Страница:Адам Мицкевич.pdf/413

вуновъ Трапезусъ. Столъ-Гора!» Такимъ образомъ и здѣсь археологическій интересъ господствуеть надъ эстетическимъ чувствомъ. Для Мицкевича этотъ интересъ въ данномъ случаѣ совсѣмъ не существовалъ, но описаніе Муравьева должно было показаться ему вѣрнымъ; самъ онъ увидѣлъ Чатыръ Дагъ и горную цѣпь приблизительно тамъ же, гдѣ и его ученый предшественникъ: по дорогѣ изъ Евпаторіи (Козлова) въ Симферополь. Близость между сонетомъ «Видъ на горы изъ степей Козлова» и книжкой Муравьева Апостола указана уже давно (Бигелейзеномъ, Виндакевичемъ, Брухнальскимъ въ львовскомъ изданіи сочиненій Мицкевича), но не въ достаточной мѣрѣ: Брухнальскій беретъ изъ нѣмецкаго перевода «Путешествія по Тавридѣ» лишь вторую изъ приведенныхъ цитать, тогда какъ сонетъ Мицкевича ближе къ первой, гдѣ Чатыръ Дагъ сравнивается съ синей тучей. Въ объясненіи къ своему сонету Мицкевичъ утверждаетъ, что Чатыръ Дагъ «виденъ издалека, съ разныхъ сторонъ, почти за 200 верстъ, въ видѣ огромной тучи синяго цвѣта», Въ самомъ сонетѣ дѣло не обошлось безъ заимствованія восточнаго колорита изъ «Дивана» Гёте («Даже тамъ, гдѣ надъ моимъ тюрбаномъ была только звѣзда», у Гёте: «ueber meiner Mütze nur die Sterne»), изъ сборниковъ Гаммера и Сенковскаго. Во всякомъ случаѣ, именно надъ этимъ сонетомъ, съ котораго начиналось въ окончательной редакціи описаніе Крыма, а не моря или степей, Мицкевичъ потрудился особенно много. И формы сонета для него не хватило: пришлось присоединить коротенькую добавочную строку, оканчивающуюся восклицаніемъ. И для переводчика этого стихотворенія, мастера формы, Лермонтова, оказалась непосильной форма сонета. Онъ перевелъ его красивымъ и мощнымъ стихомъ, но смыслъ и духъ мицкевичевскаго сонета во многомъ пострадали. Вотъ прозаическій переводъ: «Пилигримъ. Туда! Аллахъ ли это поставилъ стѣной море льда? Или изъ замершей тучи онъ сдѣлалъ тронъ ангеламъ? Или эти стѣны воздвигли изъ цѣлой четверти суши дивы, чтобы не пропускать съ востока караваны звѣздъ? Какое зарево на вершинѣ! Пожаръ Цареграда! Не Аллахъ ли это повѣсилъ среди небосвода фонарь для міровъ, плывущихъ по морю природы, когда ночь разостлала свой бурый халатъ?» У Лермонтова эти строки переданы съ нѣкоторыми искаженіями (троны ангеловъ превратились въ притоны и т. п.) и распространеніями. «Аллахъ