
Впускают грозные и нежные персты.
Над ним мелодией дыханья слух балуя,
Незримо розовый их губы точит мед;
Когда же вздох порой его себе возьмет,
Он на губах журчит желаньем поцелуя.
Но черным веером ресниц их усыплен
И ароматами, и властью пальцев нежных,
Послушно отдает ребенок сестрам лен,
И жемчуга щитов уносят прах мятежных.
Тогда истомы в нем подъемлется вино,
Как мех гармонии, когда она вздыхает...
И в ритме ласки их волшебной заодно
Все время жажда слез, рождаясь, умирает.
СТЕФАН МАЛЛАРМЕ
ДАР ПОЭМЫ
О, не кляни ее за то, что Идумеи
На ней клеймом горит таинственная ночь!
Крыло ее в крови, а волосы как змеи,
Но это дочь моя, пойми: родная дочь.
Когда чрез золото и волны аромата
И пальмы бледные холодного стекла
На светоч ангельский денница пролила
Свой первый робкий луч и сумрак синеватый
Отца открытием нежданным поразил,
Печальный взор его вражды не отразил,
Но ты, от мук еще холодная, над зыбкой
Ланиты бледные ты склонишь ли с улыбкой
И слабым голосом страданий и любви
Шепнешь ли бедному творению: "Живи"?
Нет! Если б даже грудь над ней ты надавила
Движеньем ласковым поблекшего перста,
Не освежить тебе, о белая Сивилла,
Лазурью девственной сожженные уста.
ГРОБНИЦА ЭДГАРА ПОЭ
Лишь в смерти ставший тем, чем был он изначала,
Грозя, заносит он сверкающую сталь
Над непонявшими, что скорбная скрижаль
Царю немых могил осанною звучала.
Как гидра некогда отпрянула, виясь,
От блеска истины в пророческом глаголе,
Так возопили вы, над гением глумясь,
Что яд философа развел он в алкоголе.
О, если туч и скал осиля тяжкий гнев,
Идее не дано отлиться в барельеф,
Чтоб им забвенная отметилась могила,
Хоть ты, о черный след от смерти золотой,
Обломок лишнего в гармонии светила,
Для крыльев дьявола отныне будь метой.
МОРИС РОЛЛИНА
БОГЕМА
Сонет
Последний мой приют - сей пошлый макадам,
Где столько лет влачу я старые мозоли
В безумных поисках моей пропавшей доли,
А голод, как клеврет, за мною по пятам.
Твоих, о Вавилон, вертепов блеск и гам
Коробку старую мою не дразнят боле!
Душа там скорчилась от голода и боли,
И черви бледные гнездятся, верно, там.
Я призрак, зябнущий в зловонии отребий,
С которыми сравнял меня завидный жребий,
И даже псов бежит передо мной орда;
Я струпьями покрыт, я стар, я гнил, я - парий.
Но ухмыляюсь я презрительно, когда
Помыслю, что ни с кем не хаживал я в паре.
БИБЛИОТЕКА
Я приходил туда, как в заповедный лес:
Тринадцать старых ламп, железных и овальных,
Там проливали блеск мерцаний погребальных
На вековую пыль забвенья и чудес.
Тревоги тайные мой бедный ум гвоздили,
Казалось, целый мир заснул иль опустел;
Там стали креслами тринадцать мертвых тел.
Тринадцать желтых лиц со стен за мной следили.
Оттуда, помню, раз в оконный переплет
Я видел лешего причудливый полет,
Он извивался весь в усильях бесполезных:
И содрогнулась мысль, почуяв тяжкий плен, -
И пробили часы тринадцать раз железных
Средь запустения проклятых этих стен.
БЕЗМОЛВИЕ
(тринадцать строк)
Безмолвие - это душа вещей,
Которым тайна их исконная священна,
Оно бежит от золота лучей,
Но розы вечера зовут его из плена;
С ним злоба и тоска безумная забвенна,
Оно бальзам моих мучительных ночей,
Безмолвие - это душа вещей,
Которым тайна их исконная священна.
Пускай роз вечера живые горячей, -
Ему милей приют дубравы сокровенной,
Где спутница печальная ночей
Подолгу сторожит природы сон священный.
