Страница:Адам Мицкевич.pdf/392

такъ мило щебечетъ, воркуетъ, поетъ, что я боюсь потерять хоть одно словечко, не смѣю прервать, не смѣю отвѣчать, и все бы только хотѣлъ слушать, слушать и слушать. Но когда живой разговоръ зажжетъ ея глазки, и ярче разгорятся щеки, и среди коралловъ блеснуть жемчужные зубки, ахъ въ это время я смѣлѣе смотрю ей въ глаза, уста замыкаю и не хочу слушать. Лишь цѣловать, цѣловать, цѣловать!» Какъ показываетъ это стихотвореніе, которое так граціозно въ оригиналѣ и такъ проигрываетъ въ прозаическомъ переводѣ, отношеніе Мицкевича къ Собанской не было серьезно: она была для него лишь щебетуньей, мотылькомъ, который летаетъ по цвѣтамъ жизни. Такое же отношеніе къ этой женщинѣ сказывается и въ «Элегіи», посвященной Д. Д. Поэтъ дѣлаетъ какую - то попытку заинтересовать ее своимъ душевнымъ міромъ и чувствуетъ тщетность этого: его терзають бури въ духѣ Байрона, его внѣшность можетъ отпугнуть, но глубина его души такъ привлекательна! «Если бы ты хоть одинъ день побыла въ моей душѣ», начинаетъ Мицкевичъ, повторяя свою давнишнюю мысль о томъ, что надо быть въ немъ, а не съ нимъ, чтобы судить о немъ. «Зачѣмъ цѣлый день? Нѣтъ, такой муки я тебѣ не желаю, если бы только на одинъ часъ, счастливое созданіе, ты побыла въ моей душѣ, о, ты узнала бы сейчасъ же, что такое страданье! Мои мысли пригвождены къ пыткамъ, въ моихъ чувствахъ буря: то гнѣвъ бушуетъ въ моемъ сердцѣ, покрывая тучею мое чело, то грусть погружаетъ меня въ угрюмую задумчивость, то вдругъ затуманитъ глаза горячая слеза печали. А ты или съ возмущеніемъ убѣгаешь отъ моего гнѣва, или боишься соскучиться съ навязчивымъ меланхоликомъ». Поэтъ пробуетъ объяснить себя суетной красавицѣ: «Ты не знаешь меня, страсть сдѣлала темнымъ мое лицо, но загляни вглубь моей души! Ты найдешь въ ней сокровища чувствительности, самопожертвованія, кроткой доброты и воображенія, которое золотитъ земную долю. Теперь ты ихъ не можешь видѣть. Вѣдь когда гудить вѣтеръ и горитъ молнія, развѣ ты увидишь на днѣ волны красныя раковины, жемчужныя ягоды? Чтобы составить мнѣніе обо мнѣ, жди солнца и погоды!» Собанская скучала съ разочарованнымъ поэтомъ, но онъ старался обезоружить ee: «О, если бы у меня была увѣренность, что я любилъ, если бы хоть на минуту я изгналъ изъ сердца страхъ перемѣны, которымъ пугаетъ меня не разъ испы-