вращенные въ хищныхъ птицъ, мстятъ ему. Казалось бы естественнымъ, что появленіе передъ крестьянами жертвъ жестокости страшнаго пана вызоветъ и въ толпѣ воспоминаніе о погибшихъ, хоть какіе нибудь отзывы о нихъ. Ничего подобнаго, все вниманіе крестьянъ сосредоточено только на панѣ; его жертвы, которыхъ они не могли не знать и не жалѣть, какъ бы не существують для нихъ. И наконецъ: за что же наказаны эти жертвы, эти крестьяне, превращенные въ ночныхъ птицъ и нашедшіе послѣ смерти не покой, а только суровый приговоръ блуждать и терзать покойника.
Очевидно, эффектность сцены и тенденція заслонили передъ Мицкевичемъ всѣ другія соображенія, и нуженъ былъ его талантъ, чтобы и въ этомъ видѣ она производила сильное впечатлѣніе, особенно при представленіи на сценѣ.
Вслѣдъ за хоромъ ночныхъ птицъ страшныя проклятія и угрозы произносятъ отдѣльныя птицы: воронъ, вспоминающій, какъ, еще будучи крестьяниномъ, онъ былъ засѣченъ розгами за одно украденное яблоко, украденное, когда онъ не ѣлъ три дня. Горькую жалобу произноситъ послѣ него сова - крестьянка, которая была выгнана изъ дома съ груднымъ ребенкомъ и замерзла съ младенцемъ на дорогѣ. „Баринъ, молила я въ слезахъ, сжалься надъ сиротами! Мой мужъ уже на томъ свѣтѣ, дочь ты забралъ въ усадьбу, мать лежитъ больная въ хатѣ, у груди маленькое дитя! Баринъ, дай намъ подмогу, у меня нѣтъ уже больше силъ!“ Но баринъ велѣлъ ее выгнать, и она погибла. Снова угрозы и проклятія хора птицъ. Въ отчаяніи вопитъ призракъ. „Нѣтъ, нѣтъ для меня спасенья! Напрасно ты подаешь мнѣ тарелки, что дашь, отнимутъ птицы, не для меня, не для меня. Дѣти! Да, я долженъ мучиться во вѣки вѣковъ. Справедливъ Божій приказъ: кто ни разу не былъ человѣкомъ, человѣкъ тому и не поможетъ!“ Призракъ стоялъ за окномъ; окна были завѣшачтобы ни въ одну щель не проходилъ мѣсячный свѣтъ. Крѣпко - накрѣпко были заперты двери. Какъ же могли накормить покойнаго помѣщика, какъ могли увидѣть его за окномъ? Поэты не считаются съ прозаическими требованіями согласованности и правдоподобія, но надо сказать, что именно въ этой сценѣ особенно чувствуется отсутствіе законченности и отдѣлки. Страшный, яркій образъ явленія жестокаго тиранна, терзаемаго его жертвами, такъ плѣнилъ воображеніе поэта- романтика, охваченнаго идеалами сво-
