товарища по академіи, профессора Эйхвальда; дѣло сладилось, и дѣвочка была принята въ институтъ, когда я уже вышелъ изъ академіи. Эйхвальдъ хлопоталъ отъ моего имени, и пришлось такимъ образомъ благодарить высокую особу за оказанное милостивое вниманіе къ моей просьбѣ. Пошелъ я съ единственною мыслью — благодарить, и первыми моими словами было, конечно, изъявленіе благодарности, но затѣмъ меня спросили о нѣмецкихъ профессорахъ, у которыхъ я учился, спеціально о Брюкке; замѣтили мимоходомъ, что я напрасно напечаталъ «Рефлексы головного мозга», на что я отвѣтилъ (разговоръ происходилъ на нѣмецкомъ языкѣ): «man muss doch die Courage haben seine Ueberzeugungen auszudrücken». А въ заключеніе я былъ спрошенъ, знаю ли лично г. Делянова и въ какомъ положеніи находится вопросъ о моемъ переселеніи въ Одессу. Высокія лица, конечно, привыкли къ тому, что къ нимъ приходятъ очень часто съ просьбами, если не въ карманѣ, то на душѣ, и этотъ вопросъ былъ, вѣроятно, сдѣланъ съ доброжелательною цѣлью — облегчить выходъ затаенной въ душѣ просьбѣ наружу. Но мнѣ и въ голову не приходило просить о полученіи мѣста, и на этотъ вопросъ я отвѣтилъ: «ich gedenke mich in dieser Angelegenheit ganz neutral zu verhalten». Тѣмъ свиданіе и кончилось. Выше было уже сказано, что мое утвержденіе въ концѣ-концовъ состоялось и какимъ именно образомъ.
О жизни въ Одессѣ, этомъ миломъ полу-европейскомъ городѣ, у меня сохранились по сіе время самыя пріятныя воспоминанія.
