Подробно я этого не зналъ и потому, помолчавъ, сказалъ:
— Скоро человҍкъ завоюетъ воздухъ, и эти большiя бҍлыя птицы будутъ рҍять въ безоблачном в небҍ, которое притихнетъ, будто изумленное дерзостью во все проникающаго человҍческаго генiя...
— Онъ будетъ очень вкусенъ, — похвалилъ меня одинъ дикарь, ощупывая голову.
— Онъ понравился мнҍ съ перваго взгляда, — сказалъ другой.
Я слишкомъ культурный человҍкъ, чтобы меня могла тронуть эта грубая лесть...
Я промолчалъ и, брошенный на траву, сталъ терпҍливо ожидать, когда меня зарҍжутъ.
— Заявить имъ развҍ, — подумалъ я, — что я знаю, какъ дҍлаются ружья? Я нҍсколько разъ возмущался въ печати безчеловҍчiемъ пули думъ-думъ, негодовалъ по поводу осталости Россiи въ дҍлҍ вооруженiя артиллерiи дальнобойными орудiями, но какъ все это дҍлается — пусть меня повҍсятъ — не знаю...
Подробно я этого не знал и потому, помолчав, сказал:
— Скоро человек завоюет воздух, и эти большие белые птицы будут реять в безоблачном в небе, которое притихнет, будто изумлённое дерзостью во всё проникающего человеческого гения...
— Он будет очень вкусен, — похвалил меня один дикарь, ощупывая голову.
— Он понравился мне с первого взгляда, — сказал другой.
Я слишком культурный человек, чтобы меня могла тронуть эта грубая лесть...
Я промолчал и, брошенный на траву, стал терпеливо ожидать, когда меня зарежут.
— Заявить им разве, — подумал я, — что я знаю, как делаются ружья? Я несколько раз возмущался в печати бесчеловечностью пули дум-дум, негодовал по поводу осталости России в деле вооружения артиллерии дальнобойными орудиями, но как всё это делается — пусть меня повесят — не знаю...
