— А гдҍ разговлялись?
— Дома.
— А хорошiе у васъ куличи вышли?
— Хорошіе.
— А лҍтомъ вы на дачҍ?
— На дачҍ.
— Какъ, вообще, поживаете?
— Да ничего. Ну, мнҍ пора.
— Да посидите еще.
— Нҍтъ, нҍтъ, что вы!
Послҍдующіе визиты дҍлаютъ визитера человҍкомъ очень оригинальнымъ, полнымъ свҍжихъ неожиданностей, но вести съ нимъ обыкновенную свҍтскую бесҍду дҍлается чрезвычайно затруднительнымъ.
На вопросъ:
— Гдҍ были у заутрени?
Онъ, зрҍло обдумавъ свой отвҍтъ, говоритъ:
— Четырнадцать. Да еще восемь позавчера.
— Что — восемь?
— Высокій такой блондинъ. Живи, говоритъ, у меня — чего тамъ!
— Что?
— Вотъ вамъ и что! Его изъ печки вытащили, а онъ пополамъ. Тҍсто жидко замҍсили, что ли. Вы позволите еще рюмочку ветчины?..
На самомъ послҍднемъ визитҍ визитеръ уже не говоритъ, а только иронически и подозрительно посматриваетъ на всҍхъ исподлобья.
Въ этотъ періодъ своей жизни онъ легко и безболҍзненно отвергаетъ всҍ завоеванія тысячелҍтней культуры и цивилизаціи, съ такой любовью созданной предками.
Онъ можетъ неожиданно расхохотаться; или начнетъ съ аппетитомъ раскусывать хрустальный бокалъ; или будетъ пытаться влҍзть въ рояль, съ категорической, не допускающей возраженій, просьбой:
— Разбудить его въ половинҍ шестнадцатаго.
— А где разговлялись?
— Дома.
— А хорошие у вас куличи вышли?
— Хорошие.
— А летом вы на даче?
— На даче.
— Как, вообще, поживаете?
— Да ничего. Ну, мне пора.
— Да посидите ещё.
— Нет, нет, что вы!
Последующие визиты делают визитёра человеком очень оригинальным, полным свежих неожиданностей, но вести с ним обыкновенную светскую беседу делается чрезвычайно затруднительным.
На вопрос:
— Где были у заутрени?
Он, зрело обдумав свой ответ, говорит:
— Четырнадцать. Да ещё восемь позавчера.
— Что — восемь?
— Высокий такой блондин. Живи, говорит, у меня — чего там!
— Что?
— Вот вам и что! Его из печки вытащили, а он пополам. Тесто жидко замесили, что ли. Вы позволите ещё рюмочку ветчины?..
На самом последнем визите визитёр уже не говорит, а только иронически и подозрительно посматривает на всех исподлобья.
В этот период своей жизни он легко и безболезненно отвергает все завоевания тысячелетней культуры и цивилизации, с такой любовью созданной предками.
Он может неожиданно расхохотаться; или начнёт с аппетитом раскусывать хрустальный бокал; или будет пытаться влезть в рояль, с категорической, не допускающей возражений, просьбой:
— Разбудить его в половине шестнадцатаго.
