Страница:Адам Мицкевич.pdf/426

не говорю уже споткнулся, то не было бы спасенія ни ему, ни всаднику. Особливо и выше всякаго описанія ужасенъ уголъ каменной горы, который обьѣзжается у самаго моря. Скалы на скалѣ заграждаютъ путь; страшные ихъ обломки висятъ надъголовою и на каждомъ шагу грозятъ страннику участью Титановъ. Лошадь отъ страха останавливается, озирается, высматриваетъ, гдѣ бы вѣрнѣе ступить; иногда, по нѣкоторомъ размышленіи, не находя способа итти, слагаетъ накрестъ переднія ноги, садится на заднія и такимъ образомъ, можно сказать, не спускается, а съѣзжаетъ подъ гору. Здѣсь мѣсто усѣяно мелкими каменьями, катящимися въ пропасть на каждомъ шагѣ трепетно ступающаго коня: это обломки скалы, слетѣвшей съ вершины Яйлы и отъ удара разсыпавшейся на дробныя части. Тамъ ужасная громада, какъ будто чудесною какою силою на покатѣ остановленная, висить и ожидаетъ единаго дуновенія бури, чтобы довершить неоконченное паденіе свое... О, роковое страшилище, помедли. Не о себѣ молю тебя...» (165 167). Послѣ этихъ словъ намъ легко представить себѣ то впечатлѣніе, какое горная поѣздка произвела на жителя равнинъ, поэта. Два горные пейзажа, объединенные общимъ настроеніемъ, даны подъ именами двухъ мѣстностей, которыя произвели такое сильное впечатлѣніе и на Муравьева: сначала Чуфутъ Кале, потомъ Кикинейсъ, хотя Кикинейсъ лежитъ близъ Симеиза, а Чуфутъ Кале около Бахчисарая. Оба сонета написаны въ альбомѣ Мошинскаго рядомъ, и оба носятъ названіе: «Надъ пропастью». Въ послѣднемъ особенно много отличій отъ печатнаго варіанта; отличія эти указываютъ, какътщательно надъ подборомъ характерныхъ чертъ работаль Мицкевичъ. «Скажи молитву, брось поводья, отврати лицо; здѣсь наѣздникъ ввѣряетъ свой разумъ конскимъ ногамъ. Чудный конь! Смотри, какъ онъ стоитъ (вар. дрожитъ, думаетъ), измѣряетъ глазомъ глубину, становится на колѣни (Муравьевъ; слагаетъ накресть переднія ноги, варіантъ: прыгаетъ), хватается за берегъ обрыва копытомъ (вар.: хватается копытомъ за десятую ступеньку) и повисъ. Туда не смотри. Взоръ, упавшій туда, какъ въ колодецъ Аль Каира (вар. Каира), не достигаетъ дна, и рукой туда не показывай, нѣтъ перьевъ у рукъ, и мысли туда не опускай, ибо мысль, какъ якорь, брошенный въ неизмѣримую глубину съ мелкой ладьи, упадетъ, какъ молнія, не пронзить моря до дна, но потянетъ съ собою и лодку въ бездны хаоса»