Безмолвие - это душа вещей.
1901
ПРИЯТЕЛЬ
Одетый в черное, он бледен был лицом,
И речи, как дрова, меж губ его трещали,
В его глазах холодный отблеск стали
Сменялся иногда зловещим багрецом.
Мы драмы мрачные с ним под вечер читали,
Склонялись вместе мы над желтым мертвецом,
Высокомерие улыбки и печали
Сковали вместе нас таинственным кольцом.
Но это черное и гибкое созданье
В конце концов меня приводит в содроганье.
"Ты - дьявол", - у меня сложилось на губах.
Он мигом угадал: "Вам Боженька милее,
Так до свидания, живите веселее!
А дьявол вам дарит Неисцелимый Страх".
ТРИСТАН КОРБЬЕР
ДВА ПАРИЖА
1
НОЧЬЮ
Ты - море плоское в тот час, когда отбой
Валы гудящие угнал перед собой,
А уху чудится прибоя ропот слабый,
И тихо черные заворошились крабы.
Ты - Стикс, но высохший, откуда, кончив лов,
Уносит Диоген фонарь, на крюк надетый,
И где для удочек "проклятые" поэты
Живых червей берут из собственных голов.
Ты - щетка жнивника, где в грязных нитях рони
Прилежно роется зловонный рой вороний,
И от карманников, почуявших барыш,
Дрожа, спасается облезлый житель крыш.
Ты - смерть. Полиция храпит, а вор устало
Рук жирно розовых в засос целует сало.
И кольца красные от губ на них видны
В тот час единственный, когда ползут и сны.
Ты - жизнь, с ее волной певучей и живою
Над лакированной тритоньей головою,
А сам зеленый бог в мертвецкой и застыл,
Глаза стеклянные он широко раскрыл.
2
ДНЕМ
Гляди, на небесах, в котле из красной меди
Неисчислимые для нас варятся снеди.
Хоть из остаточков состряпано, зато
Любовью сдобрено и потом полито!
Пред жаркой кухнею толкутся побирашки,
Свежинка с запашком заманчиво бурлит,
И жадно пьяницы за водкой тянут чашки,
И холод нищего оттертого долит.
Не думаешь ли, брат, что, растопив червонцы,
Журчаще - жаркий жир {*} для всех готовит солнце?
Собачьей мы и той похлебки подождем.
Не всем под солнцем быть, кому и под дождем.
С огня давно горшок наш черный в угол сдвинут,
И желчью мы живем, пока нас в яму кинут.
{* Le gras grouillon grouillant.}
ФРАНСИС ЖАММ
x x x
Когда для всех меня не станет меж живыми,
С глазами, как жуки на солнце, голубыми,
Придешь ли ты, дитя? Безвестною тропой
Пойдем ли мы одни... одни, рука с рукой?
О, я не жду тебя дрожащей, без одежды,
Лилея чистая между стыдливых дев,
Я знаю, ты придешь, склоняя робко вежды,
Корсажем розовым младую грудь одев.
И, даже братского не обменив лобзанья,
Вдоль терний мы пойдем, расцветших для терзанья,
Где паутин повис трепещущий намет,
Молчанья чуткого впивая жадно мед.
И иногда моей смущенная слезою,
Ты будешь нежною рукой мою сжимать,
И мы, волнуясь, как сирени под грозою,
Не будем понимать... не будем понимать...
ВЬЕЛЕ ГРИФФЕН
ОСЕНЬ
Как холодный дождь изменницей слывет,
Точно ветер и глуха, да оборвет.
Подозрительней, фальшивей вряд ли есть,
Имя осень ей - бродяжит нынче здесь...
Слышишь: палкой-то по стенке барабанит,
Выйди за дверь: право, с этой станет.
Выйди з_а_ дверь. Пристыди ж ты хоть ее,
Вот неряха-то. Не платье, а тряпье.
Грязи, грязи-то на ботах накопила,
Да не слушай, что бы та ни говорила.
Не пойдет сама... швыряй в нее каменья,
А вопить начнет - не бойся. Представленье.
