Я, вообще, очень чувствителенъ и не могу видҍть равнодушно даже, если на моихъ глазахъ рҍжутъ человҍка.
Я смахнулъ слезу и почувствовалъ, что эти люди своей талантливой игрой дҍлаютъ меня хорошимъ, чистымъ человҍкомъ. Мнҍ страстно захотҍлось пойти въ антрактҍ въ уборную къ тому актеру, который всҍхъ прощалъ, и къ тому, который страдалъ, и къ грустной героинҍ — и поблагодарить ихъ за тҍ чувства, которыя они разбудили въ моей душҍ.
И я пошелъ къ нимъ въ первомъ же антрактҍ.
Вотъ какимъ образомъ познакомился я съ интереснымъ міромъ дҍятелей подмостокъ...
*
— Можно пройти въ уборную Эрастова? — А вы не сапожникъ? — Лично я не могу объ этомъ судить, — нерҍшительно отвҍтилъ я. — Хотя нҍкоторые критики находили недостатки въ моихъ разсказахъ, но не до такой степени, чтобы...
— Пожалуйте!
Я шагнулъ въ дверь и очутился передъ человҍкомъ, загримированнымъ всепрощающимъ.
— Вашъ поклонникъ! — отрекомендовался я. — Пришелъ познакомиться лично.
Онъ былъ растроганъ.
— Очень радъ... садитесь!
— Спасибо, — сказалъ я, оглядывая уборную. — Какъ интересна жизнь артиста, неправда-ли?.. Всҍ вы такіе душевные, ласковые, талантливые...
Эрастовъ снисходительно усмехнулся.
— Ну, ужъ и талантливые... Далеко не всҍ талантливы!
— Не скромничайте, — возразилъ я, садясь.
— Конечно... Развҍ этотъ старый башмакъ имҍетъ хоть какую-нибудь искру? Ни малҍйшей!
— Какой старый башмакъ? — вздрогнулъ я.
105
Я, вообще, очень чувствителен и не могу видеть равнодушно даже, если на моих глазах режут человека.
Я смахнул слезу и почувствовал, что эти люди своей талантливой игрой делают меня хорошим, чистым человеком. Мне страстно захотелось пойти в антракте в уборную к тому актёру, который всех прощал, и к тому, который страдал, и к грустной героине — и поблагодарить их за те чувства, которые они разбудили в моей душе.
И я пошёл к ним в первом же антракте.
Вот каким образом познакомился я с интересным миром деятелей подмосток...
*
— Можно пройти в уборную Эрастова?
— А вы не сапожник?
— Лично я не могу об этом судить, — нерешительно ответил я. — Хотя некоторые критики находили недостатки в моих рассказах, но не до такой степени, чтобы...
— Пожалуйте!
Я шагнул в дверь и очутился перед человеком, загримированным всепрощающим.
— Ваш поклонник! — отрекомендовался я. — Пришёл познакомиться лично.
Он был растроган.
— Очень рад... садитесь!
— Спасибо, — сказал я, оглядывая уборную. — Как интересна жизнь артиста, неправда-ли?.. Все вы такие душевные, ласковые, талантливые...
Эрастов снисходительно усмехнулся.
— Ну, уж и талантливые... Далеко не все талантливы!
— Не скромничайте, — возразил я, садясь.
— Конечно... Разве этот старый башмак имеет хоть какую-нибудь искру? Ни малейшей!
— Какой старый башмак? — вздрогнул я.
