могъ упомнить всҍхъ русскихъ художниковъ, о чемъ Стремглавову и заявилъ, добавивъ:
— Я умҍю рисовать мҍтки для бҍлья.
— Не надо. На сценҍ игралъ?
— Игралъ. Но когда я начиналъ объясняться героинҍ въ любви, у меня получался такой тонъ, будто бы я требую за переноску рояля на водку. Антрепренеръ и сказалъ, что лучше ужъ пусть я на самомъ дҍлҍ таскаю на спинҍ рояли. И выгналъ меня.
— И ты все-таки хочешь стать знаменитостью?
— Хочу. Не забывай, что я умҍю рисовать мҍтки!
Стремглавовъ почесалъ затылокъ и сразу же сдҍлалъ нҍсколько дҍлъ: взялъ спичку, откусилъ половину, завернулъ ее въ бумажку, бросилъ въ корзину, вынулъ часы, и, засвиставъ, сказалъ:
— Хорошо. Придется сдҍлать тебя знаменитостью. Отчасти, знаешь, даже хорошо, что ты мҍшаешь Рубенса съ Робинзономъ Крузо и таскаешь на спинҍ рояли — это придаетъ тебҍ оттҍнокъ непосредственности.
Онъ дружески похлопалъ меня по плечу и обҍщалъ сдҍлать все, что отъ него зависитъ.
II.
На другой день я увидҍлъ въ двухъ газетахъ въ отдҍлҍ «Новости искусства», такую странную строку:
— «Здоровье Кандыбина поправляется».
— Послушай, Стремглавовъ, — спросилъ я, пріҍхавъ къ нему, — почему мое здоровье поправляется? Я и не былъ боленъ.
— Это такъ надо, — сказалъ Стремглавовъ. — Первое извҍстіе, которое сообщается о тебҍ, должно быть благопріятнымъ... Публика любитъ, когда кто-нибудь поправляется.
— А она знаетъ — кто такой Кандыбинъ?
— Нҍтъ. Но она теперь уже заинтересовалась твоимъ здоровьемъ, и всҍ будутъ при встрҍчахъ сообщать другъ другу: «а здоровье Кандыбина поправляется».
мог упомнить всех русских художников, о чём Стремглавову и заявил, добавив:
— Я умею рисовать метки для белья.
— Не надо. На сцене играл?
— Играл. Но когда я начинал объясняться героине в любви, у меня получался такой тон, будто бы я требую за переноску рояля на водку. Антрепренёр и сказал, что лучше уж пусть я на самом деле таскаю на спине рояли. И выгнал меня.
— И ты всё-таки хочешь стать знаменитостью?
— Хочу. Не забывай, что я умею рисовать метки!
Стремглавов почесал затылок и сразу же сделал несколько дел: взял спичку, откусил половину, завернул её в бумажку, бросил в корзину, вынул часы, и, засвистав, сказал:
— Хорошо. Придётся сделать тебя знаменитостью. Отчасти, знаешь, даже хорошо, что ты мешаешь Рубенса с Робинзоном Крузо и таскаешь на спине рояли — это придаёт тебе оттенок непосредственности.
Он дружески похлопал меня по плечу и обещал сделать всё, что от него зависит.
II.
На другой день я увидел в двух газетах в отделе «Новости искусства», такую странную строку:
— «Здоровье Кандыбина поправляется».
— Послушай, Стремглавов, — спросил я, приехав к нему, — почему моё здоровье поправляется? Я и не был болен.
— Это так надо, — сказал Стремглавов. — Первое известие, которое сообщается о тебе, должно быть благоприятным... Публика любит, когда кто-нибудь поправляется.
— А она знает — кто такой Кандыбин?
— Нет. Но она теперь уже заинтересовалась твоим здоровьем, и все будут при встречах сообщать друг другу: «а здоровье Кандыбина поправляется».