Мы давно знакомы... Год назад
Здесь была, ходила с нами в сад,
Улыбалась, виноградом нас дарила,
Так о солнышке приятно говорила:
"Слышишь, летний, мол, лепечет ветерок,
Поработал, так приятно - на бочок".
Ужин подали - уселась вечерять.
Этой женщины, да чтобы не узнать.
Дали нового отведать ей винца,
Принесли потом в сарай мы ей сенца.
Спать ложилася меж телкой и кобылой,
Смотрим: к утру и вода в сенях застыла.
Лист дождем посыпался с тех пор.
Нет, шалишь. Теперь и ставни на запор.
Пусть идет в другие греться сени:
Нынче места нет на нашем сене,
Околачивать других ищи ступ_е_ней...
Листьев, листьев-то у ней по волосам,
А глаза-то смотрят, точно бы из ям.
Голос хриплый - ну, а речи точный мед;
Только нас теперь и этим не возьмет.
Золотом обвесься - нас не тронет,
Подвяжи звонок-то, пусть трезвонит.
Да дровец бы для Мороза припасти,
Не зашел бы дед Морозко по пути.
КОММЕНТАРИИ
Большинство переводов И. Ф. Анненского было напечатано в составе его
книги "Тихие песни", часть помещена В. Кривичем в издании "Посмертные стихи"
(Петроград, 1923), некоторые опубликованы в 1959 году в книге "Анненский И.
Стихотворения и трагедии" (Л.).
Квинт Гораций Флакк. (65-8 гг. до н. э.)
Древнеримский поэт, прославившийся своими одами.
1. (Ода II, 8) перевод оды "К Барине".
2. (Ода III, 7) перевод оды "К Астерии". Вифиния - область в Малой
Азии.
Орик - город на берегу Адриатического моря.
Амалфея - символ изобилия в виде рога.
Нот - бог сильного южного ветра (античный миф).
Беллерофонт, Пелаей, Прет - герои древнегреческого мифа, оклеветанные
женщинами.
4) (Ода III, 26) Барбитон - древнеримский струнный музыкальный
инструмент.
Мемфис - одна из столиц Древнего Египта.
Стрекало - колющий посох.
Вильгельм Мюллер. (1794-1827)
Немецкий поэт-романтик.
5. Перевод стихов из цикла "Зимний путь". Положено на музыку Ф.
Шубертом.
Ганс Мюллер. (1882-1950)
Немецкий поэт, прозаик, драматург.
11-14. Все стихи переведены из сборника "Манящая скрипка", вышедшей в
Мюнхене в 1904 году.
Фредерик Мистраль. (1830-1914)
Французский поэт, автор поэм и трагедий.
16. Перевод отрывка из поэмы "Mireio". Обада - утренняя серенада.
Шарль Бодлер. (1821-1867)
Французский поэт-романтик, предшественник декаданса.
17-23. Все стихи переведены из книги "Цветы зла".
Сюлли Прюдом (настоящее имя Пепе Франсуа Арман Прюдом, 1839-1907)
Французский поэт, поздний романтик.
50. Это стихотворение, переведенное Анненским, открывает собрание
сочинений Прюдома.
51-54. Переводы из книги "Стансы". 55-57. Переводы из книги
"Испытания".
58. Перевод из книги "Одиночества".
Артюр Рембо. (1854-1891)
Французский поэт-символист.
59. Все стихи переведены из сборника "Стихотворения".
Стефан Малларме. (1842-1898)
Французский поэт. Сначала примыкал к "парнасцам", потом перешел к
"символистам".
62-63. Оба стихотворения переведены из ПСС С. Малларме.
Морис Роллина. (1846-1903)
Французский поэт. Сначала - парнасец, затем - символист.
67-70. Переводы стихов из книги "Неврозы".
Тристан Корбьер. (1845-1875)
Французский поэт, предшественник символизма.
71-72. Переводы из книги "Желтая любовь".
Франсис Жамм. (1868-1938)
Французский поэт и прозаик.
73. перевод из книги "От благовеста утреннего до благовеста вечернего".
Франсис Вьеле-Гриффен. (1864-1937)
Французский поэт-символист.
74. Перевод из книги "Ясный свет жизни".
