стороннихъ проникнуть въ его чувства къ Марылѣ и однажды на нѣсколько дней исчезъ изъ дома Собанскихъ, когда неосторожно задѣли это чувство.
Въ концѣ лѣта Собанскіе съ обычной своей свитой, въ которую входилъ и генералъ Виттъ, предприняли поѣздку по Крыму. Поѣхалъ и Мицкевичъ, который впервые оказался на морѣ, 17 августа 1825 года Черное море было бурно, какъ обыкновенно въ августѣ. Небольшое парусное судно, на которомъ ѣхало общество, трепало такъ сильно, что чуть не всѣ подверглись морской болѣзни. Только Мицкевичъ, по словамъ его младшей дочери, Маріи, записывавшей позднія отеческія воспоминанія, уцѣлѣлъ. Онъ «долго восхищался великолѣпнымъ зрѣлищемъ разбушевавшихся водъ, но потомъ напрасно принялся искать, чѣмъ бы удовлетворить голодъ, такъ какъ вода залила кухню, а волны на глазахъ у него унесли ящикъ съ съѣстными припасами и корзину съ курами. Буря все усиливалась; наконецъ и самъ капитанъ началъ уже сомнѣваться, удастся ли спасти судно, и тогда поднялся общій плачъ». Наконецъ добрались до Севастополя, гдѣ общество раздѣлилось: Собанскіе уѣхали въ Евпаторію, а Мицкевичъ частью одинъ, частью въ обществѣ двухъ товарищей совершилъ рядъ экскурсій по Крыму. Насколько сильныя впечатлѣнія произвели на него эти экскурсіи, видно изъ того, что онъ разсказывалъ о нихъ еще много лѣтъ спустя, чуть не черезъ 30 лѣтъ. Нѣкоторые изъ этихъ разсказовъ, которые собраны съ благоговѣйной тщательностью его сыномъ Владиславомъ, чрезвычайно характерны какъ по господствующему въ нихъ духу недружелюбія къ русскимъ, такъ и по романтическому отпечатку тогдашнихъ стремленій поэта. Подобно тому, какъ Пушкинъ провелъ нѣсколько дней въ цыганскомъ таборѣ, Мицкевичъ спѣшилъ уйти въ лоно первобытной культуры татарской деревни. «Однажды я заблудился въ степи, — разсказывалъ онъ впослѣдствіи старшему сыну, - и попалъ въ татарскій аулъ. Я просилъ начальника его принять меня къ себѣ, и тотъ согласился, и я нѣсколько дней провелъ въ его шатрѣ (?). Уѣзжая, я подарилъ ему нѣсколько монетъ за ѣду и хлопоты, которыя надѣлалъ ему. Онъ былъ такъ благодаренъ, что подарилъ мнѣ, со своей стороны, серебряный кубокъ, украшенный татарскими надписями, довольно значительной цѣнности. Нѣкоторое время я берегъ его, а потомъ отдалъ пріятелю». Вѣроятно, въ этомъ разсказѣ есть недоразумѣніе: щедрый подарокъ татарскаго
