— Очень даже странно, что вы торгуетесь, — обидчиво поежился я. — Покупаютъ то, что самое дорогое для истиннаго патріота, да еще торгуются!
— Какъ угодно, — сказалъ Муляйненъ, вставая. — Пойдемъ, Оцупа.
— Куда же вы? — закричалъ я. — Постойте. Я вамъ, такъ и быть, милліонъ сброшу. Да и то не слѣдовало бы — ужъ очень страна-то хорошая. Я бы всегда на эту цѣну покупателя нашелъ… Но для перваго знакомства — извольте — милліонъ сброшу.
— Три сбросьте!
— Держите руку, — сказалъ я, хлопая по протянутой рукѣ. — Послѣднее слово: два сбрасываю! За восемь. Идетъ?
Японецъ придержалъ мою руку и сосредоточенно спросилъ:
— Съ Польшей и Кавказомъ?
— Съ Польшей и Кавказомъ!
— Покупаемъ.
Сердце мое отчего-то пребольно сжалось.
— Продано! — вскричалъ я, искусственнымъ оживленіемъ стараясь замаскировать тяжелое чувство. — Забирайте.
— Какъ… забирайте? — недоумѣвающе покосился на меня Оцупа. — Что значить, забирайте? Мы платимъ вамъ деньги, главнымъ образомъ, за то, чтобы вы своими фельетонами погубили Россію.
— Да для чего вамъ это нужно? — удивился я.
— Это ужъ не ваше дѣло. Нужно — и нужно. Такъ — погубите?
— Хорошо, погублю.
На другой день, поздно вечеромъ къ моему дому подъехало нѣсколько подводъ, и ломовики, кряхтя, стали таскать въ квартиру тяжелые, биткомъ набитые мѣшки.
Служанка моя присматривала за ними, записывая количество привезенныхъ мѣшковъ съ золотомъ и изрѣдка
